— Мои люди не нашли его, сестренка, — промурлыкало жуткое существо в противогазе, с грустью положив голову на плечо своей господи. — Боюсь, мальчик мертв.
— Нет… — Бортеас прикусила губу. — Нет, не мертв. Продолжайте поиски. Собирайте слухи, даже самые незначительные, он всегда оставляет за собой кучу следов.
Архитектор не могла нормально уснуть вот уже несколько недель. С того самого момента, как она провернула наглую, опасную операцию на чужой территории, ей так и не поступило требование явиться в Мекины, в столицу Плиоса, где проходили заседания Архитектурного Совета. Но она была уверена на все сто, что это должно было рано или поздно произойти, и тот единственный, который способен дать против нее показания и буквально стать вещественным доказательством сейчас находился неизвестно где в неизвестно каком положении. Возможно, его прямо сейчас вели под белы ручки в совет, чтобы представить остальным Архитекторам длинный список тех законов, что успела нарушить ради своего дела Бортеас, а возможно, впрочем, он действительно мертв.
Но в последнее женщина, почему-то, верила с трудом. Слишком уж особенным был этот юнец, слишком легко, будто герой какой-то сказки, он выбирался из передряг, в одиночку путешествовал по полному опасностей Плиосу и даже умудрялся заводить себе друзей в дороге. Судя по досье, такой человек как он, взращенный в почти тепличных условиях своего племени и не сталкивавшийся доселе с внешним миром без присмотра своего отчима, вообще не должен был выжить в тоннелях, в диких и заброшенных цехах, в затопленных углекислотой уровнях, в конце концов! Он был мягок и по-детски наивен, судя по отчетам, и, если информация верна, даже не понимал концепции денег. Удивительно оторванный от реальности ребенок просто спокойно, словно на прогулке, самыми опасными путями проходит половину планеты и… И что? Этот вопрос не давал покоя Архитектору, и ответ "мертв" ее не устраивал.
— Не переживай, сестренка, — мурлыкала та, что скрывала лицо под противогазом. — Если он еще жив, мои люди обо всем позаботятся. Давай лучше ты позаботишься обо м…
— Нет, ну не могу я! Сука! — Бортеас, словно и не замечая поведения аэромантки, оттолкнула ее и принялась нервно вышагивать взад-вперед по комнате. — Не могу я на месте сидеть! Мне надо в поле, работать, а не торчать в кабинете…
Она так и порывалась сбежать отсюда, из глубоко зарытой под бетоном базы, которую она сама же и построила. Ей хотелось действовать, хотелось своими силами разыскать мальчика… Хотя, правильнее будет сказать, разыскать юношу, молодого мужчину. Если он жив, то не так давно ему стукнуло шестнадцать, на Плиосе в это время уже принято заводить семью.
— Идиотия какая-то… — процедила Бортеас едва слышно. — Кира, отменяй все встречи. Я отправляюсь в Мекины.
— Но сестренка! — воскликнула в ответ аэромантка. — Это сейчас последнее место, где тебе стоит находиться.
— Я сама решу где и когда мне быть, — нахмурилась Архитектор так сурово, что одним лишь взглядом заставила Киру отступить на пару шагов. — Будь на связи. Возможно, мне понадобится помощь твоих агентов.
— П-поняла… — тихо, с явно слышащейся в голосе смесью любви и восхищения ответила растаявшая от этого взгляда Кира.
Бортеас сбежала вниз, в гараж, запрыгнула на свой верный мотоцикл, у которого только-только поменяли подвеску, и завела его, сверкая в темноте тоннеля яркой, мощной фарой. Двигатель зарычал, заклокотал, и женщина сорвалась с места, быстро исчезая в тоннеле — лишь мелькал в последние секунды развевающийся на ветру бурнус. Она должна была найти мальчика, должна была закончить этот затянувшийся фарс, чего бы ей это ни стоило. Сказке пора подойти к концу.
Она не знала, впрочем, что для юноши сказка уже давно закончилась. Нет, он не путешествовал по забытым богом тоннелям, не сражался с опасными тварями спасая принцесс, не заводил новых друзей. Сейчас он, изуродованный зверем в человеческом обличии уродец-горбун, на дрожащих конечностях пытался хотя бы встать на четвереньки. Спина его, все еще согнутая колесом, казалось, вот-вот треснет, во всяком случае так это чувствовал сам Техей, а руки и ноги ослабли настолько, что юноша едва мог удерживать свой собственный вес.
