В очередной раз Лида корила себя за то, что прогуливала уроки господина Эклера и не уделяла достаточного внимания историям, которые старый марципанец рассказывал ей, искренне веря, что ему удастся хоть что-то вложить в ее не до конца заполненную знаниями голову. На это оставалось лишь беззлобно ухмыляться. Историк из ее школы за всю среднюю школу так и не сумел заставить Лиду прочитать ни одного параграфа в учебнике, а господин Эклер намеревался за несколько недель заставить ее выучить что-то, что касалось Птифура — такого нереального для многих людей мира.
Если бы Лида хотя бы поверхностно плавала в исторических событиях Ирги, то наверняка бы смогла завести с Кизилом разговор о его семье. Если, конечно, разговоры о ней не были у иргийского монарха под запретом. Но Лида практически ничего об Ирге и ее истории не знала, и поэтому была вынуждена молча следовать за царем, который уже как несколько минут был настолько погружен в свои мысли что, казалось, о Лиде совершенно забыл.
Не зная, чем еще себя занять, Лида стала оглядываться по сторонам, но взгляд то и дело возвращался к шедшему перед ней иргийцу.
Кизил не был высоким, но и назвать его низким язык не поворачивался. Он был выше Лиды, хорошо сложен и бесспорно красив. А его длинные, оттенка спелой клубники волосы, собранные в высокий хвост, что колыхался в так его шагу, чего стоили! Девчонки всего человеческого мира отдали бы за рецепт царского шампуня все свои драгоценности.
Лида накрутила на палец свой фиолетовый локон. И тихонечко вздохнула, представив, какой неряхой выглядела в чужих глазах. Возможно, выгляди она в этот момент опрятнее и симпатичнее, Кизил бы не забыл про нее.
Так Лида подумала, но быстро отогнала от себя подобные мысли.
«Он же царь, а не какой-то там соседский парень!»
Если царские особы и погружались в свои думы, то думали они о чем-то по-настоящему важном.
В таком безмолвии они вскоре дошли до нужного им места и остановились у высоких глазурных дверей, казавшихся Лиде почти прозрачными, словно сделаны они были из толстого стекла.
Ее взгляд заскользил по выпуклым узорам, и Лида улыбнулась, восхитившись красотой птифурского искусства. Она не знала, были ли двери вырезаны мастером из иргийских земель, или же привезены откуда-то еще, но Лида с трудом сдерживала желание провести по узорам пальцами.
— Вот и пришли, — сказал Кизил, легким кивком головы отдавая сторожившим вход стражникам приказ открыть двери.
Мужчины синхронно стукнули каблуками своих сапог друг о друга, приветствуя государя. И Лида подметила, что они тоже были безоружны.
«Может, им и в самом деле не от кого защищать дворец?..»
Стражники открыли двери и встали друг напротив друга, намереваясь закрыть их за государем сразу же, как тот вместе с гостьей переступит порог.
Кизил вошел в свой кабинет первым. Лида же, чуть помедлив, последовала за ним и окунулась в изумрудный мир — комната утопала во всевозможных оттенках зеленого. На полах были застелены болотного оттенка ковры с узорами бледно-зеленого цвета. Стены и потолок выкрашены в цвета молодой листвы. Вся мебель, оконные рамы и шторы, тюли — все было зеленым.
И среди этого зеленого безумия взгляд Лиды зацепился за фиолетовое пятно.
Сердце в ее груди забилось быстрее.
— З-Зефир!..
Невзирая на чужие взгляды и, не стесняясь присутствия иргийского царя, она бросилась в объятия покровителя.
Прижимаясь к Зефиру изо всех оставшихся у нее сил, Лида с трудом сдерживала наполнявшие глаза слезы. Как же она была рада его видеть!
— Я так скучала по тебе, — прошептала Лида, поднимая на покровителя взгляд. — Как ты тут оказался?..
Зефир оставил на ее лбу сухой поцелуй и улыбнулся. Он тоже по ней скучал. Но радость от столь долгожданной встречи уже была омрачена присутствием в комнате человека, которого в ней не должно было быть.
— Оставим разговоры обо мне на потом, — произнес Зефир, отстраняя от себя подопечную. — И поговорим о том, что ты совершила, Лида.
— Я?..
Зефир перевел взгляд с ничего непонимающей девушки на ее подругу и добавил:
— Марины здесь быть недолжно.
Лида была в отчаянии.
