Вот, например, вчера. Генка устроил ей сцену ревности. А главное, к кому?! К Боярскому! Недавно она пересмотрела "Собаку на сене" и восхищенно отозвалась об усатом кумире всех девчонок. А Генка? Он начал орать, что этому прохвосту рядом с Тереховой вообще делать нечего. Тут, натурально, разъярилась сама Анюта и обложила "соперницу" так, что мало не покажется. В общем, слово за слово, они полностью разругались. Теперь Генка не явился в школу. А Анюте без него тут вообще делать нечего. Построить глазки Серому, что ли? Но его девчонки вообще не интересуют. Вон Ленка уже два года сохнет, а толку - ноль.
Анюта вздохнула. Трудно жить на белом свете, особенно весной.
Шел урок обществоведения. Неподражаемая Серафима в своем лиловом парике, под которым блестели умные свиные глазки и торчал картофельный нос, складно говорила о трех источниках марксизма. Откуда бы эти источники не вытекали, на весенние ручьи они не походили совершенно. Поэтому половина класса сохла по второй половине на бельевых веревках взглядов.
- Утопический социализм, - вещала Серафима, - это учение об идеальном обществе, основанном на общности имуществ, обязательном труде и справедливом распределении. Одним из первых утопических социалистов был Томас Мор, чей роман "Утопия"...
Аня глядела в окно. Вот Маруся, которая только два года назад закончила их школу. Идет и везет коляску. У нее был роман с этим... как его... Игорем, кажется... Такие шекспировские страсти горели, кому-то он там четыре зуба выбил из-за нее... Ох, а Генка и Серега перед соревнованиями такие чумные становятся, вообще не подойдешь... Да.. Два года назад закончила школу, и где теперь эти шекспировские страсти? Где полет души? Где любовь, короче говоря? Только и осталось, что скрип коляски...
С высоты своего шестнадцатилетия Анюта презрительно повела плечами...
- Критикуя общественный строй, основанный на частной собственности, социалисты-утописты высказали ряд гениальных идей и догадок, предвосхитивших некоторые черты коммунистического общества...
...Дома, дома, дома. Какой у нас унылый город. Вырваться отсюда. Генка тоже собирается в Москву. Здорово будет поехать вместе. Жить будем где-нибудь в высотке, с видом на Кремль. Или на Патриаршие пруды... Недавно Анюта прочла полузапрещенную книгу "Мастер и Маргарита" и теперь высматривала в каждом встречном кармане обглоданную кость... Только не замуж! Тогда вся карьера - к черту. Да и Генке будет не до этого. Он твердо решил поступать в медицинский. Зачем? Он же не до сих пор не переносит вида крови. Дурачок упрямый...
- Многие из них видели путь преобразования общества не в революционной борьбе, а в пропаганде социалистических идей...
А за домами - еще дома... И над всем этим, такая близкая и страшная Труба. Труба всему. Труба мечтам, чувствам, надеждам... Вот она, родимая, даже отсюда видно каждую сту...
Аня охнула и машинально подняла руку.
- Что, Аня? - Серафима величаво повернулась. - Ты не согласна, что Герцен тоже относится к утопическим социалистам? - Нет... - голос Анюты дрогнул, - Я хочу сказать, что там, на Трубе... по моему... Генка... Гена Черенков...
* * * ...84. Гена понял, что сейчас сорвется вниз. Первые двадцать ступенек он пролетел, как птица. Мешало только ведро с краской, привязанное за спиной. Но без ведра путь не имел смысла. Затея заключалась в том, чтобы написать на самом верху трубы имя "Аня". Писать его ниже, чем на самом верху трубы, было нельзя.
Генка вынашивал эту идею много недель. Сначала было слишком холодно. Потом надолго зарядили дожди. А вчера, наконец, выглянуло солнце. Кроме того, вчера он поссорился с Анютой и теперь чувствовал себя виноватым.
А еще он очень любил Аню.
Поэтому сегодня, одевшись по-спортивному и вылив белую масляную краску в детское ведро, он повесил его за спину на отцовский ремень и ушел из дома. Пробравшись на территорию завода через дырку в заборе, он, никем не замеченный, подошел к Трубе. Она нависла над ним, закрыв полнеба. Он сосредоточился и без дальнейших раздумий поставил ногу на первую ступеньку...
Считать ступеньки начал сразу. Просто так, сам не зная, зачем.
