Постепенно туман из серого стал сизым, а потом и вовсе растаял. В голове маршировал полк солдат в кованых сапогах, во рту еще не начали уборку после ночлега стада коров, а желудок и остальной ливер тщательно выкручивали заботливые руки злых уборщиц. Но, самое главное, я был жив, и это не могло не радовать. Я, то ли висел, то ли падал в полной пустоте, а рядом, тем же самым был занят пристально глядящий на меня Лад.
— Долго это будет продолжаться? — мысленно спросил я у него.
— Пока не пройдешь последнее испытание.
— Последнее ли?
— Я тебя когда-нибудь обманывал?
— В чем оно заключается?
— А в чем заключались предыдущие?
— То есть, ты хочешь сказать, что мне надлежит вот так висеть и чего-то ждать?
— Не хочешь — не виси и не жди.
— Скажу честно: «Мне очень хочется тебя ударить!».
— Что мешает?
Во мне вскипела злость, и со словами: «Что я тебе плохого сделал? Что ты надо мной издеваешься?» я, что было силы, засадил ему прямо в челюсть, интуитивно ожидая, что кулак войдет в пустоту. Однако, Лад, видимо, все же оказался существом из плоти и крови, и в результате удара я лишил его четырех зубов, а себе рассадил руку так, что солдаты в голове на мгновение застыли, а потом, быстро сменив кирзовые сапоги на чугунные, рванули бежать кто куда.
— Ждано́! — сплевывая кровь, пробулькал Лад.
— Что?
— Ты все по́няй, ты вы́пойний жада́ние…
Потом ручейки крови в углах его рта высохли, во рту заблестели новые зубы, и он, уже не шамкая, повторил:
— Ты выполнил задание.
— Извини, но ты сам виноват!
— Считай, что ничего не было. Ладно! Милости просим в настоящую духовную реальность!
— В ней же ничего нет!
— А что в ней должно быть? Ангелы? Если хочешь, запускай ангелов, запускай демонов, запускай кого хочешь!.. Здесь ты полновластный хозяин. Вернее, здесь хозяйка — твоя душа; что она возжелает, то сразу же произойдет.
— Я пытаюсь сотворить ангелов, но у меня ничего не получается.
— Если старания идут от головы, они бесполезны. Сейчас ты придешь в себя и начнешь созидать душой, а я буду рядом.
— Все время?
— Неуместный вопрос. Итак!.. Ого, розово-золотой закат на полнеба… Пронзительно-чистый воздух… Паутинки с каплями росы, как с жемчужинами… Да вы, сударь, настоящий поэт!.. А это что? Сломанные ветви прямо вдоль тропинки? … Я не удивлюсь, если сейчас под ногами появятся обрывки газет, дырявые полиэтиленовые пакеты, окурки и пивные бутылки! А вот это здорово: киоск с жареными пирожками! Смотри-ка, здесь и с картошкой, и с капустой, и с печенкой!.. Ба! тут и пиво есть! С удовольствием составлю тебе компанию и побалуюсь «Жигулевским»…
— Я закурю?
— Конечно-конечно! В своем мире делай, что хочешь!.. Это твои родители? Сейчас они выглядят не старше тебя.
— Это папа и мама. Мы сейчас в парке. Когда-то мы приезжали сюда каждое воскресенье. Ах, как чудесно!
— Я пока отойду, а вы поворкуйте…
Мы не стали ворковать, я просто обнял родителей — обоих сразу и простоял так долго-долго, вдыхая давно забытые запахи папиного лосьона после бритья и маминых духов. Они знали все, и потому улыбались и молчали. Я понимал: они знали, что я знаю, что они знают все, и мы молчали о многом, но не обо всем. Кое-каким мыслям я даже не позволял возникнуть у меня в мозгу, хотя мне страшно хотелось спросить, каково им ТАМ, и знают ли они, что их уже нет. Они были, как живые — теплые и добрые; из моих глаз брызнули слезы, и я стал шмыгать носом. Их очертания расплылись, а когда я протер глаза, возле меня никого не было, только неподалеку стоял Лад и взглядом указывал мне на чью-то приближающуюся фигуру. Ее походка показалась мне знакомой, я принялся быстро перебирать в уме имена и образы бывших приятелей и сослуживцев, но так и не угадал, а уже через полминуты пожимал руки улыбающемуся на все тридцать два зуба Валику Барицкому. Рукопожатия сменились похлопываниями по спине, а те, в свою очередь — крепкими мужскими объятиями. На Лада он не обратил никакого внимания.
