- Да тебе, что ли, я говорю или нет? - вскричал наконец Мензбир, судорожно сжимая кулаки и останавливаясь перед нею.
Лидия презрительно улыбнулась.
- Я вам сказала, - равнодушно отвечала она, - будет с вас.
- Лидка! - закричал Мензбир, ближе и ближе подступая к ней.
- Что это!.. - вскричала Лидия... - о! вам не удастся! - и с этим словом она с быстротою молнии вскочила с своего места и была уже на балконе.
Мензбир топнул ногой и опять заходил по комнате.
- Скажите вашему барону, - быстро проговорила Лидия, отворяя половинку дверей балкона, - что я не буду принадлежать ему.
Мензбир ударил себя по лбу.
- Скверная девчонка! - прошептал он сквозь зубы. - Лидия, а Лидия, начал он ласково, - поди сюда, мы поговорим с тобою посерьезнее.
- Ну-с, я вас слушаю, - сказала Лидия, снова отворяя половинку дверей.
- Да поди сюда... эх, какая!
- Я вас слушаю. Чего ж вам... ну-с, говорите... да говорите же... я жду, - быстро сказала Лидия.
- Ты все на Севского-то надеешься, - начал Мензбир ласково, - ведь я тебе говорил, что о нем уж справлялся... имение все записано на счет, да и что за имение-то... Дрянь сущая... ну, каких-нибудь тысяч пятьдесят в ланбарде, да и те едва ли наберутся, - чем тут жить, сама ты рассуди только... А у барона-то миллион, а. барон-то хоть скуп, как жид, да зато богат, как жид.
Лидия задумалась.
В эту минуту отворились двери комнаты, и вошел Званинцев ровными и тихими шагами, с веселым и ясным челом.
- Здравствуйте, - кивнул он головой Мензбиру... - я к вам в необыкновенное время, потому что за делом.
- Что вам угодно, Иван Александрович? - с приторно нежной заботливостью обратился к нему Мензбир.
- О, дело не до вас, - почти презрительно отвечал Званинцев, - дело до вашей дочери.
- До меня! - быстро перервала Лидия.
- Да, до вас, - спокойно сказал Званинцев, садясь в кресла против нее. - Я, - продолжал он с комическою важностью, - приехал к вам сватом, именно сватом.
Лидия быстро взглянула на него, но тотчас же опустила глаза, встретивши их ослепительно холодное выражение.
- Я приехал уполномоченным от матушки Дмитрия Николаича, - начал снова Званинцев.
- Севского? - перебил Мензбир.
- Теперь, - продолжал Званинцев, не обращая внимания на слова отца и пристально смотря на Лидию, - все зависит от вашей воли.
Лидия опять взглянула на него и опять увидела то же бесстрастное выражение лица, которое напоминало спокойствие египетских сфинксов. {5} Она тихо встала.
- Скажите Дмитрию Николаевичу, - сказала она тихо, - что я не отрекаюсь от своих слов.
-- Только? - спросил немного насмешливо Званинцев. Лидия опустила глаза в землю; правая рука ее рвала платок, на ее щеки выступил румянец досады.
- Да-с, - прошептала она сквозь свои хорошенькие зубки. Званинцев засмеялся.
- Я у Севского посаженным отцом, Лиди, - сказал он. - Вот видите ли вы правы: все я ж везде я... Ну, так дело в том, что я могу объявить Севскому о его _счастии_, - прибавил он с насмешливым ударением на слове счастие.
- Кажется бы... - начал Мензбир.
- Что-с? - строго оборотился к нему Званинцев.
- Нет... я ничего... я, право, так, заметил только, - заговорил старик.
Лиди быстро встала с места и ушла в свою комнату.
Ей было досадно, ей было больно... она в волнении упала на постель... Расстаться с мыслию, что Званинцев ее любит, было для нее слишком тяжело.
Она его проклинала.
Она уже любила его всей силой первой девственной страсти . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Знаете ли вы зимние вечера, длинные, бесконечно длинные зимние вечера, проведенные в одинокой комнате с нагоревшей свечою, когда над вами лежит что-то страшно тяжелое, и сжимает, и давит грудь, и перед вами, как будто на смех, кружатся и роятся светлые легкие призраки, которые дразнят вас, как дневной свет, проникающий в узкое отверстие тюрьмы.
В один из таких адски-томительных вечеров Антоша сидел один у письменного стола, склоняясь головою на лист почтовой бумаги.
Он поднял наконец лицо, залитое слезами, и с негодованием покачал головою.
Он встал. В чертах его высказалась роковая неизбежная решимость.
- Давно... - прошептал он горестно.
- В последний раз, - прибавил он чрез минуту. Он зарыдал и упал на колена.
- Нет! - вскричал он почти громко, с отчаянием махнувши рукой, и встал.
Он быстро вышел.
Долго оставалась пустою комната, - и что-то таинственно-торжественное было в этой пустоте.
Наконец послышался звон колокольчика, и через минуту вошел в кабинет Званинцев.
Он сел на кресла у стола, и первый взгляд его упал на незасохшее еще письмо Антоши, залитое слезами.
Званинцев схватил его и, пробежавши быстро, судорожно сжал в руке, на челе его выступил холодный пот.
Вот что писал ему Антоша: