— Эй, — через силу заставила себя еле слышно позвать странную незнакомку двуликая. — Очнитесь, пожалуйста…
Тихая, срывающаяся просьба вышла робкой, жалобной и на редкость неубедительной. На миг показалось, что даже крупные банты, не дававшие растрепаться ее коротким задорным хвостикам, в раз потускнели и растеряли половину своего внушительного объема. Так совсем не годилось! Решительно прочистив горло, двуликая для храбрости покрепче ухватилась за концы ярко-оранжевого шарфа и смело нависла над холодной чужачкой, подспудно надеясь разглядеть первые признаки пробуждения заранее и успеть отскочить, если что-то опять пойдет не так, как она рассчитывала.
— Госпожа актриса, очнитесь… Все уже хорошо, никто Вас больше не душит! — с наигранной бодростью и воодушевлением приступила к делу раскрасневшаяся от волнения девчушка, отважившись потыкать девушку пальцем в плечо.
Ни ответа, ни долгожданного пробуждения не последовало. Зато возобновились судороги, а невнятный шепот стал более отрывистым и яростным. Складывалось впечатление, будто она спорит с невидимым собеседником и всеми силами старается ему что-то доказать. Разобрать хриплые реплики по-прежнему не удавалось, лишь разрозненные слова и восклицания, слишком уж быстро и тихо та говорила.
— Да что же ты творишь, пустоголовая? Немедленно отойди от нее, Тэмми!
Вслушиваясь в неразборчивые слова лжепрядильщицы, девочка не заметила, как за ее спиной очутилась вторая жертва праздничного невезения. Тяжело хромая и шипя от боли, Виви все же сумела доковылять до своей отчаянной подруги и теперь имела возможность оценить всю незавидность их положения, рассмотрев не только имевшихся в непосредственной близости двух, уже виденных ранее сумасшедших прядильщиков, но и маячащую в отдалении толпу новых, жмущихся к стенам башни и старательно отступающих от чего-то или кого-то, не попадавшего в поле зрения.
— Мы не можем ее вот-так оставить. Она, между прочим, спасла наши жизни, — возмутилась Тэмми, смерив подругу прямым, негодующим взглядом. — Иногда у меня складывается впечатление, что тебя, Виви, господину мэру попросту подбросили, такая ты трусливая и неблагодарная!
— Можно подумать я это впервые слышу! — пожав плечами и нисколько не расстроившись из-за злобного выпада, парировала худенькая, веснушчатая девочка и тут же, гордо задрав курносый нос, напомнила: — Отец велел нам бежать со всех ног, прятаться и не высовываться пока он сам, или, на худой конец, госпожа Прыгги, не отыщут нас и не заберут домой, подальше от этой дурацкой Корды и всех ее неприятностей!
— Да как ты можешь? Взрослые так храбро сражаются за Боривал… И почему это, интересно, кузина Харриэт — «на худой конец»? — передразнив заносчивый, писклявый голосок Виви, осведомилась, раздосадованная Тэмми. — Да она, чтоб ты знала, самая лучшая, храбрая и… и ответственная, вот!
— Ага, как же, ответственная, наверное, именно поэтому мы торчим здесь и отбиваемся от всяких полоумных в то время, как твоя замечательная кузина сама наверняка ввязалась в какие-нибудь неприятности и думать забыла о том, что ей поручили следить за нами! — ничуть не проникшись хвалебными речами в адрес отцовского секретаря, продолжала негодовать Виви. Харриэт она терпеть не могла и особых надежд на ее своевременное появление не возлагала.
— И ничего она про нас не забыла, просто не может отыскать. Сама посуди, ну кто станет искать в таком отвратительном месте? А ведь это была твоя дурацкая идея спрятаться среди развалин. Именно ты сказала, что сюда никто не сунется, потому что у места дурная слава. А еще уверяла, что раз сами мы не из Корды, то на нас неприятности не перекинутся, — продолжила передразнивать, медленно закипающую подругу, Тэмми. Но та сдержалась и снова не отреагировала, вместо отповеди молча сунула руку в карман изрядно перепачканного, но все еще довольно нарядного шерстяного плащика, медленно выудила за толстую серебряную цепочку щербатый деревянный кругляш и поболтала им из стороны в сторону.
— Легче всего отыскать на свободном пространстве, где нет толпы посторонних, увешанных гроздьями, сбивающих со следа артефактов, так отец говорит. А на этом пустыре, как ты уже могла заметить, нет ни бесконечных улиц, ни переулков, ни тупиков, да и других гостей города тоже что-то не видно, — самодовольно оправдала досадную ошибку Виви, продолжая поигрывать простеньким украшением.
