Жерар стукнул своим бокалом по бокалам Франческо и Максимилиана:
— За победу, за нашего капитана.
Он не стал ничего придумывать и созвал друзей там же, где снимал комнаты — в «Бойком месте». Теперь-то уж точно он может назвать их друзьями.
Вокруг сидел праздный народ, а зал из прекрасного лакированного дуба и ясеня, украшенный драпировками, картинами охоты и круглыми фонарями в виде лилий, источал уют. Молодой граф до войны не замечал таких мелочей. Теперь же прелести мирной жизни открылись ему заново. Он будто впервые ел в трактирах, одевался не в доспехи, спал под крышей, ходил в фехтовальный зал. Это было интересно и странно, а ещё город уже не казался ему таким большим, как раньше.
Но, несмотря на весь уют, на душе у него было темным-темно, ведь за столом их всего трое. Весельчак Пероль и Леонардо, столь многообещающий молодой офицер, остались на том поганом сыром холме, и ничего для них уже не будет — ни этой посиделки, ни прогулок в вишнёвых садах близ реки, ни новых званий, ни новых подвигов.
Поход этот, совсем не долгий по военным меркам, оставил в душе графа огромный след, и обратно вернулся совсем другой человек. Третий Гвардейский Полк Лемэса стяжал заслуженную славу, и за славу эту дорого заплатил. После победы на холме армия Его Величества гнала еретиков прочь ещё два дня, добивая остатки их армии.
Капитан де Куберте был пожалован чином полковника, перескочив майора, что являлось почти небывалой редкостью. Однако, старый маршал не сделал его командиром полка. Им стал бывший заместитель командира, полковник Кантан де Перел, давно ждущий повышения. Дядю же сделали заместителем, вторым человеком полка.
Жерара временно поставили командовать вторым взводом, и он вникал во все тонкости армейских взаимоотношений, про которые во многом узнавал от своего слуги и сержанта Жака. Их он старался держать поближе, по совету матери пользуясь не только своими знаниями, но и знаниями своих людей.
Грязные, израненные и потерявшие больше трети людей, но овеянные славой, они двинулись в обратный путь. Маршал больше не гонял их в охранение каждую ночь, к тому же, на обратном пути выпало несколько погожих деньков, в которые де Куберте принялся учить Жерара владеть не только эспадой. Схватывал граф быстрее любого другого, и под конец пути успел одолеть многих молодых офицеров в учебных поединках. О нём пошла молва, как среди дворян, так и среди солдат, и в Лемэс де Сарвуазье вернулся не просто молодым человеком из богатой и знатной семьи, а офицером с определённой репутацией, чему в том числе способствовала и пара конфликтов в дороге, которые граф разрешал с неизменной мрачной решимостью, проснувшейся в нём там, на холме, и справедливостью, привитой ему родителями с детства.
Молодой граф, пробыв уже два дня в городе, никак не мог привыкнуть, что тело и одежда чистые, а слуги могут согреть ещё воды в любой момент.
Максимилиан оторвался от жареного каплуна и обратился к де Вису, тем самым оторвав и Жерара от его дум:
— Франческо, долго ли ждать пополнения?
— В полку говорили, первые рекруты будут уже на следующей неделе.
— Наверняка капитан выберет для нас каких получше.
— Полковник, Максимилиан, полковник. Привыкайте.
— Кажется, всем нам долго придётся привыкать к этому.
— Спорить не буду, — де Вис откусил брускетту и запил глотком вина, — Даже вечный капитан не вечен. Помните, господа, что творилось с людьми, когда его выбрали командовать там, на холме? Всем известно, как солдаты к нему относятся, но чтоб настолько. Мне ни разу не приходилось видеть подобного единства.
Жерар надкусил бутерброд с сыром, вяленым помидором и базиликом — что за божественный вкус, которого он раньше даже не замечал? Беседа их текла неспешно. Насладившись, он задал вопрос, давно крутившийся на языке.
— Простые солдаты сильно благоволят дяде. Почему так?
Максимилиан ответил, одновременно срезая сочное мясо с косточки:
— Храбрец, отменный командир и бережёт своих солдат. Я слыхал, он убил нескольких офицеров за неподобающее отношение к подчинённым.
— Как это случилось?
— Спросите у него сами. Не хочу пересказывать всё, наверняка половина — сплетни.
Жерар сидел вполоборота к двери, но такого неуместного здесь сержанта Жака заметил сразу же. Жак тоже приметил их и, непонятно отчего сконфузившись, пробирался к ним через залу, аккуратно огибая столы. Когда он обходил соседний с графом стол, один из посетителей отодвинул стул, чтобы встать. Получилось это резко, неожиданно и прямо под ноги Жаку. Сержант не успел остановиться и налетел на этого господина, отчего тот расплескал вино себе на колет и сильно шатнул стол. Прямой как струна господин лет двадцати пяти в чёрно-белом костюме, частью ставшем красным от пролитого на него вина, сначала удивлённо воззрился на сержанта.
Жак всё это время стоял, приклонив голову и бормотал:
— Покорнейше прошу простить. Прошу простить, что не увидел я вовремя…
— Ты откуда здесь взялся, холоп?! — господин ударил солдата ладонью по щеке.
Голова его даже не дёрнулась от этого, лишь глаза на миг закрылись. Это было ясно видно — долговязый Жак возвышался на пол головы над чёрно-белым господином.
Ещё одна пощёчина, потом ещё. Ветеран просто закрыл глаза и терпел.
Жерар вспомнил, как этот же человек несколько недель назад тяжело дышал, опершись на алебарду, как стоял под натиском врага, весь перемазанный кровью, орущий на своих людей, цеплял крюком щиты еретиков, бил, колол и снова цеплял, не жалуясь, не прося отдыха, принимая судьбу свою, какой бы она ни оказалась, лишь бы не дать врагу взобраться на тот холм.
Молодой господин тем временем совсем вошёл в раж и принялся трясти сержанта за шею.
Граф вскочил, проклиная себя, что так долго смотрел на это, в три шага оказался рядом и, не церемонясь, рывком этого господина к себе:
— Вам не кажется, что уже хватит?
— Эта деревенщина испортила мой костюм! Что прикажете мне делать?! Летийский шёлк! Да на эти деньги троих таких как он на всю жизнь можно нанять!
— Он извинился, и не единожды. Этого достаточно, тем более, если вопрос касается одежды, пусть и дорогой. И, видят Трое, не один он причина этого конфуза.
— Здесь я буду решать, чего достаточно, а чего нет! — господин в забрызганном костюме повысил голос уже на него.
Жерар снова вспомнил рубку на холме, нескончаемые ночные дозоры, вспомнил, как этот сержант, вместе с другими своими солдатами, кряхтя, тащил ящик по бесконечному полю под нескончаемым дождём, как ютился под накидкой, пытаясь укрыться от сырости…
«Будь что будет, к демонам этого хлыща», — де Сарвуазье с силой влепил пощёчину чёрно-белому господину.
Господин сделал шаг назад и достал эспаду.
Жерар тут же вытащил свою.
— Вы умрёте за эту пощёчину.
— Не нужно было вам бить моего солдата.
Испачканный сделал выпад. Отходить тут было особенно некуда, поэтому Жерар решил заранее, как примерно будет вести бой. Он отбил выпад, ответил скупым и коротким ударом сбоку в лицо, от которого господин отскочил, но, ещё во время отскока, Жерар атаковал его руку с эспадой, присев на правой ноге и весь вытянувшись в выпаде. И, не делая паузы, повторил удар в лицо. Всё это он проделал так быстро, как только мог. Удачно. Глубокий косой порез чуть ниже локтя разрезал и рукав, и кожу, одежда окрасилась уже не вином. Рана в полпяди на лбу господина дополняла дело. Он немного ошалел от такой атаки, но клинок не опустил.
