Она все еще не хотела верить проклятому духу, но уже не могла заставить себя не слушать. Жестокие слова разили словно отравленные стрелы, в то время как в ее распоряжении не оказалось даже самого плохонького щита… Лишь одинокая стойкая вера, что такого просто не может быть. Несгибаемая, мужественная уверенность загораживала ее своим телом, принимая одну жестокую рану за другой, до последнего надеясь устоять и не поддаться.
— Как знаешь… Но не печалься, маленькая отважная стекляшка! На всю Корду, ты не единственная обладательница несчастливого полотна. И заметь — длина твоей жизни с лихвой обгоняет ту, что отмерена во втором случае. Есть правда небольшая оговорка — та жизнь всецело зависит от твоей, она к ней накрепко привязана и отвязать, увы, не удастся. Решишь покинуть Корду с пустыми руками, будешь избавлена от роли убийцы дорогого твоему сердцу существа, а нет… Выйдет совсем скверно, уж ты мне поверь! — принялась сочувственно заламывать руки «сердобольная» хозяйка пустыря.
Сейчас в тени оставалось лишь ее лицо. Даже, поблескивающий в неверном свете венец Верховной, и тот стал явственно различим, а с ним и тяжелые черные косы, змеящиеся вдоль расшитого золотом, кроваво красного платья. Не будь Тера так занята собственными мыслями, непременно обратила бы внимания на все эти странности, но сейчас ее интересовала лишь, поведанная глумливой тварью, новость.
— Подумай хорошенько, стоит ли груда древнего стекла всех тех лет, что пройдут для тебя в беспросветном, разъедающем изнутри горе? Не исключен вариант, что именно эта возможная утрата — та самая причина, из-за которой от тебя не отвяжется Безумие. Стекольщики хрупки в своих привязанностях и мало приспособлены к потерям. В особенности, бедные зеркальщики… Иметь короткую память порой куда безопаснее и практичнее, не находишь? — как бы между прочим, поинтересовался дух, поигрывая длинным золотистым поясом.
— Чья именно жизнь привязана к моей? Отвечай, дух! — не сумев совладать с нахлынувшими эмоциями, выкрикнула Тера. — Хотя нет, молчи! Ты ведь обо всем солгала, надеясь поскорее избавится от меня… Верно?
Такого изощренного издевательства Тера уже не могла стерпеть. Ее буквально разрывало от бешенства. Хотелось закричать во всю силу легких или швырнуть чем-нибудь увесистым в подлого духа, чтобы тот растаял и прекратил изводить ее своими жестокими, вызывающими необъяснимое доверие речами.
Тера задыхалась, как тогда, когда на ее шее сомкнулись горячие, цепкие пальцы сумасшедшего прядильщика. Было так больно и страшно! Только на этот раз не за себя, а за тех немногих, кого она искренне любила и кем дорожила гораздо больше, нежели самой собой. Ядовитая стрела сомнений угодила в самое сердце. Больше защитить ее было некому, стойкая вера в абсурдность рассказанной духом истории, окончательно пала…
— Да будь ты проклят, мерзкий, лживый призрак! Неужели правда думаешь, будто я поверю твоим обманчивым речам и откажусь от Вельды, а за одно и от помощи Боривалу лишь потому, что ты сочинила захватывающую страшную сказку? — с жаром выкрикивала в пустоту Тера, захлебываясь от беспомощности и отчаяния.
Была ли она на самом деле способна обменять жизнь кого-то из своих близких на призрачный шанс возвратить Дэйлиналю легендарный город стекольщиков? Стоило ли оно того? Ответа она не знала и не желала узнавать, до дрожи в коленях боясь, что может оказаться не такой, какой считала себя все эти годы. Но как именно следовало поступить, чтобы не ошибиться? И стоило ли вообще предпринимать какие-то действия?
Злой дух башни исчез, так ничего и не ответив, а разбитая зеркальщица осталась в полумраке, наедине с подтачивающими тревогами и доводящими до исступления дурными предчувствиями. Измученная и уже ни в чем не уверенная, она бродила по необъятному залу, распугивая светящиеся искорки и не замечала непроглядной темноты, в которую незаметно для себя, то и дело забредала. Была ли хоть крупица правды в невероятном рассказе духа? Или он все-таки целиком состоял из одной лишь лжи?
