Однажды я вспомнил о подаренной мне способности обмениваться мыслями на расстоянии и решил попробовать совершить сие маленькое чудо. Тем более что назрела необходимость рассказать о недавних событиях приятелю, которого я избрал своим литературным душеприказчиком. И я решил, что для этого следует, по аналогии с электронной почтой, зайти в некий личный «почтовый ящик», сформировать мысль и направить ее выбранному абоненту. Только где его взять, этот личный почтовый ящик? Немного поломав над этим голову, я решил: «Фиг с ним, с этим ящиком, разберемся с ним потом, а вначале попробую-ка я сформировать мысль! Итак: «Полосатый желто-розовый камушек оказался не только диктофоном, но и видеокамерой. Он утвердил меня во мнении, что стандартный размер магического экрана — два на три метра…». Я повторил эту фразу несколько раз, и, решив, что она запомнилась достаточно крепко, принялся раздумывать, в каком виде должен быть представлен адрес, по которому мне надлежит ее послать. Мысль о физическом почтовом адресе я отверг сразу, ибо знал его очень неточно, по этой же причине был отброшен адрес электронной почты. Какой, скажите, дурак станет пытаться воспроизводить по памяти бессмысленные буквосочетания с обязательной пресловутой «собачкой» или «улиткой» посередине? Нет, скорее всего, здесь поможет образ адресата. Нужно просто представить его как можно более явственно.
Я напрягся, и его глаза получились, как живые, Они смотрели на меня с любопытством, и я на всякий случай даже поздоровался. Теперь лицо… Нет, это не его лицо, оно должно быть вытянутым… Нет, слегка вытянутым… Нет, не вперед, а по вертикали… А еще у него должна быть лысина… В его взгляде появилась укоризна. Извини, сейчас исправлю… Не успел я додумать лицо, как вспомнил о его руках. У него сильные руки с длинными пальцами, и он любил пожимать собеседнику руку так крепко, что у того начинали трещать косточки… Я услышал треск и открыл глаза. Оказывается, я проделывал все манипуляции, зажмурившись. Передо мной висело в воздухе некое подобие воздушного шарика с человеческими глазами и большими руками. В его взгляде чувствовались растерянность и недоумение. «Привет!», — сказал я ему вслух, — сейчас я пришлю тебе мыслеграмму. Закрыл глаза. Какой там у нас был текст?.. М-м-м… «Полосатый желто-розовый камушек…». Открыл глаза. Камушек, который, как я помнил, оказался не только диктофоном, но и видеокамерой, занял место во лбу моего голема аккурат в том месте, где индийские женщины ставят точку, а в глазах бедолаги появилась обида.
— Отбой!.. Искейп!.. Резет!.. Как все это удалить?
— Ахали цели! — ко мне, улыбаясь, подошел Ядринец. — У нас появился свой Махараль из Праги, и он создает своего Голема!
— Привет, Ян! — Я тут немножко намусорил… Как бы это убрать?
Кажется, я впервые я назвал Ядринца Яном, и он на это никак не отреагировал. Это хорошо!
— Нет ничего легче! Ва́нишин спэ́ал! — Дунуло теплым воздухом, и гомункул, бросив напоследок удивленный взгляд, исчез.
— Я всего-навсего хотел послать мыслеграмму, — начал оправдываться я, — но что-то пошло не так!
— Ты перестарался. За время твоего эксперимента твой несчастный адресат получил сотню почти одинаковых мыслеграмм и столько же шлепков по затылку. Процесс идет автоматически, стоит только тебе захотеть сделать это, как это уже происходит. Кто этот несчастный? Я его знаю?
— Его не знает никто, кроме, я думаю, Витослава и Боголепа.
— Это правильно, но на всякий случай я уже поставил на него свой оберег. Не бойся, никто ничего не заметит. — И Ян пошел дальше.
Стоит только захотеть… Блин! Кажется, я, кроме приятеля забросал мыслеграммами Того, который есть причина всего. Помня нашу недавнюю встречу, я много раз мысленно беседовал с ним, спорил… Нехорошо получается, надо бы извиниться!
— Не надо!
— Кто здесь? Лад? Это ты? Что у тебя с голосом?
— Приличествует моменту. А что?