Де Сарвуазье было этого мало — он подбил эспаду противника с одной стороны, с другой и, когда тот сделал неправильное движение, показал, будто сейчас уколет в живот. Господин в чёрно-белом костюме попытался парировать, отпрыгивая при этом назад, и налетел на тот самый злосчастный стул, а граф стремительно крутанул эспаду, выводя из ложного укола, и рубанул соперника сбоку, по той же самой руке. На этот раз удар пришёлся чуть выше локтя и ранил он глубже предыдущего.
На рукаве быстро и обильно выступила кровь, господин побледнел, а Жерар треснул его как следует плоской стороной клинка по запястью, заставляя немедленно бросить эспаду:
— Что, хватит с вас?
Недавно ещё рассерженный и свирепый, господин сел на стул, едва не свалившись назад. Двое других подскочили к нему, трактирщик прибежал и суетился рядом с полотенцами в руках. Одну из кухарок отправили за доктором.
Только Жак стоял посреди всего этого мельтешения и, похоже, совершенно не знал, куда ему деваться.
Граф решил, что надо бы узнать, зачем он вообще оказался тут:
— Сержант, идём-ка на улицу.
Даже в вечерних сумерках граф видел, что Жак всё ещё сгорбленный и зажатый, словно в тиски.
— Ты нас искал?
— Не всех, ваше благородие. Вас найти было велено. Что-ж теперь, из-за меня того господина… Такая размолвка. Что-ж будет-то?
— Что будет, то и будет. Может, он спесь свою поубавит малость. Искал-то зачем?
— К его благородию министру вас просят срочно. Говорят, вы знаете, куда идти.
— Знаю. Ступай-ка отсюда в казармы, да побыстрее. Сам доберусь.
Граф только сейчас обнаружил, что так и стоит с эспадой в руке, повертел её под фонарём, проверяя, чистая ли, и убрал в ножны.
«Потом нужно будет отдать её Роду, пусть промаслит как следует, мало ли что».
Жерар проходил по вечернему городу, укутавшись в тёплый плащ. Дожди перестали, но на столицу опустилась сухая зимняя стужа, когда лужи, а кое-где и река, по утрам стягиваются прозрачной коркой льда, а днём так холодно, что гулять по этим красивым улочкам, ухоженным паркам и презентабельным набережным совсем не тянет.
Мирная жизнь… Никто никуда не торопится так, как там. Да, днём люди бегают и снуют туда-сюда, но не выбиваются вконец из сил, промокшие, гружёные, словно мулы, едва не выплёвывающие лёгкие. Вот и стража у ворот министерства стоит с выражением лёгкой надменности на лице — спокойно, уверенно, прямо. То ли дело дежурные отряды на давешней насыпи — сгорбленные, напряжённые в ожидании очередного удара, или валящиеся с ног, спящие прямо на земле после отступления врага.
Граф назвал фамилию и беспрепятственно прошёл в караулку.
— Здравствуйте, — молодой лейтенант поднялся из-за стола и сделал шаг навстречу, — Эспаду придётся сдать.
Жерар отстегнул ножны от перевязи и отдал ему клинок, затем расстался и с кинжалом, всегда висящим на поясе после битвы на холме.
— Поздравляю Третий Гвардейский с возвращением и победой.
— Спасибо.
Сад, вход во дворец, приёмная — всё под охраной, и вот Жерар отворил дверь кабинета Первого министра Винсена де Крюа. За огромным столом сидел сам министр, дядя Люк и ещё один человек, которого Жерар не знал.
— Граф, познакомьтесь, — представил его де Крюа, — Министр финансов, барон де Пинес.
«Министр финансов, а всего лишь барон, странно».
Граф с почтением пожал протянутую руку, рукав и ладонь которой кое-где испачкались чернилами. Зоркие глаза худощавого барона с вниманием глядели из-под кудрявой соломенной шевелюры, некую детскость которой оттенял большой орлиный нос. Рукопожатие его не было вялым, но и не отличалось крепостью, как дядино. Костюм его был похож на одеяние Первого министра — строгий, неяркий, выдержанный в чёрно-серых тонах. Дядя же, как всегда, был одет по-военному и смотрелся в этом кабинете несколько неуместно.
— Приступим к делам, — начал де Крюа, — Перво-наперво, поздравляю с повышением, полковник.
Дядя его на это лишь учтиво кивнул.
— Во-вторых, мне стало известно, что маршал опять загребал угли вашими руками, но сделал вас лишь замом, хотя все мы знаем, какая должность и чин давно вами заслужены. Однако, Его Величество решил не подвергать авторитет маршала удару, оспаривая его решение. Но он вас награждает Орденом Мужества.
Министр достал деревянную лакированную шкатулку и подвинул её к дяде. Де Куберте сгрёб её со стола и поставил себе на колени.
— Не посмотрите?
— К кирасе не прицепить, а подобных орденов я и на маршале видел предостаточно.
— Не очень-то вам пришлась эта награда. Откройте, пусть господа засвидетельствуют.
Дядя открыл шкатулку и выставил на стол. Десятиконечная звезда из белого золота с бриллиантом посреди, какие Жерар уже видел на маршале.
Внезапно дверь отворилась и секретарь министра громко объявил:
— Его Величество король Кантании Вильям Третий!
Сначала по кабинету рассыпалась королевская охрана в золотисто-зелёных ваффенроках, под которыми можно было угадать полный латный доспех, затем внутрь прошествовал сам король. Одного роста с графом, короткая стрижка чуть тронутых сединой волос, уверенная походка и почти идеальные пропорции широкого, но не пухлого лица. Все вскочили со своих мест — Жерар и молодой барон поспешно, дядя Люк и де Крюа — медленнее. Молодой граф раскланялся, а монарх приветствовал всех кивком головы:
— Решил всё же вручить награду герою лично.
— Встречи с послом Бен-Изиря не было? — вопросил де Крюа.
— Быстро закончили, — король подошёл к столу, взял в руки орден и принялся разыскивать, куда бы его приторочить дяде, — Эти южане — столько посторонних разговоров, а о деле лишь пару слов… Некуда приколоть. Придётся вам принять из рук в руки, — король вложил орден в ладонь капитана, — Вы истинный пример героизма. Рад, что нашлось время сделать это лично. Что вас смущает?
Видно, последний вопрос короля относился к тому, что дядя Люк выглядел как будто чем-то озадаченным, а не преисполненным торжественности момента.
— Я очень благодарен за награду, Ваше Величество. Меня смущает лишь, что достойных её людей в полку множество, а досталась она именно мне.
— Ваши слова лишь подтверждают, что вы достойны её, как никто другой. Хоть в доблести гвардейского полка я не сомневаюсь, но раздавать награды направо и налево не могу. А о вас я знаю. И не только о битве при Мостовом Холме.
— Мостовом Холме?
— Так её назовут летописцы. И есть ещё кое-что, ради чего я здесь. Вы должны честно ответить на один вопрос, граф. Вы ведь граф, я правильно помню?
— Правильно, Ваше Величество.
— Так вот, де Крюа утверждает, что вы человек честный и прямой, особенно в разговоре со своими. Меня беспокоит маршал де Ветт. Вы только что вернулись из кампании под его руководством. Ответьте, не пора ли ему на покой? Не использует ли он своё положение для сведения личных счётов? Не являются ли его приказы преступной халатностью? Я знаю, через что прошёл ваш полк, но верное ли это решение? От вашего ответа зависит многое, помните об этом. Уж у вас должно хватить опыта оценить.
Дядя задумался. Остальные молчали. Пауза уже затянулась до неловкости, когда дядя, наконец, ответил:
— На его месте я поступил бы так же. Другой полк мог не успеть вовремя, придавать нам кавалерию больше, чем сделал он — великий риск. Можно было затянуть войну и дождаться подкреплений, не рискуя полком, но я не знаю, располагает ли армия достаточными ресурсами для этого.
— Что насчёт ваших ночных дежурств?
«Он и об этом знает?»