Хозяйка пустыря мастерски добилась своего — подтолкнула к безумию и отобрала у зеркальщицы нечто важное. Вначале Тера этого даже не почувствовала, но шли минуты, а может дни, и она с ужасом поняла, что больше не чувствует собственной магии. Утекали воспоминания, расплывались знакомые лица, но с этим ничего нельзя было поделать. Постепенно исчезала и она сама…
— Мне нельзя выносить из Корды головоломку, нельзя выносить головоломку, нельзя выносить, не выносить, головоломка останется в Корде, я не могу вынести головоломку… — так и эдак переставляя слова, как безумная, шептала Тера, раскачиваясь вперед-назад, обеими руками держась за голову и не замечая, как островки искорок уходят от нее все дальше и дальше.
— Вижу, ты наконец осознала свою ошибку, — раздался откуда-то сбоку холодный, утомленный голос. — Мне правда жаль, но обстоятельства изменились и теперь я не могу отпустить тебя, позволив унести с собой воспоминания о нашей маленькой беседе. Разрешить остаться здесь — так же не в моей власти, а потому ты уйдешь, оставив в залог все, что я тебе рассказала. Опасную правду следует держать под замком и доверять лишь тем, кто способен ее вынести. Ты оказалась не способна, впрочем, как и я когда-то давно. Но пойми меня правильно, хоть ты и стекольщица, я все равно не желаю тебе той же участи, какая постигла меня, поэтому и отпускаю!
— Не поступай со мной так! Я не хочу, слышишь? Не хочу больше бороться за то, во что меня заставили поверить и не хочу никого терять. Я покину Дэйлиналь и поклянусь больше никогда не возвращаться, — еле слышно прошептала Тера, с трудом оторвав от пола больной, воспалённый взгляд и впервые заглянув в лицо духа.
Сейчас ее уже не могли ужаснуть ни абсолютно черные глаза, ни жуткие ожоги, изуродовавшие, некогда прекрасное лицо. Она забыла что такое обыденный страх и перестала удивляться. Ей уже не было больно, холодно или неуютно, тьма выела все, оставив лишь пустую, безжизненную оболочку.
— Всегда найдется то, что сумеет сломать даже самого стойкого и сильного, — с необъяснимой грустью проговорила хозяйка пустыря, нежно коснувшись непослушных коротких волос Теры. — Правду говорят, что героями не рождаются, ими действительно становятся. Вот только далеко не всегда один и тот же верный путь удается пройти дважды. Отпусти я тебя с этими воспоминаниями сейчас, и ты бы пошла иной дорогой. Но я не могу. А потому, мне остается лишь исполнить твое желание. Выбирай с умом и, возможно, хоть каких-то несчастий удастся избежать. Поверь, до вчерашней ночи Вельде действительно стоило оставаться запертой. Так было лучше и для тебя, и для всего королевства. Но, как я уже сказала, обстоятельства изменились и то, что еще вчера казалось единственно правильным, сегодня вновь стало ложным… Я не обманываю тебя и не стремлюсь навредить. Знай, стекольщица, триста лет назад прядильщикам просто не оставили другого выбора. Не закрой Верховная Хильда Вельду, Дэйлиналю пришел бы конец. Сейчас в это сложно поверить, но тогда она приняла единственно верное, хоть и на редкость скверное решение. Ты мне веришь?
— Да, теперь я тебе верю… — глухо отозвалась Тера, сосредоточив все свое внимание на выдирании из края рубашки небольшого, кособокого лоскута. — Каким из своих желаний я должна воспользоваться?
— Попадись и, быть может, тогда все изменится, — принимая из дрожащих, ледяных пальцев клочок белой ткани, ровно, без насмешки предположил дух.
— Я должна сдаться? — равнодушно переспросила Тера, зябко обхватив себя за плечи.
— Нет, милая, так ты ничего не изменишь. К тому же, я все равно не отдам тебе воспоминание об этом решении, а сама ты не сумеешь вспомнить.
— Тогда что мне делать? — отстраненно разглядывая перехваченную в полете одинокую слезинку, тихо спросила Тера.