— Сейчас ты Стентор, унисон мужских, женских и детских голосов, сливающихся в один мощный поток, взрывающий мозг изнутри и пробирающий до самых костей!.. Кстати, почему не надо? Ведь в молитвах часто говорят: «Прости, господи!».
— «Прости», но не «извини», то есть, «сделай что-то более простым», лиши сложностей. Провиниться перед богом невозможно. Любая молитва действенна, когда понимаешь ее смысл, иначе она — просто набор звуков.
— С тобой можно поговорить?
— Всегда можно.
— Мне кажется, что я зашел в тупик.
— Совершенно верно, вы все зашли в тупик.
— Где выход?
— Его нет. Вы движетесь по спирали, каждый раз возвращаясь на старое место, просто видя его под иным углом зрения, а я вам в этом помогаю.
— Кто ты на самом деле?
— Я — Аитир, Астерий, Выдатень, Ноэс, Кобь и много, кто еще. Я — проводник, я подсказываю и тем самым запутываю, я проливаю свет и тем самым рождаю тени, я указываю пути, по которым никто не идет, и мощу дороги, которые никуда не ведут. Я слушаю тебя.
— Что мне делать?
— Ничего. Карусель будет продолжаться до тех пор, пока ты перестанешь пытаться что-нибудь предпринимать. Это касается всех.
— То есть, вообще ничего не делать?
— Да. Перестать делать хоть что-нибудь.
— Мне кажется, что это даже сложнее, чем бросить курить.
— Любое делание проистекает от ума. Не делание — тоже. Все, что от ума, рождает напряжение. Ведь не делание от ума — тоже делание.
— Если любое делание — от ума, как оно может прекратиться?
— Оно остановится, когда ум поймет, что он исчерпал себя. Сначала придет ощущение тщетности и бессмысленности всех стараний.
— Уже почти пришло.
— Поэтому ты и обратился ко мне. Затем появится отчаяние, а там останутся пустяки: когда ум окончательно смирится с проигрышем, для него наступит конец вещей.
— Надо будет рассказать об этом всей общине.
— Не надо. У нас включена, образно говоря, громкая связь.
— Мы можем как-то поспособствовать процессу?
— Просто ему не мешать и сохранять спокойствие. Все происходящее способствует отпусканию.
— Что будет потом?
— Будет только то, чему положено быть, и никто не в силах это изменить. Поэтому, расслабься, грядущее прекрасно, иначе и быть не может. Оно было прекрасным всегда, а одолевающие вас проблемы вы создавали себе сами.
— Ты хочешь сказать, что в итоге ум выключится?
— Нет, он утихнет, а это — разные вещи. Исчезнут созерцаемый и созерцающий, останется благодать, и тогда придет настоящая свобода. Не пытайся это понять, это невозможно. Лучше, пока ум работает в штатном режиме, просто ходи и размышляй над услышанным, но только не увлекайся.
***
Тихо шумел прибой, медленно вращался густо-синий купол неба с разноцветными иглами звезд, дул легкий ветерок. Мы сидели дугой так, чтобы не терять из виду ни море, ни сидящего в центре нашего полукруга Лада, который смотрел каждому прямо в душу. Было ни холодно, ни жарко, был ни вечер, ни утро, ни день, а, скорее всего, светлая ночь.
— Теперь у каждого будет свой путь, — сказал Лад. — У семейных пар — общий, остальные разойдутся кто куда. Но прежде всего у вас состоится свидание с Тем, кто есть причина всего. С вас спадут последние оболочки и привязки, и тогда каждый сделает свой выбор.
— А из чего выбирать-то? Ну, хотя бы приблизительно!
Лад пристально посмотрел на говорящего.
— Я — что? Я — ничего, — проговорил тот, и я догадался, что это был рабби Менахем.
— Есть, из чего. Кто-то из вас сольется с вечностью, но большая часть членов общины выберет служение людям.
— Это как? — не унимался рабби.
— Указывать путь ищущим. Как, например, Иоганн Себастиан Бах.
— Но ведь он не учитель, и никому никогда ничего не указывал, кроме нот?
— Растворения в божественном можно достичь при прослушивании определенной музыки, при чтении определенных книг, при созерцании художественных полотен, при просмотре некоторых кинофильмов, и даже в беседе с определенными людьми. Каждый учитель работает на своем поприще.