— Н-да, боец… — медленно, многозначительно цокнул языком человек, которого поставили следить за ним. — Давай пытайся. Если хочешь жрать, придется научиться веселить людей.
К счастью, Техея не отправили на арену — а ареной это место и оказалось. Всякий раз, как юноша слышал под своей глухой железной маской, как разрывают на части очередного гладиатора-неудачника на арене залитого кровью амфитеатра, что был этажом выше. А сразу после — крики, визги, полные восторга… Народу нравились подобные представления, и альбинос глубоко внутри благодарил судьбу за то, что не стал участником подобного шоу. Гладиаторы здесь не получают свободу в боях — особо удачливые могут продержаться до тех пор, пока интерес аудитории к нему не начнет падать, и тогда организаторы запускали "финальное" шоу — каким-либо образом подстраивали бой так, чтобы боец трагически погиб на потеху публике. Судя по тому, что слышал по ночам Техей, после таких представлений выручка взлетает до небес, люди стоят в очередях чтобы урвать билеты на бои.
Техея же ждала участь куда более паскудная и унизительная, но, по крайней мере, не столь опасная. Распорядитель игр, человек с заточенными зубами по имени Сеферит-Гелиад (или же просто Сеф, как его называли подчиненные), придумал выпускать Техея на арену между боями, чтобы развлекать толпу, когда внизу шла подготовка к очередному бою. Для этого парню сшили уродливый розово-зеленый костюм, а железный шлем, который даже и не пытались снять, разрисовали узорами и дурашливым лицом на передней части. Для публики Техей представал в образе этакого уродца, родившегося на свет только для того, чтобы веселить публику — хозяин Сеф, показывая гостям все еще вялого, полуживого Техея, раз за разом не забывал сказать о том, как он, на самом деле, щедр и великодушен, раз помогает такому недоразумению выжить в этом суровом мире. Гости, как правило, соглашались, а кто-то даже предложил усыпить Техея из жалости к "несчастному созданию", но Сеф воспротивился.
— Давай, бегай! — кричал на него наставник, подгоняя парня в идиотском костюме длинной, хлесткой пластиковой палочкой. — Вперед-вперед! Чтоб не падал как в прошлый раз!
Это был человек, которого судьба не пощадила так же, как и Техея. Он был невысокого роста, худощав, и с ног до головы покрыт шрамами — когда-то, по его же рассказам, он был ветераном арены. Впрочем, отрубленная в бою правая нога, замененная примитивным шарнирным протезом, вывела его из игры на пике славы, что, наверное, спасло ему жизнь, так как ему было разрешено остаться и тренировать новых бойцов.
— Давай-давай, быстрее! — он бил гибким пластиковым прутиком Техея по спине, и тот невольно ускорялся, бегая по грязному полу на четвереньках.
Такие тренировки, впрочем, помогали. День за днем сила рук и ног возвращалась к юноше, он чувствовал, как начинает сам, без помощи вставать на ноги, хоть и продолжая сгибаться пополам, как унимается дрожь в руках. Главной его проблемой оставалась спина — позвонки из-за долгого пребывания в согнутом, напряженном положении деформировались, позвоночник был ужасно искривлен и Техей едва не выл от боли, когда пытался хоть немного выпрямиться, поднять голову выше собственных сапог с колокольчиками.
Но он терпел. Терпел изо дня в день, каждый день повторяя перед сном в голове один и тот же рисунок. Тот, что он видел множество раз, каждый день своего длинного, странного пути, пока не попался Архитекторам.
— Тут было влево… Нет-нет, подожди… — голоса пытались подсказывать ему, но порой и сами ошибались.
— Да нет же, еще левее! Во-о-от, сюда, правильно.
Переплетения линий, коммуникации, служебные тоннели, лестницы и переходы… Он вспоминал все это. Длинный, извилистый путь вниз, в Эдемские сады поработителей. Ему уже не нужен был атлас, чтобы найти его — одну-единственную дорогу вниз, начинающуюся ровно там, где Техей начал свое путешествие, он запомнил. И забывать хоть одну деталь он себе не позволял.
