— На этом на сегодня всё.
Темноволосая эльфийка отложила перо в сторону, кинув усталый взгляд на исписанную стопку листов. Вскоре они будут переписаны без помарок, а сейчас Раская спрятала руки под стол. Девушка робко попыталась перевести взгляд на меня, но не смогла. Она приоткрыла тоненький ротик, но промолчала.
Я смотрел на эльфийку и мысленно делал ставки, когда же та наберётся смелости: до того, как рак на горе засвистит, или уже после того, как его сварят. Но при любом раскладе я не собирался говорить первым, ибо в прошлый раз Раская чуть ли не вытолкала меня из кабинета сразу после окончания записей.
— Книга, спасибо, — наконец-то сказала эльфа, всё так же пряча взгляд. — Очень помогла, спасибо.
— Связана с твоим провидением?
— Да, я… Я, кажется, теперь понимаю, что оно означает. Оно совсем немагическое, но… Оно очень поможет Шадоту, и Ранию.
— Значит, тебе осталось выпуститься, минуя все возможные проблемы.
— Их не будет. Мой контракт уплачен старым графом. Я… Что ты хочешь от меня, что ещё за послание? — эльфа наконец-то посмотрела на меня. На фоне синих кругов от недосыпа радужка её карих глаз блестела медью.
— Послание Ранию, как я и передавал через Густаха.
— Я помню, но… Что за послание?
— Простое послание…
— Ликус, я… — Раская глубоко вздохнула. — Зачем?
— Затем, что недавно я встретил одного равнинного эльфа, бывшего под началом Мялиса Шалского в отряде Бронзовых Перстней. Я хочу рассказать об этом Ранию. И, заодно, о встрече с самим графом.
— Ты видел графа Мялиса? Он жив?
— В тот момент времени — да, определённо был жив. Я могу долго убеждать тебя, что видел его, но есть фраза, доказывающая всё. «Иногда чёрное вовсе не чёрное, и свет луны блестит не там, где должен.» Это фраза его семьи, не так ли?
— Это не она.
— То есть, не она? Она же… Мы же об одном графе говорим? Мялис Шалский, у него была супруга Нала и два ребёнка, сын Раний и дочь Кани. Последняя погибла, оставив Шадота, а у Рания не так давно родился сын Данот. А земли графа, ещё до войны, были известны своими яблоневыми садами.
— Да, это всё семья графа, но фраза не их, — Раская не меньше моего растерянно хлопала глазами. — Их семейная присказка про яблоневые сады.
— После которых осенью праздник?
— Нет. Поля пшеницы кормят, а сады яблонь насыщают.
Несколько долгих секунд я недоумённо переглядывался с Раскаей, прежде чем задумчиво перевести взгляд на посох и вызвать лог-файл, вкладку с запечатлённым письмом графа. К чему тогда эта заковыристая фраза была сказана, и даже вписана в письмо огромным росчерком? Передай я это письмо Ранию, то меня бы вышвырнули вон вместе с якобы фальшивкой. Но я прекрасно помню тот день, когда около Кратира Мялис Шалский показал, что томвитию лучше запивать вином из этой же ягоды. И я прекрасно помню, что граф будто пытался заколдовать меня, произнося фразу про тёмное и луну. Но раз она не принадлежит его семье, то зачем это всё?
Стоило задаться этим вопросом, как родилась объясняющая всё мысль. Я недовольно вздохнул и потёр переносицу. Если бы недавно Хлар’ан не обмолвился, что каждого из ксатов признают баронетом, низшим благородным званием — то я бы ничего не понял, а так… Да и так, лучше бы не понимал. Почему меня постоянно забрасывает в какие-то неприятности, притом без моего ведома? Драконы пытались меня убить, в академии я и вовсе стал объектом интриг сразу трёх сил, потом вляпался в передрягу с этой нуррасией макира от Всеобщей Церкви. А теперь ещё интрига старого графа.
Если я правильно помню, то по седьмому пункту договора между церковью и ксатами последние могут ходить везде, где им вздумается. Скорее всего, искушённый жизнью граф подозревал будущую пропажу своего письма и подстраховался, воспользовавшись крайне доверчивым на тот момент ксатом. Остроухий явно рассчитывал, что когда-нибудь я окажусь в Трайске и встречусь с его сыном.
— Похоже, теперь у меня на несколько больше причин увидится с Ранием, — я тяжело вздохнул, и не менее тяжело посмотрел на эльфийку. — Возможно, когда мы разговаривали, граф что-то запрятал в смыслах сказанного.
— Что?
— А я знаю? — от моего «неожиданного» вопроса Раская стушевалась и чуть насупилась.
— Ты ещё тогда, в Луцке, когда помог мне с книгой…
— А вот тут попрошу на меня не наговаривать. Тогда в Луцке я не знал о тебе ничего, и помог незнакомой девушке, попавшей в беду.
— Печати?
— То же мимо. У нас был разговор с магистором, и лишь в последний момент я догадался прибегнуть к твоей помощи, иначе остаться мне с низкосортными заклинаниями.
