карьера военного, служба в Афгане, ордена, медали, ампутация ступни, вхождение во власть и
добровольное снятие с себя полномочий.
Для другого, в этот миг была поставлена точка на всей его жизни. С её радостями, счастьем, любовью. Он сам поставил эту точку. Чувство вины, стало непреодолимой преградой – Великой
Китайской стеной, отгораживающей его от Жизни, той, которая предназначалась ему.
Г л а в а 10. У Ч И Л И Щ Е
Колин отец, когда-то в юности, решив стать военным, сделав свой выбор, не мыслил себя в другой
роли. Он считал, что ему очень повезло. Служба в армии заменила ему всю жизнь. Он не видел разницы
между этими понятиями. ”Что бы я делал без армии? – Ты подумай, – говорил он сыну. – Да если бы не
армия …” Вот и для единственного сына он не видел иного пути, кроме службы Родине. “Армия – это
то, что сделает из тебя настоящего мужика!”
Дослужившись до полковника, и занимая ответственный пост в округе, где главным населением
были зеки, отбывшие свой срок, он считал, что чем больше будет приток здоровых сил в эти края, тем
лучше и легче будет жизнь. Руководствуясь этими соображениями, он решил, что такой хороший
человек, как его сын, должен, нет, просто обязан встать в ряды этой огромной системы.
Колю никто не спрашивал: ”чего ты хочешь?“ Вопрос о поступлении его в военное училище
был решён отцом единолично и безоговорочно.
Колька чувствовал себя как между молотом и наковальней. C одной стороны, на него давил
авторитет отца, которому подчинялось всё семейство. Можно сказать, что вся семья служила вместе с
ним в армии. Интересы членов семьи были принесены в жертву служебной карьере главы семейства: жизнь в гарнизонах, бесконечные переезды, зависимость от приказов командования. Коле его
постоянно ставили в пример: “Вот, посмотри на отца”… С другой стороны, он не чувствовал в себе ни
тяги к военной карьере, ни способностей и был уверен, что никогда не добьётся в этом деле заметных
успехов. “Никогда мне не достичь таких высот”, – печалился Коля, не зная, как это объяснить
родителям.
Военное училище внутренних войск находилось на территории обнесённой трёхметровым
забором с колючей проволокой по верху. Глубинный смысл такого архитектурного изыска Коле был
непостижим. Никогда он не смог бы понять логику командования, которое считало, что курсанты
должны привыкать к будущей службе в обстановке приближенной к реальной. Наверное, поэтому и
порядки, существовавшие здесь, были жандармскими. Человеческое достоинство низводилось, личностные проявления нивелировались, характер ломался. По расчётам, человек должен был
превратиться в податливое исполнительное существо, призванное исполнять, исполнять и ...
исполнять беспрекословно.
Колю постигло горькое разочарование. Разве об этом он мечтал? Это было издевательство, глумление над его возвышенными, благородными чувствами. Курсанты содержались за колючей
проволокой как зеки. За что? Почему?
Только сейчас до него стало доходить, что судьба охранника мало отличается от судьбы
заключённого. “Стены тюрьмы одинаково ограничивают жизнь и того и другого. Разве не меня
окружают эти решётки, предназначенные для преступников? Один не более свободен, чем
другой!“
Коля не видел выхода из этой западни и понимал, что долго так не выдержит. Его словно
вывернули наизнанку, применяя к нему особую пытку. В нём всё протестовало: и душа, и разум, и
тело. Он не мог принять такую судьбу.
Для него стало понятно, что свобода – это возможность сделать свой осознанный выбор и
несвобода – зависимость от обстоятельств.
Страшные мысли стали посещать его. Он стал бояться, что после присяги, когда им выдадут
оружие, выйдя в караул “положит” всех, отомстив сразу за все унижения. Он гнал от себя эти
мысли, но избавиться от них не было никакой возможности
Он думал только об одном: ”Как же так? Ведь меня окружают такие же, как я люди.
Живые, молодые. Почему же ум подсказывает такой выход? Неужели нет другого? Неужели я
посмею поднять оружие на живых людей?” – Он боялся что посмеет. Ни смерть, ни позор, которым покроет семью, и отца в первую очередь его уже не страшила. Он видел только один путь
к освобождению: “Проще умереть, чем жить”. Да если бы он был уверен, что одна его жизнь, принесённая в жертву, может установить мир и справедливость на земле, разве он помедлил бы?
Но он был уверен в обратном – в тщетности всех жертв.