— Бедный Полскинс! Не знал, что он такой впечатлительный, — флегматично отметил Буквис и тут же продолжил гнуть свою линию: — И все же воровал он именно книги! Не далее, чем месяц назад, из моей библиотеки похитили целых три ценных трактата. Я обнаружил на полу, прямо под опустевшим стеллажом, компактную масляную лампу, она бы точно поместилась в карман сюртука, а ее размеры говорят о…
Мэрри перебила библиотекаря и грозно цыкнула на возмущенного аптекаря, решившего заступиться за оленя.
— Вот-вот, от того у него и столько карманов. Зачем спрашивается честному двуликому карманы на спине, да еще и за подкладкой? А ткань, вы видели эту ткань? Такой даже в самой Корде нет, а ведь прядильщики те еще мастера, хоть и редкостные негодяи… — последнее Мэрри добавила с особой воинственностью. Новый кордский налог на деятельность в выходные и праздничные дни возмутил ее до глубины души.
Тем временем вернулся антиквар, запыхавшийся, но чрезвычайно чем-то довольный. Он нес под мышкой плоский квадратный предмет, завернутый в серую парчовую занавеску, прихваченную, судя по всему, прямиком с гладильной доски дорогой Тилли. О том, что супруга обязательно устроит разнос, барсук не подумал; гораздо больше его волновала сохранность свертка, а именно — старинной картины, которую он принес. Повесить на стену такой страх Полскинс бы ни за что не решился, а пытаться продать с аукциона было чревато общественным осуждением, даже хранить полотно казалось не самой лучшей идеей.
— Ловец живых чудес носил на боку особое оружие. Взгляните на эту картину, похожий кнут я однажды видел у Снежного господина. Он меня не заметил, а я оказывается еще тогда получил неоспоримое доказательство его темных дел! С ним еще был подозрительный, голосистый мальчишка, требующий сбить для него пару груш с дерева, растущего за оградой ботанического сада. Они явно кого-то ждали у памятника Хозяину Леса под восточной стеной сада, — пропыхтел антиквар, занимая привычное место за столом и подтягивая к себе чайник.
— Хочешь сказать, что он воспользовался кнутом легендарного Ловца живых чудес, этого чудовища, изводившего наших предков веками, чтобы сбить пару груш в угоду какого-то мальчишки?!
Яда в вопросе Салли было хоть отбавляй. Она еще не успела прийти в себя после бегства сородича. К тому же, ей совсем не нравилось в какую сторону уходили рассуждения. Политика и заговоры были понятны и привычны, но столетние сказки о страшном враге королевства, почившем еще триста лет назад — это было слишком, даже для их клуба. Могли и засмеять, а ей ведь еще разносить эти сплетни по всему Боривалу!
— А что эти двое делали возле памятника? Неподалеку живет мэр… Уж не его ли они решили обчистить? — выдвинула новое предположение госпожа бобр.
— Ох и не нравится мне все это! А еще это шуттанское сукно и валарданские пуговицы… Похоже мы имеем дело с самым настоящим шпионом, замыслившим что-то против всего Боривала, — подвел итоги портной Иглис.
— Это бы объяснило и странный шифр, найденный Салли в кармане его плаща. В начале мне показалось, что это письменность Дэйлиналя, но я не смог разобрать ни слова, даже господин Иллис и тот не в состоянии вывести такие неразборчивые закорючки.
Упоминание о каракулях аптекаря не добавило тому радости, но и он был вынужден признать, что письменность не поддавалась расшифровке. В добавок, там была еще и схема, ее библиотекарь так же не смог разгадать.
— Бархатная подкладка совсем вытерлась с правой стороны, как раз напротив пояса, сбоку, — вернулась к обсуждению кнута Мэрри. — Отбросим старые сказки и посмотрим правде в глаза. Этот двуликий господин, если он и правда двуликий, а не какой-нибудь хитроумный лазутчик из Корды, угрожает всему городу. И, ни какой он не северянин! Будто так сложно подделать белые волосы, а если еще и прядильщики постарались, то и звериные глаза наколдовать не долго. Голубой, коричневый! У чокнутых кордских прядильщиков, видящих нити, глаза вообще белые.
— Не белые, а слепые. Да и зачем Корде присылать к нам шуттанского шпиона, они от них и сами-то не в восторге! — зашла с другой стороны Шмыгинс.
Собрание затянулось до позднего вечера, чайник не успевал закипать, а чай в чашках добровольных хранителей спокойствия Боривала, то убывал со скоростью горного потока, то прибывал, как волны Доброго моря, подчинявшиеся лишь Хозяину Ветров, покровителю острова Валардан.