— Но книга…
— А вот с книгой ты права. Её я купил для тебя специально, чтобы… назовём это «снискать благосклонность». Даже если ксат обмажется клятвами о благих намереньях, его всё равно не подпустят к графу. Но шансы на встречу повысятся, если я приду с посланием от тебя.
— Зачем тебе это? — взгляд Раская переполняло смятение и непонимание.
Действительно, зачем я так напираю на неё? После встречи с Ханолом больше нет смысла идти к графу через Раскаю, но я с завидным упорством пытаюсь выжать из ситуации с эльфийкой хоть какой-то результат. Дело не в алчности или прагматичном расчёте на встречную услугу, хотя я рассчитываю на это. Всё дело в гордости. Именно она толкает меня вперёд, заставляя довести дело до конца. А ещё именно гордость, помноженная на осторожность, требует аккуратно подвести Раскаю к нужному мне результату.
— Перво-наперво я хочу отплатить графу Мялису за наш вполне приятный разговор. Но ещё я рассчитываю на ответную услугу от Рания, — я прислонил ладонь к верхней половине груди, практически к шее. — Ты же в курсе, насколько сложно запросить у дворфов изготовления наргодат. Очередь не сдвинется и на миллиметр, даже если ты из ксатов. Но вдруг я смогу через Рания оставить заказ? Не мне тебе объяснять, насколько тяжело по крупицам что-то собирать. Для меня — это моя особенность, а у тебя всё дело в провидение. Кстати, ты так и не сказала, что смогла выяснить из книги.
— А, я… Да, я… — эльфа робко пожала плечами и грустно улыбнулась. — Оно… Оно как провидение богов у Шадота.
— Он что-то с хлебом может делать, если я не ошибаюсь.
— Откуда ты…
— Я разговаривал с Мялисом.
— Он даже такое рассказал? — я в ответ молча кивнул. — Зерно, посаженное Шатодом лично, оно засуху переживёт, и ливень, и град, и урожай даст в два раза больше. А моё… Я ещё до конца не поняла, но тоже что-то делать руками с полем.
— Разбрасывать удобрения? — Раская испуганно, и даже несколько задумчиво уставилась на меня. — У тебя же что-то связанное с побуждением малой жизни к добрым свершениям. Это может быть связано с червями в земле, или мышами. Первые будут лучше ворошить землю, перерабатывать удобрения и насыщать землю, а вторые не будут уничтожать урожай.
— Да, оно может быть и так, — дрожащим голосом произнесла эльфа, на её глазах проступили слёзы.
— Как правителю, Ранию повезло иметь в родственниках тебя и Шадота. Вы же работать на полях будете не больше трёх недель в году, а урожай получите чуть ли не в четыре раза больше обычного. Да, за полем следить надо, но есть же крестьяне. Четверть урожая отдаёте им, четверть налогом и Ранию, а оставшаяся четверть идёт вам двоим. То есть за три недели труда вы будете получать столько же, сколько обычные хлеборобы получают за год усердной работы. Три недели поработали на полях и вольны заниматься своими делами. Деньги у вас будут от продажи урожая, и тратить их ты сможешь на магические исследования. В прошлый раз ты сказала, что стесняешься своего немагического провидения — но именно оно может исполнить мечту любого мага. Оно даст тебе деньги и свободу к магическим исследованиям, даже в плоскости обработки земли.
Раская слушала меня, чуть приоткрыв рот от удивления, под конец она даже ахнула от осознания, что именно получила в свои руки. Я же постарался добродушно улыбнуться и задумчиво посмотрел в крохотное оконце, в которое робко стучалось предвесеннее солнце. Эльфийка успокоена и задобрена, остался последний штрих. Не факт, что у меня получится, но мне больше нечего сказать. Да и устал я с самого утра рассказывать, что, чего и как делал все эти две недели.
— Закончим на сегодня, — я медленно встал и поправил плащ с паранаей. — У меня после обеда занятия с магистором, надо подготовиться. Если вдруг надумаешь передать весточку Ранию, то… Я через два дня уезжаю, а послезавтра собираюсь зайти к Густаху. Можешь передать сообщение через него.
— А, да, я… Я подумаю о сообщении, — Раская хотела протянуть мне обе руки, но резко прижала их к груди. — Спасибо, Ликус. Я не думала о своём провидении с такой стороны.
— Было бы за что, — я невольно ухмыльнулся.
По возвращении в барак я не ожидал, что застану Улу, пародирующую летнее солнце. Намывая пол в первой комнате, подскочив при моём появлении и поклонившись с мокрой тряпкой в руках — девочка всё продолжала лучезарно улыбаться. На уголках её глаз нет-нет да показывалась крохотная капелька, а голос немного гнусавил из-за заложенного носа.
— Случилось что-то хорошее?
— Не знаю. Ой, то есть, знаю, просто не знаю когда, — с широкой улыбкой ответила Ула. Я жестом показал развивать мысль дальше. — Меня братик из академии заберёт.
— Когда он сам получит вольную, то ты поедешь вместе с ним?
