Шло время, за малочисленными нелюдимыми гостями, наведывающимися к границам соседних королевств из-за полосы сумрачного песчаного леса, закрепилось обидное прозвище прокляторожденных. Поводом для появления столь странного обращения послужила, укоренившаяся в народе легенда об истинной причине всесторонней обделенности вейнтов. Уже и не вспомнить, кто именно ее сочинил, да и не так важно где и как, главное, что нелепицу пожелали услышать, запомнить и принять за чистую монету.
Грустная история повествовала о давнем сговоре фэрримских пантеонов с целью избрать наиболее мрачный, незаселенный уголок мира, чтобы использовать его в качестве пожизненной темницы для возрождающихся душ тех, кто совершил нечто по-настоящему ужасное и отправился за грань, не расплатившись при жизни за содеянное. Беспочвенный домысел соотносился с непривычным отсутствием верований и окружающей вейнтов аурой неблагополучия. И что немаловажно — открывал путь безнаказанности, негласно позволяя выгонять подозрительных чужаков за пределы городов и даже учинять над ними жестокие самосуды.
Земли Вейнтеверо начали причислять к полновластным владениям госпожи Смерти. Стали даже поговаривать, что именно там, среди редких, искореженных деревьев, где-то высоко в горах, находятся незримые последние врата. По версии разросшегося вымысла, пройдя сквозь них, душа свободно отправлялась за грань, чтобы однажды возвратиться совсем другой, чистой и обновленной или, как в случае с вейнтами, все такой же грязной и заклеймённой позором, обреченной провести новый земной век на несчастливой земле Вейнтеверо.
Существовало множество предположений, как так вышло, что те, по сути, мирные территории, со временем действительно напитались проклятиями и отравили прозрачные теплые воды Безымянного моря, обратив их в холодное, непроглядное пристанище зла. Сложно сказать, было ли среди них хоть одно правдивое, да и не так важно, ведь постепенно, про некогда безобидных вейнтах забыли. Накрепко запечатлелся на страницах истории лишь последний трагический случай, после которого ни одно из соседних королевств не пожелало даже слышать о возможном появлении опасных чужаков у своих границ. Ни одна целебная трава или драгоценная жемчужина не стоили возможности узнать на собственном опыте, что такое Песчаный мор, как прозвали страшную болезнь, выкосившую большую часть мирного карликового королевства, соседствовавшего с Вейнтеверо и не проявлявшего по отношению к вейнтам и малой доли той нелюбви, какую демонстрировали жители прочих соседних государств. Были ли вейнты причастны к мору на самом деле или нет, никого не волновало, как не волновало и то, что, оставленные в полной изоляции, они однажды неизбежно окажутся на пороге исчезновения…
Чаша посыпавшихся на вейнтов бед клонилась все ниже и ниже, пока в один из дней не переломила ось весов и не стала чем-то большим, нежели безропотное, непригодное более к службе мерило.
За шаг до окончательного упадка, всеми покинутое Вейнтеверо обрело мудрых правителей и всего за пару десятков лет распрощалось со статусом пустынных земель, превратившись в молодое, закрытое королевство. Кем были эти, протянувшие руку помощи вечноживущие и откуда так вовремя явились на выручку? Никто из вейнтов не знал ответа, но все они с благодарностью следовали за могущественными королями и не подвергали сомнениям их противоречивые, а под час и ужасающие своей беспощадностью решения.
Разрозненные поселения незаметно перерастали в города, возводились высокие, шестнадцатиугольные колонны законов, огораживались песчаные поля испытаний. Крепло неотступное чувство, пришедшее на смену затаенной горечи и непониманию. Обретя силу и уверенность, вейнты впервые устремили холодные спокойные взгляды в ту сторону, где начинался необъятный песчаный лес. Обугливалась мирная отрешенность, сожженная справедливым гневом и всепоглощающей жаждой мести. Настало время самопровозглашенным судьям сполна расплатиться за свое высокомерие всем тем, чем они беспрестанно кичились и чего так не доставало Вейнтеверо — живым теплом благоденствия и врожденной своенравной магией, обошедшей вейнтов стороной.
