— Серебро или вообще металлы есть?
— Есть гораздо лучше серебра. — Рикша спустил ноги с педалей, огляделся. — Надо вернуться, по левой стороне лавка. Колокол над входом. Ступайте, а я здесь подожду.
Лавка только снаружи походила на торговую точку. Внутри — горизонтальные печи, железные руки помешивали в ваннах составы, но ожидаемой жары мы не ощутили. Мастер похаживал вдоль ванн, напевал мелодию… Я могу поклясться: металл бушевал в ваннах — в такт мелодии.
Капитан обратился в столб, только губами шевелил — в надежде поймать и повторить эту незатейливую песенку.
Мастер услышал фальшь, развернулся в нашу сторону и пропел гораздо громче.
Капитан поймал порядок нот, несмело воспроизвёл ряд.
Мастер ободрительно кивнул:
— Только на три порядка тише. Металлы следует убаюкивать, иначе расплещутся через край.
Капитан тронул за локоть, кивнул на выход:
— Оставь нас, я попал туда, куда давно мечтал попасть!
Я, конечно же, подчинился. Местное солнце вело себя довольно странно. Стоило подумать, что нужно укрыться в тени, как тень брала меня в окружение. Рядом лица — все освещены, и лишь я изгой, как солнышко меня не любит.
Рикша подкатил, как к старому знакомому:
— Издалека?
— Два часа с половиной лёту.
— Далеко! — Он улыбнулся, протянул ладонь. — Фигаро-Миг, можно Мигом, для краткости.
— БероГор, — механически ответил я.
— Сразу два — в одном месте? Мне сегодня крупно повезло. Надо постоять рядом с вами десять мигов, буду отходить ко сну с улыбкой переполняющей радости.
— Весело тут… у вас.
— Я всю жизнь сюда стремился. Радовать себе подобных, — ради этого стоит жить.
Мудро у них тут устроено. Вот бы и нам научиться.
Мы помолчали, как вдруг грянул колокол. Мастер дёргал за шнурок и хотел сообщить соседям что-то важное. Капитан мялся рядом.
— Друзья мои! Я тысячу лет ждал ученика, и вот он, явился! Поздравьте нас!
— У-у-Ра-а! — помчалось по улочке, из лавок высовывали носы другие мастера своего дела и трудоустраивались в хор.
Я только сейчас заметил на руках капитана железные рукавицы, он старался привыкнуть к ним, изучал незнакомый инструмент. То палец вылезет наружу, то искры брызнут во все стороны. И тут до меня дошёл смысл сказанных слов: мастер собирался уйти на покой, передав дело в надёжные руки ученика.
От такой новости и солнце забыло об обещании, я оказался под прямыми лучами. Мало — прямыми, так ещё и с нагрузкой. Крышу цеха сотрясали удары, и подумалось: так и крыша провалится.
Рикша успокоил:
— Это солнце, на радостях, подкидывает мастерам материала.
Я прикинул: сквозь крышу прилетают болванки — белого, красного, жёлтого металла. Или так: на окне, под лучами, хорохорятся горшки, к вечеру они будут полнёхоньки, и добыча ограничена лишь объёмами горшков.
Невольно ноги мои потянулись к эпицентру события, в пяти шагах от ликующего колокола я им сказал «стоп». Из цеха доносились звуки, никак не связанные с деятельностью человека. Некие силы производили разгрузку руды, вспомогательных материалов. И если не позволено никому быть свидетелями волшебства, то никому, если бы и хотел.
Мастер тянул свою неприхотливую песенку, капитан подпевал всё уверенней, и сердце сжималось от предчувствия чего-то непоправимого.
Корабль! Если «Б-2403» останется без капитана, экипаж… Сами увидим, куда потащит проверочка каждого из нас. А вот не хотелось бы, чтобы это случилось именно сегодня. Мы не готовы, полагаю, с такой потерей не так просто смириться.
