Улыбнувшись своим мыслям открытой мальчишеской улыбкой, ловчий вернул свечу на прежнее место, ухватился за прутья двумя руками, как следует потряс ограду, проверяя выдержит ли она его вес, и начал взбираться. Осторожность, выработанная опытом и ошибками, заметно сбавляла темп подъема. Каждый новый упор сапогом в проржавевший завиток, прикрытый ядовитым плющом, делался лишь после того, как опора доказывала свою надежность, снеся пару-тройку бесшумных, но довольно сильных пинков. На ощупь забор оказался еще более ветхим и шатким, чем на вид, и все же, перелетать над ним, шумя крыльями и задевая ветви деревьев как днем, крылатый не стал.
Взобравшись на самый верх, ловчий отцепил лоскуток от пики, повертел в пальцах так и эдак, отмечая мельчайшие детали, хмыкнул, приметив небольшое пятнышко крови и сунул находку в потайной карман плаща.
Происходящее нравилось ему все больше и больше. Азарт от погони, длящейся долгих четыре года, начал разгораться с новой силой. Впрочем, как и всегда, когда ловчему удавалось подобраться чуть ближе обычного, в надежде осуществить очередную безуспешную попытку схватить неуловимую цель. Кто знает, возможно в эту минуту по кладбищу рыскала именно его долгожданная жертва. Приглушенная возня, достигавшая острого слуха сквозь тягучую тишину невеселого места, сопровождалась звуками неразборчивой ругани. Некто уже успел обнаружить пропажу чего-то очень важного и всячески выражал свое недовольство, продолжая тщетные поиски. Как и все закоренелые воры, ночной посетитель явно не мог смириться с тем фактом, что кто-то однажды отважился обокрасть и его самого.
— Вот ты и попался, Серый Ловкач! — радостно прошептал ловчий, медленно спускаясь с ограды, вместо того чтобы сразу спрыгнуть на освященную кладбищенскую землю, не тратя времени на утомительный выбор подходящих опор. Его так и подмывало ускориться и прекратить уделять внимание острым пикам и ядовитым листьям, но он прекрасно помнил все случаи, когда ловкий вор ускользал у него прямо из-под носа, а потому вел себя максимально осмотрительно и тихо. Прежние попытки оканчивались провалом по вине мельчайших ошибок, неосторожности и жгучего нетерпения, выдававших ловчего с головой.
Не известно кем был загадочный Серый Ловкач — двуликим, человеком, прядильщиком или кем-то неведомым, прибывшим в Дэйлиналь издалека, но стоило ему заметить слежку, как он растворялся в толпе, терялся в переплетениях улиц, исчезал с крыш и самое обидное, с завидной регулярностью оставлял издевательские послания и даже подарки. В прошлый раз крылатому досталось ассорти из красных и зеленых цукатов в бумажном пакете, украшенном на редкость язвительной карикатурой. Каким образом ловкач успевал уносить от него ноги и в тоже время так основательно разрисовывать свои сувениры, ловчий не представлял.
Сюжеты художественных посланий никогда не повторялись, а чернила были еще совсем свежими, когда бы ловчий их ни обнаруживал. Сами же подарки четко давали понять совершенно непостижимую вещь — Серый Ловкач знал о крылатом чуть ли не больше, чем его самые близкие друзья и родственники.
Именно красные и зеленые цукаты вызывали у ловчего аллергию! Подобные «догадки» уже давно не казались случайными совпадениями. Остальные «гостинцы» насмешливого вора отличались не меньшей меткостью. Ловкач будто нарочно демонстрировал свою осведомленность, заставляя ловчего все внимательнее вглядываться в лица, окружающие его каждый день, выискивая того, кто мог бы с легкостью проворачивать подобные трюки и оставаться при этом неузнанным.
Чего же вор так упорно добивался, раз за разом дразня преследователя, позволяя подобраться совсем близко, и ускользая от погони лишь в самый последний, решающий момент? Неужели не понимал, что всего один промах будет стоить ему жизни? Ловкач сам подписал себе смертный приговор еще год назад, когда окончательно перешел черту, ограбив сокровищницу Гродарина. С того дня, о заключении в крепость речи больше не шло, только позорная казнь через повешение. На большее враг королевства рассчитывать не мог. Его объявили вне закона и даже заступничество Валардана или кого-нибудь из соседних правителей не спасло бы мерзавца от виселицы, окажись он, хоть принцем крови.
