23692.fb2
Гена думал о том, во что превратилась бывшая фарцовка, и что теперь получило право называться бизнесом. Никаких иллюзий по этому поводу он не испытывал. Лезть со своим энским рылом в калашный ряд джинсовых прохвостов, собаку съевших еще у "Советского Композитора" с пластинками "Битлов" под мышкой, было бесполезно... Там, как и везде, все решали связи. А их не было. Генка перебирал в уме десятки вариантов, но ни один, кроме разгрузки товарняков, не принес еще ни копейки...
До появления первого шанса оставалось чуть меньше минуты, но Генка еще не знал об этом. Пока матерая дикторша, розовея от непривычной информации, стоила глазки кому-то за кадром, а литр тухлого московского воздуха только заходил в ее легкие, чтобы принести на выдохе следующую новость, Генка высадил еще стакан портвейна. А потом повернулся к экрану, с которого прозвучало:
- Обмен купюр старого образца на новые будет продолжаться еще неделю. В нашем репортаже вы можете увидеть, что сберкассы работают в обычном режиме. В крупных городах обмен происходит организованно, но из областных и районных центров поступает тревожная информация о панике среди населения. Из Крыма, например, сообщают, что возник черный рынок, где охваченные паникой отдыхающие меняют старые купюры на новые с коэффициентом три к двум и даже два к одному... Мы еще раз подчеркиваем, что эта паника не имеет под собой никаких оснований. Все сберкассы работают...
Дикторша была совершенно непохожа на Медузу Горгону. На ее голове не шевелились змеи. Но Генка застыл, как каменный столб. И пока она говорила что-то о вреде паники и о том, как все на самом деле замечательно, Генка на экране видел совсем другое. Чья-то харя, опухшая от крика, проклинала все и вся перед растерянным мальчишкой - корреспондентом. Она (оно) совало ему деньги и кричало, чтобы он подавился этими бумажками. И таких, бьющихся в истерике, идиотов на экране было достаточно, чтобы Генка понял:
Вот оно! Началось!
Рассовав по карманам все деньги, он понесся по лестнице вниз, забыв выключить телевизор.
...А там шел следующий сюжет. На рябом экране, притулившимся между пустых бутылок и полных пепельниц, появилось лицо, которое Генка узнал бы из миллиона.
- Наши корреспонденты передают с Кавказа, что обстановка продолжает оставаться напряженной. Вот что говорит по этому поводу лейтенант ВДВ Сергей Гончар - непосредственный участник событий, недавно представленный к награде за воинскую доблесть...
- Hands up, baby, hands up!.. - Страшила! - О, пришел таки! Молодец!
Страшила был потный и веселый. Обоим приходилось орать, чтобы расслышать друг друга. Толпа вокруг послушно вскидывала руки вверх под "Оттаван".
- Одевайся и пошли! - Куда? - По дороге расскажу. Бери все бабки, какие есть. Займи у кого сможешь. - Ты чего, охуел, что ли? Зачем тебе бабки? - В Крым поеду. - В Крым? Зачем? - Купаться. Да быстрее ты. Шевелись, ебенамать! - Да ты чего, на самом деле! - Страшила даже обиделся, что с ним случалось редко. Но Генка есть Генка, и он пошел к выходу...
- Куда едем? - спросил он в троллейбусе. - В ближайшую сберкассу. - Она же закрыта! Ночь на дворе. - Спасибо, что сказал. Я бы сам не заметил. - Иди ты... Не можешь толком объяснить. - Хорошо. Объясняю толком. Сейчас ты становишься в очередь, и стоишь в ней всю ночь. Утром я привезу тебе столько денег, сколько смогу занять за ночь. Обменяем все на новые купюры. - Ну? - Баранки гну. Завтра утром я еду в Крым. - А я? - А ты сидишь здесь и ждешь мешков со старыми деньгами. Обменяешь на новые по той же схеме. Ясно? - Нет. - Что непонятно? - Все непонятно. Зачем шило на мыло менять? - А затем, что за одно шило два мыла дадут. Теперь понятно? - Не очень. - Ладно. Приехали. Видишь очередь? - В закрытую сберкассу? - Да. Там тебе все объяснят, будет еще время послушать. Стой насмерть, вперед никого не пускай. Я привезу бутылку, погреешься. Пошел!
Страшила десантировался на улицу, а Генка поехал дальше - к метро. У него было еще много дел. Из окна троллейбуса он увидел Страшилу, который подошел к последней в очереди старушке с таким видом, будто хочет пригласить ее на танец, но отчаянно стесняется...
В довершение ко всему заморосил ледяной, несмотря на лето, дождь...