Все свое детство она твердила родителям и Зефиру: «Хочу в Птифур!», «Хочу на ту сторону!», «Хочу в Баттенберг!». И раз за разом ей говорили: «Ты еще мала», «Тебе нет пятнадцати», «Подожди своего пятнадцатилетия». Так как же так получилось, что она забыла о причине, по которой до прошлого месяца ни разу не была в родном мире своего покровителя?
«Марине только четырнадцать…»
От этой мысли сердце Лиды будто проткнуло сотней острых иголок. От страха у нее немели пальцы на руках, а от озноба все органы в животе скручивало по спирали.
— И… и что же теперь будет? — спросила Лида, разглядывая пол.
Во рту у нее горчило от испытываемого ужаса и стыда.
— В первую очередь госпожу Марину нужно немедленно вернуть домой, — сказал Трюфель, а после добавил, словно отвечая на чей-то немой вопрос: — Кто? Я?.. А я разве не сказал? Я потерял свой ключ.
— Ты?.. Что сделал?..
Голос принадлежал Зефиру.
Лида перестала изучать узоры на зеленых коврах и, запихнув чувство вины поглубже, подняла голову, разглядывая собравшихся вокруг нее птифурцев.
— Как можно было потерять свой ключ⁈
— Если бы я знал, — нарочито спокойно ответил покровитель Горького. — Поэтому госпожу Марину вернуть в мир людей предстоит тебе. Но это… случится не раньше, чем все мы вернемся в Баттенберг.
Лида издала судорожный вздох, чем обратила на себя всеобщее внимание.
Сидевшая рядом с ней Марина крепко сжимала ее за руку, не зная, какие подобрать слова, чтобы приободрить подругу. Она не понимала, какой запрет нарушила Лида, и какое за это должно было последовать наказание. Но чувствовала свою вину перед ней.
— Что сделано, то сделано, — сказал Трюфель, но ни в его голосе, ни во взгляде, ни тем более в напряженных плечах не чувствовалось той легкости, какую он пытался придать их разговору. — Нужно как можно быстрее исправить сложившуюся ситуацию пока… Нужно сделать это как можно быстрее.
Лида понимала, что Трюфель не сказал того, что собирался. Она посмотрела на Зефира. Покровитель нервно постукивал мыском своих туфель и, скрестив на груди руки, старательно не смотрел в ее сторону.
«Он на меня злится», — подумала Лида.
И на сердце у нее вновь закололо.
— Мои доверенные лица уже начали подготовку к вашему переходу. — Кизил, пожалуй, был единственным, не считая Марины, кто не бросал на Лиду тяжелых взглядов. — Вскоре двери в Баттенберг будут открыты, осталось немного подождать.
— Да, мы благодарим Вас за помощь, Государь.
Трюфель склонил голову в благодарном поклоне. Однако никто больше не последовал его примеру. И Лида не могла сказать, что этот факт, который иргиец определенно подметил, хоть как-то его задел.
В этот момент Кизил куда больше хотел узнать, по какой причине Лида искала с ним встречи.
— Я здесь, чтобы обсудить суд аристократов, — начала Лида, — а так же… рассказать о том, к чему я пришла, размышляя о случившемся на маскараде. Если позволите, то я начну.
Кизил внимательно слушал рассказ Лиды и ее мысли о том, что кто-то намеревался стравить народы Птифура друг с другом, и инцидент на празднике был этим «кем-то» заранее спланирован.
— Я знаю, будет трудно поверить в это, — произнесла Лида. — Народы Птифура живут в мире и согласии многие поколения, но… В моем мире говорят: «Ничто не вечно под луной». Рано или поздно мирная жизнь заканчивается и ей на смену приходит смута. Боюсь, что на Птифур опускаются тучи раздора. И если мы хотим остановить их, то нужно узнать, с какой стороны на нас идет это бедствие…
Напыщенные слова совершенно не шли тому образу, который Лида надела на себя, отправляясь в путешествие по птифурским землям. Она прекрасно осознавала, что отличалась от тех, кто был рожден в этом мире. И уж тем более она не была равной монаршеским особам Птифура. Даже рядовые дворяне стояли на несколько ступеней выше нее. Но в чем Лида точно была уверена, так это в своем непоколебимой вере в то, что она все делает правильно и на данный момент находится именно там, где и должна.
Она верила Кизилу. Верила в его невиновность. И была готова доказывать эту веру всем и везде.
Но верил ли в нее сам иргийский царь?
— Вы правы, Лидия, — по итогу проговорил Кизил, и его тихий голос уже говорил о многом: — в Ваши выводы сложно поверить.
— Я понимаю…
Его слова будто выбили из ее легких весь воздух. Лида понурила плечи. От чувства безысходности ей только и оставалось, что вновь опустить глаза в пол.