Вопреки всей своей неказистости, редкая вещица стоила целое состояние и обладала удивительными свойствами. Парные артефакты-маячки прокладывали кратчайшие возможные пути от одного к другому и никогда не ошибались, даже если их разводило по разным королевствам.
Глава 16.2 За шаг до излома судьбы
— Но она спасла нас… — намеренно игнорируя сокрушительные доводы подруги, резко переменила тему для разговора Тэмми, опасливо разглядывая притихшую незнакомку.
— А ты в свою очередь спасла ее, треснув того чокнутого булыжником по макушке и теперь мы в расчете, — припечатала Виви, указывая пальцем на поверженного врага. Больше она его не боялась. Куда как сильнее беспокоили сгрудившиеся в отдалении оборванцы, а точнее то, что напугало их до такой степени, после чего все они замерли у подножья башни и не шевелились, словно боясь выдать себя неосторожным жестом или шагом. Дальние развалины частично загораживали обзор, не давая оценить всю картину целиком, но не мешали вслушиваться. Вскоре Виви различила, усиленный эхом, низкий утробный рык.
— А это еще что такое сейчас было? — воинственно вздернув подбородок, пробурчала, вечно ни к месту храбрящаяся Тэмми, чем немало раздосадовала перенервничавшую, злую подругу. — И все-таки нельзя отвечать черной неблагодарностью на помощь. Ты только посмотри, она уже успокоилась и совсем не дергается.
— Может умерла? — невпопад бросила Виви, продолжая сосредоточенно разглядывать неподвижную толпу. Тэмми надулась, открыла было рот, чтобы ответить, но передумала и решила попытаться нащупать у незнакомки пульс, как это проделывал старинный друг семьи, ученый боривальский целитель. Но то ли она как-то не так нажимала, то ли участок шеи был выбран не самый подходящий, обнаружить признаки жизни так и не удалось. Как и прежде, захотелось поскорее убрать руку. Холодная кожа напоминала гладкий, наполированный камень или толстое новенькое стекло, такая же твердая, скользкая и безжизненная.
Но не успела маленькая двуликая отстраниться или хотя бы отвести взгляд, как длинные, пушистые ресницы незнакомки дрогнули и медленно поползли вверх. И уж лучше бы приоткрывшиеся вслед за ними глаза оказались белыми, как у всех ранее виданных, самых страшных прядильщиков! Но увы, под воспаленными веками скрывались иные глаза — ясные, отражающие солнечные лучи, окутанные еле заметным, красноватым свечением. На месте привычных глазных яблок сияли бездонные, затягивающие зеркала. Невольно заглянув в них, девочка ужаснулась и моментально позабыла обо всех, пережитых за кровавую Ночь Свечей ужасах. То, что таилось в глубине зеркальных глаз, было не только страшнее, но и в разы опаснее. Стеклянные омуты лишали воли, не позволяли дернуться и все тянули, тянули на себя нечто важное, делающее Тэмми самой собой. Или, быть может, они вытягивали из нее саму жизнь?
Тэмми не могла защититься от беды, все на что ее хватило — это короткий, жалобный, полузадушенный всхлип, но и этого оказалось достаточно, чтобы привлечь чуткое внимание Виви. Маленькая злюка не стала разбираться в причинах необычного поведения подруги, а поступила так, как поступала всегда — вначале сделать все возможное, чтобы оказаться подальше от источника проблем и только потом уже выяснять что это, собственно говоря, было. Резво оттолкнувшись от замшелого валуна, служившего все это время надежной опорой, она решительно пропрыгала, разделявшее их расстояние, на здоровой ноге, поджимая вывихнутую и, что есть сил дернула на себя Тэмми. Рывок вышел знатным, несопротивляющаяся подруга стремительно отлетела назад, сбивая с ног Виви и, падая за ней следом.
— Я ведь тебя предупреждала, что от нее следует держаться подальше! Но разве ты меня хоть когда-то слушала? — ворчала, взбешенная двуликая, держась за отбитый локоть. — Да что с тобой творится? Ну ответь же!
Виновница переполоха пошевелилась и медленно подняла руку, прикрывая широким рукавом лицо от солнца. Это неторопливое движение совсем не понравилось Виви. Она замолкла и перешла от бесполезных вопросов к действиям — не отводя взгляда от приходящей в себя прядильщицы, девочка с размаху залепила обмякшей Тэмми звонкую пощечину. Та ойкнула и моментально пришла в себя. Среагировала на звук и, напугавшая ее, незнакомка — медленно тяжело приподнялась на локтях и уже собиралась обернуться, когда побледневшая, осунувшаяся, как после долгой болезни Тэмми, неожиданно резво вскочила на ноги, вздернула за руку Виви и, не оборачиваясь, со всех ног понеслась обратно к арке.
