Лад позволил мне как следует испугаться, но не дал окончательно захлебнуться. И, пока я, сидя в полосе прибоя, откашливался, отплевывался и отахалицеливался, он стоял рядом и молча смотрел на меня сверху вниз.
— Спокойнее надо быть, спокойнее. Старайся просто помнить, что ты продолжаешься еще на два метра вверх, и будешь это просто чувствовать. Ну что, отматерился? Что это за странное выражение: «Ахали цели»?
— Его начал использовать Ядринец. Если очень хочется выругаться матом, скажи это словосочетание. По-грузински это означает просто «новый год». И тебя попустит.
— За свою бытность я наслышался всякого — от «гот дэм» и «факен кул» до «аз ох-н-вей» и «э́йзэ ха́ра»… Ладно. Спасибо, как-нибудь попробую. Теперь попытайся сделать, как делал я… Э-э-э, стой! Двойника оторвать от себя невозможно!
— А как же я суну его в воду?
— Думай!
— Есть вариант: сделать двойника для самого двойника!
— Замечательно. Вперед!
И вот, через несколько минут мучений из моря высунулась моя голова и ехидно показала язык.
— Покажись весь!
— Прозрачный я выбрался на берег и застыл в ожидании.
— Раскрась его!.. Вова, я просил раскрасить, а не изменять пропорции разных частей тела. Я понимаю: каждый уважающий себя мужчина хочет, чтобы эта штука была подлиннее. Но не будем корректировать природу. Теперь пускай он пойдет за мной, а ты садись, закрой глаза и постепенно перенеси в него свое сознание.
Третье головокружение за один день оказалось перебором, и я попросту вырубился.
Когда я открыл глаза, море выглядело гораздо спокойнее, Лада не было, а мои попутчики, как ни в чем не бывало, сидели за столом и попивали двухцветное вино.
— Он пришел в себя, — констатировал Афиноген.
Я откашлялся, и моими первыми словами были: «Где Лад?».
— Ушел, — ответил Сихаэль, и увел твоего двойника.
— Эйзэ хара! — сорвалось у меня с языка.
— Первый урок Лада не пропал даром? — пошутил протоиерей, и тут же прикусил язык. — Воистину не пропал, — тихо добавил он, рассматривая вынутые изо рта окровавленные пальцы.
— Кажется, я начинаю догадываться, — задумчиво сказал Сихаэль.
— О чем?
— Я ведь был свидетелем того, как уходила община.
— Расскажи.
— Я никому и никогда этого не рассказывал… В общем, те, кто уходили, были не люди. Это были — вон, как двойник его двойника… За Ладом шли фантомы. Генерал со своей зазнобой… Они оказались в конце процессии, их убили, а они, как ни в чем не бывало, встали и пошли… И в остальных стреляли, а им ничего не делалось… Лад шел той же самой странной походкой, что и сейчас… Вова, ты ведь хотел встретиться с ушедшими?
— Почему Лад не пригласил и меня? Я очень хочу увидеть своего брата, — возмутился Афиноген.
— Встретим Лада в следующий раз, обязательно спросим об этом. Смотрите-ка: Локи молчит. Репех, на тебя это непохоже. Что-нибудь случилось?
— Когда Вовин двойник высунул из воды голову, я хотел пошутить, но неожиданно оцепенел и не смог, ни пошевелиться, ни, даже что-то сказать. Ох, и силен же этот Лад. Кто вообще он такой?
— Кое-что мы поняли (Это Афиноген). Мы поняли, КАК он увел людей. Осталось понять, КУДА.
— Для этого нужно, используя его методику, сделать двойника и походить им туда-сюда (Это Сихаэль). Авось, что-нибудь получится!
— Я пока пас! (Это я). — Я уже находился… Мне нужен отпуск!
— Я не играю (Это Репех).
— Естественно, ведь ты — не человек. Итак, кто пойдет?
— Предлагаю жребий. Камень-ножницы-бумага. Знаешь такой?
— Раз, два…
Сихаэль предпочел «ножницы», у Афиногена выпала «бумага», и он страдальчески сплюнул.
— Вот так всегда… Локи, подстрахуешь?
Афиногенов двойник вышел мало похожим на человека.
— Что это за каракатица у тебя получилась?
— Вам его видно?
— Видно, и мы его боимся. Неужели, это твоя суть?
— Он изменился, когда я прошел посвящение в лицее Трисмегист. Тогда же я стал герцогом Валефором… Дела давно минувших дней… Потом расскажу.
— Ладно, — лицо Сихаэля изобразило отчаянную готовность ко всему, и двойник его двойника сделал несколько решительных шагов в одну сторону, потом развернулся на одном месте и повторил столько же в противоположную.
— Не та походка! — Крикнул Афиноген. — Больше крути тюрнюром!
— Тюрнюр — это что?
— Подушечка под задницей у дам конца девятнадцатого века.
Сихаэль прошелся еще раз.
— Фигня это все, причем здесь походка?..
— Может, разденешься до пояса?
— А может, полностью?
— Ребята, у нас кризис жанра! Что следует делать в таких случаях?
— Расслабиться и предаться удовольствиям, а когда придет время, идея сама нас найдет!
— Или нет!
— Или нет, но будем надеяться!
И мы снова сели за стол, а с неба тихонько начало журчать восхитительное анданте фа-мажор. И тут голос подал ранее молчавший Бах.
— Господа, в чем, собственного говоря, проблема? Извините, что я вмешиваюсь…
Все посмотрели, почему-то, на Афиногена, и тот, прокашлявшись, толкнул восхитительную пятиминутную речь, наполненную деепричастными оборотами и сложноподчиненными предложениями, но никак не проливающую свет на происходящее.