— Не сразу, — обиженно пошептала девочка. — Он получит вольную через два налима и сначала уедет, потом вернётся за мной. Братик станет авантюристом, а я буду жить где-то в городе. Братик сказал, что сам мало знает, но обязательно всё выяснит.
— Через два налима и я поеду из академии, так что у Каира будет компания, — я положил руку на голову девочки и легонько потеребил волосы. — Ну ведь хорошо, что ты всё время будешь с братиком?
— Да! — Ула довольно прищурилась и чуть не порвала рот в улыбке. А после опомнилась и спросила, нужно ли ей идти на кухню и зажигать свечи. На письменном столе меня поджидала гора работы, следовало подготовить свитки с печатями, и продолжить изучать книги по оберегам и зельям защиты от скверны — но это всё вечером. Сейчас же мне хотелось набраться сил перед занятием с Кузауном, но к еде за обедом я притронулся не сразу. И дело не в сказанном Улой — я был искренне рад за девочку.
Я минут пять неподвижно сидел за обеденным столом, заворожённо смотря на кусок хлеба. Вспомнился недавний разговор с Раскаей о её достижении. Только сейчас я понял огромную разницу между прошлым немагическим миром и миром нынешним.
В прошлом мире достижения — они именно что были своеобразным списком достигнутого. Перешёл из детского сада в школу — вот достижение «Первоклашка» и одно очко характеристик в подарок. Закончил девятый или одиннадцатый класс — вот достижение «Выпускник школы», а в награду очки характеристик и даже навыков, если выпустился с золотой медалью или другими грамотами. На окончание бакалавриата и магистратуры своё достижение и свои награды, и даже если впервые нашёл работу или уволился, всё равно будет достижение и очки в подарок.
В нынешнем мире достижение — одно на всю жизнь, получаемое сразу после рождения. Да, у меня их немного побольше, и у сестры их два, но одно связано с воплощением в форму ксата. Я теряюсь в догадках насчёт третьего достижения, которое было изначально, но сейчас у меня их вообще четыре, два закрыты и открыть их не представляется возможным. Но даже если забыть обо мне как об аномалии, то всё равно у разумных всегда только одно достижение. И оно каким-то образом влияет на само мироздание, окружающие вещи и материю. Жених Раскаи самим фактом собственноручного засевания поля увеличивает всхожесть зерна. Это нонсенс — но что-то подобное явно объясняется магией. Возможно, мана в телах обладает каким-то индивидуальным зарядом, воздействуя им на материю. Если бы я только мог заказать у ксатов особый кристалл оценки и изучил ману и магию в моём лог-листе — то многое бы прояснилось. Но, увы, из-за драконов придётся собирать информацию по крупицам.
На занятии с Кузауном магистор первым делом проверил наргодат, изготовленный в лаборатории тёмного эльфа. Узор на цилиндре направлял ману в обе стороны и вполне логично проверить их обе, но Кузаун раскрутил цилиндр и только ему ведомым способом выбрал направление для одностороннего теста. Магистор прислонил к сторонам магические печати и подал во входную сторону порцию маны: печать моргнула синим, после энергия перешла на рисунок и волной умчалась ко второй печати.
Осмотрев свитки и одобрительно кивнув, Кузаун потребовал объяснений о моём личном узоре, содержащем излишне много ломанных линий и углов. Пришлось не поскупиться на объяснения, и магистор завалил меня дополнительными вопросами как студента на экзамене. Разговор с личного узора перешёл на распределение магической энергии в материи и её потоки; а закончили мы возможными комбинациями заклинаний в жезлах и их структурах.
— За эти налимы ты достиг того, чему обычные подмастерья учатся многие годы. Твои знания поверхностны, но за стенами академии ты не ограничен в выборе источника знаний. Ты и так многого желаешь, — Кузаун сложил руки в замок и пристально всмотрелся мне в глаза. — Обучающий кристалл выдержит двадцать пять периодов обучения. Хлар’ан поставил меня в известность. За одно лето столько величия не накопить, Лик’Тулкис. И мест в душе для заклинаний столько не освоить.
— За два лета это тоже проблемно исполнить, господин магистор.
— Стало быть, ты решил воспользоваться правом прервать обучение на два года?
— Другого варианта мне не дано. И не факт, что я вообще смогу накопить даже десять величия, не говоря уже про места в душе для заклинаний.
— Тогда зачем тратить пять тысяч имперских золотых на кристалл, если не уверен, что сможешь им воспользоваться?
— Мне нужно накопить двести тысяч на оплату обучения. Пятью тысячами больше, пятью тысячами меньше — какая разница?
— Ты не допускаешь мысли, что не успеешь их накопить?
— Другого варианта мне не дано.
— Что же даёт тебе такую уверенность? Золотая Кваралитская масса, которую ты получил в день праздника поступления, или литр структурного раствора, приготовленный с Хлар’аном? О, Лик’Тулкис, не стоит так удивляться, в магистрате слепцов нет. Всё происходящее в стенах академии нам известно, мы с пониманием отнеслись к пропаже некоторого количества ингредиентов. Магистрат и лично господин архимагистор надеются, что, исполняя свой экзамен, ты воспользуешься трофеем с Нашласарского манула скверны.