* * * ...У известного всей Ялте кларнетиста дяди Семы существовала традиция, которая была моложе своего хозяина на двадцать лет. То есть сейчас ей было под шестьдесят. Поскольку традиция, все-таки - не дама, мы можем назвать вам ее возраст без риска обидеть кого-бы то ни было.
Заключалась традиция в следующем. Дядя Сема никогда не спешил начать играть на своем инструменте. Где бы ему не приходилось играть, он вел себя так, будто выходит на сцену просто для того, чтобы посмотреть на зал. А кларнет оказался в руках совершенно случайно. Дядя Сема держал паузу так, будто это была жеманная мамзель, которая так и норовит выдернуть свою руку из его сухой лапки. Цепко держал.
А во время паузы он оглядывал зал и все остальное человечество. Как человек пожилой и видавший виды, он редко оставался доволен осмотром. Поглядев на людей, дядя Сема понимал, что без его фокстрота мир может загнуться раньше, чем остынет мангал. Тогда дядя Сема поднимал свой кларнет и озвучивал окрестное безобразие легким, как румянец, фокстротом. Так продолжалось уже много лет.
Заслышав Семин фокстрот из очередного ресторанчика или шашлычной, Ялта благоговейно притихала. Измученные отдыхом курортники смотрели друг на друга и улыбались. Дерущиеся начинали обниматься. А девочки начинали давать просто так, потому что жизнь коротка и может запросто закончиться вместе с волшебной музыкой.
Сегодня, впервые за последние ...надцать лет, дядя Сема простоял в тишине дольше обычного.
Вокруг творилось невообразимое.
Сумасшедшая Ялта была не похожа сама на себя. Вокруг носились люди. Никто не присел за столик, за исключением одного пьяного толстяка с ряхой товароведа, который сказал "Пропади оно все пропадом!" и заказал четыре порции шашлыка и ящик вина. Ни то, ни другое ему почему то не дали. И дядя Сема поглядел вокруг со смутным узнаванием.
Неужели снова деньги, подумал он. И, как всегда, оказался прав.
Ностальгия, которой решительно не было места в этом бардаке, размотала нить воспоминаний. И под аккомпанемент чужой паники дядя Сема вспомнил время оно, когда его фокстрот был еще совсем новым и даже немного скандальным танцем. Тогда тоже меняли деньги. И паники было никак не меньше. Вот только запомнилась не паника, а... как ее...
Людочка?.. Любочка?..
Катаракта воспоминаний погрузила в туман реальность, но дядя Сема успел разглядеть мальчика, который подсел к обиженному толстяку. О чем они говорили, музыкант не слышал, но по внушительным пачкам денег в руках собеседников понял, что происходит. Ничего нового для дяди Семы в этой ситуации не было. А вот мальчишка, похоже, оказался в ней впервые. Он заметно нервничал и все время оглядывался по сторонам.
Это пройдет, подумал дядя Сема. И снова угадал.
За окнами носилась толпа. Выстраивались и таяли непонятные очереди. Люди сбивались в кучки и горячо обсуждали новости. Дядя Сема почувствовал, как много работы будет у мальчика, за которым он наблюдает. Если только ему хватит денег. Потом пауза истекла.
Мальчик встал и ушел, поглядев на толпу снаружи, как на тарелку с едой. Толстяк, повеселев, заказал шашлык и помахал в воздухе тонкой пачкой новых денег.
А дядя Сема поднял кларнет, и вся Ялта услышала первый такт фокстрота. Который уже давно перестал быть скандалом, но еще не разучился обращать в танец бессмысленное шарканье ног и копыт...
* * * - Ну?
Страшила посмотрел на Генку с вызовом. С первого взгляда было понятно, что новый костюм идет ему куда больше злосчастных бананов. В костюме Страшила становился на по летам солиден, его полнота обращалась дородностью.
- Красавец, - улыбнулся Генка. - Все бабы теперь твои. - Ха! Мне теперь все не нужны. Я теперь выбирать буду. - Давай, давай...
Друзья, разбогатевшие за три дня, не спеша шли по торговым рядам Лужников. Новое чудо - частный рынок - прижилось в вечно торгующей Москве моментально. Теперь странным казалось, что вчера на месте орущего торжища простирались пустынные аллеи главного споркомплекса страны. От вчерашнего дня Лужи осталась только музыка, да и та сменила марши на попсу и гремела вразнобой из сотен динамиков.
Генка бродил по рынку с удовольствием. Несмотря на толкотню и хамство, рынок был полон жизнью. То есть тем, чего Генке категорически не хватало дома.
Страшила сиял. Он шел впереди Генки, осторожно помахивая бутылкой дорогого "Туборга". Чтобы не пролить на костюм. Неизвестно где, он успел потратить уже всю свою долю и теперь сердился на Генку, что тот своей угрюмостью мешает ему веселиться дальше.