— Он прервал их перед заданием.
— Но вы ведь не спали три ночи подряд. Это не из-за личного дела между ним и вами?
— Не могу знать. Спросите господина маршала.
— Ваше Величество! — не сдержался Жерар, — Это продолжалось до тех пор, пока я не потребовал отменить этот произвол.
— А вы…?
— Лейтенант де Сарвуазье, министерский куратор Армии Его Величества, назначен лично мной, — вставил слово де Крюа.
— Полагаю, сын моего лучшего архитектора?
— Точно так.
— Значит, ваша идея о дополнительном контроле армии сработала как нельзя лучше, господин министр? Напрасно я сомневался в этом решении?
— Возможно, лейтенанту следовало бы действовать более… обтекаемо. Но в целом, следует отметить некоторый успех.
— Присядем, господа, — король опустился на место рядом с Жераром и жестом повторил свой приказ. Только после этого все сели, — Здесь не зал церемоний, в конце концов. Винсен, давайте обсудим наши внутриполитические дела.
— Возможно, для этого лучше дождаться сбора совета министров, к тому же, не думаю, что этим господам нужно знать…
— Некогда. Что же касается этих господ, не вы ли говорили, что де Куберте предан короне, как никто другой? Я только что наградил этого человека, не заставляйте сомневаться в его лояльности. Отец же графа де Сарвуазье являл собой истинного патриота. Просто не верю, что его сын может быть предателем. Если же я ошибаюсь, то и поделом мне.
— В таком случае, мне возразить нечего, — устало ответил Первый министр.
Жерара взволновала эта беседа, как и то, что сам король преспокойно сидел по левую руку от него, будто это был обычный семейный совет, что ли. Ни фанфар, ни пышного приёма, ничего, о чём Жерар думал, когда представлял подобные встречи.
— Де Сидония совсем распоясался, — вещал тем временем министр, — Со своей кликой на пару с де Бижоном и прочими, они крадут, по нашим данным — сколько, де Пинес?
— От восьми до двенадцати тысяч фунтов в неделю, если считать по всему герцогству.
— Втихаря воруют сами у себя, Ваше Величество, — продолжал де Крюа, — Пока урожаи доставляются до хранилищ, половина исчезает, и вашей десятины убывает вдвое. Всё время сеют смуту среди благородных, сетуя, что мы даём слишком много прав торговцам и ремесленникам. Эдикт о запрещении дуэлей для них хороший повод попомнить вас недобрым словом.
Герцог Джакомо де Руйтер якшается с еретиками и пока непонятно, к чему это приведёт, да вы и сами знаете. Только де Кармю по-прежнему полностью лоялен.
Де Сидония делает всё, чтобы ослабить нас, но хватать его пока не за что, хотя все всё понимают. Ещё один молодой служащий, подававший надежды и три офицера второго полка убиты. Предположительно, на дуэли, — министр обжёг взглядом молодого графа, — Надеюсь, теперь вы видите всю опасность этого обычая? Вы уже давно в столице. Скажите, сколько дуэлей из тех, что вы видели, были не глупым фанфаронством, или не хорошо просчитанной провокацией с заранее известным результатом?
Жерар опустил взгляд на стол. Министр был прав. Пожалуй, его собственная недавняя стычка — единственное правое дело, из-за которого состоялся поединок.
— Наш граф посещает фехтовальный клуб Бижона, — язвительно проговорил дядя, — И сам далеко не прочь поучаствовать в дуэли. Заправский бретёр, доложу я вам.
Слова эти Жерара сильно задели. После войны, холма, этого тяжёлого похода. И друзья из офицеров, которых он обрёл и тут же потерял, почему-то необъяснимо заставляли воспринимать тон дяди, как крайне несправедливый упрёк.
— Да будет вам известно, господин полковник, что я предотвратил три дуэли. И две из них — в недавней военной кампании.
— Значит, всё-таки понял… — покивал Первый министр.
— Вам нужно порвать с де Бижоном, — убеждённо сказал дядя.
— Зачем же? — серьёзно возразил ему король, — Наши враги коварны и пользуются самым разнообразным оружием. Чтобы преуспеть, мы должны стать ещё коварнее, изобретательнее, хитрее. Продолжайте ходить к нему, граф. Притворитесь своим, вотритесь в доверие и действуйте в нужный момент.
— Ваше Величество, вы хотите сделать из меня шпиона? За что?
— Не за что, де Сарвуазье, а почему. Иногда нельзя исполнить долг перед страной, не замарав рук. Вы должны были понять это на войне. А лучше всего исполняют долг люди, преданные стране. Это не наказание, а суровая необходимость, — король кивнул на полковника, — Думаете, мы отправили его пресекать дуэли, чтобы наказать? Он, по-вашему, не спит ночами из-за того, что наказан, или всё-таки понимает важность своей работы? Вот граф де Крюа — сводит отчёты и донесения, да строчит приказы день и ночь. А он, между тем, отличный наездник и предпочёл бы это занятие сидению в кабинете. Тоже наказан, по-вашему?
Молодому графу совсем нечего было ответить, он так и смотрел на массивные доски стола.
— Вы выбрали уже сторону, я надеюсь? Иначе, рано или поздно, её выберут за вас.
Я выбрал сторону, Ваше Величество, ровно тогда, когда присягнул вам, и менять её не собираюсь.
— Не ждал другого ответа от сына де Сарвуазье.
— Но почему вы не покараете де Сидонию? Вы ведь король! — выпалил Жерар то, что хотел сказать с начала разговора.
— Не так всё просто. Он обладает большой властью, и прямых улик против него нет. Нельзя сажать в темницу одного из потомков тех, кто выбирал королевский род, из-за домыслов. Так можно развязать гражданскую войну. Вы поймёте, когда придёт время, уверяю, — монарх обратил взор на своего главного министра, — Что же касается потерь казны, думаю, следует установить твёрдый поземельный налог, а не десятину добытого. Однако, с разной земли налог будет разный, смотря сколько она может приносить. Это я и поручаю вам с бароном высчитать. Ещё раз, был рад вручить награду лично герою, но дела не ждут.
Король встал, остальные повскакивали следом и раскланялись. Затем он так же быстро покинул кабинет.
Позже Жерар стоял за воротами министерской ограды, всё ещё взбудораженный от неожиданного появления короля и, вместе с тем, удивлённый:
— Где вся его свита? — в прострации пробормотал он себе под нос.
— Наш правитель считает, что таскать за собой кучу людей не всегда удобно, — ответил дядя, — Есть светские приёмы, на которых надобно соблюдать все приличия. Остальное же время он держит подальше от себя всё, что мешает работать, как и Старый Лис де Крюа. Два сапога-пара.
— Он так же занят, как и его министр?
— Да, почти всегда.
— В чём смысл быть королём и всё время работать?
— Быть королём — тяжёлая доля. Особенно если хочешь быть хорошим королём.
…
— Эй, Марио, неси сюда кружку, — крикнул Жак коренастому пестуйцу.
Род уже сел за стол, на котором исходили паром свиные рёбрышки. Дороговато, но они решили помянуть арбалетчика Тиля как следует.
— Налэтай, — зазвенел над столом акцент Марио, и три кружки пива со стуком встали рядом с блюдом.
Жак с Родом расхватали свои и сделали по глотку.
— Помнишь, как он чуть не застрелил меня в первый год, когда я отошёл в кусты по нужде? — с грустной улыбкой произнёс старый долговязый сержант.
Глаза его смотрели в пустоту, а волосы, по большей части, давно отвоевала седина. Род подумал, какая он, должно быть, развалина, если Жак кажется таким старым? Старик помнил, как воспитывал этих двух желторотиков, помнил то, о чём говорил Жак и ещё много всяких случаев.
— Ещё помню, как вы нажрались однажды какой-то дряни, а потом мучились животами. Думал, холера, помрёте оба.