Мнения клуба разделились на два лагеря. Первый отстаивал идею о шуттанском шпионе, прибывшем в Дэйлиналь с целью грабежа и всяческого разбоя, а так же вторую версию — про нечистого на руку купца-авантюриста, явившегося с острова Валардан. Главной сторонницей политических выводов была Салли Шмыгинс, не забывавшая упоминать о потайных карманах и найденной писанине, перетасовывая предположения то так, то эдак. Ее сторону приняли портной Иглис, вцепившийся мертвой хваткой в шуттанское сукно и валарданские пуговицы, а также библиотекарь Буквис, решивший, чего бы это не стоило, вернуть свои драгоценные трактаты, похищенные неизвестным, оставившим на месте преступления маленькую лампу, будь этот гнусный вор, хоть морским конем.
Оппозиционный лагерь, возглавляемый антикваром Полскинсом, решил держаться за версию о потомке самого Ловца живых чудес. При этом мнение несколько усложнялось, противоречащей данному доводу оговоркой Мэрри, не желавшей упускать мысль о сомнительности двуликого происхождения Снежного господина. Она упорно доказывала, что все это ложь! Никакой он не северянин, как болтают всякие доверчивые простаки, а самый настоящий прядильщик из Корды, морочащий всем головы и высматривающий очередной повод для нового налога. Оуэн Иллис решил согласиться со всеми сказками и невероятностями, а сам продолжал носиться с засушенным листочком, уверяя собравшихся в готовящемся отравлении королевства в целом и Боривала в частности.
Положил конец всему этому сумбуру камень, ударившийся в оконную раму. Члены тайного клуба дружно замолчали и пригнулись, едва удерживаясь от желания броситься под чайный столик. Распаленная всяческими домыслами и ужасными сказками старины коллективная фантазия нарисовала такую страшную картину, что даже сам Ловец живых чудес, слывший бесстрашным мореплавателем и настоящим чудовищем, тиранящим Дэйлиналь не один век, сбежал бы от такого кошмара и ни разу не обернулся.
За следующим камнем, ударившимся о подоконник углового окна второго этажа, последовала цветистая тирада, сопровождаемая странными звуками и обещаниями выпросить у мэра официальный запрет на сборы клуба полоумных сплетников. Последнее утверждение было особенно обидным. Члены клуба не раз слышали это название и прекрасно знали, кому обязаны таким нелестным званием.
Высунувшись из окна по пояс и, едва избежав очередного камня, госпожа бобр выдала ответный залп отборной брани, пообещав добавить еще ведро помоев, если проклятый секретарь мэра, двуликая белка Харриэт Прыгги, не закроет рот и не прекратит клеветать на честных двуликих.
Взбесившаяся соседка, разумеется, никуда не делась. Ее раздражали шумные собрания дурацкого клуба и не в ее планах было сдаваться. К тому же, белке было кое-что известно о господине белом двуликом лисе. Поэтому она не собиралась позволить очернить его имя, хоть сама не знала, кто он такой и как его зовут. Поддержал ее и старший внук хозяина «Хитрой рыбы», ему тоже было что сказать в защиту северного земляка. Он успел узнать от деда очень важные сведения, но не стал бы делиться информацией ни за какие деньги. Однако это не мешало ему отстаивать мнение о добропорядочности лиса, не прибегая к раскрытию чужих тайн.
Тайное собрание, начавшееся с шепота в полдень и перешедшее в бурные полуночные разглагольствования, с шумом достигавшие ушей соседей, желавших спать и не хотевших знать о заговорах и грабежах, продолжилось громким скандалом. Все закончилось неимоверным количеством слухов и предположений, расползшихся по Боривалу вместе с информацией о том, что Снежный господин оказался белым лисом.
Двуликий, пораженный столь неожиданным развитием событий, так и не явился за своим сюртуком ни на следующий день, ни через неделю. Тем не менее, плащ все-таки покинул негостеприимные руки тайного клуба, исчезнув самым загадочным образом из запертого на три замка шкафа госпожи бобр.
Со времени скандала минуло три года. Слухи поутихли, а господин Белый Лис, как его теперь называли, приезжая в Боривал, стал вести себя куда осмотрительнее. Он предпочитал селиться у тех, кому было выгодно получить лишнюю монету, а глупые рассуждения приберечь для кого-нибудь другого. Кто-то из хозяев сам искал жильцов, к кому-то лис являлся, вооружившись тугим кошельком и неоспоримыми доводами в пользу сдачи жилья именно ему и немедленно.
Прослеживалась лишь одна общая закономерность — северянин никогда не останавливался там, где ему пришлось бы отвечать на лишние вопросы или мириться с наличием других постояльцев. Не терпел он и респектабельных частей города, как впрочем, и добропорядочных арендодателей без странностей.