И на что она надеялась? Что ей вот так просто поверят? Что никто не станет сомневаться в ее словах?
«Кто я такая, чтобы моим словам верили? — задалась она вопросом, от которого на сердце стало еще тяжелее. — Я Маню сюда притащила, наплевав на все правила и запреты…»
Лучше бы она ничего не говорила.
Но неожиданно для всех, Кизил продолжил.
— И все же я Вам верю. — Иргиец взглянул на Зефира. — Удивительно, что ничего не зная, Лидия самостоятельно пришла к такому выводу.
Зефир на эти слова лишь пожал плечами.
— Я бы сказал, что в этом и проявляется ее человеческая натура.
Ему тоже было, что рассказать подопечной. Да и всем остальным.
Рассказ Зефира оказался длиннее. Хотя на эмоции он был скуп, в том, как менялась интонация его голоса, или как брови сходились на переносице, прокладывая глубокие складки на лбу, проявлялось его отношение к собственному рассказу и к событиям, которые ему довелось пережить.
Он ничего не скрывал от присутствующих. Как есть выдал свои беседы с княжной, с ее виденьем будущего для Птифура. И никто кроме Лиды не смог заметить, что чего-то Зефир все же недоговаривал.
Но что это было?
Единственным, кто не выглядел удивленным, слушая Зефира, был Кизил.
— Даже если все так, — Трюфель задумчиво потер подбородок, — я сомневаюсь, что княжна имела отношение к тому, что произошло на маскараде.
Зефир согласился с этим.
— Да, за этим стоял кто-то другой.
— Но если все так, — произнес Максим, включаясь в рассуждения, — то знает ли княжна, кто во всем виноват? Как ни посмотри, но тот, кто всех отравил, для нее идеальный союзник.
— Я думал об этом, — сказал Кизил, — но княжна излишне самовлюбленная женщина, как я слышал. И искренне дорожит своими подданными. Она бы никому не позволила причинить им вред. Даже в угоду собственным целям.
— Никому бы не позволила, — повторил Горький, — то есть, не позволила бы сделать это кому-то другому? А что насчет нее самой? Смогла бы она сделать это собственными руками?
— Максим!..
Трюфель понимал, к чему клонил подопечный, но не хотел, чтобы он озвучивал свои мысли.
В этом у Максима тоже проявлялась его человеческая натура.
— Брось, все может быть, — отмахнулся от него парень. — Если она так открыто заявила о своих намерениях пустить этот мир под откос, лишь бы он по ее мнению развивался, то почему бы не приложить руки к этому толчку?
Лида согласилась с таким выводом.
— Поддерживаю, — заявила она.
Приготовление к переходу заняло больше времени, чем все рассчитывали.
Время, за которым иргийцы не особенно следили, бежало и гости иргийского дворца успели проголодаться. В связи с этим Кизил приказал накрыть столы и пригласил всех в обеденный зал — просторное помещение, где кроме длинного и широкого деревянного стола с массивными стульями, больше ничего не было.
Лишь увидев еду, которую начали выносить слуги, стоило только им всем усесться по местам, у Лиды судорогой скрутило желудок. Мельком взглянув на Марину, она поняла, что и подругу мучил голод. Максим и Барбарис держались лучше, и все же молодым организмам, только что потратившим силы на драку, была необходима подзарядка. Трюфель и Зефир вели себя, как и подобало взрослым — молча ждали, когда перед ними поставят первые блюда.
— Я понимаю, что вы хотите как можно быстрее попасть в Баттенберг, — начал Кизил, когда все были готовы приступить к еде, — но мне приятно разделить с вами эту трапезу. Я искренне желаю нашим народам долгих лет процветания и надеюсь, что вместе мы сможем преодолеть все трудности, что выпадут на нашем пути.
Кизил поднял вверх наполненный бокал и остальные последовали его примеру.
Дальнейший обед проходил в несколько странной, но все же душевной атмосфере. Кизил, Лида и Барбарис вспоминали турнир Великих правителей. Зефир и Трюфель не вмешивались в разговор, Максим лишь изредка вставлял свое слово. Чаще всего саркастическое.
— Если бы не Барбарис, — говорила Лида, — не выбраться бы нам из того гнезда. Да?
Она взглянула на Максима и заговорщицки усмехнулась.
— Да, мы были в шаге от провала, — согласился Горький.
Он помнил, как в последний момент успел схватить сорвавшуюся с уступа вниз Лиду за запястья, и от этого воспоминания у него неприятно зашевелились волоски на затылке. Не услышь он, как Лида, выкрикивая его имя, звала на помощь, и опоздай он на какую-то несчастную секунду, то…
Максим махнул головой, отгоняя от себя мысль о том, а что было бы, если бы он не успел?
