Прошло несколько тихих дней, в течение которых мы трудились лишь столько, сколько необходимо было, чтобы нагулять аппетит; от всякой тяжелой работы снисходительные плантаторы нас освобождали.
Их стремление удержать меня и доктора становилось все более и более очевидным, чему не приходилось удивляться. Не говоря уже о том, что с самого начала они считали нас компанейскими, добродушными ребятами, с которыми можно будет чувствовать себя запросто, они быстро поняли, как сильно мы отличались от обычных бродяг и сколько интересного и поучительного может дать наше общество двум одиноким неграмотным людям, вроде них.
Очень скоро наша образованность стала вызывать в них чувство восхищения, смешанного с завистью, а на доктора они смотрели как на настоящее чудо. Лондонец обнаружил, что он (доктор) может читать перевернутую вверх ногами книгу, даже не произнося длинные слова предварительно по слогам; а когда янки с целью испытать математические познания доктора называл вслух несколько цифр, тот в мгновение ока сообщал ему их сумму.
Кроме того, разговаривая о людях и событиях, мой долговязый товарищ нередко употреблял такие пышные выражения, что однажды они слушали его рассуждения, буквально обнажив голову.
Коротко говоря, их высокое мнение о нас, в особенности о Долговязом Духе, росло с каждым днем, и они стали предаваться всевозможным мечтам о тех выгодах, какие они смогут извлечь, пользуясь услугами столь ученого работника. Среди других обсуждался проект постройки небольшого судна тонн на сорок для торговли с соседними островами. Затем, набрав из туземцев команду, мы стали бы поочередно совершать плавания по спокойным водам Тихого океана, приставая по желанию то тут, то там и приобретая такие романтические товары, как трепанги, жемчужные раковины, аррорут,[108] серая амбра, сандаловое дерево, кокосовое масло и съедобные птичьи гнезда.
Мысль о путешествии по Южным морям приводила нас в восхищение, и доктор немедленно объявил о своей готовности взять на себя командование будущей шхуной и вести ее, не страшась никаких мелей и рифов. Его дерзость доходила до наглости. Он распространялся об искусстве кораблевождения, угощал нас диссертациями о лоции Меркатора и азимут-компасе, вдавался в ничего не объяснявшие объяснения собственного, совершенно невразумительного способа безошибочного определения географической долготы.
Всякий раз, как мой товарищ давал волю своей пылкой фантазии, слушать его было одно удовольствие, а потому я никогда не прерывал его, а вместе с плантаторами сидел перед ним в немом восхищении. Такое самоунижение с моей стороны признавалось истинным мерилом наших сравнительных достоинств; к своему немалому огорчению, я вскоре заметил, что в глазах плантаторов Долговязый Дух стоял гораздо выше меня. Насколько я догадывался, он, вероятно, по секрету намекнул на различие в нашем положении на «Джулии»; или же плантаторы, возможно, считали его каким-то знаменитым человеком, по загадочным причинам путешествовавшим инкогнито. Если так, то его неприкрытое отвращение к работе становилось простительным; в своих планах расширения дела они рассчитывали скорее на его услуги в дальнейшем в качестве мужа науки, чем теперь в качестве простого землекопа.
Хитроумный доктор не мог отказаться от удовольствия поддерживать столь высокое и столь для него выгодное мнение о себе и даже со мной шутки ради иногда обращался свысока; это было довольно смешно, но подчас раздражало меня.
Сказать по чистой правде, дело, наконец, дошло до того, что я откровенно предупредил его о своем нежелании мириться с подобными притязаниями; если он собирается разыгрывать джентльмена, я последую его примеру, и тогда быстро наступит развязка.
Тут мой приятель от души рассмеялся, и, весело поболтав, мы решили покинуть долину, как только сможем это сделать, не нарушая приличий.
Итак, в тот же вечер за ужином доктор намекнул на наши намерения.
Как ни удивился и ни встревожился Зик, у него на лице не дрогнул ни один мускул.
— Питер, — произнес он, наконец, очень серьезно и после зрелого размышления, — не хотите ли вы заняться стряпней? Это легкая работа, и ничего другого вам делать не придется. Поль покрепче; он может поработать в поле, когда явится желание. А скоро мы сумеем предложить вам кое-что более приятное, не так ли, Коротышка?
Коротышка утвердительно кивнул.
Конечно, это звучало довольно мило: особенно прельщала синекура, предложенная доктору. Но обязанности, возложенные на меня, мне ни в коем случае не нравились — слишком они были неопределенные. Никакого окончательного решения мы, впрочем, не приняли; мы высказали свое желание покинуть плантацию, и пока что этого нам казалось достаточно. Однако, так как мы больше не заговаривали об уходе, янки, очевидно, пришел к выводу, что нас можно все же уговорить остаться. Он удвоил свои старания к тому, чтобы мы были довольны.
Так обстояли дела, когда однажды утром до завтрака нас отправили прополоть участок сладкого картофеля; так как плантаторы что-то делали в доме, то мы были предоставлены самим себе.
Хотя вырывание сорняков наши хозяева считали легкой работой (почему они и предоставили ее нам) и хотя для любителей возиться в огороде оно может казаться довольно приятным развлечением, все же это занятие в больших дозах становится крайне утомительным.
Тем не менее мы некоторое время усердно трудились; но вот доктор, которому из-за его роста приходилось сгибаться под очень острым углом, вдруг выпрямился и воскликнул, одной рукой упираясь в позвоночник:
— Ох, если бы в наших позвонках имелись дырочки, чтобы в них можно было накапать масла!
Как ни мало было надежд на осуществление предложенного усовершенствования человеческого рода, я полностью соглашался с доктором, ибо все позвонки в моем спинном хребте выражали свое сочувствие этой идее.
Вскоре из-за гор показалось солнце и принесло с собой ту убийственную утреннюю расслабленность, которая отнимает у человека в жарком климате все остатки энергии. Больше мы не могли выдержать и, взвалив мотыги на плечи, двинулись к дому, решив не злоупотреблять добродушием плантаторов, задержавшись еще хотя бы секунду на столь неподходящей для нас работе.
Мы им так прямо и сказали. Зик был чрезвычайно огорчен и стал приводить всевозможные доводы, чтобы побудить нас переменить решение. Убедившись, что все бесполезно, он очень гостеприимно предложил не торопиться с уходом; мы могли оставаться у него в качестве гостей, пока не обдумаем на досуге свои дальнейшие шаги.
Мы от души поблагодарили его, но ответили, что завтра утром должны покинуть мартаирские холмы.
Крахмал из подземных побегов или корневищ растений. (Прим. выполнившего OCR.)