Ловчий давно жаждал поймать рискового оппонента, который с каждым новым делом все увеличивал пятно на его некогда безупречном послужном списке и снабжал коллег крылатого поводами для неиссякаемых шуток, прикрытых то фальшивым сочувствием, то уверениями в их восхищении его стойкостью и упорством. Других охотников гоняться за ловкачом по всем подворотням и крышам Дэйлиналя больше не находилось. Даже все возраставшая сумма и без того крупного гонорара, не прельщала остальных ловчих и детективов. Серый Ловкач намертво угнездился в списке неуловимых и вычеркивать его оттуда, рискуя собственной карьерой, никто, кроме него, не желал.
Вот только стоил ли престиж и очищенный послужной список потери единственного интересного соперника? Ловля всех остальных преступников казалась крылатому страшной рутиной, а этот неуловимый вор умудрялся удивлять и заставлять думать, отметая все рамки и границы, при каждой новой встрече. Ловкач буквально перекраивал мир под себя и никогда не использовал одни и те же уловки дважды. Вор не признавал очевидных, простых путей и находил самые невероятные решения, что превращало его кражи и выходки в настоящее искусство. А искусство, как известно, требовало жертв и шли на них не только творцы, но и почитатели их талантов. Именно этим занимался ловчий посреди ночи, пробираясь по запертому, мрачному кладбищу, рискуя наткнуться на кого-нибудь из прядильщиков, не терпящих нежданных гостей. Они сначала насылают какую-нибудь колдовскую дрянь, и только потом задают вопросы.
Продвижение по обширной, скудно освещенной территории давалось с переменным успехом. Пара коряг, вылезших из земли в самых неподходящих местах, и одна особенно подлая ветка, с размаху хлестнувшая по лицу, едва не выдали ловчего, но, к счастью, обошлось. На его приближение не обратили внимания. Хуже было другое — начали рассеиваться надежды на встречу с Серым Ловкачом. Тот никогда не позволял себе так открыто шуметь и ругаться, причем на шуттанском, да так, что даже статуям на могилах в пору было краснеть и затыкать уши.
Еще недавно радовавшая ловчего зацепка, подкинутая самим Верховным Арасом, начала казаться гнилой соломинкой, не стоящей времени и внимания, но убедиться в неудаче все равно стоило, а потому он упорно продолжал свой путь и, как мог, раздувал в душе гаснущий огонек надежды.
Подобравшись к аллее склепов святых, ловчий сбросил с плеча, найденную днем, неудобную ношу, обмотанную серой тряпкой, и стал осторожно пробираться сквозь кусты. Ловчий распластался по земле и пополз вдоль могильных плит, чтобы лучше все рассмотреть и подслушать тихий разговор, сменивший ругань и суетливые метания. Укрытие не отличалось высотой и надежностью, зато темнота и увлеченность спорщиков оставались на стороне крылатого. Впрочем, ненадолго.
Разглядеть собеседницу шуттанца, шарящего руками по земле возле одного из склепов с фонарем, не было никакой возможности. Ловчий откинул, загораживавший обзор капюшон, на свой страх и риск высунулся из-за холодного, могильного камня, покрытого противным мхом, источающим запах, от которого так и подмывало чихнуть, но все равно не преуспел.
В круг света попадал лишь темный бархатный плащ, небрежно наброшенный на одну из статуй, и подол пышного полосатого платья, подергивающийся в такт движениям стройной женской фигуры, сидящей боком на невысокой гранитной могиле. Женщина сосредоточенно сыпала чем-то блестящим из небольшого мешочка. Каким образом она сумела перебраться через ограду в такой непрактичной одежде, оставалось загадкой. Вопросом оставалось и то, кому же все-таки не повезло пораниться, пробираясь за стены кладбища — клочок ткани, оставшийся на одной из пик, не сходился по цвету с тем, что удавалось разглядеть в неверном свете масляной лампы. Зеленое платье в черную полоску не вязалось с красным шелковым лоскутком.