— Ага. Сырая пшеница у одного мельника в амбаре. Жрать так хотелось… — кивал Жак, всё ещё глядя в никуда.
— И через год к нам приставили Марио.
— Ветреный Марио: портил воздух каждую минуту.
— Был у меня такой грех, — казалось, пестуец совсем не обиделся, — От волнэния первый год желудок сам нэ свой. Потом прошло.
— За Тиля! — они выпили и поставили кружки.
— Нет таких и не будет больше, — Жак взял ребро из блюда.
— Лучший арбалетчик, — подхватил Марио.
— Ага, — жуя, кивнул долговязый сержант, — Только ты, Лис, ему и ровня.
— Глаза уж не те…
— На мосту те были. И потом, на бруствере. Научил бы наших ротных стрелять.
— Если господин дозволит.
— Наш вот господин полковником стал, — продолжал Жак, — Де Вис, конечно, офицер неплохой, но без капитана пусто как-то, не то всё.
— Он теперь полковник, привыкай.
— Так ведь и других наших господ офицеров побило. Кого вместо них-то пришлют? Вот бы твоего графа нам дали.
— Помнится, вы с Тилем бранили его, когда только увидели.
— То он незнания. Справный офицер будет, верно ты тогда нас приструнил. Понимаю теперь, отчего ты так стоишь за него.
Род не ответил. За дальним от них столом, среди людей невоенных, он увидел знакомую рожу. Конюх Харт сидел между жилистым человеком и волосатым верзилой и, как ни в чём не бывало, хлебал эль из кружки.
Род протолкался сквозь толпу, подошёл к их столу и положил верзиле руку на плечо:
— Подвинься.
Волосатый не стал перечить.
— Ну, привет, Харт. Приятного, значит, тебе аппетита.
— Привет, Лис, смотрю, целый с войны-то воротился? Что-ж граф наш, тоже цел?
— Твоими молитвами. Отчего ты здесь? Отчего два дня тебя не видно у нас?
— Приходил я поспать, ты, верно, не заметил.
— Ладно. С лошадьми что? Не чищены они.
— Ты, Лис, скажи графу, не желаю я у него работать больше. Я ведь вольный холоп, могу уйти, когда вздумаю.
— Чем тебе граф наш не угодил, дурень? Такого хозяина искать не сыскать. Что делать-то будешь?
— На склады пойду, или ещё куда Там всяко посвободнее.
— Свободы захотел?
Род обвёл глазами дружков конюха. Те молчали. Недоброе что-то было в их молчании, отчего старому слуге захотелось побыстрее откреститься. И предчувствие орало, что от конюха, как от чумного, бежать надобно.
— Передам, коли так. Будь здоров.
— И тебе не хворать, старый Лис.
…
На удачу, двое лейтенантов, отобранных для борьбы с дуэлями, уцелели в военной кампании. Люк собирался взяться за старое, но оказалось, что новый командир полка отправил одного муштровать роту, а второго — начальником караула.
Кантан де Перел был у себя. На столе его лежало несколько списков добровольцев из других полков, кто хотел вступить в гвардейский.
— Господин полковник, есть важный вопрос, — не стал ходить вокруг да около де Куберте.
Де Перел поднял голову от стола. Выглядел он как заправский вояка, но все, до последнего солдата, знали — это штабной офицер. У Люка не было неприязни к штабным, но залихватский вид полковника и совсем не вяжущийся с этим характер деятельности — зачем?
— Говорите.
— Офицеры из десятой роты, де Норт и де Альдо, они мне нужны.
— Ваше дело, по приказу министра? Придётся потерпеть. Людей сейчас мало, пусть пока занимаются повседневными делами.
Люк потратил много сил ещё до войны, чтобы наладить работу по борьбе с дуэлями. Старый полковник препятствий не чинил, этот же решил то ли показать собственную значимость, то ли просто не желал вникать в проблемы де Куберте. На что он рассчитывал? Люк и маршала бы не постеснялся, так этот своим пренебрежением ещё и старого Лиса за усы дёргает. Надо бы внести ясность раз и навсегда.
— Сожалею, но в этот раз придётся потерпеть полку. Моё задание важнее караулов и муштры.
— Пока что я командир этого полка, и я при…
— Хотите и дальше им оставаться? Дайте мне людей и не морочьте голову.
— Вот как вы заговорили? Иначе побежите жаловаться министру? Каким образом вы планируете налаживать отношения с солдатами и младшими офицерами, если начинаете с мерзких кляуз?
— Никаким. Я давно наладил их на Мостовом Холме. Только откуда вам знать?
— Что за намёки? Смотрите, как бы это не обернулось для вас арестом или футом стали в животе.
— На куски изрублю. А часовые ваши скажут, так и было.
Де Перел побледнел от злости, но кидаться на Люка передумал. Люк хотел было выйти, но командир полка окликнул его:
— Постойте, полковник. Раз уж вам нужны люди, принесите приказ от министра. Закроюсь им от маршала в случае чего.
— Поищите в бумагах прошлого командира, — ответил де Куберте и захлопнул за собой дверь.
Двое часовых вытянулись в струну и не отводили глаз от него. Наверняка всё слышали.
— Вольно, — приказал он, проходя мимо.
Оба лейтенанта нашлись в казарме десятой роты. Один ожидал заступления в наряд, второй отдыхал перед занятиями.
— Соберите людей, нас ждут дела.
— Мне заступать в караул…
— Де Перел найдёт другого.
Перечить ему никто не стал, лишь де Норт учтиво поклонился:
— Разрешите поздравить вас с наградой, полковник.
— Откуда знаешь? Я никому не говорил.
— Приятель из министерской охраны рассказал. Я не думал, что это секрет.
— Не секрет, — махнул рукой Люк.
Раз один знает, значит, скоро весь полк будет обсуждать.
Дуэльные группы обоих лейтенантов сильно поредели, и полковник не придумал ничего лучше, чем добрать людей из их же взводов. Его собственная группа лишилась Тиля и ещё одного человека.
Он приказал лейтенантам заняться слаживанием, а сам ушёл в город, проведать старых соглядатаев. Знакомый уже кабатчик обрадовался, увидев его.
«Чему ты рад на самом деле? Мне, или министерским деньгам?»
В приватной беседе, проходящей, как и прежде, за бочкой, уставленной едой, он поведал, что люди дерутся теперь не только на улицах, но и в домах. Богатых домах. У каждого такого дома была собственная охрана, и стража туда не допускалась. Как ему прорваться на территорию таких вельмож, не нарушив при этом закона, Люк не знал. Радовало, что таких дуэлей приходилось гораздо меньше остальных.
И потекла рутина. Он опять использовал наводки и ловил нарушителей. Примерно половину дуэлей удавалось пресекать, если не считать тех, что происходили спонтанно и разрешались в ту же секунду на том же месте. И всё шло своим чередом, пока Первый министр не вызвал его к себе.
— Вам давно пора найти себе замену, де Куберте. Негоже полковнику рыскать по подворотням каждую ночь.
— Сам хотел об этом сказать, ваше превосходительство. У нас прибывают новые люди, и полковые дела требуют внимания.
— Подходящих офицеров уже ищут. Но я позвал вас не за этим. Помните, вы говорили, что часть поединков перенесли в дома?
Люк кивнул, а министр продолжал:
— Погибли два человека мне лояльных и мною продвигаемых. И оба — на такой вот закрытой дуэли. С этим нужно что-то делать. Думаю, как обойти запрет на вторжение в дома, как быстро подводить под это доказательную базу. Ясно одно: нам нужны слуги. Те, кто слышит всё в этих домах и те, кто сможет подтвердить виновность господ и вовремя сообщить о дуэлях. Но как заставить их сделать это? А заставить нужно любой ценой, Люк. Любой, слышите? Куда уходят деньги, что скрывает от нас де Сидония? Это уже почти что война, и методы должны быть соответствующие. Есть у вас идеи?
— Пожалуй.