Первыми, кто прочувствовали на себе силу грядущих перемен, стали ближайшие соседи, в особенности, сыны и дочери королевства Шутта. Вслед за ними — разрозненные народы Серебристых лесов, зажатых между Красными горами и обширными землями Вейнтеверо. Напоследок же, вейнты оставили тех, с кем их разделяло Злое море — не имеющих непосредственного отношения к их бедам, жителей Дэйлиналя.
Вольный, как ветер, Ловец избрал путь волн и навсегда связал свою судьбу с быстроходными кораблями, отправляющимися на поиски живых чудес и магии. Удачливый Жнец предпочел сушу, а с ней и заманчивое тепло чужих жизней. Набег за набегом он успешно вторгался на территории соседей и угонял свободных жителей, как жалкий, бессловесный скот. И лишь об истинной роли Творца не существовало более достоверных сведений, чем передаваемая из уст в уста непреложная истина вейнтов — пока жив Творец, жива и надежда. На что надеялись, ожесточившиеся изгои, на скорое ли порабощение отвернувшихся от них когда-то соседей, или на появление долгожданного бога, способного позаботиться об их королевстве, никто в точности не знал.
Почти три сотни лет закрытое, успешно управляемое Великим триумвиратом королевство, не давало спокойной жизни всем тем, кому не посчастливилось оказаться в зоне его разрушительного восхождения. Единственными, кому еще хватало сил давать достойный отпор, оставались крепкие духом, воинственные шуттанцы и стойкие, разносторонне одаренные магией дэйлинальцы.
Но ни что не может длиться вечно и оставаться неизменным. Наступил закат и для жестокого, напоенного чужой кровью и слезами, королевства Вейнтеверо.
Первым их народ покинул Жнец — погиб в бою с молодыми правителями Шутты — свирепыми королями-близнецами. Пал, как и предрекало, полученное накануне битвы предсказание, сумев утянуть за грань лишь одного из братьев-королей, старшего.
Вслед за Жнецом исчез Творец, предварительно собственноручно нанеся на главную столичную колонну, послание для некоего Беглеца. Его последним, личным распоряжением стал неожиданный приказ оградить колонну высокой каменной стеной и не подпускать к ее подножию никого, кроме его самого или того, кому удастся доказать, что он и есть тот самый Беглец, для которого предназначались, высеченные на колонне, незнакомые вейнтам символы. Нарушившего неслыханный приказ и всех причастных к ослушанию ожидала неминуемая казнь, сколько бы лет с оглашения не прошло — так говорилось в непререкаемом указе Творца. Постепенно вейнты смирились с его уходом и даже стали видеть в последней воле второго короля скрытое обещание однажды вернуться и занять прежнее место мудрого, справедливого правителя.
Но на этом беды вейнтов и не думали заканчиваться. На исходе трехсотлетия королевство внезапно лишилось своей последней опоры — Ловца живых чудес, а с ним и контроля над водами Злого моря. Никого другого непокорная стихия так и не пожелала признать новым господином, потопив немало вейнтских разбойничьих кораблей и утянув на дно всех, плывших на них ловцов — верных последователей третьего Великого короля.
Шли годы, потомки воинов Жнеца продолжали время от времени пленять и уводить в Вейнтеверо мирных жителей соседних королевств. На землях Шутты, одна за другой воздвигались все новые пограничные заставы. Закаленные в боях с неприятелем воины делали все возможное, лишь бы оградить их общий дом от вторжений, но не так-то просто давались им эти переменчивые победы. Даже без своих могущественных правителей, закрытое королевство так и осталось закрытым, лишив тем самым вражеские войска возможности нанести ответный удар.
Окружающие территорию вейнтов природные барьеры — сумрачные песчаные леса, черные проливы и конечно же непредсказуемые воды Злого моря, расправлялись с переходящими границу проклятых земель воинами, ничуть не хуже метких стрелков, скрывающихся за ядовитыми деревьями гиблых лесов и никогда не жалеющих для врагов длинных, отделанных рыбьей чешуей вместо перьев, стрел.