— Если магистор говорит о структурном растворе из золотой Кваралитской массы, то он заказан у алхимика в Магнаре. Но он может быть не готов, и тогда мне придётся воспользоваться раствором, приготовленным в академии. Надеюсь, магистрат с пониманием отнесётся к тому, что я не хочу терять и без того ограниченное время.
— Конечно, Лик’Тулкис. Магистрат понимает твоё положение.
— А магистрат поймёт, если я закажу искусственный кристалл магической…
— Все кристаллы подотчётны, — резко отрезал Кузаун и ухмыльнулся, поняв, что кристалл я хотел заказать якобы для зарядки печатей. — Ты сам выбрал такие заклинания, тебе и находить способ их использовать. Сколько печатей наполнила Раская?
— Три «Паутины» и столько же «Цепей притяжения».
— Завтра на тренировку с фаронами, возьми по одному свитку. Магистрат хочет быть уверен, что ты запомнил слова заклинаний.
На этом Кузаун завершил сегодняшний урок. На следующем занятии магистор углубит мои знания о воздействии структурного раствора на заллаи и принципов создания наргодат. К концу следующего налима мною будет создан личный замыкатель сигнального контура, тот самый подсвечник. Сейчас же я возвращался в барак с нехорошим предчувствием, ведь слова заклинаний я не учил.
Ещё, мне до сих пор не совсем понятно, как работают заклинания и умения у других разумных, но одно я знаю точно — в использовании магических печатей есть подводные камни. Суммируя всё услышанное от Кузауна и Густаха, и утрируя до невозможности, то заклинания можно условно поделить на три группы по чистым затратам маны: до четверти тысячи, до половины тысячи, и всё что выше. Понятное дело, чтобы воспользоваться заклинанием, его нужно знать — но это обходят с помощью свитка.
Если первую группу вписать в магическую печать, то свитком воспользуется любой разумный без распева заклинания. Во второй группе свитком без распева воспользуется только тот, чьей маной заполнена печать, а всем остальным придётся напрягать голосовые связки. При использовании свитков с последней группой заклинаний всем без исключения придётся распевать слова, но для запитавшего печать мага будет меньше строк. Но из-за массы условностей заклинания перескакивают из одной группы в другую, из-за типа магической бумаги, чернил или разной трактовки рун в школах магии. Школа Нуаска, например, «Ледяное копьё» переместила из первой группы во вторую.
И хоть «Паутина» и «Цепь притяжения» всё ещё во второй группе, но три печати заряжены маной Раскаи. Я вообще не хотел ими пользоваться и даже пометил бумагу, чтобы не спутать свитки. Конечно, я собирался проверить кое-какую идею перед добычей полёвки, но Кузаун спутал мне планы.
Следующим утром, когда Ула разбудила меня и помогла умыться — я попросил её дождаться меня после завтрака. Перед уходом на тренировку я собрался кое-что сделать.
Девочка округлила зелёные глазки, увидев большую золотую монету.
— Господин? — робко произнесла Ула, дрогнув под моим тяжёлым взглядом.
— Я хочу попросить тебя о помощи, — я аккуратно взял её ладошки и вложил в них золотой. — Мне нужно… Я хочу…
Я не смог продолжить мысль, в горле будто встал ком. Лишь вздохнул, отгоняя слабость, и молча взял со стола свиток с «Паутиной», в нижних углах которого ногтем выдавлены небольшие чёрточки. Со свитком в руках я вернулся к девочке, мелко дрожащей и ошарашенно поглядывающей то на монетку, то на меня. Я встал перед Улой. И не смог открыть рта.
Смотря в испуганные зелёные глаза, я поймал себя на мысли, что ещё не настолько морально пал, чтобы испытывать заклинания на неповинном ребёнке. Да, было бы неплохо узнать, могу ли я использовать свитки с чужой маной без распева, как это получилось с умением «Ледяного копья», ведь драконам в истинной форме произносить слова заклинаний не нужно — но ради этого знания не обязательно использовать невинное дитя как лабораторную крысу. Я ведь маме в глаза посмотреть не смогу, ибо нет отличия в беззащитных детях, будь то люди, эльфы, драконы или орки.
Тяжело вздохнув, я ненадолго закрыл глаза и помассировал переносицу. Было такое чувство, будто от сердца отрезали кусок, и какая-то пустота теперь клубком иголок царапалась в груди.
— Мне нужно, чтобы ты передала эту монетку братику.
Я заставил себя улыбнуться и посмотреть в глаза девочке, от накатившего ужаса готовой расплакаться. От моей улыбки её всю передёрнуло, а когда я положил руку ей на макушку, то девочка инстинктивно вжала голову в плечи.
— Каир ведь скоро поедет в город и станет авантюристом. Я хочу, чтобы эту монетку он потратил на качественное снаряжение и был готов, что мы с ним окажемся в одной группе.
— Вы хотите помочь братику? — робко спросила Ула.
— Не совсем. Я хочу нанимать его как авантюриста. Было бы проще объяснить ему напрямую, но…
— У вас ведь сегодня баня, господин? Братик сегодня в вашей бане отвечает за доставку угля и дров. Вы сможете встретиться там.