— Шевелись, эта еще хуже! — жалобно пискнула до смерти перепуганная Тэмми, волоча за собой, еле поспевающую, вопящую от боли в ноге Виви. Благородный настрой на ответную помощь испарился как не бывало, оставив после себя лишь ужас и надежду, что страшная незнакомка все же не станет нападать на них, как и оставшийся лежать лицом вниз, сумасшедший прядильщик, невесть за что, едва не располосовавший их серпом.
— Постойте, — раздалась вдогонку хриплая, надрывная просьба, сопровождаемая слабым взмахом руки, в тщетной попытке поймать хоть одну из уносящихся прочь девчонок. Расслышав сиплый зов, маленькие двуликие слаженно завизжали и еще ускорились, хотя до этого считали, будто и так несутся на пределе своих возможностей.
— Ловцова Корда и все ее обитатели… — кряхтя и постанывая, принялась ругаться Тера, стараясь одновременно подняться на ноги и стянуть через голову, порядком поднадоевшее, разорванное в нескольких местах платье, под которым обнаружилась плотная белая рубашка, неброский полосатый жилет с карманами и крепкие кожаные штаны, перетянутые тонкими, прочными ремешками.
Разлетались во все стороны маленькие, незаметные пуговицы, трещали швы несчастливого одеяния северянок, ныли отбитые в схватке с прядильщиком ребра и никак не желал утихать неясный гул, напоминающий то ли пьяные возгласы, то ли…
Завертевшись на месте, Тера едва не споткнулась о тело неподвижного прядильщика, выругалась сквозь зубы, с размаху припечатала подол вывернутого платья ботинком к земле и резко дернула ткань вниз. Раздался финальный протестующий треск и, раскрасневшаяся от натуги пленница, выбралась на свободу, растеряв половину мастерского грима и окончательно придя в себя после вынужденного отдыха на камнях.
Немного отдышавшись, уперев руки в колени, зеркальщица помотала головой, морщась от дикой боли в передавленной шее, похлопала себя по щекам, отгоняя остатки заторможенности, и постаралась размять затекшие плечи. Резвая попытка не увенчалась успехом, правая рука никак не желала слушаться и подниматься вверх, упорно соперничая по доставляемым неудобством и с шеей, и с ребрами. Убедившись, что других сюрпризов не предвидится, Тера сложила ладонь лодочкой, поднесла к лицу и уставилась в сторону видневшегося вдалеке храма.
Новая точка обзора не шла ни в какие сравнения с прежней, но и ее вполне хватило, чтобы уже через минуту Тера, забывшись, попыталась довольно присвистнуть. До боли знакомая, унылая картина существенно преобразилась и, судя по всему, именно эти немыслимые изменения послужили источником невообразимого шума, предоставившего ей шанс на спасение от удара серпом. Мало того что ни о каком огне, пусть хоть прошлогоднем, слабеньком, больше и речи не было, так еще и количество башен заметно сократилось, особенно справа от шпиля, которого так же нельзя было разглядеть. Главный храм Корды остался без святыни, а значит, ритуал все же удалось сорвать и с каким потрясающим размахом!
— Ну хоть что-то хорошее… — еще не зная, как именно реагировать на масштабные разрушения, хрипло протянула Тера, мысленно перебирая варианты развития событий, при которых выстрел Ригби мог нанести прядильщикам настолько впечатляющий урон.
Однако лишнего времени по-прежнему не было, а потому Тера отложила разгадку на потом. Присев на широкую, обугленную балку, она одной рукой ловко отстегнула не раз выручавшую ее, походную флягу, закрепленную вместе с двумя короткими клинками с внутренней стороны бедра, отвинтила зубами крышку и отпив несколько крупных глотков, прислушалась к себе и своей магии. Для верности, пришлось приложиться к целебной горькой настойке еще раз, а потом и еще. Ополовиненная фляга отправилась в карман штанов, в голове постепенно просветлело, даже горло перестало так нещадно саднить, но вот магия не отзывалась и молчание ее было куда красноречивее, чем любые объяснения. Тера прекрасно знала, после чего зеркала отворачивались от нее и затихали, но не могла взять в толк отчего подобное происходило сейчас, когда она даже и не помышляла о сложных ритуалах или хоть сколько-нибудь значимом колдовстве.