Со временем, сильнейшей головной болью приграничья, стали малочисленные темные отряды жнецов. Выходя на свой скверный промысел лишь безлунными ночами, они с ловкостью огибали конные разъезды и собирали человеческую жатву, уводя за собой молодых, полных сил шуттанцев и шуттанок. На ряду с хитростью и бесшумностью, имелся в их распоряжении и другой неприятный козырь — особые колдовские путы, пропитанные соком блеклых ядовитых трав.
Отважные сыны Шутты не боялись смерти, воспринимая ее, как нечто естественное и неизбежное, но не могли избавиться от ужаса при мысли о бесславном пленении с помощью лишающих воли пут. Разбить кандалы, разорвать любую другую веревку, какой бы прочной та не оказалась, даже проломить толстую каменную стену темницы — все это относилось к тяжелым, но все же выполнимым задачам и только против пестрых витых шнуров вейнтов они были абсолютно бессильны… Очутившийся в их колдовской власти уже не мог надеяться на самостоятельный побег, лишь на то, что его чудом отобьет удачливый отряд, сумевший нагнать похитителей до того, как те пересекут границу проклятых земель.
Мало кто осмеливался потешаться над безотчетным страхом могучих воинов, содрогающихся при одном упоминании о гибких вейнтских оковах. Напротив, делалось все возможное, только бы побороть или хотя бы притупить эту старинную, одуряющую боязнь. И, как ни странно, успешнее всего с этой непростой задачей справлялись бродячие циркачи, весело колесящие на своих скрипучих, разноцветных повозках по всему миру и знающие о жизни куда больше иных, засевших в своих королевствах мудрецов. Из года в год странствующие артисты возвращались в богатое королевство и получали щедрую плату за свое нехитрое выступление, даже в самых маленьких городках Шутты.
Особой же популярностью пользовался фокус с самостоятельным освобождением пленника, в приграничных городах-крепостях. Именно там острее всего ощущалась неподдельная радость при виде ловко выскальзывавшего из страшных пут акробата. До смерти уставшие от непрекращающихся похищений простые жители и бьющиеся за их покой воины, облегченно хлопали всякий раз, как становились свидетелями очередного наглядного посрамления непобедимых, как всем им мнилось, вейнстких чар.
Вот только далеко не каждый заезжий чужак понимал, что в этом заурядном представлении такого захватывающего и интересного. Большинство из непосвященных гостей Шутты не могло взять в толк из-за чего бывалые воины, не глядя выгребают из кошелей монеты и щедро одаривают, призывающих поддержать смельчака, циркачек, гремящих на всю площадь быстро наполняющимися яркими бубнами.
Однажды, не оценил происходящего и юный, облаченный в черные одежды, чужестранный гость. Это был его первый визит не только в суровое приграничье, но и в саму Шутту, а потому он не мог знать всех тонкостей местной, непростой жизни и не понимал, происходящего на его глазах, грабежа. Крайне изумленный странной реакцией на более чем посредственное выступление акробата, юноша не преминул продемонстрировать свои скудные познания шуттанского, прилагавшийся к ним чудовищный акцент, а также поразительную, сметавшую любой языковой барьер, заносчивость.
Оказавшейся стоящей в непосредственной близости от шумно возмущавшегося смутьяна Тере, моментально захотелось зажать уши, а лучше сразу пристукнуть крикуна чем-нибудь тяжелым, чтобы тот не портил просмотр долгожданного выступления ни ей, ни окружавшей ее толпе одобрительно улюлюкающих людей.
Слово за слово завязалась ожесточенная, бранная перепалка. Совсем еще юная, переодетая мальчишкой зеркальщица требовала, чтобы чужак немедленно заткнулся и прекратил выказывать неуважение к тому, чего не в силах уместить в своей пустой, как цирковой бубен, голове. В противном случае, она обещала с превеликим удовольствием подбить ему глаз или сломать нос. Разумеется, надменный, хорошо одетый гость королевства и не подумал внимать резонным требованиям какого-то неотесанного, просто одетого оппонента. В отместку за возмутительную угрозу, юноша щедро одарил Теру парой отборных эпитетов на ломанном шуттанском и целым потоком непереводимых, но судя по интонациям, не менее лестных оскорблений на родном, тарабарском языке.
