Каждый вздох — как отдельное испытание. Лёгкие горели. Глаза слезились. Она их поспешно опустила перед спиной женщины, которую никогда не видела, но почему-то слишком хорошо знала.
Даже хруст веток под её ногами не заставил поднять взгляд. Страшно. Неловко. Сомнительно. В ушах звенели колокола, да только не храмовые. Скорее всего, это была тишина — пугающая в том случае, когда прямо перед тобой стоит что-то божественное и необъяснимое.
— Всё это время ты обращалась к ложным богам… я не виню тебя, Дэлия, не твоя была в этом вина.
Она почувствовала жжение в глазах, машинально руку поднесла, чтобы вытереть выступившие слёзы. Лишь бы только головы не поднимать, лишь бы не смотреть, не совершать очередной ошибки, которая может дорого обойдись.
— Плачь, милая, ведь слёзы очищают душу от скверны.
Она почувствовала лёгкое прикосновение к своему плечу и не выдержала. Уж слишком было сложно справиться со всем этим потоком чувств, разом навалившимся на неё. Сколько лет она молилась не тем богам, прося у них снисхождения? Сколько лет другие молились не тем богам, и их молитвы так и не доходили? Она громко шмыгнула носом, и тут же голову в плечи спрятала — лишь бы не слишком громко. Боже. Боже. Боже.
Лишь бы случайно головы не поднять. Лишь бы чего плохого не совершить.
Слёзы текли по щекам, и она даже руку боялась поднять, чтобы стереть их с лица.
— Моя воля просто — сражайся. Сражайся с моим именем на устах. Во славу народа своего и бога своего.
Она всхлипнула. Сражаться — именно то, что у неё получалось лучше. И именно этого от неё и просила богиня — та самая, в которую она никогда не верила, но до которой доходили все её молитвы. Доходили со сложностью, потому что искала она постоянно других, обращалась постоянно к другим.
— Подними глаза свои, милая моя Дэлия.
Она вздрогнула от неожиданности, и как бы не было страшно, она начала исполнять волю богини. Медленно и плавно. Без лишних движений. И взгляд её встретился с красивым лицом девушки, а глаза… она увидела хорошо знакомые тёмные глаза, почти чёрные. Точно такие же были у Луки. И… по телу пробежались мурашки. Точно такие смотрели на неё всю жизнь из зеркала.
И в этих глазах, полных любви и одновременно какой-то душевной тревоги, она нашла ответ на самый важный вопрос в жизни. Она жила, чтобы исполнить её волю, просто не знала об этом.
— Ты не о том думаешь, — вдруг проговорила богиня, — Ты жила не для того, чтобы стать чьим-то рабом — пусть и рабом божьим. В тебе, как и в любом из людей, есть частица своеволия, которая делает тебя приближенном к богу. Просто в тебе эта частица ярче сверкала с самого начала. Именно поэтому ты и исполнишь мою волю.
Дэл кивнула. У неё были такие же глаза, как и у богини. И частица своей воли.
— В самом конце ты узнаешь зачем, а пока… так будет лучше для всех.
Если планы колдунов для неё казались загадкой, то стоит ли ей вообще лезть в план божества? Она ещё раз кивнула, да снова опустила взгляд, не выдержала. У неё были такие же глаза.
Она улыбнулась, почувствовав невиданный прилив сил, и подняла взгляд уже на ведьму.
— Впервые вижу твою улыбку… — она вдруг осеклась и как-то иначе на неё взглянула.
Она не испугалась этого изменения, лишь ещё шире улыбнулась, подняла голову на тёмное небо, на котором была заметна впервые за долгие дни яркая луна. Дэл вытащила из ножен меч, крутанула его в руке, и тело отозвалось приятным ощущением — давно такого она уже не делала.
— Я иду сражаться, — повторила отчетливо Дэл. — Во славу народа своего и бога своего.
Она побежала в лес, совсем забыв о ране на боку, о том, что из еды перекусила лишь печёной картошкой. И душа её пела от радости, влетая снова в лесную чащу, где она могла быть самой собой. Первая же тёмная тварь едва оскалилась, заметив её, и даже не успела среагировать на её движение клинком. Всего одно движение — и брызнула кровь. Она ещё ярче улыбнулась, да подняла взгляд на макушки деревьев, за которыми ей улыбалась луна.
Она бежала вдоль деревьев, сражая с большой охотой каждую тёмную тварь, попавшуюся ей на пути. Сталь пела в её руках, пела гимн богине, и это было лучшим ощущением.