— Поделитесь?
— Мелкий вопрос. Ничего такого, чем следовало бы забивать голову вам.
— И всё-таки?
— Поймать парочку, подкупить, или сочинить против них обвинение, дальше дело за малым.
— Мерзко… Но, как сказал Его Величество, воистину коварны наши враги. Сложно драться одним кинжалом против меча и щита. Действуйте, но осторожно, заклинаю вас. Никто не должен прознать наверняка, что я решился на это.
…
Третий узник взвился, когда солдаты стали привязывать ему руки.
— Отставить, этого пока не трогаем, — прервал их де Куберте.
«Думаю, с тебя, парень, хватит и угроз. К тому же, незачем светить синяками в доме де Прии».
— Знаешь, что нам выболтали твои дружки? Кто-то стащил у трактирщика четыре шиллинга и поясной ремень. И нашли их у тебя. Это пять лет каторги. Что думаешь?
— Я не брал ни гроша, у меня приличное жалование, господин. К чему мне воровать?
— Брал или нет, а всё одно — киркой махать на каменоломне. Или в шахте. Видел, какие там крысы? — полковник развёл руки в стороны, — Поедешь, это уж как пить дать. Или делай, что я говорю.
Лакей, видно, понял, что взяли его в оборот крепко и, смирившись, отвечал:
— Что же нужно вам от меня?
— Господин твой дуэли устраивает в своём доме. Дам тебе человека надёжного, обо всех ему будешь докладывать. И, коли что другое важное в доме случится, тоже ему скажешь. Уяснил?
Лакей ничего ему не отвечал, а жалостливо уставился в стену напротив. Тогда Люк взял его пятернёй за подбородок и грубо повернул к себе:
— Отвечай, когда полковник спрашивает, вор проклятый. Или на каторгу захотел?
Конечно, слуге никак нельзя было на каторгу с такой большой семьёй. Знал де Куберте, кого за жабры брать.
Слуга ответил ему грустным безысходным голосом:
— Расскажу вам, господин, всё, что ни потребуете.
Люк кивнул, уверенный в успехе, и объяснил, как найти трактирщика. Не очень-то ему нравилась эта работа. Пытать, шантажировать, вынуждать подчиняться. И, ладно бы, преступников. Но эти-то слуги виноваты были только в том, что служат не тем хозяевам.
…
Жерар отдал лакею пустой бокал и глянул на карты: сегодня ему везло.
Астарлоа поднял правую бровь вверх и, чуть подумав, придвинул пару фишек к общей куче:
— Поднимаю.
— Поддерживаю, — последовал Жерар его примеру.
— Пас, — де Бижон сложил свои карты и убрал на край стола.
— И я продолжаю, — незнакомый господин, пышущий здоровьем и благополучием, добавил пару своих фишек.
Было ему на вид лет двадцать пять: умное лицо с курчавыми волосами, румяные щёки, хороший бежевый костюм.
— Как ваша военная кампания, Жерар? — не отрываясь от подсчёта фишек, спросил Истэр, — Наградили? Может, продвинули по службе?
— Ни то, ни другое. Хотят поставить командовать взводом, так что больше не нужно шастать с дядей по подворотням. Но повышение это, или понижение, сказать не берусь.
— Поднимаю.
— Поднимаю.
Жерар без слов поддержал, придвинув одну фишку.
— Выходит, всё было зря? Столько дней терпели подле себя грязных, вонючих солдат, и ничего — ни медальки, ни завалящего ордена?
«Зря? Мы прогнали еретиков, разве этого мало? А насчёт терпения — помнится, дней через пять я вонял точно так же, как любой другой солдат», — лишь отметил про себя Жерар.
— Вот господин Астарлоа, — продолжал председатель, — Тоже ушёл из армии. И поделом, героев они не ценят. Люди тратят свои жизни, управляя всяким отребьем, а их не награждают ни титулами, ни деньгами.
Жерар вспомнил, как это «отребье» держало насыпь, как било врага из последних сил, как раз за разом возвращалось в строй с пропитанными кровью повязками, умирало, мокло, стонало, издыхало на марше, но не просило пощады и не ныло от своей участи.
— А вам приходилось служить? — невольно вырвалось у молодого графа.
— Мне хватило месяца, — ответил председатель, — Пусть этим занимаются те, у кого нет другого выбора. Я найду, на что потратить свою жизнь.
«Приносить пользу Родине и королю. На что ещё её можно потратить, когда у тебя всё есть?» — мысль эта казалась Жерару очевидной, но чутьё предостерегало озвучивать её в этой компании.
— Вскрываемся? — предложил Астарлоа.
— Поставлю ещё одну, — ответил неизвестный господин.
Седой фехтовальщик кивнул, вопреки обычному, сгорбленный и совершенно не выглядящий атлетичным, что старило его лет на десять. Болезнь? Травма? Жерар решил спросить позже, а пока поддержал ставку, ведь карта была хороша.
— Достаточно, вскрываемся? — в очередной раз спросил де Ветт.
Новый господин кивнул, и все трое выложили карты на стол.
Де Сарвуазье посмотрел на комбинации. Похоже, он снова выиграл, но… У двух других игроков пары карт на руках совпадали один в один.
В следующий миг колода полетела в лицо господину в бежевом костюме:
— Не потерплю мухлежа в доме моего друга! — проскрежетал Астарлоа.
— Позвольте, я не мухлевал, — примирительно вскинул руки новый гость.
— То есть, мухлевал я? Вы ещё и бросаетесь беспочвенными оскорблениями. Что-ж, придётся ответить, раз эспада при вас, — де Ветт сгорбился над столом и сделал глоток из бокала дрожащей рукой. Если бы Жерар не знал, как великолепно этот человек дышит на тренировках, но готов был бы поклясться, что мастера вот-вот хватит удар.
— Вы… Точно этого желаете? — неуверенно спросил молодой господин.
— Безотлагательно. На заднем дворе есть великолепная беседка, что отлично сгодится для дуэли.
Де Ветт пошёл к выходу, и Жерар понял, что он явно переигрывает. Это могло быть далеко неочевидно новичку, но граф уже не раз фехтовал с Астарлоа и не сомневался, что всё это — спектакль.
Полгода назад он, возможно, поднял бы шумиху и принялся останавливать этих людей, но сегодня де Сарвуазье уже знал, что далеко не всё происходит по законам чести даже у господ. И поэтому он молча следовал за толпой, далеко не такой многочисленной, какая была здесь после его победы на турнире. В той же беседке ярко горели масляные фонари, будто кто заранее знал, что нужно их поджечь.
Астарлоа занял своё место, новый господин встал напротив. Оба достали эспады, и де Бижон приготовился объявить начало.
В поединке вся сгорбленность мастера фехтования улетучилась. Пробный укол и сбив, затем хороший блок, заставивший господина в бежевом костюме провалиться, и точный горизонтальный удар по горлу. Отскок. Секунду гость стоял со страшной зияющей раной на шее, затем повалился на пол, выпустил из рук эспаду и залил кровью доски вокруг себя, подёргиваясь, точь-в-точь как овцы в графстве, которых режут для званого обеда.
Жульничество. Чьё? И стоило ли оно жизни молодого господина? Да взять эти никчёмные деньги и отдать всем обратно, сколько у кого было. И в бездну эту игру.
Седой фехтовальщик сошёл со ступенек беседки. Ничего не выражало его лицо — ни злорадства, ни радости, ни грусти. Председатель и думать уже забыл о дуэли, а общался с кем-то из гостей, стоя у ровного ряда кипарисов чуть поодаль. Слуги заворачивали мёртвого в серое полотно. Интересно, что они делают с погибшими здесь?