— Тогда передай Каиру, что я подойду после ужина. Не сразу, но подойду.
— Хорошо, — девочка поклонилась и ненадолго задержала взгляд на свитке в моей руке. — Господин хотел с ним что-то сделать?
— Он мне нужен на тренировке. Тебя он не касается.
Выдавив из себя нервный смешок, я сказал Уле заниматься привычными делами. Сам же я быстро переоделся в тренировочную одежду и помчался за академический городок, прихватив свиток с «Цепью притяжения» и выписанные на отдельный листок слова заклинаний.
На тренировочное поле я практически опоздал. Отвечавший за обучение новичков матон с вертикальным шрамом на губах уже было построил в линию фаронов и готовился отдать приказ к началу тренировки. С каждым днём они становились сложнее. На физические тренировки теперь мы вешали себе на грудь и спину утяжелители по двадцать килограмм. Неделю назад именно они стали причиной, по которой один из фаронов неправильно сгруппировался при приземлении и сломал себе позвоночник. Мешком с песком матоны оттащили кричащего от боли разумного за пределы тренировочного поля, и количество фаров стало двадцать два. Второй же причиной непосильно возросшей нагрузки была приходящая весна. В последние дни яркое солнце могло подтопить верхний слой снега, а ночные холода превращали его в ледяную корку, на которой мы частенько поскальзывались. Позавчера одна из девушек оступилась и сломала себе ногу, и количество новобранцев опять приблизилось к значению фарасара в шестнадцать бойцов.
После разминки Клаус отправил фаронов заниматься фехтованием, и вызвал на поле семь матонов. У каждого в руках был широкий круглый щит, взятый специально для моей сегодняшней экзекуции. На первой тренировке ровно минуту я должен был не подпускать к себе матона, и считался мёртвым, если меня коснутся ладонью.
— Береги руки, Лик’Тулкис, — Клаус дал отмашку.
Сначала вышел один матон. Отведённую минуту продержаться было нетрудно, гораздо сложнее контролировать силу замаха и вымерять точное место удара. Я мог бы как ошпаренный долбить посохом, но вибрация от ударов рано или поздно превратила бы мои руки в дрожащие культяпки. Так что я вымерял и анализировал стойку матона, кочки льда под его ногами, качание щита в такт дыханию — и в нужный момент бил в край щита. Он отклонялся в сторону, и защитник академии отступал.
С двумя матонами продержаться тоже не составило труда: держа каждого по правое и левое плечо, я успешно подгадывал время для удара. Против трёх матонов было уже сложнее, приходилось всё время поворачиваться и крутится, но и это испытание я выдержал.
Против четверых противников я продержался только благодаря удаче, покинувшей меня на следующем раунде. Я едва поспевал отслеживать перемещения пяти врагов, и меня постоянно хлопали ладонью по спине. Когда же на поле вышли все восемь матонов, Клаус разрешил им бить меня щитом. Только плашмя, конечно, но и этого хватало, чтобы спустя десяток секунд после начала раунда один морщинистый разумный падал на землю. И каждый раз ближайший матон показательно заносил щит и резко опускал, останавливая кромку в сантиметре от моих глаз. В реальном бою подобный удар с лёгкостью проломил бы череп, матоны таким нехитрым образом показывали мне смерть.
Спустя несколько часов подобного спарринга началось следующее упражнение. Матоны отсыпали землёй круги, один в другом с уменьшением в два метра, от самого большого в двадцать метров в диаметре. Последний круг так и вовсе получился в два метра. Вначале матоны встали на границе большого круга и, собираясь делать по шагу каждые тридцать секунд, поставили мне задачу в течение десяти минут не подпускать их к следующему кругу. С этим проблем у меня не возникло. На следующем испытании диаметр кругов сузился, а потом ещё, и ещё — вскоре я перестал справляться из-за накопившейся усталости и постоянного бега от матона к матону.
Следующим испытанием было преодоление стены щитов. Потом опять спарринг, потом вновь стена щитов. Каждый раз, когда я проигрывал или допускал ошибку — Клаус останавливал тренировку и доходчиво объяснял, что именно я сделал не так. Эти короткие промежутки дарили секунды отдыха, но, всё равно, на обеде в академической харчевне я едва удерживал ложку двумя руками. Они дрожали, пальцы едва сгибались, а в кистях, локтях и плечах болело как у старика-артрозника.
После обеда начался второй этап особой тренировки, повторявший первый, но теперь матоны могли пользоваться любыми умениями. И они ими пользовались, теми же «Рывками» и «Ударом щита». Для меня же умения были под запретом, как и всегда до этого. В этом и был заключён второй смысл особых тренировок, когда как первый — в кратчайший срок «нарастить» мне мышечную память и реакцию.