Днем же все повторялось. Тренировки, жидковатая каша через трубочку на завтрак — в его маске была лишь одна щель, для глаз, — затем унижения, оскорбления… В какой-то момент Техей, слушая то, что происходит снаружи, там, над головой, и сам стал искренне болеть за гладиаторов, мускулистых, покрытых маслом бойцов, желая, чтобы они продержались подольше. Но каждый раз все было одинаково — рев очередной химеры, звуки боя, возбужденный шелест, затем гул, затем крик толпы и… Тут уже как повезет. Порой Техея подгоняли вперед тогда, когда мимо него выносили мертвое, поджарое тело, изуродованное когтями и зубами, а порой все было наоборот — уродливый труп химеры, создания ненормального биолога с больной фантазией, лежал на арене, безжизненный и быстро холодеющий. Но все-равно Техея гнали вперед хлесткими ударами прутиков и плетей, прикрикивали на него, и вот на арену выбегал полюбившийся завсегдатаям уродец со звенящими ботиночками и глупой, улыбающейся рожицей на железной маске смертника. А дальше уже все зависело от него самого — с трибун летели камни, бумажные и пластиковые обертки, иногда даже стеклянные бутылки, и тут уже надо было скакать, прыгать по круглой, окровавленной арене, уворачиваясь и надеясь, что никто не додумается кинуть в тебя чем-то похуже. Один раз кто-то даже пронес живую крысу, и это, к сожалению, подало хозяину Сефу идею.
— Крепко держишь? — наставник сжал кулак Техея в своей огромной руке, вложив перед этим в руку юноши длинный кухонный нож.
— Да… — хрипло прошептал в ответ горбун, что редко вообще раскрывал рот кроме как для еды.
— Да ты не дрефь, — усмехнулся наставник. — Нормально все. Сегодня ты — звезда. Покажи им кто тут настоящий гладиатор.
Мужчина громко, неприятно засмеялся, подталкивая Техея за открывшуюся решетку. Там, на голой, пустой арене, возбужденные зрители на трибунах были, казалось, в еще большем восторге от появления уродца чем обычно. Они кричали, вопили что есть мочи, кто-то даже развернул небольшой транспарант со сценическим псевдонимом Техея — "Арма", то есть "Колесница".
Крепко сжимая нож в руке, Техей, двигаясь боком из-за не разгибающейся спины, вышел на арену. Зрители замолчали в предвкушении. Ведущий объявил следующее:
— Внимание, внимание! Для славных жителей Мекин сегодня сражается заслуженный ветеран арены, чемпион, атлет и гордость нашего прекрасного города — Арма!
Трибуны взорвались хохотом. Техею было плевать, он в очередной раз повторял в голове маршрут, представляя, будто бы держит в руках атлас, будто его экран мягко светится зеленоватым — здесь это, правда, не было бы видно, слишком светло.
— Поприветствуйте, давайте же! — не унимался ведущий, чей голос гремел сквозь шипящий динамик. — Для вас любимец публики Арма сразится со страшным зверем, злейшим врагом человечества, ужасающим предвестником чумы и голода… Встречайте!
Вторые ворота напротив поднялись. На арену вышел человек и брезгливо кинул на красный от крови бетон лысую, слепую крысу с огромными ушами, что помогали им ориентироваться в темноте. Зрители вновь захохотали, кто-то едва не падал с трибун, глядя на то, как уродец и мутировавшая за многие века жалкая крыса стоят друг напротив друга, будто бы готовясь к бою. Техей покрепче сжал нож в руке.
— Не хочу я тебя убивать… — прошептал он, но никто его, конечно же, не услышал. — Но надо, надо…
Юноша вдруг ловко подкинул нож перед собой, ловя его за рукоять наученной этому приему рукой, перехватывая поудобнее, лезвием вниз. Это же не меч, в конце-концов, ножом драться удобнее так, а не иначе.
Трибуны затихли. Зрители были явно удивлены удалью уродца — никто явно не ожидал от него таких изящных трюков. Ничего в этом такого, впрочем, не было — обычная подготовка в стане благородных петрамантов. Когда кочуешь с места на место и ото всюду тебя гонят, надо уметь защищать себя всем, что попадется под руку.
Крыса, навострив огромные, почти прозрачные перепончатые уши, встала на две лапы, оскалилась. Она кинулась к Техею, бросилась на него, но юноша, с трудом перебирая ногами, отскочил в сторону. Зрители восторженно ахнули.