Молодой граф неожиданно увидел Элизу. Она стояла с незнакомым кавалером и держала его под руку, как когда-то держала Жерара. Первым его порывом было подойти к ним и выяснить всё здесь и сейчас, да только это было глупо. Какие, в сущности, были у него права распоряжаться сердцем этой девушки? Не больше, чем у этого незнакомого господина. Вон она, стоит, улыбается чему-то. Такая открытая, милая, добрая. Действительно ли? Или здесь, как у шляпы фокусника, есть двойное дно? Подозрение боролось в нём с обидой. Кто ехал вместе с солдатами по слякоти сутки напролёт? Кто не спал ночей? Кто стоял на мокром от крови холме, отбивая атаки одну за другой? И вот — этот господин. Так где справедливость? Но вдруг это очередной спектакль, чтобы добиться их дуэли? Или что, если эти двое уже обручены? Или она его действительно полюбила. А если…
Да ещё сотня всяких «если» лезла ему в голову. И так во всём, не только сейчас. Жизнь после войны вывернулась для графа наизнанку и вещи, раньше казавшиеся очевидными, теперь заставляли задуматься. Он уже почти не верил людям, раз сам король хитрит. И теперь Жерар сам хотел знать наверняка все мотивы, подоплёки, выгоды, прежде чем сложить какое-то мнение. Одни говорят одно, другие другое. Некоторые заблуждаются, иные врут, остальные недоговаривают или просто не знают. И каждый тянет в свою сторону, а картина всегда неполная. Он почувствовал, что ему срочно нужно поговорить с дядей.
— Дамы скучают, если не уделять им внимание, — заметил Астарлоа де Ветт, проследив за его взглядом, — Жжёт? Запомните, лучшее лекарство от этого — фехтование.
Жерар глянул на седого мастера, но ничего не ответил.
— Завтра на занятиях вы сами в этом убедитесь, — Астарлоа побрёл к особняку, и походка его приобрела прежнюю мягкость, а осанка была точно такой же, как в первую их встречу.
— Дорогие гости, приглашаю всех в дом, — громко объявил Истер, — Эта проклятая стужа не поднимет нам настроения, в отличие от вина.
…
— И я не могу понять, как теперь верить людям, — Жерар завершил отповедь большим глотком вина и поставил стакан на простой деревянный стол.
Не любил его дядя излишеств. Вино из стаканов, убранство комнаты такое же простое, как и раньше, хоть сама комната в два раза больше.
— Это просто превосходно, — улыбаясь во весь рот, ответил полковник де Куберте.
— Что же смешного вам в моих словах?
— Ничего. Я искренне рад, что министр не ошибся в тебе. Ты умён не по годам и сделал правильные выводы. Значит, с тобой возможно работать заодно. Молодец, что не откровенничал с де Бижоном и остальными. Запомни: никогда не раскрывай этим змеям свои истинные мысли и чувства.
— Поступать по совести, радеть за королевство, быть честным — для всех пустой звук. Почти.
— Отнюдь. Таких людей не видно сразу, но они есть. Ты понял теперь, кто хочет блага всей стране, а кто — только себе?
— Да. И готов делать работу, на которую вы брали меня с собой ещё до войны.
Дядя помотал головой:
— Старый Лис решил, ты будешь полезнее на балах у де Бижона. Поражаюсь, до чего прозорлив, заранее всё знал! Стань своим среди них, мне нужно знать, как они проворачивают дела, что готовят, о чём думают. Возьмёшь под команду первый взвод восьмой роты для отвода глаз. Скажу Франческо, не будет дёргать тебя, но иногда в роту заглядывай. Во взводе твоём Жак с Марио сержантами, не пропадёшь… Ступай пока, да заходи почаще.
Дядя приказал заглядывать в роту, и Жерар решил не оттягивать этот момент. Время утренних построений уже закончилось, а часы дневной муштры ещё не наступили, и все солдаты находились в казарме. Было их чуть больше половины от прежнего количества, отчего не покидало ощущение пустоты.
Лейтенант де Вис смотрел, как солдаты отдыхают. Угрюмый и сосредоточенный, он явно о чём-то думал, отчего скулы его выделялись ещё резче, лоб казался ещё больше, а аккуратная борода ещё чернее. Но образ его чуть сгладился, лишь взгляд зацепился за графа:
— Жерар, здравствуйте! Давненько не виделись.
— Франческо, я получил назначение в вашу роту. Первый взвод.
— Отличные новости, особенно для меня. Мы с Максимилианом совершенно не справляемся.
Проходящие мимо пестуйцы отдали Жерару воинское приветствие, он кивнул им и поспешил пояснить:
— Вряд ли я смогу нести службу как следует. Заходить буду, но не рассчитывайте на меня всерьёз. Не знаю, озвучит ли полковник причину, однако, смею заметить, это не моя прихоть.
— Дела министерские?
— Именно.
— Да, я уж было подумал, у меня появится толковый офицер. И часто будете заглядывать?
— Днём наверняка, но в караулах и нарядах меня не ждите.
— Вдруг опять война?
— Не поручусь на верное, но думаю, как и в прошлый раз, отправят с вами.
Они заметили спускающегося по ступеням Максимилиана.
Он тоже увидел де Сарвуазье и поспешил, протянув обе руки для рукопожатия:
— Жерар, я привёл в порядок лёгкий доспех, что вы мне одолжили. Ещё раз, огромное спасибо! Если бы там, на холме, я не нашёл замену старому, был бы убит раз, наверное, десять.
Граф попробовал вспомнить, сколько раз его самого спасли латы в той битве, но сосчитать не смог.
— Рад, что не зря его тащил.
— Куда его можно вернуть?
— Помните, где мы собирались неделю назад? Я занимаю там покои на втором этаже. Доспех в любое время можно отдать моему слуге. Кстати, надо бы зачислить его моим денщиком, раз уж я здесь офицер.
…
Граф приспособился к темпу де Бижона и понял, где его предел. Научился замечать усталость по мелким деталям и предсказывать, когда она проявит себя в полной мере. Да, обычно к этому моменту он и сам становился почти полностью измотан, но всё же держался. Уставшими, они закрепляли некий паритет на фехтовальной площадке, когда ни один не мог поразить другого, если доходило до этого момента. Ведь было ещё кое-что. Отвод атаки на свою внешнюю сторону, когда Жерар ловил укол сильной частью клинка и менял его траекторию, выворачивая свою руку запястьем кверху. Уже дважды на прошлых занятиях председатель клуба крутил свой клинок дальше по инерции и попадал Жерару как раз в это открытое запястье. В большинстве случаев молодой граф успевал отдёрнуть руку, но делал это с некоей поспешностью и лишней тратой сил. И такому мастеру, как де Бижон, становилось ясно: вот оно, слабое место.
Сегодня Жерару суждено было в третий раз пропустить ту же самую атаку. Де Бижон коснулся учебным клинком его запястья и отскочил назад. Довольная улыбка тронула его губы.
Де Сарвуазье бросил клинок на пол и снял маску, затем разочарованно покачал головой:
— Проклятый мостовой холм! Это там мне искалечили руку.
— Не многие могут использовать это против вас, граф. Я, да Астарлоа, и то не всегда, — принялся утешать его Истер, — Остальные вам в подмётки не годятся.
— Как я смогу стать лучше с таким изяном?
— Вам следует поискать врача, а ещё лучше — древнего. Он наверняка сможет помочь.
— Спасибо за совет, Истер. Пожалуй, отправлюсь к себе.
— Отлично поработали, Жерар. Жду вас завтра, будем проверять новичка.
Граф раскланялся и уехал, напустив на себя строгости. Решил посетить роту, ведь не был там уже четыре дня кряду. Род не задавал никаких вопросов по пути, видя, что господин его хмур как туча.
В казарме же стоял необычный шум. Ещё с улицы он услышал агрессивные выкрики, а, зайдя внутрь, увидел, что на центральном проходе стоят две группы солдат. Пестуйцы и кое-кто из первого взвода с одной стороны, а новые солдаты третьего взвода — с другой. Посредине Жак что-то тихо говорил незнакомому сержанту.