На этот раз выбор пал на чердак дома с привидениями, вполне подходящий к обычным предпочтениям лиса, но абсолютно не соответствующий его требованиям и чаяниям.
Единственными достоинствами помещения, расположенного под крышей большого трехэтажного дома, явились просторность и невыносимо шумная лестница, ведущая к массивной обитой железом двери чердака. Пройти по ней, не огласив при этом рокочущим скрипом обветшалых ступеней весь дом старика Грэнго, было задачей не из простых. Зная об этой особенности, можно было не опасаться неожиданной встречи с визитерами, явившимися без приглашения. Это было несомненным плюсом для не любившего расспросов лиса. Но ожидание тишины и покоя…
Ладно бы еще для этих смехотворных целей, в условиях общей разнузданности всего района, именовавшегося некогда «Уютным», а теперь «Проигранным», был избран один из тех немногих приземистых особнячков, былая красота и комфортабельность которых заметно пострадали, с трудом перенеся появление по соседству многочисленных питейных заведений, игорных домов и жалких «всеобщих» жилищ, выстраиваемых с одинаковой поспешностью и небрежностью, лишь с одной целью — избавиться от тех, кому больше некуда было податься. Уютные особняки прошлого все еще могли принимать гостей и не стыдиться своей скромности.
Уцелевшие дома, украшенные резным деревом и простенькими, но приятными для глаз витражами, принадлежавшие не самым богатым, но и не бедствовавшим когда-то двуликим, служили молчаливым напоминанием о давно ушедших временах процветания Боривала.
На дряхлеющие без должного дорогостоящего ухода строения было грустно смотреть, понимая, что может пройти всего пара десятков лет или меньше и не останется в оконных рамах цветных витражей, созданных по легендам еще в дни основания города, рукой самого Стеклодува покровителя Вельды, водившего дружбу с Хозяином Лесов, заботившемся о процветании своего молодого города Боривала.
Именно эти, не поддающиеся времени и невзгодам жилища, еще могли предоставить тишину, покой и даже чистые простыни, попроси их владельцев об этом странный гость, опутанный сплетнями и домыслами с ног до головы.
В менее респектабельных кварталах никакие сплетни не мешали воспринимать Белого Лиса, как достойного господина, особенно, когда он сам решал, что быть вежливым для него в конкретном случае выгоднее и результативнее. Главным признаком достойности для жителей старого славного Боривала, окончательно сломавшегося под натиском все увеличивающихся налогов, изобретаемых для горожан проклятой Кордой и ее богатым союзником Гродарином, служили чистые рубашки двуликого, всегда радовавшие глаз своей белизной.
И все же, выбор пал именно на пустующий уже не первый год из-за дурных слухов о призраке, длинный захламленный чердак, принадлежащий двуликому еноту папаше Грэнго, славящемуся своей жадностью и неиссякаемой болтливостью.
В контексте с делом, задуманным на этот раз Белым Лисом, сомнительная слава страшного места, возле которого слышались завывания и звуки ударов, была, как нельзя, кстати.
То, чем занимался лис, обосновавшись на чердаке мрачного дома с живописным видом на малое кладбище боривальских преступников, могло послужить не только темой для очередных домыслов со стороны безобидного клуба сплетников, так подпортивших ему жизнь, но и для незамедлительного ареста на территории Дэйлиналя, а также — серьезных проблем при появлении на острове Валардан.
Глава 2. Чердак
Мерный звук капель, проникавших в неуютное помещение сквозь щели прохудившейся крыши и причудливые блики, отбрасываемые одинокой свечей, служили единственными признаками жизни. Казалось, что даже назойливый уличный шум и крики, беснующихся за окнами пьяниц, растрачивали свою бойкость и выразительность, стоило им пересечь границу владений сибидирского призрака. Чердак дома номер шесть погрузился в послеобеденную дрему и не желал, чтобы его беспокоили. Того же мнения придерживался и неподвижный постоялец, замерший в темноте, напротив потускневшего от времени зеркала.
Но вдруг, что-то неуловимо изменилось: пахнуло свежим ветерком, ворвавшимся через приоткрывшийся люк, свеча полыхнула ярче и веселее, а мрачная атмосфера приглушенности и необитаемости отступила под напором бодрого, насмешливого голоса.
— Видела бы тебя сейчас тетя Клара! — произнесла вместо приветствия темная фигура, ловко спрыгнувшая на маленький колченогий столик с потолочной балки. Столешница выдержала прыжок и даже не сбросила ловкача, когда тот стал балансировать на трехногом помосте, а затем бесшумно соскользнул на пол и отправился к источнику света.
