Первое ощущение: очень болит голова. Второе ощущение: невыносимо болит голова. Третье ощущение: чудовищно болит голова… Еще болели руки и ноги, а живот сводило спазмами. Как такое может быть? Спросить не у кого; вернее, я не вижу, у кого можно было бы спросить. Я вообще ничего не вижу, кроме багровой пелены перед глазами. Причем, левому гла́зу она кажется более темной, а правому — более светлой. Плюс еще в поле зрения плавают какие-то червячки; скорее всего, они ненастоящие. И гул в ушах остался — давящее на мозги бронзовое гудение. О боги, сколько это уже продолжается, и как долго еще будет длиться? Чу! Слышны чьи-то шаги… Или показалось?
— Ну, ты как?
Кто это? Кажется, Ядринец.
— Почему мне так плохо? У меня же нет физического тела!
— У тебя есть сознание и подсознание. Этого достаточно, чтобы во всей полноте ощущать дискомфорт. Тебе во сне бывает больно, страшно, весело, тошно? Для того чтобы это переживать, физическое тело вовсе необязательно!
Гул стал тише, картинка в глазах стала проясняться.
— Что это было?
— Это был Тот! Мало того, что ты попал к нему в объятия, так ты еще и затащил туда остальных.
— Он хотел нас поймать?
— Он сам ничего не хочет. Это ты хотел поймал Его. Твое подсознание оказалось очень сильным. Когда ты впервые услышал о существовании Того, кто есть причина всего, оно испытало влечение к Нему. Такое рано или поздно случается с каждым.
— Никогда не подозревал о существовании в себе такой силы!
— Наоборот, подозревал, и потому инстинктивно избегал прямых контактов с нашей общиной, хотя и не отдалялся от нее совсем. Долгое время ты лишь правил тексты и накапливал информацию, но в один прекрасный момент количество перешло в качество, и вот, ты здесь.
— Но как все это получилось?
— Вспомни рассказ Витослава о том, как он создавал копию Паруса, в той его части, когда он толковал Слободану про кота Шредингера. Кстати, вот и Слободан. Он — физик, и сможет все объяснить тебе более доходчиво, чем я.
— Только не очень заумно, я еще не пришел в себя окончательно… Эй, Слободан, причем тут вообще физика? Это же чистейшая магия.
— Что ты, что ты. Третий класс, вторая четверть. Все очень просто. А магия, как я когда-то понял, та же физика. Ты ведь слышал о таком понятии, как дуализм? Это когда элементарная частица ведет себя ещё и как волна.
— Ну, что-то такое… Да.
— Но, чем больше наблюдать частиц одновременно, кучей, тем меньше они проявляют свойства волны, и тем больше — свойства твердых тел. Это ты тоже знаешь?
— Не знаю… Нет… Наверное… Да…
— И тогда встают два вопроса: что заставляет их так меняться, и где тот порог, превышение которого к этому приводит?
— У меня плавятся предохранители. Может, не будем об этом?
— Ты же сам хотел знать, что с тобой произошло! И потом, самое страшное уже позади. Слушай дальше. Микромир заканчивается тогда, когда происходящее становится таким крупным, что его можно наблюдать. Другими словами, наше восприятие превращает волновую картинку мира в материальную, а этим занимается наше подсознание, наше коллективное поле. Мы сами творим нашу реальность. То есть, совершая магическое действие, ты, сам того не ведая, просто умножаешь реальности и выбираешь ту, которая тебе нужнее.
— То есть, бог ничего не творил и не творит?
— Та сила, которой мы творим, это его сила. Он создает действительность нашими руками.
— Ну, допустим. А как он творил, когда людей еще не было?
— Ты уверен, что мир в те времена был сугубо материальным?
— Предположим. Что же тогда со мной произошло?
— Рассмотрим третью ипостась бытия.
— А нельзя обойтись первыми двумя? Я к ним уже как-то привык…
— Увы! Третья ипостась — информационная: все сущее можно рассматривать, как информационные потоки, некие алгоритмы.
— Ну, хорошо. И что?
— Человеческое сознание — поток очень сложных алгоритмов, а в них, естественно, неизбежны ошибки — как в компьютерных программах. Среди них есть некие гейзенбаги — бич программистов. Их невозможно найти при отладке программы, ибо при попытке обнаружения они тут же норовят изменить свойства, спрятаться. Они подчиняются принципу Гейзенберга — неожиданному изменению наблюдаемого объекта в результате самого факта наблюдения. То есть, в твоем случае мы имеем дело с таким гейзенбагом, или, выражаясь более простым языком, плавающей ошибкой, которое допустило твое подсознание при перемещении. Кстати, судя по всему, ты — обладатель гораздо более мощного подсознания, чем многие из нашей общины, и тебе следует быть осторожнее со своими мыслями, идеями, предпочтениями и избеганиями.
— Ты что-нибудь понял? (Это Ядринец).
— Более-менее.
— А я, вот, ни фига… Я ведь — гуманитарий. Зато ты не понаслышке знаком с Тем, кто есть причина всего. Вернее, со своим пониманием, каков он. Ибо он не имеет ни формы, ни внешнего вида, ни расположения в пространстве, ни свойств, ни качеств. Он сам порождает свойства, качества, пространство и время, и, я думаю, еще много того, чему нет названия, и до чего пока не добралась официальная наука. Как ты себя чувствуешь?
— Как хомяк.
— В смысле?
— Как хомяк, который разгрыз сначала пакет с алебастром, потом флакон с касторкой.
— Все равно не понял!