Она забывала о крови на лице, и неслась дальше, чтобы услышать снова песнь своего меча и вонзить его в голову. Её призванием было именно сражаться — не подчиняться, не жить спокойно, не творить, а именно разрушать, разбивать, ломать, убивать. Именно для этого она и была рождена, именно таковой была воля богини Морры. И Дэл с радостью её исполняла.
Клинок пел гимн во славу богине, врезаясь в глаза тёмных тварей. Ноги сами несли её навстречу следующему противнику с лохматой шерстью и ярко-красными глазами. А луна с улыбкой наблюдала за всем этим сверху. Она сражалась до первого луча рассветного солнца, пока наконец твари не спрятались от доброго утра, а она не упала у реки без сил. Никакой разъедающей тоски, никаких долгих мыслей и самоненависти — лишь приятное отсутствие сил. Пустота. Она отдала всю себя в этом бою. Сердце стучало громко, отдаваясь в уши, а она улыбалась, лёжа на земле и глядя на рассвет.
В этом и было её счастье, от которого она постоянно отстранялась.
Она аккуратно окунула клинок в холодную речную воду, и омыла его в водах. Когда же она вытерла рукавом куртки последние капли с него, то сталь заблестела от солнечных лучей. Чистый. По-настоящему чистый. Дэл улыбнулась и вернула клинок в ножны, чтобы сесть на бревно и глянуть на ясное небо.
Она слышала пение птиц над своей головой, и от этой гармонии на душе было так чисто и светло, что и душе петь захотелось вслед за звоном стали. Наконец она поднялась решительно с места. Нужно было снова двигаться в путь, пока силы появились.
— Куда идёшь, девочка?
Она обернулась на эти слова и увидела лохматого Луку в порванной накидке, державшегося за дерево. Дэл улыбнулась ему ярко и проговорила:
— Я иду сражаться, во славу народа своего и бога своего.
Лука улыбнулся в ответ, и Дэл заметила тонкую красную струйку у уголка его губ. Улыбка тут же исчезла с её лица, сменившись на обеспокоенность.
— Что с тобой? Ты…
Она тут же подошла к нему, отодвинула подол накидки и на пальцах её осталась кровь. Она переводила взгляд то на Луку, то на собственные пальцы, толком и не зная, что сказать. Будь он солдатом городского войска, она бы сама дотащила его на своей спине до самых ворот города. Но он был вражеским колдуном, который убил слишком много её друзей, и номинальным её хозяином, от власти которого она мечтала уйти.
— Каждый исполняет волю богини Морры по-своему. Ты доблестно сражаешься, каждый раз отдавая в жертву свои сомнения, страхи и душу. Я же… жертвенный телец, который отдал самого себя по её воле.
Лука выглядел умиротворенным, несмотря на такое ранение и такие страшные слова. Он не собирался быть спасённым, будь хоть у неё все запасы исцеляющей мази. Он должен был истечь кровью в этом лесу, чтобы исполнить этим волю Морры.
Она вспомнила глаза богини — совсем такие же, как у него или у неё самой. Наверно, если бы это нужно было, она бы спасла Луку. Да только планы богов запутаннее и сложнее планов даже самых сильных колдунов.
— Мне очень жаль…
— Раньше ты говорила совсем другое. Если хочешь, можешь после моей смерти отомстить как-нибудь, — он развёл руками. — Придумай на свой вкус.
Она удивлённо на него уставилась. Совсем недавно спокойный и рассудительный Лука заговорил совсем иначе… интересно, как бы она вела себя перед лицом смерти? Она постоянно была слишком далеко от неё, хотя всегда мечтала приблизиться поближе. Каждый бой — это спор жизни со смертью, кто же её заберёт. И жизнь постоянно выигрывала.
— А за что мстить?
Он в ответ резко закашлялся, словно пытался выплюнуть все свои лёгкие. Дэл не смотрела на него в этот момент — что-то в груди защемило. Он же пытался её защитить.
— Я бы на твоем месте даже и не спрашивал. Столько раз видел во снах, как ты убиваешь меня. Ещё до нашей встречи. Снова и снова одна и та же девочка с обнаженным мечом и отсутствующим страхом. С одной стороны, хотелось отыграться, а с другой — было интересно, кто ты такая, чтобы так уверенно рубить бесов.