— Но ты не переживай, Эйнар, я обязательно поделюсь с тобой своей замечательной настойкой. Подлечишься, прекратишь забираться на грязные чердаки и заниматься всякой ерундой. Жизнь наладится, вот увидишь! — продолжал глумиться гость, стягивая капюшон, а за ним и липкий туманный платок, изменявший не только черты лица, но и голос. Перемены были едва уловимыми, но их вполне хватало, чтобы ввести в заблуждение любого, кто посмотрит на хозяина редкого валарданского артефакта, будь этот взгляд хоть мимолетным и рассеянным, хоть прямым и пристальным.
Так худощавая, невысокая девушка, одетая, как юноша, с легкостью избегала лишнего внимания и цепких щупалец памяти случайных прохожих. Чтобы запомнить ее лицо, скрытое туманным платком, пришлось бы очень постараться, да и то, результаты такого упорного запоминания порой удивляли своей противоречивостью. Описывавшие ее дэйлинальцы, часто не могли понять — почему, присматриваясь к одному и тому же человеку, они подмечают совершенно разные приметы?
— Кстати, я слышала здесь обитает злобный призрак, он тебя еще не навещал? — как бы между прочим поинтересовалась она, отправляя в карман плаща вслед за посеревшим и утратившим туманность без контакта с кожей платком, еще и круглые темно-фиолетовые очки в тонкой оправе.
Гостья, не дождавшись реакции на свою колкость, стала обходить чердак, отмечая сохранность стропил и полное, а скорое всего, еще и многолетнее отсутствие уборки. Наибольшее внимание привлекли куклы с фарфоровыми лицами, одетые в шелковые платьица, и поблекшие, некогда цветастые обои из дорогих тканей. Было странно видеть следы подобной роскоши посреди всей этой пыли и запустения.
Перевернутая колыбель, рассыпавшая маленькие подушки, наводила на грустные мысли. Судя по всему, слухи о привидении имели под собой довольно крепкую почву и была она орошена детскими слезами, если не кровью. Жуткая история, как и прочие страшилки Боривала, имела сразу несколько вариантов. Разобраться, какой из них нес в себе хоть крупицу правды, порой бывало не так уж и просто, особенно, когда участники событий оказывались давно похороненными, а очевидцы не желали ворошить прошлое.
Удовлетворив свое любопытство изучением имущества давно покинувших это место жильцов, девушка стала выбирать куда бы присесть, не рискуя перепачкать любимый темно-серый плащ и недавно отмытые ботинки на толстой, грубой подошве, которым и так приходилось в последние дни несладко, как, впрочем, и их неспокойной хозяйке. Необходимость аргументировать свою правоту прицельными ударами по коленям и голеням порядком утомляла. Да и жаль было финалов этих маленьких побед, как на зло, остававшихся неизменными. Доказанная правота крайне редко отменяла необходимость уносить ноги и чем шустрее, тем лучше.
Не обнаружив ничего подходящего из остатков мебели, гостья решила примоститься на одном из наиболее, по ее мнению, чистых ящиков. Придирчиво оглядев его в последний раз, она все же не удержалась и вытащила из кармана свежую газету. Жертвовать страницами не переработанной информации было откровенно жаль, но садиться на подозрительный ящик, пахнущий виски… Забота о неизменном гардеробе пересилила жалость к плодам нелегкого труда репортеров, сующих свои длинные носы во все дела королевства.
— Всякий раз, как я прошу тебя купить мне газету, это заканчивается тем, что я получаю лишь измятые обрывки, в которые ты что-то заворачиваешь или используешь их в качестве бумажек для своих сумбурных записей. В них все равно ничего не разберешь, Тера! — лис сделал паузу и постарался восстановить спокойствие, нарушенное появлением говорливой гостьи.
— А еще, судя по твоим вздохам и продолжительному шуршанию, сегодня мог быть установлен новый рекорд. Должно быть, до встречи со мной дожило не меньше половины разворотов, — медленно проговорил лис, растягивая слова и не меняя положения, даже не открывая глаз. Его лицо оставалось все таким же безмятежно спокойным. Длинные темные ресницы не выдавали усилий, прикладываемых каждую секунду для удержания сознания в таком непривычно бездеятельном состоянии. Лишь тонкие губы шевелились, нехотя делясь тягучими словами.
И все же Эйнар не справился. Ноздри длинного прямого носа затрепетали, игнорируя все тщетные попытки оставаться безучастным, когда тонкий лисий нюх уловил чарующий аромат сладких пирожков с вишней.
Нахальная гостья, умудрившаяся развернуть шуршащий бумажный сверток, не потревожив чуткого слуха двуликого хищника, явно собиралась прикончить угощение, не поделившись с ним. В это время лис как раз занимался несносным кордским стрелковым луком, не желавшим поддаваться и не позволявшим Эйнару, очистившему разум до такой степени, что начинала кружиться голова, ухватиться за тетиву, упорствующую в своем нежелании приобрести привычный вид.