— Меня сейчас разорвет изнутри!
— Тогда будем считать научную конференцию по квантовой физике и магии законченной!
— Где моя жена и Казимирович? Как они?
— Не блестяще, но гораздо лучше, чем ты. Позвать Свету? Она вся испереживалась!
— Привет, Солнышко!
— Привет! Я рада, что тебе лучше! Вова, мне было так страшно, особенно эти огненные капли!.. Мне показалось, что в каждой просвечивает чье-нибудь лицо. Только я не поняла: это лица тех, которые жили раньше, или тех, кто родится в будущем?
— Не знаю, я лиц не видел, не присматривался. Уверен, что в каждом последующем воплощении люди выглядят несколько иначе, чем в предыдущем. Они теряют часть себя в озере огня, в нем же приобретают что-то новое и лишаются памяти прошлых жизней. А что, если нам каким-то образом попробовать остаться такими, какие мы сейчас? Как ты думаешь, это возможно? Лично мне ты нравишься именно такая, какая ты есть, мне не нужно другой!
— И ты мне нравишься таким, какой ты есть сейчас. Я согласна!
И тут я заметил стоящих поодаль и деликатно ожидающих окончания нашего со Светой разговора Ядринца и Казимировича. Потом они двинулись к нам.
— Ну что, ребята, продолжим выполнение задания?
Я сунул руки в карманы и опять вытянул два камня.
— Вот этого, — Ядринец указал на Архиза, — лучше не бери, проблем не оберешься: он норовит работать в нечетных реальностях, сам понимаешь…
Я сам ничего не понимал, но в знак согласия кивнул и приложил Арфина к глазам. Но том конце провода что-то заворочалось, и я увидел знакомый глаз, глядящий на меня в упор.
Это дежавю! Карл? Привет, Вова! Давненько не виделись! Заходи, чё стоишь?
Я сделал шаг. Но тут все смазалось, и я снова оказался стоящим возле огненного озера посреди безвременья. Из пламени вынырнул очередной протуберанец, завис на уровне моей головы, и мне показалось, что он на меня смотрит. Я оглянулся: Светы и Казимировича рядом не было. Плохо дело! И тут у меня в голове зазвучал голос — ни мужской, ни женский, ни детский. Такими голосами разговаривали роботы в фантастических фильмах семидесятых годов. Этот голос спросил:
— Почему ты не пользуешься вновь приобретенными способностями и не общаешься мысленно?
— С кем?
Тишина.
— Ах, да. С тех пор у меня было предостаточно поводов… Не знаю.
— Таких, как вы, называют богоборцами.
— «Вы» — это наша община?
Тишина.
— Почему?
— Вы пытаетесь переделать мир. Эсагилкини-Уббиб и Локаята-чарвака, Ксенофан Колофонский, и Иаков, он же Израиль…
— А ты против?
Тишина.
— С ума сойти: я — богоборец!
— Ты — плохой богоборец, недалекий, трусливый, нерешительный и чванливый, но дерзкий, значит, искренне любящий бога.
— Не понимаю.
— Вере приличествует верность, надежде — доверчивость, а любви — дерзновение. Тебе осталось понять одно: силу, доверчивость и дерзость ты получаешь от меня, ибо у тебя нет ничего своего. Ни у кого нет.
— Это ты так сотворил?
Молчание.
— Зачем такие сложности?
— Таким способом я познаю себя. Мое единственное стремление — познать самого себя. Но, сделать это, будучи цельным, невозможно. И я делюсь на множество личностей, наделяю их иллюзией самостоятельности и ввожу в отношения друг с другом и с окружающим миром. Я — кукловод с бесконечным количеством рук, спрятавшийся за ширмой. В каждой руке — по кукле, и таким образом я разыгрываю спектакль.
— Для чего?
— Познав себя окончательно, я найду создателя, но не раньше.
— Разве создатель — не ты?
— Я создатель всего сущего, но прежде меня появилось само бытие, как таковое. Я не знаю, откуда оно взялось. Значит, кто-то должен быть до меня.
— Насколько ты преуспел в этом занятии?
— Ненамного. Ведь вселенная еще расширяется.
— А что будет в конце процесса?
— Остановится, затем начнет сжиматься, потом схлопнется.
— А потом?
— Я возникну опять, и все пойдет по новому кругу… А может, произойдет что-то другое… Этого не знает никто.
— Что было в самом начале?
— Возможно, са́мого начала не существует, а бытие было всегда. Доподлинно этого не знает никто.
— Спасибо. Я свободен?
— Ты свободен ныне и присно. Относительно, разумеется.
— Тогда пока.
— Пока. Хочешь, устраню твой гейзенбаг?
— Не стоит. Это ведь пропуск к тебе?
— Тебе ко мне теперь можно и без пропуска. Ну, как знаешь…
Все смазалось… На меня смотрел глаз.
— Карл?
— Ну, я! Куда ты пропал? Я уже начал волноваться! Так ты зайдешь, в конце концов?
Я сделал шаг.
Света опередила Каза и повисла у меня на шее.
— Как ты себя чувствуешь? На тебе лица нет. Еще бы, столько передряг за такое короткое время! Я знаю, ты был ТАМ!
— Казимирович, я все равно не понимаю: почему мне плохо, ведь у нас сейчас нет физических тел!
— Твой облик создается твоим подсознанием. Но, поверь мне, не стоит пытаться его изменять. Нарушишь равновесие — сам потом рад не будешь. То же касается и самочувствия. Лучше забудь об этом и расскажи, как все было.
— Можно, я буду подслушивать? (Это Карл).