Дэл опустила голову. То есть, он сам убивал солдат, управляя этими тварями, и… при этом спокойно жил, общался с нею, оставил отметину. Она прикусила губу. Бесов план!
Если бы она только это знала об этом, она бы любой ценой его убила. За тех плачущих родителей возле Штаба, за грустных ребят в баре, оплакивающих своих товарищей, за саму себя, оставившую в этом лесу почти что весь свой выпуск и бедного капрала Матфея.
Она крепко сжала кулаки.
— Один раз ты не добила беса, всего лишь сильно ранила. И я видел твои слёзы возле тела какого-то мальчика. С которого ты потом стащила куртку и начала носить на себе, словно какую-то награду.
Дэл плакала над Матфеем. Всё верно. Она уткнулась ему в холодное плечо и рыдала, рыдала, рыдала безостановочно. Просто никому в этом не признавалась. Лишь однажды, при разговоре с Лайзой, она призналась, что ей очень больно от потери капрала. Наверно, своё сердце она оставила возле того дерева, где лежало тело Матфея.
— Это был единственный человек, который принимал меня, — тихо произнесла Дэл и снова губу закусила, чтобы не дать волю эмоциям.
Впрочем, все свои слёзы она уже пролила возле ног богини, когда в голове вспоминала собственную жизнь. Она плакала не из-за того, что молитвы посвящала неправильным богам, а потому столько всего пережила, не показывая эмоций, что однажды это должно было вылиться в истерику.
Сейчас же она наконец подняла голову и проговорила сквозь слёзы.
— Это ведь было по её воле?
Лука медленно кивнул.
— Значит, так и должно было произойти. Не вини себя, — после некоторого промедления Дэл всё же произнесла то, что на сердце лежало, но в слова облечь было тяжело. — Я не буду тебе мстить.
Этот жестокий мир не заслуживал такого хорошего человека, как Матфей. Столько раз он признавался ей по утрам, когда они уставшие возвращались из-за ворот, что ему больно убивать тёмных тварей. Он даже в них видел что-то человеческое. Возможно, он и смилостивился перед очередной тварью, которая и оборвала его жизнь.
— И зачем ты тогда их убиваешь? — наконец спросила она капрала.
В окна её дома заливался солнечный свет, она поставила чашки перед уставшим капралом, так и не снявшей своей болотной куртки даже у неё дома. Он откинулся на спинку стула, да улыбнулся как-то по-особенному да так, что ямочки на лице показались. И тогда она заметила, что свет солнечный падает прямо на него, выделяя его во всём тёмном доме Дэл.
— Я вспоминаю о будущем, которое у меня может быть. Кто-то должен быть сильным, чтобы защитить Лайзу от этого всего мира.
— Только из-за этого? — девушка приподняла удивленно брови.
Она налила ему горячий чай в чашку и пододвинула поближе сахарницу. Матфей смущенно улыбнулся этому, и принялся насыпать сахар.
— Мне такого повода достаточно, — ответил капрал и хлебнул горячего чая.
В его зеленых глазах она часто видела лёгкую грусть, так хорошо вяжущуюся с её собственным состоянием. Лишь тёмный лес с его тварями мог выгнать это состояние из души Дэл, именно поэтому каждый вечер она вставала с радостью. А капрал Матфей в лесу становился лишь серьёзней, погружался окончательно в себя.
— Если что-то произойдёт, я защищу её, — выдала вдруг Дэл.
Она и не знала толком, зачем она такое говорила. Ничего не могло произойти с капралом, одинаково хорошо сражающимся на мечах и стреляющим из револьвера. Но было приятно в ответ на это увидеть снова тёплую улыбку капрала, принадлежавшую целиком и полностью ей, и никому больше. Она заслужила её. И он заслужил быть счастливым мужем Лайзы и отцом двух замечательных детишек.
Он не заслуживал лежать с остекленевшими глазами в тёмном лесу. Даже луна не вышла попрощаться с ним. Лишь одна Дэл застыла возле тела капрала и дыры в области груди. Она пообещала зашить его куртку. Перед самым выходом. Она пообещала. Она исполнит.
Она пообещала исполнить волю Морры, и она её исполнит, невзирая на боль и страдания. Таков путь.
Она вспомнила улыбку капрала, и улыбнулась Луке — пусть и слёзы стояли в глазах. Он смутился этому, нахмурился и уж было открыл рот, как она проговорила:
— Я прощаю тебя…
Наверно, это та самая жертва, которую она должна была принести. Наверно, так было правильно. Матфей на её месте поступил бы точно также. Она пошла в сторону реки, чтобы ещё раз вымыть руки, уже от крови Луки.