Третий десяток дался ему с трудом. Но Генка был в отличной форме, недавно после соревнований, и никакой ветер не смог бы оторвать его от этих ледяных ржавых скоб. Во всяком случае, так ему казалось.
Только первоначальное намерение не смотреть вниз выполнять не удавалось, как он не старался. С каждым шагом земля уходила все дальше, и, поравнявшись с крышей ближайшего дома, он впервые почувствовал легкий страх. Ветер здесь был куда сильнее, а от взгляда вниз начинала кружиться голова.
50. Настроение изменилось в лучшую сторону. Ветер не усиливался, а вид отсюда открывался такой, что дух захватывало. Школа была совсем рядом и выглядела очень маленькой. Вдали раскинулась родная Свалка. Недалеко от нее Генка увидел свой дом и ему показалось даже, что отец сидит у окна и читает свои "Известия". Гена почувствовал себя крылатым Богом, который разглядывает свои владения.
60. Он остановился передохнуть, и это была большая ошибка. Только остановившись, он понял, как он устал. И еще - как высоко залез. Против воли перед глазами встало мокрое пятно вокруг мешка костей, в которое он превратится, если упадет.
61. Он подумал о том, что придется еще и слезать. Ладони от этой мысли вспотели и пальцы заскользили по железу.
62. Он подумал о том, как будет ненавидеть себя потом, если слезет сейчас.
62. (продолжение) Он подумал об Ане - и снова полез наверх.
68. Мысли об Ане перестали помогать. Осталась только воля, собранная в кулак.
70. Ему очень захотелось жить. Он подумал о том, какую весну оставил под собой, далеко внизу. Как пели птицы и журчали ручьи. Как отовсюду пахло просыпающейся землей. Жить захотелось так, что карабкаться выше было уже незачем. Все главное, во главе с Анютой, осталось внизу. Мысль о том, что нужно спуститься, вызывала трусливую ненависть к себе, и он ничего не мог с собой поделать. И сам не понял, почему лезет дальше вверх.
73. Ушло все. Остались только двое: Ужас и Ветер. Тень Генки, распластавшись по ступенькам, позвала на помощь своего невидимого друга. Того неназванного, темного и всесильного, что приходил к нему во время поединков. Черного человека. Гена был хорошо знаком с ним и недавно научился вызывать усилием воли.
73. Он пришел, невидимый воин, по привычке зашторил Генкины глаза и надел на себя генкино тело, застегнув его на все пуговицы. Что было дальше, Генка не помнил.
84. Он пришел в себя в одиночестве. Невидимый помощник ушел из тела. И Генка понял, что сейчас упадет.
- Мама... - тихо позвал он. Ветер сорвал слово у него с губ и унес куда-то к Свалке.
Ничего уже не соображая, Генка уцепился за скобу одной рукой, второй снял с плеча ведро с краской и бросил его вниз. Потом кое-как пропустил длинный отцовский ремень под плечами и защелкнул пряжку через скобу. И только после этого у него потемнело в глазах...
По тревоге, поднятой Анютой, вызвали пожарных и скалолазов. Генку благополучно сняли двое спецов.
Ему удалось подняться до половины трубы. А что он собирался на ней делать, так никто и не узнал...
* * * - Ты, поди, каждый раз к новой бабе пристаешь! - Нникак нет, Ттттамара Михална... Один, ппонимаешь, ввсегда один. - Рассказывай. А подход имеешь, сразу видать. - Ннаш пподход пппростой. Я ввсех ллюдей ллюблю. - И меня, что ли? - А ввас, Тттамарочка, ббольше ддругих. - Нет, Ген, ты погляди, какие речи ведет, прохвост! За словом в карман не полезет, даром что заикается. - Это я с вввойны, ммадам. Ппришлось пповоевать на Ффинском ффронте. - Да ладно тебе заливать! Сколько тебе лет тогда было-то? Пять? Семь? - Ссыном пполка ббыл, Тттамармихална. У ппартизан, ззначится. - Во дает! Начитанный, поди. - Ннам ббез ппамяти ннельзя. А если ввсе зззабудешь - ппридумывай ппо ннновой. - И много насочинял? Сколько жен-то было? - Одна. - Как звали? - Ййувэжэдэ. Ййужно ввосточная жжелезная ддорога. - Ах вон оно что. Ну, и как тебе с ней жилось? С дорогой то? - А ттак жжилось, ччто ббез вводки нникак ннельзя. - Слышь, намекает, Ген. Наливай, что ли? - Запросто.