Дневальный хотел было возвестить о появлении офицера, но в этот момент долговязый Жак как следует приложил сержанта своей жилистой рукой. Сержант ухнул на задницу, прогремев доспехами и — видно удар вышел тяжёлым — повалился на локоть, глядя ошалелыми глазами непонятно куда.
— Дежурный по роте, на выход! — проорал дневальный.
Один из сержантов, что наблюдали за дракой, вмиг примчался и отрапортовал.
Граф не обратил на него внимания и сразу прошел к дерущимся, которые вмиг выпрямились по стойке «смирно» и ждали, что скажет офицер.
Де Сарвуазье посмотрел на Жака:
— Из-за чего драка?
— Болтает много, господин лейтенант.
Он глянул на другого сержанта. Малый был пониже Жака, и некрасивый шрам под веком сильно уродовал его левый глаз.
— Ты что скажешь?
— Клопы у нас в одеялах, — нехотя начал он, — И блохи. Менять пора.
Жерар подошёл к одной из кроватей. Полгода назад он бы брезгливо держался на почтительном расстоянии от нее, но после похода, даже несмотря на справный и по последней моде выкроенный серебристо-белый костюм, взял одеяло тремя пальцами и слегка приподнял:
— Действительно блохи. Чего-ж не поменяете?
— Обозным подпись офицерская нужна, без неё никак.
— Оба за мной. Забыл уже, где обозных ваших искать.
Они вышли. Двое сержантов шли впереди, показывая дорогу.
— Где ж остальные наши офицеры?
— Господин де Вис срочно уехал к родственникам, а господин де Куизи ходил через день в наряды, да в роте был. Не успел до обозных, слёг третьего дня, — ответил Жак.
— И я с бала в зал, а с зала — на бал, а у вас тут бумаги некому подписать. Пришёл бы, сказал.
— Возможно ли? В ваши покои разве пустят меня после того, как я там в прошлый раз учудил?
— Это не ты учудил, думать забудь, понятно тебе? Если роте нужно что — хоть ночью приходи, не будет меня, так денщику моему скажешь передать, уж не обознаешься. Прикажу трактирщику, чтоб не смел тебе препятствия чинить.
Подрались-то чего, Жак? Неужели такие нашлись, кто на клопах мечтает спать?
— Язык у него, как помело, вот и подрались, — угрюмо ответил длинный сержант.
— Ты что скажешь?
— И правда, как помело, — сильно стушевался уродливый сержант.
Граф хотел расспросить, с чего такое единодушие, но они как раз дошли до складов.
Жерар досадовал, что пришёл в роту только сейчас. Хороший хозяин знает, в чём нуждается его имение, так всегда говорил отец. Получалось, что Жерар хозяин плохой. Он твёрдо решил провести остаток дня в роте, уладить, что возможно, помуштровать солдат, запомнить новых и, если останутся силы, вечером пойти на званый ужин в дом де Лузов. Хоть граф и выделялся, как белый медведь среди своих бурых собратьев, никто из старших офицеров не сказал ни слова по поводу его наряда. Только командир полка ограничился недобрым взглядом, но прерывать занятий не стал. Наверняка дядя успел разъяснить ему ситуацию.
Когда солдаты прилично подустали и лица их стали угрюмы, а голоса сержантов основательно подсели, он отправил людей в казарму. Сам же, подписав документы на выдачу нового шлема и нагрудника для солдат своего взвода, поспешил в номера. Род совсем не успевал за ним, и граф подумал, что пора бы ему купить карету для комфорта. Всегда можно кого-нибудь подвести до дома, к тому же, слуги под рукой.
— Марта, выберите с отцом карету завтра утром. Давно пора обзавестись ею, — приказал он служанке, вычищавшей его вечерний красно — чёрный наряд.
— Как здорово, господин, что у вас будет теперь карета. Вы хотели бы побольше?
— Именно.
— А в остальном?
— Доверяюсь вам. Ни капли в них не смыслю. Главное — пусть будет не хуже, чем у остальных, чтоб не стыдно в ней на бал приехать, или на званый ужин.
В комнату вошёл его старый слуга.
— Папа, ты слышал? Завтра идём выбирать карету господину.
— Тогда и кучера недурно бы сыскать.
— Где-ж Харт? — удивился граф.
— Убёг, не сыскать теперь.
Жерара изрядно это удивило. Куда в городе мог податься деревенский конюх? На другую конюшню? Неужто там лучше, чем у него? Примерно с пол дороги до имения де Лузов он думал, у каких хозяев холопам приходится лучше, но, к удивлению своему, не додумался ни до чего толком. Ведь знал он только то, как обращаются с холопами да слугами в его графстве. Сколько кому платят и как употребляют холопов остальные знатные господа, ему было неизвестно. Даже в доме де Бижона он и не замечал слуг. Нового конюха Род как-нибудь найдёт, но отчего сбежал его холоп Харт?
Он увидел знакомую карету, которая, по-видимому, следовала туда же, и отвлёкся мыслями, а потом обычная суета бала, десяток представлений новым людям и несколько десятков встреч со взаимными поклонами уже знакомым, заставили совсем забыть об этом.
Конечно, особняк де Лузов был великолепен. Бал созвал его старший сын и постарался на славу: тут были и музыканты, и фокусники, а стол пестрел заморскими яствами. И всё это великолепие ещё сильнее подчёркивало, что он пришёл сюда без дамы. Элиза, как нарочно, постоянно попадалась на глаза со своим новым кавалером. Когда Жерар заметил надменную улыбку этого господина, адресованную именно ему, он заклокотал от ярости.
Видно, сидящий рядом де Бижон заметил это, потому как шёпотом пояснил:
— Издевается, да? Поверьте, Жерар, если решите его проучить, никто не будет против.
Граф кивнул, дав понять, что услышал, но дуэли затевать и не думал. В конце концов, он здесь совсем с другой целью.
Но то, что произошло дальше, смешало все его планы. Во время очередной партии в вист этот кавалер ни с того ни с сего развернул сидящего на стуле Жерара за плечо и прокричал ему в лицо:
— Зачем вы сюда притащились?! Отбивать у меня даму?! Вот вам! — он хлестнул графа по щеке, и не перчаткой, а ладонью.
Все вмиг замолчали.
— Это вызов, господин де Сарвуазье, — заметил очевидное сидящий рядом Андреас.
«Мало того, что издевательски улыбается, так ещё обвиняет в том, к чему я не давал ни малейшего повода».
Молодой граф разозлился не на шутку и вскочил с места, сильно шатнув стол при этом:
— Где можно уладить наше дело?
Лёгкое ощущение неправильности происходящего появилось где-то на краю сознания, но он уже шёл на задний двор, объятый яростью, и уже доставал эспаду, совершенно не чувствуя ночного холода, и уже рубил, колол, обманывал и не оставлял негодяю ни шанса.
Господин в бежевом костюме был пойман на слишком размашистом ударе сбоку. Граф присел, одновременно сделав выпад, и угодил точно в правый бок. Быстро, так быстро, что соперник не успел закончить удар. И сразу граф отскочил назад и влево, как учили.
Пострадавший зашатался, осел наземь, прислонил руку к ране и застонал. Никто не шевелился. Раненый обвёл ошалелым взглядом толпу, ища помощи. Не нашёл её и сам стал отползать к лавке неподалёку, опёрся о неё спиной.
— Да помогите же ему, кто-нибудь! — вырвалось у Жерара.
Он сам уже порывался, хоть в медицине и не смыслил, но слуги де Луза склонились над истекающим кровью. Что-то делали, расстёгивали колет, смотрели на рану. Потом хозяин послал одного за доктором.
Горе-дуэлянт всё это время тяжело дышал, бледнел и слабо постанывал, а потом и вовсе потерял сознание. Жерар понял, что молодой господин умер задолго до появления лекаря. Часть гостей уже зашла в дом, когда лекарь склонился над бледным трупом, пощупал ток крови на шее и сокрушённо помотал головой.