— Тебе этот субъект знако́м? — вопрошаю, указывая на него.
— Какой субъект?
— Да вон же стоит, голый по пояс.
— Я никого не вижу… Ну, да ладно. Ты-то как здесь оказался?
— Где это: здесь?
— В парке, разумеется… Какое у тебя странное выражение лица!
— А парк где?
— Как это, где? В нашем городе. С тобой все в порядке?
— Ты ведь был на Гее? А сюда как попал?
Валик посерьезнел.
— Ты мне не нравишься! Знаешь, что: иди домой и для начала померяй температуру.
— Ладно, я пойду домой, но ты мне сначала скажи: ты хорошо помнишь свой сегодняшний день?
— Конечно. Утром мне позвонил коллега и просил проконсультировать по вопросу новых микросхем, которые поступили к нам вчера. Я его обругал, потому что о таких вещах нельзя по телефону. Потом мы созвонились с Володей…
— Каким Володей?
— С нашим соседом Володей Белостоцким! И договорились встретиться здесь через… — Он посмотрел на часы — три с половиной минуты. Да вот и он!
И впрямь, к нам приближался Володя-Боголеп, походку которого невозможно было спутать ни с какой другой. В детстве мы называли ее оптимистической: он всегда ходил вразвалку, твердо ставил ногу на пятку, а колени поднимал не очень высоко, отчего часто спотыкался. Он издалека помахал нам рукой и, подойдя, без всяких приветствий тут же предложил: «Ну, что, по пиву?». Мы с Барицким закивали и промычали что-то утвердительное.
— Мы часто здесь встречаемся по выходным, — начал разговор Валик, — поскольку живем в противоположных концах города, а этот киоск находится практически посередине. Хотя, здесь не всегда есть пиво. Но сегодня нам повезло.
— Когда мы виделись в последний раз? — Я придумал хороший вопрос, ответ на который должен был пояснить многие обстоятельства.
— Дай припомнить… Прошлым летом! Где-то в августе…
— Не помню… И чем мы занимались?
— Пили водку. Это был день рождения Белостоцкого. Он еще жаловался, что выпустил автореферат своей диссертации, но в ученом совете что-то мудрили, все время откладывали сроки защиты… В конце концов, она не состоялась…
— А ты?
— Я рассказывал о своих электронных изобретениях и сетовал, что меня подсиживают и ущемляют, а ты давал советы, рекомендовал бороться с несправедливостью и приводил в пример себя. Рассказывал, как в результате тебя понизили в должности, из ведущего инженера сделав инженером первой категории, но истина все-таки восторжествовала… Вспомнил?.. Володь, ты с Луны, что ли, свалился? Ты, часом, не болен?
— Ребята, а как же Гея, община, Ядринец и Казимирович, наши жены — Светлана, Лагода и Добронрава?
Витослав и Боголеп переглянулись.
— Вова, ты, наверное, пива не пей, а иди лучше домой и поспи.
И тут я обратил внимание на их глаза: зрачки были не традиционно блестящими, а бархатисто-черными, и свет не отражали. Мне подумалось, что это, скорее, не глаза, а провалы, дыры в пространстве. Стало страшно. Сзади тихонько подошел Лад и хлопнул меня по плечу.
— Идем. Сеанс окончен.
— Что это было?
— Демонстрация того, как сложились бы ваши судьбы, если бы Витослав и Боголеп не встретили Ядринца.