Гена разлил водку по стаканам, мимоходом удивившись тому, что Катин совершенно пуст. Подлил и туда. Катя сделала страдальческое лицо, но ничего не сказала. Она уже давно отложила книгу и внимательно слушала треп вокруг себя.
Поезд как будто приближался к долгому тоннелю. За окном по-осеннему быстро темнело.
* * * За окном темнело по-весеннему медленно.
Это было особенно заметно из актового зала, залитого светом люминесцентных ламп. Квадраты окон чернели на глазах, как листы фотобумаги, забытые в проявителе. По контрасту, в актовом зале кипела жизнь. Сюда набились не только десятиклассники, у которых сегодня был выпускной вечер, но и их домочадцы, а также праздная публика из младшеклассников, оставшихся на танцы. Зал был убран кумачовыми транспарантами. Бюст Ленина по случаю праздника был начищен до зеркального блеска и пускал зайчики по потолку. В президиуме сидели учителя, завуч и директор. СанСергеич пытался всячески скрыть, как сильно он пьян. Остальные делали вид, что не обращают на это внимания.
Вечер подходил к концу. Торжественно открытый Серафимой, он тронулся в путь, как испанский галеон с грузом золота из Картахены. Вскоре, по законам жанра, он был атакован аплодисментами и взят на абордаж зевками и перешептываниями. Теперь от торжественной обстановки не осталось и следа. Выпускники откровенно таращились друг на друга, балдея от новых костюмов и нарядных платьев. Родители гордо глядели на своих чад и ревниво - на чужих. Общий сквозняк умиления носился в опасной близости от ревматических поясниц бабушек и дедушек.
Позади остались выступления физички, математички, учителей по литературе и биологии. Отсмешил народ деревянный незлобивый военрук.
Подтянутый дядя Саша вытащил на сцену покрасневших Генку и Серегу, взял их руки, как рефери на ринге, и поднял обе вверх. За президиумом, на полке, стояли несколько кубков, завоеванных ребятами на соревнованиях. Анюта хлопала громче всех. Она была не просто хороша в своем новом платье. На нее больно было смотреть. Казалось, от нее исходит сияние. Много лет спустя Гена впервые увидит фильм "Унесенные ветром" и поймет, на кого была похожа Аня в тот вечер. А тогда он просто ощущал себя в нокдауне каждый раз, когда глядел на нее. Сам Генка был в простом костюме за 45 рублей и, если бы не спортивная, подтянутая фигура, выглядел бы совсем бледно.
Потом слово дали опоздавшему Александру Ивановичу. Он подошел к трибуне шаткой походкой и тяжело облокотился на поручни. Потом глотнул воды из стакана и поглядел на микрофон.
- Ребята, - сказал он и закашлялся.
Ребята притихли. Все любили Иваныча. Хоть он и не знал дату последнего съезда партии.
- Я завидую вам, ребята. По-хорошему завидую. Потому что завтра вы выходите в жизнь, которую вам повезло начинать в великой стране. Я историк. Моя работа - объяснить вам, чего вы вправе ждать от своего времени и своего общества. И я пытался это делать, как мог. А теперь скажу напоследок еще несколько слов.
Зал перестал перешептываться. Александр Иванович говорил не так, как другие. Он уже произнес несколько предложений, и ни в одном не прозвучало словосочетание "коммунистическая партия". Это вызвало невольное внимание.
- Итак, завтра для вас начинается новая жизнь. Человек - существо социальное. И Общество может направить личность в то русло, которое нужно ему. Обществу. Человек, который в одном веке мог бы применить мощь своего дара на поиски лекарства от недугов, в другую эпоху будет придумывать смертельные яды. Потому что его талант не может быть зарыт в землю. Будучи зарыт, он все равно пустит свои ростки. Иногда - полезные. Иногда сорные. Иногда - ядовитые. Но семя таланта никогда не погибает без следа в почве общества.
Александр Иванович глотнул воды и болезненно поморщился. Серафима глядела на него очень внимательно. Пожалуй, даже слишком.
- Я должен порадовать вас, ребята. Вы живете в стране, где талантам находится множество применений (Серафима благосклонно улыбнулась). Почему, спрошу я вас?