Постепенно, к набирающему обороты скандалу, присоединилось еще несколько участников, одним из которых стал здоровенный берентилец, считавший шуттанских воинов славными ребятами и прекрасно понимающий, что далеко не со всеми трудностями можно справиться, полагаясь лишь на грубую силу и несгибаемую волю. Именно он стал инициатором того самонадеянного пари, едва не стоившего Тере магии, если не жизни.
Простодушный великан наивно рассчитывал одним махом угомонить разоравшегося на всю площадь спорщика, предложив тому проверить на себе, каково это — выпутываться из коварных вейнтских веревок. Но не тут-то было, хитрость не прошла!
Задира будто только этого и добивался, а потому без лишних уговоров согласился повторить смехотворный трюк циркача, выставив всего одно встречное условие. Наглый голосистый малец, посмевший указывать ему что делать и как себя вести, также должен был принять участие в состязании и поставить на кон нечто, соответствующее его, господина Рэйно, закладу. Сказав это, чужеземец отвязал от пояса добротный кожаный кошель и одним картинным движением высыпал на крышку, стоящей неподалеку бочки, целую гору полновесных золотых монет.
Ответить тем же, Тера, увы, не могла. Ни Клара, ни Эйнар, предпочитавшие не покидать дом с пустыми карманами, как на зло, не пожелали отправиться в то утро вместе с ней, хотя она и просила составить ей компанию. Как чувствовала! В кои-то веки не оказалось поблизости и Ригби, лишь верный Фог, у которого по понятной причине не удалось бы занять и гнутого медяка.
Весьма довольный собой и тем, как ловко сумел утереть нос нищему поборнику хороших манер, Рэйно уже собрался выступить с заключительной речью о сомнительности подобных забав, как в спор вновь вмешались. На этот раз — высокая, пышнотелая девушка с удивительно длинными волосами цвета спелой вишни. Денег для ответной ставки у незнакомки не нашлось, зато обнаружился неподдельный интерес к поблескивающей на солнце горе монет, а также, скорейшему возвращению с небес на землю, их зарвавшегося, шумного хозяина.
Обманчиво кроткая на вид простушка, на поверку оказалась тем еще кладезем нерастраченного таланта злостной интриганки. Она с радостью устремилась в бой, поняв, что зря поднялась в такую рань и прибыла на площадь, так как интересовавшее ее выступление, сорвалось из-за одного напыщенного малолетнего индюка. Недолго думая, яркая красавица проворно растолкала зевак локтями и во всеуслышание предложила увеличить число участников спора, а за одно и повысить ставки. Три долга жизни — против малозначимой в масштабах вечного, сотни золотых.
Предложенная непомерно огромная сумма, нисколько не смутила азартного богача. Напротив, ему сразу же пришлось по вкусу смелое предложение незнакомки. К своему немалому удивлению, Рэйно не ощутил в нем ни приевшейся жадности, ни скрытого подлого мотива. Признав ценность ответной ставки, он с легкостью пообещал, что лично отсыплет по сотне монет каждому, кто сумеет избавиться от пут раньше, чем он сам, а также согласился признать долг жизни перед победителем спора и, даже, принести почетную клятву Морха.
Разумеется, никто из собравшихся вокруг спорщиков, так и не понял, что за клятву собрался приносить эксцентричный чужак в черном, если проиграет, а в этом, обозленные пренебрежением шуттанцы, даже не сомневались. И все же, само по себе громкое, торжественное заявление встретило бурное одобрение толпы и моментально заставило пожалеть как Теру, так и приунывшего берентильца. По злосчастной прихоти оба они решились переступить порог дома этим солнечным, не предвещавшим никаких неприятностей утром.
С легкостью разбрасываться долгами жизни могли лишь глупцы, не понимающие что это, в сущности, такое. Или же расчетливые махинаторы, опирающиеся на абсолютную уверенность в том, что хлопотать по накладному обязательству все равно не придется. Вероятная недалекость Рэйно, хоть и грела душу, но все же казалась слишком призрачной и ненадежной. Уж больно смело и уверенно тот себя держал, а еще расхаживал с полным кошелем золота в одиночку и до сих пор не поплатился за вызывающую беспечность жизнью… Не меньше подозрений вызывала и лжепростушка Валья, отчаянно подававшая тайные знаки из-за плеча Рэйно, умоляя согласиться на все условия и довериться ей.