Ещё на первой тренировке Клаус объяснил, что умения запрещены для моего же блага. Сама моя жизнь зависит от того, смогу ли я без умений выстоять против ничем не ограниченного противника. Это не значит, что в настоящем бою я должен обходиться без умений, даже без базового «Рывка» — но я должен по максимуму экономить свои силы. Битву ведь можно выиграть двумя способами — продержаться дольше врага, или убить его быстрее, чем он убьёт тебя. Ну а раз ксатам по договором со Всеобщей Церковью разрешено владеть только посохом и кинжалом, то путь к победе выглядит очевидным. Ещё тренировки помогут мне подгадать время, когда противник соберётся использовать умения, и вобьют в мою голову правило убивать врага сразу, не дожидаясь раскрытия его потенциала.
В конце сегодняшней тренировки, когда матоны с щитами ушли в башню, а я едва удерживал посох в руках — Клаус подозвал двух фаронов с самым низким показателем Воли, чтобы те стали манекенами для отработки печатей.
Наверно, от усталости я не почувствовал угрызений совести, когда зачитал строки «Паутины» и молочного цвета шарик попал в грудь фарона. Его ноги белёсыми нитями привязались к земле, а система тут же оповестила, что заклинание будет действовать ровно десять секунд. Во второй раз «Цепь притяжения» сорвалась с моей руки шариком цвета старой ржавчины, под ногами фарона вспыхнула печать сходная свитку. Разумного сорвало с места, и он как огромным «Рывком» преодолел семь метров, врезавшись в меня и сбив с ног.
Вот только от усталости я не почувствовал и как сработали печати, заряженные Раскаей. Я просто не понял момента, когда подал ману в печати и заклинания активировались. Неприятно, но ещё будет возможность их проверить перед добычей полёвок.
— Лик’Тулкис, мы извещены о предстоящем в следующем налиме, — сказал Клаус, отпустив фаронов. Они безмолвной покачивающейся линией побрели в башню. — Магистрат поставил меня возглавить твоё сопровождение, вместе с шестью другими матонами и фарасаром.
— Хорошо, а то вместе с нами туда попрётся два десятка не самых приятных личностей.
— Это неважно, нам приказано не допустить происшествий. Дам совет, — Клаус взял в руку покрытый изломанными линиями листок. — В бою нет времени перебирать свитки разных печатей. Их нужно пометить, чтобы различать на ощупь.
Баня, к которой приписан мой барак, как и многие здания в академическом городке была квадратной. На её углу располагался вход с длинным коридором за ним, поделённым на две секции — в первой оставляли уличную одежду, а во второй оставшееся бельё складывали в небольшие корзинки на полках. Я до этого мылся либо в одиночестве, что мне несказанно нравилось, либо в компании с фаронами и не боялся, что мои вещи украдут. Да и вообще никто не боялся из-за дежурящего у входа матона, при случае готового провести доскональное расследование.
В конце второй секции дверь вела в узкий коридор, уходящий в огромную парилку, занимавшую с три четверти всей площади здания. Кроме массивной печи и запаса дров с углями, половину парильной зоны занимали полки и сиденья, четверть отводилась под помывочную, а в ещё одну четверть я стремился попасть как можно скорее. Там стояли деревянные купальни, эдакие одноместные ванные.
С Каиром я встретился во второй секции. Я только успел снять паранаю, как брат Улы вышел из двери, ведущей в парилку. Остроухий парень на автомате поклонился, прежде чем поздороваться.
— Спасибо, господин, что присматриваете за Улой. И за ваш подарок тоже спасибо. Мне сестра передала за обедом, что вы хотели что-то мне предложить?
— Ула сказала, что ты заберёшь её из академии. Ты же хотел стать авантюристом? — парень кивнул, в его левой мочке уха блеснула изумрудная серёжка. — Для начинающих авантюристов оплата заданий невысока, вряд ли ты обеспечишь себя и сестру крышей над головой и сносным пропитанием. Что ты собрался делать?
— Да, вы совершенно правы, господин, — Каир посмотрел на свои ладони, от тяжёлого каждодневного труда покрытые загрубевшими мозолями. — Я не смогу снять в Магнаре комнату в доходном доме, на деньги с самых первых заданий.
— Почему именно Магнар, а не Настрайск, или другой имперский город? Или даже королевство?
— Далеко ехать, господин, в Настрайске работы мало, он же тупиковый. А в Магнаре… Я ещё не знаю точно, только слышал от возчиков магических инструментов, что в Магнаре уже как с несколько месяцев приют при церкви оживает.
— Решил забрать сестру из академии и отдать в приют? Ты считаешь это нормальным?
— Это лучше, господин, чем здесь. Ула мне сказала, что летом вы уедите. А её потом вернут в барак к благородным и тогда, — парень замолчал и поморщился. — Нет, мы её с собой заберём. Не сразу, но заберём, и приюту немного денег пожертвуем. Говорят, тогда Улу даже читать и писать обучат.
— Мы? Ты выпускаешься с другими невольниками?
Каир посмотрел на меня вроде бы без эмоций во взгляде, но в глубине его карих глаз скрывался огонёк недоверия. Но я каждые десять дней платил ему с сестрой по золотому, и вообще моё хорошее отношение к Уле заставило парня рассказать о своих планах.