— Дай свое добровольное согласие на мой дар и я позабочусь, чтобы твое странное желание сбылось. Не представляю, как и почему оно у тебя возникло, но это желание оказалось не только достаточно сильным, но и удивительно светлым. С его исполнением узор полотна изменится и, если повезет, это спасет не только тебя, но и того, кто связан с тобой общей нитью, — пояснила хозяйка пустыря, внимательно вглядываясь в лоскуток и осторожно перетягивая одну нить за другой.
— Кто именно может умреть, если я все же доберусь до Вельды и открою двери? — набравшись храбрости, задала свой самый болезненный вопрос Тера.
— Я не вижу ни лица, ни имени. Знаю лишь, что эта душа очень важна для тебя. Так было до того, как ваши нити вывернули наизнанку и так же осталось после.
— Почему именно я? — напоследок спокойно поинтересовалась Тера, поднявшись с пола и встав напротив древнего духа, бывшего некогда одной из далеких Верховных прядильщиц Корды.
— В свое время, я задала тот же вопрос, но так и не получила ответа, — горько усмехнувшись, поделилась печалью призрачная прядильщица.
— А твой выбор, он был правильным? — продолжила допытываться Тера, пока хозяйка пустыря заново переплетала тонкие белые ниточки.
— Не существует правильных или неправильных решений. Есть лишь те, что приводят к определенным последствиям. Я боролась до последнего и сделала все, что от меня зависело. Никакой благодарности и признания моих заслуг перед народом не последовало, как и долгой, счастливой жизни, если это тебя интересует.
Тера внимательнее вгляделась в лицо духа и, наконец, обратила внимание на странности. Черные глаза и черные волосы… Ни одна видящая, переплетающая или обрывающая нити не могла так выглядеть. Зеркальщица уже открыла рот, чтобы спросить об этом, как дух неожиданно сильно сжал ее предплечье и с жаром заговорил, спеша поделиться последними наставлениями.
— Не касайся вод Злого моря и не делись своей кровью с его детьми, иначе он учует тебя и найдет. А если все-таки попадешься, не проси пощады и не заключай сделок!
— О ком ты говоришь? Я не понимаю, — ухватившись за рукав Верховной, прокричала Тера, чувствуя, как не вовремя ее начало затягивать обратно, в мир живых.
— О том, кому этой ночью помог… — продолжения Тера уже не расслышала.
Призрак прядильщицы растаял, а мрачный зал, вначале резко наполнился светом и звуками, а после пошел трещинами и лопнул. Тера еще успела инстинктивно выставить руки, закрываясь от града обломков, но те так и не достигли ее, на лету обратившись в большие перепуганные глаза, нависшего над ней нежданного спасителя. Тера вернулась обратно, унеся с собой из полумрака лишь одну, намертво врезавшуюся в память фразу.
Глава 16.1 За шаг до излома судьбы
Жизнь за жизнь — лязг, услуга за услугу — звяк, звяк… Неумолимые звенья единой невидимой цепи, объединяющей народы, города и целые королевства, беспокойно зашевелились, забряцали и, словно нехотя, поползли в сторону полуразрушенной каменной арки, где так неосмотрительно прятались чудом уцелевшие беглянки.
Благодарность за бескорыстие — щелк, клац! Очередной увесистый замок совести отыскал свободную шею и без труда занял, причитающееся ему по праву место. Невесомая и вместе с тем удивительно прочная цепь неспешно дала пару широких витков вокруг тела пухленькой перепуганной девчушки, как следует разлеглась по плечам, обманчиво мирно притихла, поблескивая стальными гнутыми кольцами в лучах утреннего холодного солнца, а после, неожиданно резко, выдернула беспечную пленницу наружу и поволокла за собой к борющимся у развалин часовни прядильщикам, прочь от спасительной темной ниши.
Хватило всего одного беглого взгляда, чтобы понять невероятное — у молодой северянки не было и шанса, что крайне удивляло, взращённого на старинных преданиях и сказочных небылицах, ребенка. Могущественный образ седовласой, белоглазой прядильщицы, одетой в традиционное бордовое платье, подпоясанное тонкой веревкой, никак не вязался с резвыми прыжками и увертками. И если все эти неподобающие северным сестрам рывки и скачки еще можно было принять за хитрые колдовские танцы, то как воспринимать недавний поток чудовищной брани, с которым разгневанная прядильщица обрушилась на сумасшедшего собрата? Чем дальше маленькая двуликая наблюдала за происходящим, тем сильнее крепли ее подозрения о подлинности происхождения вертлявой прядильщицы.