Взбешённый, все не унимающийся шуттанец, так же не мог похвастаться подходящим нарядом. На чужестранце были простые коричневые штаны из грубого сукна и кожаная потертая куртка в тон. Подобным образом, обычно, предпочитали одеваться наемники или убийцы, но уж никак не ловкие воры, решившие замаскироваться под чужестранных вельмож, на что в тайне рассчитывал ловчий, обнаружив яркий лоскуток. Окончательно развеяли все надежды крылатого длинные кривые кинжалы, прикрепленные к поясу шуттанца ремешками и замысловатыми узлами.
Его вор не был хладнокровным убийцей, а этот человек, пусть и походящий на ловкача ростом и хрупким телосложением, явно пустил бы в ход свое грозное оружие, представься ему для этого хоть малейший повод.
— Ради всех святых и покровителей, прекрати вытаптывать траву и шуметь почем зря! — зло прошипела женщина, не прерывая своего сомнительного занятия. Властный, раздраженный голос показался неуловимо знакомым. Будто раньше ловчий его уже где-то слышал, только не в таком напряженном исполнении и при более благоприятных обстоятельствах.
— Да хоть ради вашего знаменитого Ловца живых чудес! И чего, спрашивается, Боривал еще жалуется на Корду? Прядильщики в конец обнаглели, даже собственных святых умудряются обворовывать, причем не кое-как, а вполне основательно, да еще и после смерти, — продолжал бушевать шуттанец, возобновляя свои бесполезные поиски у следующего склепа. В ответ на его реплику раздался мелодичный смех.
— Не тянем мы с тобой на их святых, а вот шансы записаться в мученики, если наша пропажа чудесным образом не обнаружиться, у нас есть и весьма недурные, — оптимистично заметила собеседница и отложила опустевший мешочек в сторону. Как, кстати, твоя нога? Посольский балахон мог дорого обойтись, не будь ты так удивительно устойчив к ядам.
— Благодарю за заботу! Плющ — это мелочь в сравнении с тем, что весь план разваливается, как карточный домик, — отмахнулся шуттанец, старательно ворочая камни возле очередного загробного пристанища кордских святых. — Повезло еще, что наглец не позарился на мой рабочий костюм и оружие.
Завершились поиски похищенного добра внезапным злым пинком, взметнувшим целое облако пыли и полетом увесистого булыжника, отправленного в темноту ровно в том направлении, где притаился ловчий.
— Не стоило мне налегать на эти треклятые кордские яблоки! Думал ведь еще, что добра от их колдовства вовек не дождешься, — обреченно простонал шуттанец, бесцеремонно сдергивая бархатный плащ с плеч мраморной статуи. Усаживаться на холодную могильную плиту, по примеру своей спутницы, он явно не планировал. Последовало тщательное сворачивание бархата в толстую подушку и придирчивый выбор наиболее ровного камня. Лишь после того, как все приготовления были закончены, шуттанец уселся и стал нервно постукивать каблуком грубого, высокого сапога о торчащую из земли корягу.
— Руководствуясь твоей логикой, мы можем смело отправляться по домам. Или ты забыл, кому отведена главная роль в сегодняшнем мероприятии?
— И то верно! — хохотнул, окончательно успокоившийся шуттанец. — Так как там дела с нашей пропажей, продолжим разрушать гениальный план или еще есть надежда на счастливый исход дела?
— У гениального плана, как ты удачно выразился, с самого начала не было никаких шансов, так что наш небольшой экспромт ничуть не повредил… Да и кто знает, может мы не единственные решили заняться самодеятельностью, плюнув на первоначальные договоренности, тебе так не показалось? — спокойно поинтересовалась женщина в зеленом, после чего поднялась с могильного камня, отряхнула юбку и шагнула в сторону, полностью покидая круг света.
— В том-то и дело, что показалось. А вот о качестве экспромта судить еще рано, кажется, кто-то из нас сильно перестарался, бередя раны дэйлинальской общественности…
Дальнейшее светопреставление заставило крылатого прижаться к земле еще плотнее, а болтливого шуттанца резко соскочить с могилы и укрыться за ней.