— Мне кажется, что я еще не готов, — пробормотал Ядринец.
— А кто определяет степень готовности? Ты сам? И какими критериями ты при этом пользуешься? То, чего все ждут и боятся, приходит само, как вспышка молнии, как гром среди ясного неба, как неожиданный порыв ветра, и обязательно тогда, когда не ждешь.
Одновременно с последним словом вдруг подул ветер, небо озарилось зарницей, и пророкотал гром.
— Да, как-то так, улыбнулся Лад.
И исчез. А мы оказались на берегу огненного озера.
— Стойте там, — проговорил знакомый голос.
Мы не шелохнулись.
— Вы здесь потому, что стремились к этому. Чего же вы хотите?
— Мы хотим настоящей свободы.
— Что для вас настоящая свобода?
— А разве она не определяется объективно?
— Конечно, нет. Итак, я подчеркиваю: «Что ДЛЯ ВАС настоящая свобода»?
— Свобода от собственных желаний, — тихо пискнул Менахем.
— Мы хотим чувствовать желания своего настоящего «я», — так же тихо сказал Афиноген, — без учета родительского воспитания, влияния окружающей обстановки, постигнутых наук, генной наследственности, векового естественного отбора, кармы, давления обстоятельств и всего такого прочего. То есть, услышать собственные души, в существовании которых мы не сомневаемся.
— А вы уверены, что настоящее «я» — одно? А может, их два, как у Роберта Льюиса Стивенсона в его «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда»? А может, три или четыре? Вы отдаете себе отчет в том, о чем просите? — спросил голос.
— Наверное, да, — неуверенно и вразнобой ответили мы.
— Учтите: обратного пути не будет. Каждый из вас волен сделать один шаг вперед для слияния со мной, или один назад — и все. А еще вы можете оставаться здесь сколь угодно долго.
В одном шаге от нас беззвучно кипело что-то наподобие жидкой лавы, сзади стояла неощутимая стена серой неопределенности, под ногами чувствовалось теплое шевеление почвы, вверху была бездна черного неба, воздух был прохладен и зво́нок. Я подумал, что обратно я, скорее всего, не вернусь, поэтому нужно попробовать воспользоваться своим новым умением и послать своему другу на Земле мыслеграмму, дернув тем самым за единственную оставшуюся ниточку, связующую меня с прошлым. Или даже отправить ему целый видеосюжет… Я сосредоточился, расслабился, ощутил, что «на том конце провода сняли трубку» и шагнул вперед.
***
Полдень. Глухой лес, полянка, колодец, маленькая, поросшая мхом и вросшая по самые окна в землю, избушка, деревянные фигурки знакомых богов на подоконнике. Вервие с сохнущими на нем подобиями одежды, несколько пролетов плетня с висящими на его стойках перевернутыми вверх дном глиняными кувшинами. Мухи, кузнечики, воробьи, запах девственной природы.
Я с длинными перевязанными на лбу волосами, в широкой холщовой рубахе с расстегнутым воротом, опоясанный бечевой, в портах и босиком. За спиной — котомка с шевелящимся — я точно это знаю — петухом.
Делаю шаг, другой. Как приятно ступать по теплой мягкой пыли! Подумал: «А как же вытереть ноги?», но, подойдя ближе к полуоткрытой двери, понял, что этого делать не надо — земляной пол по ту сторону порога был покрыт такой же пылью. А еще там была темнота. Переступив преддверие, я замер в ожидании пока привыкнут глаза и тут же услышал показавшийся знакомым мелодичный голосок:
— Смелее, смелее. Не угодно ли медку с молочком отведать?
— Ты кто?
— Как кто? Я Беляна. Аль не признал?
И тут я вспомнил:
— А где моя Света?
— Обернись!
У меня за спиной стояла, улыбаясь, та, которой я посвятил всю свою жизнь, и, надо сказать, выглядела она изумительно.
— Беляна, разреши представиться. Мы…
— Знаю, знаю. Вы — Адам и Ева, или Аск и Эмбла, Машйа и Машйана, Батета и Ханна… Подойдите ближе, пора пить молоко и мед и начинать новую жизнь!
Больше книг на сайте - Knigoed.net