Завершающим штрихом полного разоблачения стал, неожиданно покинувший голову хозяйки, парик. Ни грозной магии нитей, ни надменной сдержанности, ни даже приметных, слишком рано поседевших кос у «северянки» на самом-то деле не было, как не было и особых причин ввязываться в схватку с превосходящим ее грубой силой противником…
Взревел, разозленный подлогом, сумасшедший. Отбросил в сторону изодранный белый парик, после чего одним резким прыжком очутился возле удирающей лжесестры. Громадный прядильщик с размаху навалился всем своим весом на хрупкую девушку и с остервенением принялся душить ее. Та — отчаянно отбивалась и брыкалась, стараясь высвободиться из рук убийцы, но куда там… Финал схватки был предрешен уже в тот момент, когда юркая, как ящерица, незнакомка очутилась на земле и не сумела вовремя подняться. Ей еще крупно повезло, что в руках безумного прядильщика не оказалось смертоносного серпа. Хотя, что толку думать о мимолетном везении, когда ее душа готовилась вот-вот отправиться за грань, а за ней, быть может, и их души, ведь маньяк вряд ли забыл о своих первоначальных планах на пушистые шубки двух маленьких двуликих?
Побледневшая, дрожащая от страха девчонка, не желала и дальше наблюдать за жуткой картиной со стороны и надеяться на лучшее, уже сейчас прекрасно понимая, что завершиться неравный бой может лишь одним. К тому же, кем бы ни была на самом деле неудачливая спасительница и что бы не замышляла до их появления на пустыре, она не задумываясь заступилась, рискнув собственной жизнью, а значит нельзя было взять и отвернуться, будто ничего не произошло, когда сама она заняла освободившееся место смертницы. Так честные двуликие не поступают!
Окончательно уверившись в необходимости вмешательства, девочка медленно наклонилась, стараясь не шуметь и не привлекать к своим действиям лишнего внимания, подобрала с земли увесистый булыжник, сжала покрепче и неслышно двинулась вперед. Острые сколы камня обдирали нежную кожу, холодя и без того озябшую ладонь. Короткие слабые пальцы побелели от напряжения и мелко задрожали. До чего же не хотелось подходить к здоровенному, рычащему похлеще иного зверя, прядильщику. Было откровенно жутко, однако, иного выбора не оставалось. Волны мурашек проносились по всему телу, норовя, если не предотвратить, то хоть замедлить самоубийственный порыв, но что-то необъяснимое не позволяло развернуться и убежать. Особое чувство добровольного долга ощутимо подталкивало в спину, нашептывая красивые слова давно позабытых героических песен старого Боривала. Почти в каждой из них пелось о непобедимых воинах и славных подвигах, а еще о том, что за союзников следовало держаться, как за себя самих, иначе победа, какой бы великой и славной та ни была, никогда не станет залогом долгой и спокойной жизни.
Маленькая двуликая прекрасно помнила эти, пропитанные далекой мудростью песни, служившие и ей, и ее многочисленным старшим братьям колыбельными. Сейчас старинные строки одна за другой всплывали в памяти и здорово поддерживали, унимая дрожь в пальцах и подбадривая. Шаг за шагом она молча преодолевала, разделявшее ее и, угасающую спасительницу, расстояние; напрочь игнорируя отчаянные крики, оставшейся далеко позади подруги, не поспевающей следом из-за основательно распухшей, подвернутой ноги.
В широко распахнутых медово-карих глазах ребенка застыла ни с чем не сравнимая, упрямая решимость, присущая одним лишь детям, еще не научившимся взвешивать последствия собственных поступков, зато прекрасно разобравшихся во взаимосвязи настойчивости и вероятности получения желаемого. А желала маленькая двуликая лишь одного — чтобы страшный прядильщик не заподозрил неладное слишком быстро и не обернулся в самый неподходящий момент.