Даже находясь далеко за пределами родного королевства, берентилец не мог позволить себе прослыть трусом, а потому со вздохом согласился, бросив печальный, извиняющийся взгляд на Теру. Та, также не желала поджимать хвост и убегать с поля боя под прицелом всеобщих неодобрительных взглядов. К тому же на ее стороне все еще оставалась магия и при желании, она могла разобраться с веревками, выцедив из них всю до капли память, а с ней, возможно и магию. В действенности, неожиданно пришедшего на ум метода, зеркальщица не была уверена, но отступать, даже не попытавшись… Этого ее гордость не позволяла. Пришлось соглашаться, имея в запасе всего один хлипкий, сомнительный запасной план.
Ради чистоты эксперимента, связывать будущих «пленников» предстояло по всем правилам. Причем не руками симпатизировавших тройке защитников циркачей или силами зрителей шуттанцев, а независимым судьей со стороны. По такому случаю послали за живущим неподалеку вейнтом-перебежчиком. Тот еще несколько лет назад прибился к одной из застав и сумел завоевать доверие, а потому, его постепенно приняли за своего, хоть и вейнта.
В то время, пока раззадоренные зрители ожидали появления еще одного действующего лица, к Тере один за другим подошли трое: обнадежившая ее неплохими шансами на успех Валья, оказавшаяся младшей ученицей грифалетского предсказателя; извинившийся за неудачную идею угомонить чужака спором, берентилец Хардо и тот самый циркач, за особую ценность чьего выступления первоначально вступилась Тера.
Все они безоговорочно сходились на том, что, если кто и сумеет избавиться от пут и сделать это достаточно быстро, так это именно она. Будущая предсказательница опиралась на доброе предчувствие. Берентилец усматривал в Тере скрытый потенциал сильного духом воина. Что же до циркача, то тот просто знал, что стоящий перед ним «паренек» не только достаточно ловок и гибок, но еще и одарен магией, а раз так, то не о чем и волноваться.
Каждый из троих на всякий случай поделился с Терой собственными соображениями, как именно лучше выбираться из пут, получил угрюмую, но достаточно вежливую благодарность и отошел в сторону. Со стороны ухмыляющегося Рэйно, зеркальщица дождалась лишь одного единственного торжествующего, высокомерного взгляда. Оценив его по достоинству и сполна ответив тем же, она окончательно утвердилась в неприятном предположении, что Рэйно далеко не так прост и речь в их состязании пойдет не о результате, как таковом, а лишь о скорости выполнения поставленной задачи.
К несчастью для Теры, вышло даже хуже, чем она первоначально представляла. Стоило всем четверым оказаться надежно связанными и подвешенными на одну общую длинную перекладину на равных интервалах друг от друга, как началось самое интересное.
Вопреки ожиданию публики, никто из спорщиков и не подумал поддаваться сонным чарам. Единственный, кому пришлось активно замотать головой и предусмотрительно задергаться из стороны в сторону, прогоняя секундную, навалившуюся дремоту, оказался здоровяк Хардо. Магия вейнтских трав, несомненно, оказывала на него воздействие, но из-за габаритов и личных скрытых особенностей берентильца — чересчур медленно. Что касается остальных, то к ним одурманивающие чары так и не сумели подступиться, даже отдаленно. Тера и Валья с самого детства принимали каждая свое зелье, ничуть не уступающее по силе яду блеклых трав, а потому оказались не способны по достоинству оценить эту часть воздействия. А для самоуверенного Рэйно, такая мелочь, как яд и вовсе не существовала.
Понаблюдав за тем, как спокойно покачивается, будто на качелях Валья, решившая, по-видимому, что с нее довольно и того, что она осталась в сознании.
Послушав, как натужно трещат путы Хардо, старающегося разорвать веревку силой напряженных мышц, Рэйно повернулся к Тере, приглашающе кивнул, отвернулся и молча сосредоточил все свое внимание на узлах.