Пользуясь тем, что зверек, неудачно приземлившись, замедлился, горбун кинулся на нее, взмахивая хлипким, штампованным лезвием, но в последний миг крыса на всех четырех лапах отпрыгнула назад, дальше, чем дотягивалась рука юноши. Пусть это существо и было слепо после многих веков неправильной, искаженной эволюции в темных тоннелях, оно, тем не менее, умело за себя постоять. Чего стоили только острые, длинные зубки, которыми такая тварь вполне могла перекусить одну из артерий.
Урод и крыса кинулись друг на друга, крыса прыгнула вперед, пытаясь вцепиться зубами в руку парня, но тот оказался быстрее. Он изгибал руки перед своим лицом, словно гипнотизируя зверька, и когда тот набросился на него, руки Техея оказались совсем не там, куда прыгнула тварь. Под громкий, истошный писк зверька, мутное лезвие ножа пронзило лысую, уродливую тушку, и крыса пала очередной жертвой Мекинской арены.
Трибуны разрывало от восхищенных оваций публики. Никто явно не ожидал такой ожесточенной битвы — уродец должен был побегать от крысы вокруг арены, пока какой-нибудь гладиатор, которого в это время снаряжают и готовят к настоящей битве, не спасет его от "чудовища". Вместо этого, вызвав восторг городских жителей, Техей хладнокровно, умело расправился с ней, не выказав ни капли страха.
Горбуна быстро увели прочь с арены, в то время как на окровавленный пол полетели цветы. Наставник, хромая так, что они с Техеем были практически одинаково медленными, повел его прочь по длинным, тускло освещенным коридорам к своему хозяину, который также не понял, почему уродец вдруг стал таким смелым и сильным. Когда же двойные двери раскрылись, Техея толкнули вперед, отчего он упал, сгорбленный, на расстеленный перед столом в кабинете распорядителя ковер.
— Надеюсь, ты не испачкаешь ковер, — прогудел тяжелым, низким басом Сеф. — И расскажешь мне, что это сейчас такое было.
Техей попытался поднять голову, но, едва не потеряв сознание от ужасной боли, стрельнувшей по всему позвоночнику, бросил это дело. Говорить он ничего не собирался — и так уже слишком много слов было сказано за его короткую жизнь. Сейчас — время тишины, прямо как учили аэроманты.
— Молчишь… — Сеф поднялся со светлого кожаного кресла, обошел стол и положил большую черную ладонь на железную маску. — А ведь я знаю что ты таким не родился. В такие штуки кого попало не заковывают. Лучше начинай говорить, пока я не разозлился.
Но юноша все молчал. Лишь медленно, плавно покачивался из стороны в сторону от усталости в гудящих, забитых мышцах ног.
— Ясно… — Сеф вздохнул и сел обратно на свое большое, мягкое кресло. — Значит, так. Хорошо. Значит, покажем публике как ты справишься с химерой, да?
Техей не проронил ни слова, ни звука. Распорядитель был слишком уверен в своей власти, и голоса в голове юноши хором твердили:
— Какой же он плоский, скучный…
— Простак! Привык все контролировать, хоть ты тресни.
— И недалекий. Недалекий-черноокий. Кий!
Сеф молча, с отвращением глядел на сгорбленную, тощую фигуру в идиотском костюме. Затем, когда ему это надоело, взмахнул рукой и приказал:
— Уведите его. Чтобы я его больше не видел.
Наставник тут же хлестнул Техея по спине прутиком, и горбун с калекой ушли прочь, оставив острозубого одного в его кабинете.
— Ну ты и выдал… — рассуждал по пути в клетку наставник. — Я как увидел как ты ножом махаешься — чуть не подавился. Тебя где так научили? Циркач все-таки?
Техей молчал, стиснув зубы следовал за наставником на четвереньках, покорно зашел в специально сделанную под него клетку, которую наставник тут же запер на ключ.
— Ну и молчи… Тьфу, со мной мог бы и поговорить…
Вздохнув, одноногий медленно, кряхтя, ушел прочь, оставляя Техея одного наедине с его мыслями и шкафами, ломящимися от гладиаторского снаряжения — юношу держали на складе, откуда для боев брали необходимое бойцы, при условии что использование снаряжения им оплатил патрон или благодарная за зрелище публика.