Земля под ногами женщины засветилась голубоватым светом, пришла в движение и начала мелко трескаться. По кладбищу стали расползаться неестественные, рваные тени, сопровождаемые светящимися, морозными ручейками липкого тумана. Тишина наполнилась перезвоном битого хрусталя. Вторил ему навязчивый шепот, источник которого не удавалось определить. Казалось, будто звуки раздаются отовсюду, проносятся вдоль могил и покидают кладбище, оставляя после себя ощущение давящей на уши тупой боли. Колдовство пропитало все вокруг и стало рыскать среди деревьев и статуй, выискивая кем бы поживиться. Ловчий ощущал колючие прикосновения к лицу, шее, рукам. Внезапно плечо ожгло дикой болью, будто кто-то вонзил в него сразу несколько длинных острых иголок. Лишь чудом крылатый успел прикусить ворот плаща и не выдал своего присутствия стоном.
Все стихло так же внезапно, как и началось. Крылатый неловко пошевелился, проверяя способен ли еще двигаться, и с радостью убедился, что невидимые иглы не причинили ему никакого вреда. Все вокруг постепенно начало обретать яркие краски и резкие очертания. Вскоре ловчий с удивлением понял, что узнает женский голос и это было не самым лучшим знаком. Обладательница голоса, мелькнувшая в его памяти, никак не вязалась с той особой, которая только что чуть не разнесла своим колдовством пол кладбища. Означать это могло лишь одно — проведенный ритуал задел ловчего и сыграл злую шутку с его восприятием окружающего мира, однако рассуждать об этом было некогда, значение имел лишь смысл слов, произнесенных надменным, торжествующим тоном.
— Яблоки не подвели! Наша пропажа все еще на кладбище, из чего я могу сделать два вывода — либо ты перепутал склепы, в чем я сильно сомневаюсь, либо, обокравший нас негодяй, все еще здесь.
Последние слова были произнесены с таким зловещим предвкушением, что крылатому моментально разонравилась его удачная идея оставаться на земле и ждать дальнейшего развития событий. Но, увы, он не успел развить спасительную мысль и выбрать более подходящее укрытие. Подбитый железом сапог с яростью впечатался в его ребра и положил конец опрометчивым пряткам.
Глава 8.2 Кладбище
Шуттанец, еще не так давно шумевший и шуршавший возле склепа, как сотня растревоженных ос, оказался на редкость проворным и бесшумным, когда дело дошло до расправы над врагом.
Быстро сориентировавшись, ловчий подскочил на ноги, расправил крылья и отбросил нападавшего мощным ударом в грудь. Однако тот и не думал сдаваться или спасаться бегством. Оказавшись на земле, обозленный противник не нашел ничего лучшего, как зачерпнуть горсть песка и продемонстрировать всю свою подлость, швырнув ее в лицо крылатому. Неожиданный манёвр возымел эффект. Ловчий отвлекся на сыпучий снаряд и чуть не пропустил резкий удар кинжалом снизу. Шуттанец целился прямо в сердце и крылатому, лишь чудом удалось избежать смертельного выпада.
Очередная попытка остудить пыл непрерывных бешеных атак ударом крыла, закончилась болезненным порезом, но все же не была напрасной. Ловчему удалось избавиться от стеснявшего движения плаща, в котором так не вовремя запутался обоюдоострый кинжал с крюком. Особой любви это оружие не вызывало, но другого, как на зло, с ним не было. Прядильщики строго настрого запретили являться в Корду с мечами, шпагами и прочим оружием, заметным невооруженным взглядом. И вот теперь приходилось отбиваться чем попало, мирясь с тем, что далеко не всем оказывается известен дуэльный кодекс или хотя бы отдаленное значение слова честь.
Сравнявшись в вооружении, соперники принялись обмениваться быстрыми ударами и выпадами. Атаки и контратаки сыпались одна за другой, но не приносили существенного перевеса. Противники были совсем разными, но ничуть не уступали друг другу в технике и ловкости. Мелкое, едва уловимое преимущество, переходило от одного к другому и лишь зря обнадеживало — быстрого окончания поединка явно не предвиделось.
Первые ощутимые ранения начали появляться лишь после того, как вокруг принялись гаснуть свечи и лампы. Молчаливый бой продолжался несмотря ни на что. Соперники интуитивно угадывали куда смещаться и, в какой момент наносить удары.