— То есть, они не настоящие?
— Конечно! Они — продукт деятельности твоего подсознания, равно как и вся обстановка вокруг — лес, тропинка, киоск…
— А где настоящие?
— Вопрос, конечно, интересный… Их нет… В конце концов, что ты больше стремишься найти: их тела, или души?
— И то, и другое в комплекте. Пожалуйста, не наводи тень на плетень, когда-то ты сам меня заверил, что мои друзья живы! Ты — порождение Паруса, про который псевдо Гагтунгр сказал, что он — высшее растение, цветок, поглотивший целую общину обитателей Геи и ныне охотящийся и на Земле за всеми, кто имеет к ней отношение.
— Ну, во-первых, это говорил не сам Гагтунгр, а порожденная тобой его ментальная проекция; по сути, ты говорил это сам себе, чем, собственно, занимаешься и сейчас. Парус, в известной степени, еще можно назвать зеркалом души, это одна из его функций.
— Расскажи про остальные функции Паруса!
— Другая, не менее важная его миссия — очищение. Ты мог бы и сам догадаться, что Парус — это фильтр, делающий твое мировосприятие более правильным. В моменты, когда это происходит, ты чувствуешь себя ребенком. На прошлой неделе, в среду, к примеру, ты летал…
— Но я летал не физически, если можно так выразиться, душой. А Витослав, когда мы виделись в последний раз, натурально влетел ко мне с Геи прямо в квартиру!
— Это совсем разные вещи. Сформулируй свой вопрос правильно.
— М-м-м… Скажем так: я сейчас разговариваю со своим отражением в необычном зеркале, или с самим зеркалом?
— Конечно, с отражением. Но ответы на вопросы ему подсказывает зеркало. Отсюда еще одна функция Паруса: создание дополнительной реальности, некоего бесконечного пространства, в котором разворачивается самая главная часть происходящих с тобой событий.
— Каковы цели Паруса?
— Цели есть только у людей, у сил природы нет целей.
— Не понял!
— Все очень просто: ты нашел в лесу мухомор, съел его и отравился. Быть ядовитым и травить людей — это цель мухомора? Или это просто его свойство? Если бы геяне не совались в Парус, для них все пошло́ бы иначе.
— Я опять задам вопрос, от которого ты постоянно уходишь. Что с ними случилось? Живы ли они в том смысле, который обычные люди вкладывают в это слово? И, если да, то, как их найти, а если нет, то где их тела? Гагтунгр сказал, что они в Вальхалле…
— Общей Вальхаллы для всех не существует. Каждый может попасть в свою, и для этого необязательно умирать, но там он встретит не своих друзей и родственников, а их проекции, наподобие тех, с которыми ты только что общался. А по поводу тел и душ… Ты хочешь сказать, что Парус — убийца? Мне кажется, он не заслужил даже мысли об этом!
— Тогда ответь на вопрос прямо, и я перед ним извинюсь!
— А передо мной?
— Ты ведь — только отражение… Ладно, и перед тобой тоже. Итак!
— Они живы, но…
— Что но?
— Ты проснулся и сперва отчетливо помнишь сон, но вскорости его забываешь. Вот так и они: сначала они помнили сон, которым спали на Земле и на Гее, а потом проснулись.
— Они забыли всё?
— Ну, почти всё…
— Как мне трудно с тобой. Давай, напрягись еще чуток и скажи, где они? А там я уж сам разберусь.
— Не разберешься.
— Почему?
— Ты тоже проснешься.
— Можешь отвести меня к ним?
— Нет, ты не сможешь пойти вслед за мной, ты еще не готов, тебе осталось постичь самую малость. Лучше пей пиво с друзьями. На этот раз я сказал тебе всё.
И он исчез, а я направился к пивному киоску и оглянулся. Валик и Володя, в течение разговора с Ладом стоявшие поодаль и выжидающе смотревшие на меня, медленно двинулись следом.