— Я не могу вынести головоломку… — наконец по частям озвучила она, смутно знакомую, навязчиво вертевшуюся на языке фразу. — Ах вот оно что, опять поистратилась на общение с милым деревцем, — устало развернувшись в сторону башни, прошептала Тера, предчувствуя очередные осложнения, как и в случае с проклятым кордским луком, да так и застыла на месте, не в силах оторваться от немой сцены.
Неповоротливые, озлобленные на весь мир жители пустыря, больше не ссорились между собой и не блуждали среди руин в поисках чего-то неведомого. Все они столпились у стен башни и, как один, уставились куда-то в сторону. Прищурившись, Тера попыталась рассмотреть, что же так заинтересовало безумцев, и тут же вспомнила о недавнем неясном гуле. Именно такие звуки издавали «сгоревшие», натыкаясь друг на друга перед тем, как напасть. Но почему, в таком случае, сейчас ничего не происходило? Они больше не шумели, но и не нападали, только стояли, прижавшись друг к другу, и смотрели в одну, скрытую от обзора точку.
У зеркальщицы имелись кое-какие предположения на счет заинтересовавшего прядильщиков объекта, но были они так нелепы и маловероятны, что она с легкостью отмахнулась от них, подхватила изрядно подпорченный парик за одну из длинных, разлохматившихся кос и устремилась за ответами к башне, бросив напоследок беглый взгляд в сторону убежища голосистых малявок. Разбираться с ними сейчас, не было времени, но и не думать совсем об их дальнейшей судьбе, не выходило, особенно, переступая через тело поверженного чужой рукой, врага. Судя по раскроенному черепу безумца, храбрая боривальская мелюзга оказалось не только куда кровожаднее, чем она сама, но и гораздо удачливее. Хоть они и были первоначальной причиной обрушившихся на нее бед, благодаря которым все и пошло наперекосяк, теперь эта парная головная боль имела к ней непосредственное отношение!
Каждый последующий шаг к башне отзывался необъяснимой горечью и все возрастающей тревогой. Раньше ничего подобного Тера не ощущала, хотя и просидела возле проклятой башни целую ночь. Неприятное открытие кольнуло острым предчувствием надвигающейся беды. Привыкшая прислушиваться к своей интуиции зеркальщица, нахмурилась, замедлила шаг и постаралась дотянуться до магии, но та по-прежнему не отзывалась, а на поверхность, из глубин памяти, всплывало лишь одно единственное упоминание о головоломке, которую по какой-то причине не получится вынести…
— Что-то здесь не так, — угрюмо подытожила Тера, на ходу настраиваясь на непростую задачу. Мало ей было живого дерева, оплетавшего башню со всех сторон, так теперь добавился еще и заслон из толпы «сгоревших» прядильщиков. Но только ли из-за этого осложнения она так разнервничалась или же было что-то еще, о чем она пока не догадывалась? Этого Тера не знала и в любом случае не собиралась так просто сдаваться. Иррациональные страхи не могли заставить ее отказаться от завершения начатого, только не после того, как остальным удалось сорвать ритуал Верховной!
Вот только на новом, потревоженном духом полотне, уже не находилось прежнего узора. Заново переплетенные нити изменили все, а помог им в этом не кто иной, как недавний верный защитник, прибывший в Корду вместе с Терой под видом здоровенной лохматой собаки. Именно он вынудил прядильщиков сгрудиться под станами башни, а показавшуюся из-за поворота зеркальщицу — бесшумно застонать от досады на поразительное невезение, решившее стать ее неотступным сопровождающим, во всех прогулках по ненавистной Корде.
Глава 17.1 Случайно выживший
Даже одному доброму, бескорыстному вмешательству в чужую судьбу под силу превратить обычного прохожего в героя, а его скромную, размеренную жизнь — в захватывающую историю…
Именно такой слаженной точки зрения с годами начали придерживаться Тера и Ригби, вложив в простые слова, абсолютно противоположный смысл.
Шуттанец предпочитал учиться на чужих промахах и крайне редко ошибался в оценке истинного положения вещей, а потому не стремился пополнять незавидные ряды благодетелей. По его личному разумению существовало всего два вида бескорыстного добра: то, что принесет невероятное количество проблем и завершится горькими сожалениями, и то, за чьей спиной незаметно прячется нечто более земное, нежели чистенькое, светлое великодушие. Например, корыстный, прекрасно сбалансированный расчет или жадное до дармовых почестей тщеславие. Как первая разновидность, так и вторая, вызывали у Ригби улыбку — насмешливую, снисходительную, а порой и понимающую. Сам же господин посол поводов для веселья старался не предоставлять, расценивая рефлекторную отзывчивость, как слабость и глупость, а лицемерную доброту — как крайне утомительную, обходную дорогу, отнимающую чересчур много сил и терпения.