Наконец, когда юноша остался один, он выплюнул изо рта обломок стебля искусственного цветка, брошенного на арену. Его юноша заприметил еще вчера, после боя Керемея из цеха Галлипалллипиос — очень уж любила публика этого бойца. В пылу битвы, гладиатор взмахом меча отсек ножку цветка с тонкой проволокой внутри, а ночью уборщики не заметили ее, лежащую у самого края арены. Если бы не бой с крысой, если бы не отвлекающие пируэты и обманные маневры (потому как Техей, на деле, мог закончить бой всего одним ударом), альбиносу не удалось бы незаметно закинуть проволоку в свой шлем, схватить ее губами и спрятать во рту. Но теперь, когда он был один, он извернулся, упершись в решетчатую стену клетки, и, выплюнув проволоку, вытащил ее из разреза для глаз. Это был, возможно, единственный его шанс сбежать, и единственной причиной, почему это вообще было возможно, был тот факт, что его, горбуна, никто не воспринимал всерьез. Замок, что висел на дверце его клетки, был старым, примитивным — такие его друг Кремнос, плебей петрамантов, вскрывал так, как семечки щелкал, ведь на подобный замок запиралось следящее устройство, которое вешают на ногу. Вот и Техею пришлось научиться отпирать простые замки, дабы в случае чего помочь другу — несколько раз того заковывали в тяжелые колодки и выбраться сам он не мог.
Юноша лег на спину, чувствуя под спиной холодный металлический пол и, вытянув руки вверх, нащупал в полумраке небольшой кладовки замок. Он согнул проволоку так, как это требовалось, стал наощупь просовывать ее в замочную скважину, весь истекая потом от волнения. Второго шанса у него наверняка не будет, и Техей это понимал.
И, наконец, щелчок — замок со звоном упал на пол и Техей замер, прислушиваясь к звукам снаружи — не потревожил ли кого? Убедившись, что все тихо, горбун выскользнул из клетки, стянув с ног звенящие ботинки, и тихо, крадучись, поплелся к выходу. План в голове созрел уже давно, осталось только его исполнить.
Снаружи, в коридоре, уродец жался к холодным, покрашенным на половину высоты потолка в зеленый стенам, прислушивался к каждому шороху в опустевших, гулких помещениях. Он медленно, стараясь ступать сперва на пятки, крался по коридору, понимая, что если кто-то услышит его, то ему будет попросту некуда спрятаться. К счастью, когда впереди послышались шаги, Техей увидел впереди тележку уборщика, заставленную кучей флаконов с едкой химией, которая, впрочем, не помогала вывести въевшуюся в бетон кровь. Техей спрятался за ней, зажмурившись и стараясь даже не дышать, надеясь что в полумраке пустого коридора его не заметят. В его сторону шли двое, что-то громко обсуждая — они говорили о политике, о религии, о каких-то там "аэритах"… Все это не волновало юношу, и он, как только двое свернули за угол, в столовую, куда горбуна не пускали, вышел из-за укрытия и поплелся дальше.
Сердце в его груди колотилось как ненормальное, он понимал, что в любой момент сзади может раздаться чей-то голос, кто-то может заметить его отсутствие. Нужно было торопиться. Успеть до того, как часы пробьют полночь, как начнется новый 26-часовой цикл Плиоса и весь план превратится в тыкву.
Техей побежал. Боком, как уродливая тварь из детских сказок, но побежал. Плевать ему было на то, как он выглядит, на гордость и честь племени — все это неважно. Главное — вырваться из этого ада прежде, чем он поглотит его. Главное — выжить.
— Эй! — раздался где-то вдалеке, за углом, чей-то голос. — Уродец на выгуле? Чего-то его нет в клетке.
— Не знаю… — ответил другой. — Может, наставник его опять по кругу гоняет.
Двое загоготали. Техей вспомнил, поморщившись, как гладиаторы приходили иногда в кладовую по ночам чтобы поиздеваться над ним, потыкать в него остриями мечей, не давая даже нормально поспать. Наверняка сейчас они хотели того же. Хрен там — Техей был уже почти у цели.
— Горбун пропал! — закричал немного погодя наставник. — Арма пропал, уродец! Ищите его! Поднимите всех! Он стоил хозяину больших денег!
