– - Спор -- дело кляузное. Его приостановить можно; съездишь к начальству, и дело к развязке.
– - Хорошо бы так.
– - Да, верно, так. Неужели правда такое дело сделать можно, чтобы на виду у всех чужое добро отбить?.. А тогда и всю землю сбивай; округлишь-то ее всю -- вот как важно будет! Правда, Иван Егоров? -- обратился Быков к выглянувшему в окно старику Мельникову.
– - Мне все равно, -- равнодушно сказал старик, -- не мне теперь хозяйствовать. Как хотят молодые: хотят -- в миру живут, хотят -- выделяются.
С выгона, где паслись в ночном лошади, возвращались мужики, ходившие пускать лошадей. Между ними были Протасов и Машистый. Увидавши сидевших на завалинке Быкова с Мельниковым, они подошли к ним. Протасов сел на завалинку и стал крутить цигарку, а Машистый остался на ногах.
– - Вот на выдел Константина Иваныча зову, -- сказал Быков.
– - Хорошее дело, -- одобрил Машистый, -- и меня в компанию примите.
– - А ты пойдешь?
– - Чего ж не пойтить, по крайности на работу по своей воле ходить будешь.
– - Работать-то будешь по своей воле, да один, а одному и у каши не споро, -- вдруг возразил Машистому Протасов.
– - Не один, -- сказал Быков. -- Я вот зову Константин Иваныча, а там еще кто-нибудь выищется.
– - То набирать нужно, а то уж мы собраны.
– - Собраны, да земля неудобна, в разбросе да межниках.
– - Есть и без межников.
– - Так та в кочках да кустах, год от году становится хуже.
– - Насчет мостов и дорог хорошо.
– - Мосты и дороги и впредь будем держать, как держали, -- сказал Машистый. -- Одно затрудненье с пастбищем.
– - И с пастбищем справимся, -- выговорил Быков, -- можно вместе не пасть, а вывел за двор да привязал. Я вон весной продал корову. И была-то она ободранная, а попала к лесному сторожу, он ее на веревке стал держать, -- гляди-ко, сколько молока стала давать!
– - У вас земли много, вам можно. А вот как у меня всего две души, -- опять сказал Протасов.
– - Если с малой землей отходить нехорошо, то в миру с ней еще хуже. В миру она наполовину в бороздах да в кочках.
– - Что говорить! -- уверенно сказал Быков. -- Шесть десятин в разбросе и не видать, а в одном-то месте будет -- вон какая лопатина!..
– - Шесть десятин -- шесть полей. Тут тебе и рожь, и овес, и лен, и клевер -- всего вдоволь, и работать легко и сработаешь много.
Сумерки сгущались. Тишина охватывала всю деревню, и под влиянием этой тишины голоса становились тише, задор пропадал. Вдруг Протасов оборвал Машистого и, обратившись к Мельникову, спросил:
– - Константин Иваныч, а что, левые в Государственной думе хорошие люди?
– - Больше хорошие, -- не запинаясь, ответил Мельников.
– - Об нашем брате они понимают кое-что?
– - Другой раз больше, чем сам наш брат.
– - Отчего ж, когда вводился новый закон, они против него шли?
– - Позволь, я тебе на это скажу, -- вызвался вдруг Машистый.
– - Ну, скажи, -- не совсем охотно согласился Протасов.
– - Оттого они против закона шли, что больно хорошо о нашем брате понимали. Они думали, что мы -- большая сила, а у нас была сила, когда нас мать на руках носила, а теперь эта сила-то незнамо куда ушла. Они думают, что мы в обществе-то живем все для одного, а один для всех, -- а не видят, что мы в своей семье друг другу волки, а не что в деревне. Нешто у нас есть понятие о своем брате? Есть у нас друг к другу сочувствие? Ничего у нас этого нет, все друг другу враги. Если мы живем скопом, так это нас в крепостное право господа сбили, а сбили они нас потому, что в кучке легче на барщину собирать!..
– - А когда барщина кончилась чего же мы не расходились?
– - Становые не пускали, так же горячо и убедительно выкрикнул Машистый. -- Им нужно с нас было выкупные подушные собирать, а с деревни-то легче. По хуторам-то езди, а тут приехал к старосте, сбил сходку, -- давай, такие-проэтакие, а то всех под арест…
Быков засмеялся.
– - Что ж, не правда? -- спросил Машистый. -- Неужели нам самим лучше было в тесноте? Пожар у соседа -- гори и ты. В деревне не работают -- гуляй и ты. Мир запьянствовал -- пьянствуй и ты, а то все равно долю пропьют. А как на хорошее стань подбивать -- тебя по рукам, по ногам свяжут.
Протасов молчал, сидя согнувшись. Мельников взглянул на него, но Протасов не пошевелился. Он сидел так с минуту, потом вздохнул, медленно встал, потоптался и как бы про себя проговорил:
– - Да, это вещь мозговитая!.. Надо все хорошенько обмозговать, а то как бы впросак не попасть.
– - Не думамши, брат, ничего хорошего не сделаешь, а все семь раз примерь, а один отрежь, -- деловито сказал Быков.
– - Кому другому можно и не думамши, а маломочный почешет в голове.
– - Чего ему чесать-то?
– - Как бы не прогадать. Маломочный да непонятливый в миру, на другого глядя, что-нибудь в голову возьмет, а как выделится-то?..
– - А как выделится-то, скорее увидит, что другие по-человечески живут, да и сам на их дорожку потянется.
– - Известно! -- поддержал Машистого Быков. -- Идешь артелью по грязи, все как попало шлендают, а найди один посуше тропу -- так за ним и потянутся один за одним.
– - Ты сам давеча говорил, -- обратился к Протасову Машистый, -- что нет у нас хороших примеров и не от кого нам поучиться, а тогда скорей эти примеры-то появятся.
– - Может быть, ваша и правда, -- задумчиво проговорил Протасов.
– - Да уж верно, что наша правда, ты этому поверь, -- твердо проговорил Машистый и, обратившись к Мельникову, спросил, как он думает с своим делом быть.
– - Надо начинать разузнавать. Вот завтра поеду.
– - Поедешь об этом и насчет выдела узнай. Как и что делать, с чего способнее начинать, -- попросил Быков.
– - Хорошо, узнаю, -- обещал Мельников.