Тере подобный подход казался слишком скупым и категоричным. Несмотря на внушительный багаж разочарований, она так и не сумела очерстветь душой настолько, чтобы прекратить воспринимать тянущиеся в надежде руки и чужие слезы отчаяния, как нечто сокровенное, чем точно не стали бы делиться, не будь у несчастных жертв обстоятельств иного выбора. Впрочем, это нисколько не мешало ей усугублять положение тех, кто смел притворяться и лгать, желая обмануть доверие откликнувшихся. Таких, не чистых на руку лицедеев, Тера искренне презирала и ненавидела, видя в их подлом обмане первопричину того, что окружающие не желали идти друг другу на выручку, боясь показаться наивными простаками.
Друзья нередко спорили, приводя всевозможные доводы в пользу, отстаиваемых точек зрения. Каждый раз, как поднималась эта вечная тема, Ригби со смехом рассказывал очередную забавную историю о наивном дураке, угодившем в хитроумную ловушку мошенника, или о напыщенном хвастуне, не сумевшем здраво оценить свои силы, из-за чего храбрый подвиг неизменно обращался позорным бегством, а похвала и почести — побоями.
Тера, в свою очередь, с удовольствием делилась трогательными рассказами о смельчаках, готовых по первому зову броситься на помощь хоть в горящий дом, хоть на морское дно. Помимо целого собрания чужих примеров, были у зеркальщицы и собственные. Но их она старалась не затрагивать, зная, как болезненно Ригби переносит известия о все приумножающихся сложностях, без которых не обходилась ни одна значимая стычка с дэйлинальской суровой действительностью.
Звучали только правдивые истории, без прикрас и сгущения красок. Таково было их давнее, строгое правило — непредвзятая истина от начала и до конца! А дальше — азартная словесная игра с целью сокрытия и поиска сюжетного двойного дна. Так в юмористическом рассказе Ригби о подлом закоренелом воре, с легкой руки зеркальщицы, появлялась коротенькая уточняющая приписка о вероятном наличии у преступника трех, а лучше сразу пяти или шести голодных карапузов. Что же до хвалебной баллады о пожаре, то ей в нагрузку доставался длинный и весьма подробный список. В нем Ригби с уверенностью перечислял все то серебряное, полезное и сколько-нибудь ценное, что честный спаситель мог совершенно «случайно» прихватить на память, пока рыскал по горящему зданию в поисках беспомощных старушек, детей, собак и прочей, терпящей бедствие живности.
Щедрая на дополнения к чужим рассказам, Тера крайне не любила язвительные пояснения к собственным. Редкий талант друга — в кратчайшие сроки довести собеседника до белого каления, порой действовал даже на нее. Тогда-то в ход и шел секретный неразменный козырь — единственный случай, по чьей непогрешимости не мог пройтись даже Ригби. Ведь именно он стал тем героем, благодаря которому у бескорыстного добра появился несокрушимый форт надежды. Не будь этого надежного идейного укрепления, Тера уже давно сдалась бы и перестала пытаться доказать другу, что мир далеко не так плох и отвратителен, как кажется на первый взгляд и что за него еще есть смысл повоевать. Но и этот каменный довод оказался не вечен! Стоило кровавой Ночи Свечей уступить место новому дню, как он рухнул прямо на глазах Теры, похоронив под обломками ее единственную надежду на счастливый исход всего предприятия…
Давнее событие, маскировавшееся все эти годы под редкое исключение из циничного подхода Ригби, на самом-то деле оказалось ничем иным, как одним из самых досадных и горьких примеров гуманного жизненного принципа Теры.
Неприкосновенная доброта наконец сделала то, чего от нее надеялись никогда не увидеть. Принесла-таки свои гнилые поздние плоды и стала молча ждать пока, погрузившаяся в невеселые раздумья героиня, соизволит отведать ядовитого благодарственного угощения.
Тера прекрасно осознавала, что произойдет дальше. Знала, что нужно уносить ноги, пока не растаял последний призрачный шанс выбраться с пустыря живой, и все равно не могла сдвинуться с места, или хотя бы пожалеть об оказанной некогда помощи. Это был их общий выбор, ее и Ригби, один из немногих по-настоящему верных и нужных, как они оба думали… Так как же так вышло, что именно из-за того памятного события, сейчас у ее ног расползалось туманное марево Злого моря, а тот, о ком они заботились и кого искренне любили, даже не смотрел в ее сторону и не откликался на собственное имя?