Этой весной в начале седьмого учебного налима, который будет для меня свободным и на который я планировал уехать — в академии пройдёт так называемый ритуал взросления. До войны он всегда проходил в Настрайске, но сейчас достигшие шестнадцати лет невольники пойдут в церковь при академии. Суть ритуала проста — здешний нралий, отвечающий за работу с кристаллом оценки церковник, проанализирует достижение у каждого невольника. И после этого они будут считаться взрослыми, знающими сокрытое в голосе богов. С ребят снимут невольничее обязательство, выплатят сто имперских золотых, дадут сносную одежду и пинка за ворота.
В этом году девять невольников покинут академию, из них четверо решились стать авантюристами: Каир, Алик, Гастар и Утара. Все четверо подружились в тот день, когда Каир вместе с сестрой оказался в академии. Они твёрдо намерились зарегистрироваться в Магнаре, создать постоянную группу да по первой возможности забрать Улу из академии и передать в приют. Заодно будут подкидывать приюту золотые монеты, так что жить малышка будет если не припеваючи, то уж точно сносно.
— Ближе к вашему выпуску поговорим. Может, в Магнар поедем вместе, — я задумчиво проговорил, обдумывая одну интересную мысль. — Сейчас есть что рассказать из слухов?
— Нет, господин, — парень поклонился. — Баня готова, печь растоплена, дрова и уголь запасные уложены. Только вас не затруднит с невольниками купаться? Сегодня к этой бане приписали наш барак. Только не знаю, какая группа пойдёт. После обеда должны были решить, но я уже на работу ушёл.
Мне было как-то без разницы, займут ли баню невольники или фароны. Последние так вообще мылись все сразу, и парни, и девушки, но после выматывающих тренировок на внешние половые признаки они внимания не обращали. Каир заверил, что невольники будут вести себя всяко скромно и тихо из-за ученика академии, притом контрактника.
Каир ушёл заканчивать рабочий день на один из складов. Я направился в парную, где не отказал себе в удовольствии занять одну из купален, насладившись горячей водой. Лог.
Время до повторного использования достижения «Двуединый»
92:13:02:44
Счётчик достижения обнулится в первых днях лета, а дорога к портовому городу займёт неимоверно много времени. Если так прикинуть, то арифметика не сходится.
Если всё пройдёт гладко, то через два налима, или через восемьдесят дней — я закончу учебный год и отправлюсь к северному побережью королевства эльфов. Да, мне придётся явиться на остров ксатов и узнать, чего там хотят эти старые драконы — но стоит ли терять время на корабль, когда можно воплотиться в истинную форму и полететь?
На дорогу в караванах уйдёт не меньше месяца, а может, и все полтора. Да, я всяко успею на корабль, но до острова плыть почти месяц, и от острова до континента скверны лететь недели две, а ещё сколько-то дней я потеряю на самом острове — в итоге к той укромной пещере я прилечу уже осенью. И на подготовку к зиме останется от силы шестьдесят дней. А вдруг иссяк ручеёк в том небольшом лесу? Тогда я окажусь на грани крайне щепетильной ситуации.
Вот только замысел воплотиться в истинную форму здесь, на южном материке, таит в себе огромную проблему. Голод.
Когда в прошлый после года выживания раз я воплотился, то чуть не загнулся от боли в животе. В тот день меня спасли несколько языков Нашласарского манула скверны и гора миклов — но сейчас я не на материке скверны. С каравана невозможно уйти посреди пути, если только это не обговорено заранее, а разговор на подобную тему всяко привлечёт ко мне внимание и ненужный риск; уйти утром по открытию города не менее глупо, ведь за мной могут проследить; а чтобы наесться нужно тащить с собой не меньше десяти миклов, а рюкзак вместит себя максимум шесть, то есть, придёться избавиться вообще от всех нужных инструментов и пожитков. Можно купить где в городе свинью или корову, но есть загвоздка. Приди за животным обычный разумный, то все вопросы решил бы тугой кошель монет — вот только ксат, даже откупившись двумя кошельками, в лес вместе с животным поведёт отряд головорезов, идущих следом. Одним словом — передо мной дилемма, которую надо решить всенепременнейше в ближайшие дни.
За размышлениями о пути до острова ксатов незаметно для меня в купальне остыла вода, а за стеной раздевалка наполнилась гамом и топотом. Невольники — не самая плохая компания, но вряд ли они будут мыться молча, да и отдохнул я предостаточно.
Стоило мне положить ладони на края купальни и напрячь мышцы рук, чтобы встать, как за дверью в коридоре вместе с шагами раздался пронзительно писклявый голос. Я неосознанно замер и прислушался. Прозвучал новый голос, уже не писклявый, но больно мягкий, несвойственный мальчишечьему горлу. Шаги в коридоре раздавались всё громче, мягких и писклявых голосов становились всё больше. Дверь в парилку открылась.
— Ой, — пискнула маленькая девочка с распущенными золотистыми волосами и с полотенчиком в руках как единственной одеждой.
— Фариса, что случилось? — спросила девушка-ратон в костюме Евы с коротко стриженными чёрными волосами. Она сначала посмотрела на девочку, а потом заглянула внутрь бани. От ужаса и смущения девушка широко раскрыла глаза, молниеносно схватила малышку за плечи и силой утащила за стену.