Хладнокровное наваждение схлынуло лишь в тот момент, когда грузное тело мучителя рвано дернулось, на миг застыло, словно в неверии, что все это происходит на самом деле, обмякло и грузно завалилось на бок. Как нельзя кстати подвернувшийся под руку камень, в разы потяжелел и заметно побурел, недвусмысленно намекая на свою и ее роль в развязке грубо прерванного драматического действа. Окровавленный булыжник все тяжелел и тяжелел, продолжая больно впиваться в ладонь и ужасать одним своим видом. Но, несмотря на это, маленькая двуликая не могла заставить себя разжать пальцы и выпустить орудие мести. Бессмысленный взгляд метался вдоль трещин и сколов, отмечая мельчайшие изменения в расплывающемся темном пятне, цеплялся за каждый бугорок, и становился все обреченнее. Разбегались пугливые мысли, а с ними и тонкие ручейки запоздалых слез. Краткосрочный воинственный запал угас, оставив после себя тусклый дымок растерянности и непонимания.
С трудом поборов накативший приступ дурноты, девочка все же сумела разжать пальцы и неуклюже наклонила ладонь, будто надеясь, что роковой камень сам спрыгнет на землю, уподобившись ворчливой, потревоженной лягушке. Но тот видно не догадывался о возложенных на него ожиданиях и не желал так просто покидать теплое, насиженное место, до последнего цепляясь за тонкую кожу и оставляя на ней мелкие, припорошенные каменной крошкой царапины. Двуликая отчетливо видела, как камень все же опустился на землю, взметнув небольшое облачко пыли, но так и не расслышала удара. Внешние звуки не долетали до ее слуха, увязая в гулкой барабанной дроби, разошедшегося от запоздалого испуга сердца.
Неуклюже отступив на шаг, девочка едва не полетела на землю, споткнувшись о длинные ноги, распростертого на земле прядильщика. Ей совершенно не хотелось узнавать, что стало с его головой и жив ли он еще. Вполне хватало и успокаивающей нелогичной надежды, что враг всего лишь оглушен и уже совсем скоро очнется… Все же она не была убийцей ранее и не собиралась становиться таковой в будущем! Вот только что делать, если злобный прядильщик очнется, а она все еще будет находиться поблизости? Спасительного камня в руках нет, преимущество неожиданности утрачено, а сама она не слишком прыткий бегун. То ли дело легкая, как перышко Виви, но и та не убежит далеко с такой-то ногой.
Услужливая фантазия моментально обрисовала безрадостную перспективу новой погони, из-за чего двуликую заметно передернуло. Следовало бежать и прятаться, пока не поздно, но ноги отчего-то не желали слушаться. Становилось все холоднее. Очередной порыва ветра вынудил сжаться и обхватить себя за плечи, надеясь хоть так удержать последнее тепло. Но и этого оказалось недостаточно. Тогда маленькая двуликая поглубже зарылась носом в пушистый, мягкий шарф, успокаивающе пахнущий домом и совсем немного сладкими булочками. До боли зажмурив глаза, девочка представила уютную, безопасную гостиную, весело похрустывающий поленьями камин и упитанную домашнюю кошку, постояла так минутку, собираясь с мыслями, после чего распахнула глаза и медленно опустилась на колени возле поддельной прядильщицы. Плакать и жалеть себя больше не хотелось, неуемное детское любопытство вытеснило страх и придало уверенности.
Стоило ей податься вперед и присмотреться, как стал отчетливо различим искусный грим. Нечто подобное маленькая проныра не раз видела на лицах актеров, дававших разнообразные увлекательные представления на сцене малого боривальского театра, расположенного как раз напротив ее дома. Слишком часто восторженная зрительница тайком пробиралась за кулисы и с упоением рассматривала красивые баночки с пудрами, красками и белилами, чтобы не приметить на лице незнакомки следы кистей и пуховок, пусть и в таком тщательно проработанном, правдоподобном образе. К тому же были и более веские доказательства, чем ее догадки. Умелая маска пережила ожесточенный бой, не поддалась губительному воздействию песка и сажи, но не сумела устоять под натиском самых обыкновенных слез, проложивших сквозь слои краски, едва заметные, поблескивающие дорожки.
По хрупкому телу фальшивой прядильщицы то и дело прокатывались волны судорог. Она нервно дергалась и извивалась, силясь то разодрать короткими ногтями горло, то загрести побольше мелких камешков или сжать в кулаках пару пучков пожухлой серой травы, чтобы уже через секунду зло зашипеть и швырнуть все набранное в незримого, вызывающего приступы бешенства, противника.