На стороне шуттанца были гибкость, скорость и подлость. Он как змея выискивал наиболее болезненные точки и жалил точно в цель. Ловчий был куда сдержаннее, в его движениях чувствовались размеренность и благородство, он брал силой и мастерством. Но так не могло продолжаться вечно, света оставалось все меньше, а силы начали подтачиваться утомлением и чересчур напряженным темпом боя. С каждой минутой схватка становилась все ожесточеннее. Распробовав друг друга, соперники перешли к открытым, рискованным ударам. Шуттанец выхватил второй кинжал, а ловчий прекратил осторожничать и начал подавлять противника преимуществом роста и возможностью пустить в ход крылья. Полилась кровь, скрежет металла смешался с первыми агрессивными возгласами и хрипом рваного, загнанного дыхания. Объятия грани распахнулись во всю ширь, ожидая хоть одного из яростных противников, а лучше сразу обоих, но у судьбы на этот счет имелось собственное мнение. Кровавая дуэль была внезапно прервана. Причиной завершения сражения послужил абсолютно неожиданный удар, последовавший со стороны третьего лица, разочарованного промедлением и общим ходом событий.
Разглядев неудачливого похитителя, женщина в зеленом стала обходить дерущихся по дуге, помогая шуттанцу, практиковавшему подлые, быстрые удары тем, что лишала поле боя источников света. Особой пользы хитрость не принесла, стало только хуже.
Покрутившись вокруг соперников еще немного, она с радостью обнаружила под одним из кустов завернутый в тряпку лук и решилась принять участие в схватке, как только подвернется подходящая возможность. Выждав удачный момент, она пустила лук в дело точно так же, как тремя неделями ранее Эйнар — ловко приложилась древком к голове противника, с той только разницей, что в этот удар была вложена вся возможная сила без заботы о сохранности черепной коробки.
Крылатый, поверженный не особо грозным, но совершенно безотказным оружием, рухнул к ее ногам, издав тихий, не верящий, толи вздох, то ли вскрик. Такого коварства он явно не предвидел и даже не успел разобраться в происходящем, перед погружением в темноту и беспамятство.
— Как же давно я об этом мечтала! Решено, нужно будет подумать, как выкупить эту восхитительную вещь у валарданского мастера. Будет нашим фамильным оружием. — Восторг и ликование слышались в каждом слове и поражали своей незамутненностью.
Проверив лук на сохранность и, ткнув для верности носком туфли крылатого в бок, она задорно улыбнулась и предложила новый план:
— Может не будем из него стрелять? Давай просто хорошенько врежем Врховной по голове! Как тебе такая идея, Ригби?
— Заманчивая мысль, Клара. Дай только отдышаться и добить этого мерзавца. Ох и силен гад, — раздосадовано прохрипел шуттанец, утирая со лба пот и кровь. Бой дался ему с большим трудом и теперь он блаженно растянулся на земле, давая отдых все еще подрагивающим от напряжения мышцам. Давно ему не попадалось таких сложных соперников. И ведь ни единого грязного приема. Воплощенное благородство и превосходство старой школы, чтоб их.
— Всецело разделяю твои кровожадные порывы, но вынуждена порекомендовать забыть и думать о таком! Я честно предоставила тебе шанс прикончить крылатого, но ты его, к несчастью, упустил, так что теперь можешь довольствоваться лишь почетным местом в клубе его ярых ненавистников, — невесело пожимая плечами, поделилась своими соображениями Клара, протягивая шуттанцу свою тонкую, изящную кисть. Особого желания принимать помощь не последовало, а потому, она продолжила, нависая над Ригби, с сожалением разглядывая, нанесенные врагом в горячке боя раны:
— Потеря лука и, как следствие, возможное лишение гражданства на Валардане — сущая ерунда, по сравнению с попыткой зарезать ее драгоценного Линаса. Не простит и будет мстить — долго, изощренно и со вкусом! Можешь мне поверить. Эйнар собирался перегрызть ему горло, я хотела пустить в ход все свои способности, а Тера… — продолжать Клара не стала, вместо этого резко выпрямилась и требовательно протянула ладонь, всем своим видом показывая, что дальнейшего отдыха на травке не потерпит.
— Что еще за Линас и почему я слышу о нем впервые? — ворчливо поинтересовался Ригби, принимая помощь и с трудом поднимаясь на ноги. Не дававшие о себе знать в пылу схватки раны, чуть поутихшие за время краткого отдыха, моментально отозвались болью и едва не вынудили шуттанца вернуться в исходное положение. — Мне вот интересно, окажись на моем месте Хэвард, он бы смог как следует отделать этого крылатого? Откуда в нем вообще такая сила?