— Там ксат!
После этих слов в коридоре начался сущий ад из писка и визга, охов и вздохов, причитаний и возмущений. И продолжалось всё это долго, пока голоса не начали постепенно смолкать.
— Стой, ты куда? — раздалось из коридора. Потом ещё кто-то задал такой же вопрос, потом ещё и ещё, восклицания подбирались к двери, пока в проёме не показалась девочка со рваным шрамом на лбу.
— Здравствуйте, господин Ликус, — малышка лучезарно улыбнулась и поспешила поклониться, будто позабыв всякий стыд и не обращая внимания на свою наготу. — Это вы с нами будете мыться, да?
— Ула, стой. Ты куда собралась? — голова эльфийки с короткострижеными чёрными волосами показалась из-за двери. Девушка попыталась схватить Улу, но та игривым котёнком перепрыгнула через порог.
— Утара, это господин Ликус. Это я у него прислуживаю. Он хороший.
— Хороший, плохой, какая разница? Ты чего удумала? — всё ещё выглядывая из-за двери, Утара тянула руку к Уле.
— Господин Ликус, вам помочь? Я могу горячей воды добавить, или спину вам потереть? — девочка посмотрела на меня самым добродушным взглядом своих изумрудных глаз. И только в этот момент до меня дошло понимание, в какую же наисквернейшую историю я вляпался.
Всё это время я сидел в порядком остывшей купальне и смотрел на Улу, слегка приоткрыв рот от изумления. Я перевёл взгляд на девушку, всё так же выглядывающую в дверном проёме, а из коридора доносились озадаченные перешёптывания. Дальше я посмотрел себе на промежность. И удручённо вздохнул.
Если я совершу наиогромнейшую ошибку в своей жизни, встану и, нагло игнорируя невольниц, попробую уйти — то, как минимум, лишусь слуха от визга испуганных глоток, орущих что-то про насилие и скорую смерть и явную разницу в размерах между возвратно-поступательным штифтом и втулкой. В наихудшем же случае на крик девчонок прибежит матон со входа. Вряд ли мне получится ему объяснить, что ничего такого с невольницами я делать не собирался и меня таким просто мама родила.
Я медленно потянулся к небольшому стульчику около купальни, так же медленно взял с него полотенце и прикрыл свою наготу.
— Долей воды горячей, хорошо?
— Конечно, господин! — радостно улыбнувшись, Ула побежала к большой печи с огромным котлом на ней.
— Ты… Простите, господин, вы будете ещё мыться? — неуверенно спросила Утара, всё так же выглядывая из-за двери.
— Да, буду.
— Простите, возможно, произошло недоразумение, но мы девочки. Нас двадцать шесть разных возрастов.
— И?
— Вы ксат, но вы ведь мужчина!
— Понял. Ты хочешь сказать, что я насмотрюсь на ваши голые тела и, весело распевая похабные песенки, начну вас насиловать?
— Нет, я не это хотела…
— Скажи, хоть кто-то из вас прошёл ритуал взросления?
— Нет.
— Вот и мой ответ такой же. Просто игнорируйте меня.
Юная эльфа что-то хотела возразить, но в этот момент Ула подтащила ведро с горячей водой и вылила его в купальню.
— Что-то ещё, господин?
— Нет, всё, иди мойся.
— Давайте я вам ещё помогу, господин! Вы братику сильно помогаете, а я помогу вам! Ну пожалуйста!
Ула опёрлась на край купальни и посмотрела мне в глаза жалобным умоляющим взглядом. Я сопротивлялся несколько секунд, подумывая отпихнуть девочку, но оказался не в силах противится щенячьей жалости.
— Хорошо, но только ещё один раз, а потом пойдёшь мыться.
— Да, конечно! — радостно взвизгнула девочка и, чуть пригнувшись приготовилась внимательно слушать мою просьбу. Я же, не найдя ничего лучше, провёл рукой по голове, пересчитав три ряда роговых отростков. Они не росли, в отличии от волос. За прошедшие полгода они отрасли до состояния колючей щетины и мыть там особо нечего, но как ещё избавится от Улы?
— Они не болят? — робко спросила девочка, посмотрев на роговые отростки.
— Нет, только не бей по ним.
Я откинулся на борт купальни и постарался расслабиться. Утара, прикрываясь полотенцем, робко зашла в баню. Вслед за ней неуверенно заходили другие невольницы, опасливо поглядывая в мою сторону. Уже спустя несколько минут девочки начнут робко перешёптываться; потом они заговорят без стеснений, и баня наполнится привычным гамом толпы; а под конец несколько невольниц займут оставшиеся купальни. Я всё происходящее игнорировал, как и неумелые попытки Улы помыть мне голову: девочка иногда шкрябала ногтями по роговым отросткам и это визгом болгарки отдавалось в мозг. Я вообще всё игнорировал, зарывшись в свои мысли.
В ближайшие сорок свободных дней предстоит совершить два поступка, которые язык не повернётся назвать нормальными. Но где эта самая нормальность, а где моя скверная жизнь?