Капитан шагнул к рикше, что-то прошептал. Почтальон исчез, и я засёк время.
Ровно через семь секунд он оказался здесь, с тем самым шаром-сферой из серебра. Капитан кивком показал, кому вручить.
Мастер бережно принял подношение, зорким оком оценил достоинства и замысел. Поднял шар над головой, к солнцу. Тут мы и ахнули! В руках мастер удерживал маленькое солнце, голыми руками, от которого извергались серебряные лучи. Они покрывали лица, одежды, — волосы впитывали их, насыщаясь… Эдак мы все, присутствующие, одним махом превратимся в чужаков, кто тяготеет к серебряным костюмам. Уже раз повстречались на базаре, я просто для памяти заметил.
«Начестев!» — пролетел шепоток. По улице, в нашу сторону, шагал местный деятель, с виду — лет под сорок пять, и свиты при нём неисчислимо. Вот это колокол, всех созвал!
Почему-то его называют старцем, как мудрость его не оспаривается никем. На Тоболе, наши, выглядят постарше, — наблюдающим в утешенье. Мы стареем, как все, чего вам ещё? Отстаньте!
Я долго не соглашался с их позицией. Почему мы должны делать то, что нужно наблюдающим, по какому праву? Дети Тобола не должны даже в играх показывать врождённые способности, всякий раз кувыркаться и исчезать — с оглядкой.
Я порвал бы их своими руками… да лет в десять посмотрел, что случается с теми, кто не внял голосу старцев.
8
Нечестев… Неищев… Нащепив — настоящее имя старца ускользало, первое, что померещилось слуху, оказалось жалким отголоском. Да и вряд ли мы узнаем настоящее имя, оно открыто местным.
Старец взял за руку капитана, взял крепко. Между ними наладился обмен Силой.
Мастер проявил первые признаки паники: как так? Я его нашёл, он мой!
Нас оттеснила от колокола неведомая сила. Оказывается, просто освободили дорогу, и старец уверенно повёл капитана на север. Мой внутренний компас указал точное направление, и сама улица подалась вправо, довернула несколько сотых градуса.
Так получилось, что экипаж именно в эту минуту оказался в полном сборе, мы потянулись за вожаком. С покупками, кто налегке, — рикша помогал парням освободить руки, мигом возвращался и предлагал услуги следующему. Но всё внимание было приковано к спине того, кого мы принимали за старшего брата. Принимали давно, и только теперь осознали.
Улица оборвалась столько неожиданно, что тело запротестовало: ему хотелось походить по лавкам, найти что-то очень важное.
Песок — впереди сплошной песок, с переливами самых нежных оттенков. Глаза отдыхали, лаская переходы от бледно-зелёного до оранжевых пятен, перетекающих в игриво-золотые и жёлтые до белизны. Эти пески могли порассказать, — стоило прислушаться, и перед глазами восстают картины прошлого: пески эти сколько раз побывали городами, вновь возвращались к первоначальному состоянию, терпеливо ожидали очередных зодчих, кто будет шлифовать мастерство на самом простом и податливом материале. Это стены крепостей и дворцов, с не повторными завязками и воплощениями, это охи и ахи туристов из более поздних поколений, это безжалостные приказы военных — разрушить до основания. И снова ветры перемалывают остатки цивилизации, в ожидании очередной.
Полковники и майоры — как это низко и мерзко, вместо того, чтобы проживать свои жизни, не иметь власти над собой, а просто послушать песнь песков. Рождения, свадьбы, расставания, и вновь рождения…
Старец простёр свободную руку — к нему примчало песчаное облако, пыль осела, и мы обнаружили наших, с Тобола. Наши красавицы, женские экипажи. Один из них, о чём мы, оказывается, на день не забывали. Тобол мы покидали в одинаковой форме добровольцев.
К руке старца потянулась вереница, он рукой повёл — образовали хоровод.