- Смотри! - Страшила показал на кожаную летную куртку. - Тебе пойдет. Бери! Будешь как Чкалов, только без крыльев... - Да ну ее! - Давай, давай. Вот и штаны крутые, для комплекта. Почем штаны, хозяйка?
Сорокалетняя тетка, поджарая и улыбчивая, отозвалась мгновенно.
- Пятьдесят. - Сколько?! - Тебе за сорок пять отдам. - А за сорок? - А за сорок сам за ними поедешь. - Куда это? - Куда хочешь. В Венгрию, в Югославию... В Турцию... - И поеду! - И езжай. - А с курткой сколько? - С курткой - сто двадцать. - Сто двадцать?! - Ты на материал посмотри. На шов тоже. Это качество, не ширпотреб. - Так уж и не ширпотреб, - улыбнулся Генка. - А ты походи по рынку. Если лучше найдешь - бери там. Только не найдешь. - Значит, в Турцию, говорите... - задумчиво протянул Гена. - Да куда угодно. А тебе то что? Тоже челночить собрался? - Выпить хотите? - спросил Гена.
Страшила с удивлением поглядел на друга. Чтобы разборчивый Генка, который в последнее время вообще не обращал на девчонок внимания, вдруг начал клеить эту старую кошелку... Странно. К тому же, в новом костюме Страшила поднялся сам над собой и теперь иначе, чем на фотомодель, не был согласен.
- А кто ж не хочет, - охотно откликнулась тетка, - у меня и сухой паек есть на закуску. Бутылка ваша. - Ага. Страшила, сбегай за пузырем. Что-то я замерз. - А как я замерзла! - подмигнула тетка, - холодно у вас, в Москве-то. Даром, что лето на дворе.
Страшила пошел за бутылкой, пожав плечами.
- А сами откуда? - С Украины. - Крым? - Карпаты. Львов. - Понятно. И давно челночите? - Уж полгода как. - Удачно? - По разному. На дворец не насобирала. - Что так? - Четверо по лавкам. Насобираешь тут. Опять же - одна мотаюсь. - И что? - А ты потаскай эти сумки с товаром. Мало не покажется. - Куда ездите? - В Югославию. - Выпускают без проблем? - Какие там проблемы... Было бы только приглашение. - От кого? - От югослава. - Зачем? - Для визы. Да ты и впрямь, что ли, челночить собрался? - А живете у того, кто пригласил? - Ага. В его кровати спим... Да ты знаешь, сколько он таких писулек в день заполняет? Попробуй, приедь к нему. Сесть негде будет. - А где живете? - Когда как. В теплую погоду на пляже спала. - Не воруют? - Нет. Тамошние не приучены, а наши пока боятся. - Надолго ли... - Да уж... - Нашел! - Страшила был тут как тут с пузырем водки. - А чего ее искать то? - удивилась тетка, - на каждом углу теперь продают.
- Не водку! Куртку такую же, и штаны. В комплекте - за сто десять отдают. Пойдем, Генка. - Не суетись, Страшила. Открывай, посидим еще с... Как вас? - Ксюша. - С Оксаной. Доставайте сухой паек, Ксюша. Так что вы говорили насчет приглашений?..
...Столетний ворон, помнивший Лужники еще помойкой, наблюдал с верхушки клена за человеческим морем. Он не обратил никакого внимания на беседующую за прилавком троицу. Он был привычно раздражен и покрикивая на молодняк, решал вечный вопрос: что, кроме привычки, держит его в самом вонючем месте этой самой вонючей из столиц. Разве что, купола недалекого Новодевичьего? Хотя с другой стороны, на кой черт старой птице какие-то купола с фальшивой позолотой?
Ворон поймал себя на мысли, что снова думает по человечески. Мало того. По русски. И, пользуясь случаем, грязно ругнулся сквозь клюв.
И посмотрел на небо, которое везде одинаково.
* * * Небо, которое везде одинаково, розовело над Сплитом. Ночь запрокидывалась за море, а Солнце с заспанным видом карабкалось на верхушку горы.
- Красиво, - вздохнула Злата. - О, да, - прошептал Горан. - Кажется, мы просидели здесь всю ночь. - Она оказалась самой короткой. - И мы совсем не спали. - Да... Нам было некогда. - Красиво, - повторила девушка...
Рассвет застал голубков на пляже, который проявлялся из темноты медленно, как фотография в старом растворе. Сначала из мрака сделали шаг вперед мрачные стены Сплитской крепости. Потом на фото появилось крупное зерно пляжной гальки. Наконец, из полумрака, совсем рядом с Гораном и Златой, проявились человеческие фигуры. Они были темны, неподвижны и казались мертвыми.