как царица!.. Принимай! Двадцать девять их, ...двадцать девять штук! – Он закурил, пристально
вглядываясь вдаль, туда, где чёткая линия горизонта разделяла синее небо и тёмно-коричневую
вспаханную землю, словно стараясь там найти поддержку.
– Запомни, Иван, теперь мы остались без Божьего покровительства. Никогда, никогда нам не
будет прощения! – Сказала, поднимаясь с земли, бабушка. – Зачем? Ты что, голодный? Утку и ту
не ешь! Как ты мог?
– Да,.. поехали на утку, но видно, чего-то не угадали. Ни одной утки, ни на Глубоком озере, ни на Гнилушах. Может у них сейчас линька – и они попрятались? – Он сдвинул кепку на глаза, почёсывая затылок. – Тогда мы решили заодно заехать на Чёртог – рядом ведь. Подъехали... Я там
никогда раньше не бывал. Не зря его так называют, скажу я тебе...
В окружении высоких сосен, среди песчаных дюн лежит хрустальным зеркалом водная
гладь. Края его очерчены ажурным узором остроконечных крон, глядящихся в воду. Золотистые
солнечные лучи, преломляясь в тёмно-зелёных ветвях, смешиваясь с голубизной неба, тонут в
бездонной глубине, отливая фиолетовым цветом. А по поверхности зеркала щедрой рукой
рассыпана, словно жемчуг, ... стая лебедей. Отражаясь в тёмно-фиолетовой глади озера,неторопливо, плавно, как веслами загребая водную прохладу, скользят величавые белоснежные
птицы.
Здесь время приостанавливает свой бег, чтобы насладиться извечной дивной картиной.
Солнце, запутавшееся тонкими нитями в ловчих сетях леса, не хочет выбираться из сладостных
пут.
Вдруг напоённый солнечным светом и птичьим гомоном воздух вздрогнул и разорвался от
первого ружейного выстрела...
– А в меня, как ты говоришь, бес вселился. Не помня себя, я вскинул ружьё, и палил не
жалея патронов, пока всех не перебил. Никак не мог уняться.
– Да тебя бес попутал раньше, когда ты ружьё в дом принёс. Известно же, что оружие –
выдумка тёмной силы. Бог такое не создавал. Вот лебеди – это Его творенье. А ты... – Тут она
обратила внимание на ребёнка, с перепуга переступавшего с ноги на ногу, схватила его и понесла
в дом.
– Поздно ты говоришь это.., ничего изменить уже нельзя. Их не оживить... Так что
принимай! – бросил он с досадой вслед жене. – Да, что там!.. Не ведомо тебе, женщине, что
такое охотничий азарт. Не понять тебе эту дурманящую голову мужскую страсть, когда по
полгода мечтаешь выбраться на охоту, да бродя с ружьецом по топям и болотам, вдруг
попасть на "утиное место" и ощутить это сердечное волнение до дрожи.. , – думал с досадой
дед.
*
*
*
Спустя много лет, уже перед “закатом”, из его покаяния узнали близкие, почему оказалось
такой "удачной" последняя охота деда, перечеркнувшая все достижения его жизни, заставившая
признать её неудавшейся.
Время охоты пришлось на период линьки, когда в течение месяца, лебеди меняют маховые
перья, теряя способность к полёту. Став беззащитными, они спасались от хищников, отплывая
подальше от берега, а попали под пули “хозяина природы”.
– Не плачь, не жалей меня. Не достоин я этих слёз, – говорил он тихим голосом, склонившейся над ним жене. – Только жалко жизнь, что прожита впустую. Не правильно я
прожил жизнь.
Самое страшное в старости это не болезни и немощь, а угрызения совести. Когда у тебя уже
нет сил и возможности что-то исправить, ты вынужден уходить с сознанием того, что прожита
жизнь насмарку. Кровь, пролитая тобой, так и останется на твоих руках, а ордена, которые ты
носишь, считая за доблесть, будут свидетельством о погубленных тобой. Только сейчас мне стал
понятен смысл заповеди "Не убий!" – Никогда, не при каких обстоятельствах, даже перед угрозой
смерти: "Не убий!" Иначе загубишь свою душу, став пособником зла.
Вот я думаю, что за скотина, этот человек? Неужели для того, чтобы стать настоящим