Через пару минут потянуло тленом. Тера непроизвольно отвлеклась от поступательного высвобождения запястий и с изумлением уставилась на быстро разлагающиеся веревки, уже далеко не так плотно, как прежде, опутывающие скандального юношу. Теперь-то ей стала ясна истинная причина его раздражающего бахвальства. Загробных дел мастер или, как величали своих особых умельцев жители далекого Морхаверена — некромант. Еще бы, Рэйно сразу понял, что такого страшного в каких-то там путах, если мог с легкостью умертвить, заключенную в них магию и заставить обратиться прахом саму веревку. Удивительно еще, как шнур не распался при первом же его воздействии.
Испугавшись, что может не успеть выбраться раньше, чем некромант разрушит последние, удерживающие его на весу петли, Тера, не задумываясь, совершила огромную, опрометчивую ошибку. Сжалась в комок, резко подтянув колени к лицу, изо всех сил вцепилась зубами в веревку и зажмурилась. Со стороны могло показаться, что таким образом она пытается распутать узел, надеясь поскорее высвободить ноги, но на самом-то деле зеркальщица потянула на себя память пут, рассчитывая вытянуть вместе с ней и магию, и сведения о том, как именно развязывают хитрые узлы сами вейнты.
Необходимые сведения оказались в ее власти уже через пару секунд, но на том все хорошее и кончилось. Не подозревая об истинной природе вейнтских чар, Тера с размаху угодила в зыбучие пески одурманивающей магии, по глупости своей предоставив той доступ к собственному сознанию. Пестрый шнур мигом отреагировал на ее атаку ответным ударом и принялся душить чарами, одновременно вытягивая зеркальную магию на себя. Из ушей и носа, угодившей в ловушку зеркальщицы, хлынула кровь. Она увязла в отрывочных сведениях о бывших владельцах веревки, землях Вейнтеверо и даже о тех, кого связывали конкретно этими путами. О сколько же их было и как страшно выглядели те несчастные, на кого всерьез подействовала изуверская магия пестрых живых оков!
Если бы не заподозрившая неладное грифалетка, сообразившая раскачаться и на полном ходу врезаться в истекающую кровью и не подающую признаков жизни Теру, дурацкий спор получил бы все шансы завершиться не сотней золотых, а всего парой серебряных, на оба глаза. Но, к счастью для Теры, удача в тот день явно искала к кому бы переметнуться, желая посильнее насолить заезжему некроманту и наказать его за вялую, напрочь лишенную риска, авантюру. И, похоже, из троих, больше всего ей приглянулась именно зеркальщица, ведь она, в отличие от некоторых, едва не попрощалась с рассудком, погнавшись за быстрой, рискованной победой.
Вконец одряхлевшие путы Рэйно рассыпались всего несколькими секундами позже, чем Тера окончательно пришла в себя и с сознанием дела резко потянула одну из переброшенных через шею петель. Хитрый узел затянулся туже, на пару долгих мгновений пережав Тере горло и заставив всерьез задуматься, а за ту ли петлю она потянула? Но вот раздался тихий шелест — это истаял центральный магический узел, испарился, будто его и не было. За ним один за другим пропали и остальные узлы. Выполнивший свою задачу шнур, послушно свернулся в кольцо и незамедлительно полетел на бревенчатый помост вслед за оставшейся без опоры победительницей.
Не будь Тера такой гибкой и ловкой и не связывай их настоящий вейнт, фокус с тайной петлей не прошел бы. Но все случилось именно так, как случилось. Тера сумела высвободить руки раньше Рэйно и блестяще воспользовалась, почерпнутой из памяти злобной вещи, информацией, что и позволило ей насладиться солоноватым вкусом, доставшейся кровавым боем победы.
В тот момент, ощутив под пальцами шершавые, согретые солнечным теплом доски помоста, Тера всерьез решила, будто ее главный приз — это, с ловкостью уведенное из-под носа загробных дел мастера — золото, но она ошибалась. Самым ценным, что оказалось на кону в то далекое, безоблачное утро, были не деньги, клятвы или чьи-то поруганные убеждения, а ее единственный шанс на спасение собственной жизни. Но узнала она об этом лишь спустя десять лет, когда открыла глаза и поняла, что кому-то вновь удалось оторвать ее от земли и подвесить на колдовских вейнтских путах, как беспомощный, лишенный магии кусок мяса.