— Я бы сказал, шо вы весели на волоске!.. — Барбарис засмеялся, но тут же зарделся и виновато опустил глаза в свою тарелку, глядя на Лиду исподлобья. — П-прошу прощения… энто было неуместно.
Но Лида по-дружески махнула на иргийца рукой.
— Ты мне жизнь спас, Барбарис, вытащив с того обрыва. И Максиму, кстати, тоже.
— Верно, — Горький согласно кивнул головой, — если бы не ты, я бы полетел вниз вместе с ней.
— Ты это на что намекаешь?.. — Лида гневно зыркнула на сидевшего напротив нее парня. — Что я настолько тяжелая?
— Ну явно не на то, что я настолько слабый, что не смог бы с обрыва вытащить девчонку, — в той же манере ответил ей Максим.
И только Лида набрала в легкие побольше воздуха, чтобы как следует поспорить с Горьким о том, что говорить за столом о весе молодых и юных девушек как минимум невежливо. Если не сказать, что по-хамски. Но услышав со стороны мерное постукивание, Лида выдохнула весь воздух обратно и опасливо повернула голову на звук.
Сидевший рядом с ней Зефир постукивал пальцем по краю стола и гневно сверлил подопечную взглядом.
— Откуда ты там чуть не упала?..
«Блин!..»
Лида покосилась на Максима, но тот быстро увлекся содержимым своей тарелки, оставляя разговор с Зефиром на тему того, как она чуть не погибла на турнире, на саму Лиду.
— И насколько высоким был тот обрыв?
У Лиды дернулись уголки губ.
— Да вообще не высоко, — сказала она, вновь посмотрев на Зефира. — Метров… ну не знаю точно… может три-четыре. Я б даже ногу не сломала!..
— Да?.. — Зефир взглянул на Барбариса. — А ты что скажешь? Насколько высоко там было?
Барбарис растерянно моргал, смотря то на Лиду, то на ее покровителя. И он не знал, что нужно было сказать. Правду? Или солгать? Но Барбарис старался не лгать и всегда говорил то, что должен был, если молчать не удавалось.
На этот раз Барбарис решил не отвечать на заданный ему вопрос, не подозревая, что тем самым только усугубил ситуацию.
— Лида!..
— Но я же в порядке!.. И вообще, кто старое помянет, верно?.. — Лида попыталась найти помощь в лице Кизила. — Верно же, Кизил?.. У Вас тут так же говорят?
Кизил улыбался, но на вопрос ответил утвердительно.
— Действительно, кто старое помянет, тому глаз вон. — Он вновь поднял бокал. — Звучит как хороший тост. Давно я так душевно не сидел с кем-то, с кем было бы о чем просто поговорить и посмеяться.
От его слов атмосфера в обеденной изменилась, за столом повисла гнетущая тишина.
«Другими словами, — подумалось Лиде, — он здесь всегда один?»
— А что насчет Вашей семьи? — как всегда сначала сказав, а потом подумав, произнесла девушка.
На лице царя застыло грустное выражение.
— Матушка с сестрами не живут во дворце.
— Но ведь они Ваша семья… Почему же?..
На этот вопрос Кизил ответить не успел. В комнату вбежала знакомая Лиде женщина — Шелковица. Сжимая длинными жилистыми пальцами подол своего белого платья, она направилась прямиком к царю и, склонившись над ним, начала что-то быстро шептать ему на ухо.
Выражение лица Кизил с каждой пройденной секундой становилось все испуганнее, а само лицо бледнее.
— Ты уверена в этом? — спросил он у старейшины.
Шелковица, поджав губы, коротко кивнула.
— Боюсь что это правда, Государь. Гонец только что принес эту весть с границы. — Женщина обвела собравшихся за столом гостей взглядом перепуганных глаз, и остановила свое внимание на Лиде. — Вашим гостям стоит немедленно покинуть дворец, Государь. Их присутствие в Аронии лишь усугубит ситуацию.
— Что происходит? — спросил Зефир.
Он сердцем чувствовал, что им следовало покинуть дворец как можно быстрее.
— Боюсь, что тучи уже заволокли прекрасное небо над моими землями, — Кизил начал выходить из-за стола, и все присутствующие заметили, как дрожали пальцы на его руках. — Цитронийцы…
Кизил взглянул на Шелковицу, а после на всех остальных.
— Цитроницы жгут иргийские приграничные деревни…