— Ты сильно поменялась… — проговорил как-то неуверенно Лука.
Она слабо улыбнулась.
— Были причины.
— Помнишь, я рассказывал историю про Дамокла?
Дэл медленно кивнула. Она слабо помнила детали, но суть примерно знала.
— Связь исчезнет с моей скорой смертью. Но след останется.
Девушка вздрогнула. Слишком быстро поняла, чем это грозит — если эта отметина не исчезнет с её тела, то её из страха так и не впустят в город. И всё это путешествие окажется абсолютно зря.
— Ты меня неправильно поняла. Видимый след исчезнет — он и символизирует связь. Но останется что-то иное.
Он положил ладонь себе на грудь и мягко проговорил:
— Магия.
— Я же могу ей не пользоваться? — торопливо уточнила Дэл, чувствуя себя совсем не в своей тарелке.
Лука медленно покачал головой.
— Ты будешь это делать неосознанно. Скорее всего, в бою магия будет помогать тебе. Будешь первым волшебным мечником в истории своего народа, — он тихо засмеялся, правда, походило это больше на скрежет телеги.
Кажется, его конец был уже близок.
— Пока… ты не ушёл совсем… расскажи мне, откуда ты пришёл?
Голос её звучал смущенно, но на это Лука лишь улыбнулся и кивнул головой. Она мягко помогла ему осесть на землю возле того самого дерева — она заметила пятно крови на нём и тяжело вздохнула, — да помогла ноги выпрямить.
— Колдунов всегда трое. Это первое правило. Мы всегда действуем по воле богини Морры. Это второе правило. И за всю жизнь мы можем лишь один раз наложить на человека "длань Дамокла", после чего этот человек либо умрёт за нас, либо возьмет наши силы себе. Это последнее правило.
Лишь раз. Она невольно коснулась своего живота, где чувствовала тепло в районе того самого ожога, что оставил на ней Лука. Сколько раз она прокляла его за это, но сейчас, когда она была в шаге от освобождения, она боялась его смерти.
— Я жил достаточно долго, чтобы мы с Иванной остались самыми старыми колдунами. Мы создавали новых бесов, наблюдали за их делами, делали ровно то, что от нас требовали — создавать бесов, убивающих людей за воротами их городов. Я не знаю, зачем это нужно. Но такова воля Морры.
Она и без подсказки поняла, что та самая ведьма, которая ей повстречалась первой, и была Иванной. Красивое имя. А по словам Луки с самого начала было понятно, что он старше того возраста, на который он выглядел. Дэл нервно сглотнула — ему явно осталось недолго.
— Мы пришли из другого континента. Точнее… острова, да. Нашу и твою родину отделяют огромные толщи воды. На моей родине все молятся именно Морре, и я думал, что у вас всё точно также. Но немногим она являлась. Мне она показалась после того, как старый колдун подарил мне "длань Дамокла", а потом умер. Его дар достался мне. И в ту же ночь я увидел саму богиню, а точнее — лишь её спину. И её волей было наполнить ваш остров тёмными тварями, беспощадными к любому человеку, и чтобы в определенный день мы снова их создавали.
Дэл вздрогнула. Как она могла просить о таком, чтобы потом пытаться убить их всех?
— С того момента прошло очень много лет — мы увидели, как возводятся стены, как появляются ворота, как у людей появились в руках не арбалеты, а револьверы. Но с тех пор нас осталось лишь двое — тех самых колдунов с континента. Наверно, вскоре останется и одна Иванна, — Лука усмехнулся и тут же застонал от боли.
Она ничего уже не могла сделать.
— Кажется, хватит разговоров. Ты только окажи одну услугу, Дэл… — он ненадолго задумался.
Она ждала его слов и пыталась не показывать свою внутреннюю дрожь. Она должна быть сильной.
— Пожалуйста, не вини себя. Ну и не забывай, куда ты идёшь.
Она кивнула, да руку невольно положила к сердцу — почти как честь отдают. Ах да, он же не знает, что этот жест значит.
Впрочем, Лука улыбнулся ей так ярко, что на мгновение она снова увидела в нём не старого колдуна с далёкого острова, а родного и такого солнечного капрала Матфея.
И она снова расплакалась, уткнувшись ему в плечо.