Позади, за искривленной спиной, послышался шум. Люди вскакивали с коек, выбегали в коридоры, искали… Но было уже слишком поздно. Тяжело дыша от страха, что Техей почувствовал впервые за много дней, он проскользнул в щель приоткрытой двери морга и запрыгнул в кучу ледяных, мертвых тех людей, нагруженных в самосвал. Он стал зарываться в эту кучу человеческих ошметков, дабы его не нашли, едва не наблевал на трупы от отвращения, но сдержался. А затем — затих. Даже почти не дышал — все-равно воздух вонял начавшими разлагаться трупами, кровью и сладковатым запахом смерти. Лишь мухи и голоса людей, ищущих его в длинных коридорах под амфитеатром разрывали тишину ночи. И, наконец, самосвал, затарахтев старым, требующем обслуживания двигателем, поехал прочь, углубляясь в широкий, пропахший бензиновой гарью тоннель.
Наконец-таки, Техей мог хоть немного расслабиться. Здесь его уже точно никто не найдет. Горбун вылез из-под омерзительной груды тел, весь покрытый трупной слизью и кровью, и прилег сверху, на самом краю кузова, глядя на все удаляющиеся адские подвалы арены. Юноша тяжело вздохнул и принялся повторять маршрут — налево, вниз, третий переход, на перекрестке четвертый слева, в служебную дверь… Снова и снова…
Но долго отдыхать у Техея не получилось. Когда самосвал, полный мертвых тел, выехал на эстакаду, под которой сияли огни человеческого города, позади него зарычали моторы грубых, пышащих черными газами машин. Пленители юноши все-таки догадались, что он сбежал на труповозе, и отправились за ним в погоню, да еще и на нескольких машинах. Техей выглянул наружу, вниз, где проносились с огромной скоростью полустертые желтые полоски дорожной разметки, потрескавшийся асфальт.
Но думать ему не пришлось — на очередной яме самосвал тряхнуло, заднюю ось подбросило в воздух и юноша, что в это время разглядывал дорогу, высунув голову наружу, кубарем покатился по ней, вывалившись из зловонного кузова. Он зашипел от боли, рваный асфальт рвал и царапал его одежду, оставлял глубокие ссадины на коже. Тому, что верх клоунского костюма порвался и слетел прочь Техей, впрочем, был рад.
Гул, рокот машин все приближался. Шипя от боли, горбун поднялся на ноги, прихрамывая, и побежал к краю эстакады. Позади засияли фары автомобилей, несущихся за ним.
— Стой! — через громкоговоритель приказал ему Сеф. — Поговорим, Арма!
— Я — Техей, зубастый ублюдок… — прошипел в ответ мальчик скорее сам себе, чем распорядителю арены и, перемахнув через край, камнем устремился вниз.
Он покатился, ударяясь раз за разом, по изогнутой опоре эстакады. Сознание юноша потерял, наверное, на третьем или четвертом ударе, но все продолжал падать. Он слетел с края опоры, и теперь уже был в свободном полете, пока, наконец, не упал грудой истерзанной плоти на крышу хлипкой лачуги какого-то бродяги под эстакадой.
На берегу канала, в свете большого усилителя, по краям горящего за счет светодиодной ленты, были трое. Молодые люди, одетые так, словно они сбежали от разъяренной химеры — вся их одежда была в порезах, дырах — оглянулись на звук. Музыка затихла.
Первой к сломанному чем-то упавшим сверху сараем подошла молодая девушка. Ее губы, накрашенные черной помадой, поблескивали в полумраке, а на правой брови сверкал гвоздик-пирсинг. Она склонилась над уродцем, покрытом ссадинами и синяками после падения, не говоря ни слова.
Вторым подошел парень, высокий и сильный, с толстыми, как водопроводные трубы, руками. На его черной тунике виднелся рисунок ветвящейся молнии. Длинные черные волосы собраны в тугой хвост на затылке.
Третьим был юноша поменьше, худой, с черной накидкой-джуббой, коротко стриженный, под ежик, но с длинной, завязанной в узел бородой.
— Охренеть можно… — негромко, широко улыбаясь, озвучила их общую мысль девушка.
— Тут кроется какая-то охренительная история, — пробасил здоровяк.
— Подождите! — прошипел, стукнув кулаком о ладонь, бородатый. — Давайте в него палкой потыкаем!
Изувеченное тело тихо, жалобно простонало.