— Тебе бы политиком стать, — не скрывая удивления, заметил Сихаэль, — надо же, так запутать простой вопрос, что даже я, прекрасно зная, в чем дело, увяз в твоем хитросплетении слов.
— Видите ли, — продолжал композитор, — я не силен в магии, но кое-что смыслю в музыкальной композиции, и вот, что я вам скажу. Многие музыкальные произведения, как вы знаете, состоят из двух частей — прелюдии и фуги. В чем разница между ними? Первая более сообщает о факте, отвечая на вопрос: «Что?», вторая склонна обсуждать этот факт, поднимая вопрос: «Как?». Так вот, уважаемый Афиноген, ваше повествование — скорее фуга, содержащая много подробностей, скрывающих от непосвященного ума главную тему. Понимаете, о чем я?.. Попробуйте отбросить полифонию, контрапункты и сосредоточиться на главном. Я достаточно ясно выражаюсь?
— Более чем… Спасибо, маэстро. Итак, суть дела такова. Тот, которого мы называем Ладом, а вы — Винкелем, некоторое время назад увел около сотни человек в иной мир, а мы пытаемся их найти. Мы полагаем, что, найдя ответы на вопросы, которые вы изволили затронуть: «Что он сделал?» и «Как он это сделал?», мы найдем наших друзей. Кстати, откуда вы знаете этого… гм, человека?
— Когда мне было пятнадцать, я увлекся творчеством модных тогда композиторов — Пахельбеля и Фробергера. С большим трудом достал ноты их произведений и стал потихоньку по ночам при свете Луны переписывать их в свою тетрадку. Но, ох этот несносный Иоганн Кристоф, мой старший брат! Он отнял и ноты, и мои записи и сжег их! А следующей ночью мне явился этот странный человек в этих странных штанах и голый по пояс и сказал, что, мол, это все пустое, и что мне стоит заняться глубоким изучением полифонии. И так я стал тем, кем стал. А еще он указал мне дверь в этот мир, где ко мне возвращаются силы, как в молодости. Он представился как Винкель и приходил ко мне еще несколько раз. Больше я ничего о нем не знаю. Кстати, сегодня, он намекнул, что, кроме всего прочего, я просто обязан переписать одну из своих старых фуг… Но, по-видимому, это вам неинтересно. А по поводу вашей проблемы… Сихаэль, мне кажется, дело в том, что лично вы ведете двойную игру… Я это чувствую, хотя вас совсем не знаю…
— Как вы это определяете? — полюбопытствовал Афиноген.
— Я ведь музыкант… По тончайшим оттенкам в интонации, — по лицу маэстро скользнуло подобие улыбки. — Это трудно объяснить словами, но когда-нибудь, если мы встретимся, я продемонстрирую вам свое умение вживую. И, похоже, Винкель об этом тоже догадывается.
— Это вы тоже определили по интонации?
— Конечно… Ну, что же, я, пожалуй, пойду. Спасибо за приятное знакомство, вкусные кушанья и повод для размышлений. Знаете, я наверное, посвящу сегодняшней встрече прелюдию и фугу… И они будут написаны в ре-миноре… Ауфвидерзейн, фраунде!
— Вот и нам повод для размышлений, — проговорил Репех. — Ладно, Сихаэль, давай, колись… В смысле, сознавайся!
— Мне не в чем сознаваться, я бы не назвал это двойной игрой!..
— Что «это»?
— Свои отношения с конторой. Мы же все мыслящие люди! Я рассчитывал, если что, заявить, что внедрялся в вашу банду…
— Банду?
— Для конторы вы — банда… Извините. Должен же я был обеспечить себе путь к отступлению! Но это не значит, что я бы вас предал! Я — за прогресс, за духовное развитие, я вообще за вас… Вы — такие классные ребята!
— А что значит, «если что»?
— Если контора заподозрит меня в сговоре с вами, ну, и все такое.
— Ладно, Сихаэль (Это Афиноген)… Кстати, как твое настоящее, гражданское имя?
— Марк… Марк Фургун.
— Фургон!
— Так меня дразнили в детстве.
— Откуда родом?
— Из-под Могилева. Я потомственный колдун! Мне передала свои умения бабка по матери. Знахарка была, целительница…
— Отныне ты у нас на строгом контроле! — внезапно проявившийся посох Афиногена описал вокруг лица колдуна почти правильную окружность и опять пропал.
— Ой! — воскликнул тот, хватаясь за голову.
— Все нормально. Качественная магия действует лучше любых электронных браслетов. Эта штуковина реагирует не столько на действия, сколько на замыслы. На чистые намерения, добрые чаяния, мечты и фантазии она не отзывается, но, если ты замыслишь что-то дурное, сразу даст мне знать.
— Да кто дал тебе право меня судить? Мало ли, что сдуру втемяшится твоей клюшке? Моя жизнь будет зависеть от прихоти какого-то дрына? Не бывать тому!
Сихаэль сделал несколько движений руками, будто гребков брассом, и затем резко вытянул их ладонями вперед. Раздался глухой звук, напоминающий удар ногой по футбольному мячу, и море покрылось мелкой рябью, как если бы над ним захлопали крыльями птицы. Мне запорошило глаза, но сквозь слезящиеся полуприкрытые веки я увидел, как Репех устроился поудобнее, с лукавым видом закинул ногу за ногу и извлек из воздуха бутылку виски «Баллантайнс» и дымящуюся гаванскую сигару. Афиноген же стоял неподвижно, и, казалось, не обращал на своего визави внимания.
Я хотел встать между ними, и даже сделал шаг вперед, но у меня перед глазами поплыло еще больше, голова закружилась, и, проваливаясь в туман, я еще смог услышать фразу Репеха: «Эй, вы, Володе плохо. Неспроста же этот полуголый увел у него двойника!».