— Отчего он умер? Что сказать, если спросят?
— Если спросят, — де Луз положил в руку доктора пару фунтов, — Он напал на графа де Сарвуазье, а тот весьма удачно защищался.
Граф распрощался со всеми гостями и хозяином, чувствуя себя совершенно лишним. Да, министр и король поручили ему бывать на балах и, по сути, шпионить. Но сегодня голова его больше не соображала. Не хотел он убивать этого зарвавшегося господина. Это был миг сиюминутной злости. Но даже в этот миг он думал лишь проучить наглеца. Жаль, что на дуэли очень непросто порой ранить ровно настолько, насколько хочешь. Всё получилось само собой. Сейчас, когда страсти утихли, ему казалось более чем вероятным, что это — очередная провокация. Мало ли что наболтали этому господину Элиза и остальные? При мыслях об Элизе опять вернулось ощущение зыбкости и лживости всего вокруг. Но что он мог сделать? Принести в такой ситуации извинения ему совершенно невозможно — вся маскировка насмарку и, если это была действительно провокация, де Бижон сразу поймёт, что таким образом манипулировать Жераром не выйдет. Отпадает. Дать убить себя? Единственный выход — ранить. Не получилось. Он корил себя за это.
Но ещё больше ненавидел всех, кто подстроил эту кровавую бойню. Те, кто это сделал — де Бижон, де Луз — знали, что у этого господина шансов нет. И чем больше Жерар думал об этом, тем крепче становилось убеждение — это провокация. Мерзкая, подлая, низкая провокация.
Пусть думают, что все ниточки у них, проклятые подлецы. Момент настанет, нужно лишь дождаться его.
…
Новая карета была хороша, но это ничуть не поднимало графу настроение. После вчерашнего он был хмур, как осеннее свинцовое небо над головой. Опять притворяться, что общество Истера желанно для него.
По меньшей мере, теперь появился стимул фехтовать с ним ещё лучше. И действительно, Жерар в этот раз был очень неплох. Всё идёт к тому, что скоро ему удастся «передышать» де Бижона, если не брать в расчёт удар по запястью. Сегодня он попался на ту же удочку, фехтуя с Астарлоа де Веттом. Злость вновь исказила черты графа, но в этот раз эспады на пол он не бросил. После ему выпало фехтовать с теми, кто не так искусен, и эти люди пытались поймать его на тот же приём.
Так и тянулись дни — фехтование, плац и казармы, званые ужины. Он почти перестал видеться с дядей — тот с головой ушёл в дела полка и противоборство бретёрам.
Элиза вновь показала свою благосклонность, и Жерар принял её, но что-то в нём невозвратно затухло, и граф добросовестно ухаживал за ней, как положено ухаживать в высшем обществе, но попыток сблизиться не предпринимал. Считала ли она это робостью, присущей его столь молодому возрасту? Возможно. Но робостью это не было. Де Сарвуазье просто остыл к тем светским дамам, кто посещал званые приёмы клики де Бижона. И даже плотские утехи с ними, несмотря на столь молодой возраст, не интересовали его. Он, в свои без малого девятнадцать лет, всё ещё оставался девственником, в отличие от большей части ровесников. Организм ещё как требовал своего, и приходилось использовать обычные в таких случаях ухищрения. Но в присутствии молодой женщины Жерар всякий раз робел, особенно наедине, или в танце. И думы о том, к чему всё идёт — должно идти в его возрасте — вгоняли его в ещё большую робость. И во многом от этого граф общества женщин не искал, а ограничивался прогулками с Элизой, такими безразличными и такими приемлемыми для всех.
Всё изменилось, когда его вызвали к Первому министру. Он застал де Крюа и де Куберте одних в малом кабинете. Что-то непривычное было в дядиной осанке. Необычная нервозность, какая-то еле уловимая стыдливость. Обычно твёрдый его взгляд сейчас обнаруживал толику неуверенности. Незнакомый человек и не увидел бы этого, но, как-никак, Жерар прошёл войну вместе с ним. Причина такого изменения стала ясна в дальнейшем разговоре, начавшемся, когда Жерар раскланялся со всеми.
— Это грандиозный провал, полковник, — жёстко сказал де Крюа, — Я двигал эту поправку три недели, а вы что? Ворвались в дом этого де Прии для пресечения, и ничего, пшик! Король ругался на меня перед всеми придворными и обещал кляузникам, которые прибежали к нему тут же, что такого не повторится. Вы же говорили, информация достоверная. Кто вам её дал?!
— Завербованный слуга.
— Вас обвели вокруг пальца. Как тогда, у де Прияра. Слуга заодно с господином, или же господин знал, что слуга завербован, вот и подкинул вам утку! А все шишки мне в голову летят.
— Сожалею, — дядя склонил голову в скорби.
— Пустое. Как вы думаете действовать дальше?
— Истер де Бижон ловкий противник. Он всегда на шаг впереди, а эти интриги — отнюдь не моя сильная сторона. Пока что мне нужно обдумать произошедшее.
— Я послал вояку бороться с интриганом, а восемнадцатилетнего юношу — шпионить в доме этого интригана. Можно бы назвать меня идиотом и на этом закончить, если бы не нехватка людей. У вас что, де Сарвуазье? Удалось вам стать своим среди них?
— Не совсем, господин министр. Склоняюсь к мнению, что они держат меня за недалёкого идиота и поэтому не желают посвящать в свои дела. Но манипулируют активно.
— И вы поддаётесь на эти манипуляции?
— Мне не остаётся ничего другого, иначе они сразу смекнут, на чьей я стороне.
— Учитесь, полковник. Всем нам, даже самым великим мудрецам, всегда есть, чему поучиться. И что же, граф, они действительно устраивают у себя дуэли?
— Постоянно. Почти всякий раз, когда собирают приём.
— Но о готовящихся дуэлях вам не сообщают заранее?
— Совершенно верно.
Министр задумался ненадолго:
— Продолжайте. Не рассекретьте себя. Я решу, как вам действовать дальше. А вы, полковник, пока повремените врываться в дома, но шпионов из рук не выпускайте, вам ясно?
Дядя кивнул.
— Ступайте. И будьте аккуратнее оба. Мне не нужен ещё один разнос у короля, пусть даже он делает их для виду.
Уже у ворот, когда лейтенант выдал им оружие, Жерар спросил:
— Дядя, вы не сердитесь на меня?
— Только на себя, — зло и желчно ответил де Куберте. И, усаживаясь на новую лошадь, добавил, — Ты молодец, Жерар.
На том и завершился их разговор. Графу солоно было видеть дядю в таком настроении. Человек, без устали служащий королю и королевству, не робеющий перед десятикратно превосходящим войском, великолепный военный и истинный патриот, ничего не может сделать с заносчивым хлыщом де Бижоном — подлецом, интриганом и негодяем, хоть и лучшим фехтовальщиком страны. Жерару хотелось раздавить этого председателя клуба в лепёшку, превратить из лоснящегося и самодовольного лжеца в обыкновенное пятно на земле, но, ради всех богов, если бы это было так просто…
…
— … И ни одного благородного на десять вёрст вокруг, — закончил Громадный Джо, обводя взглядом деревню.
— Свиноферма смердит, им запах не нравится, ага, — Роган откинул носком ботинка слежавшийся кусок навоза и в очередной раз глотнул из кружки. Потом сильно зашипел и стал часто-часто дышать.
— Пробрало? — усмехнулся Жмур, — Енто тебе не эль, тут привычка нужна…
— Идём в амбар уже, — зашагал вперёд всех Харт, — Баб местных обсмотреть надобно, да и с остальным народцем ознакомиться.
— А уж потом грабли девкам под подол запустить недурно бы, — осклабился Джо.
— Истинно говорите, маркиз короткий хер, — ответил ему конюх, отчего остальные засмеялись.
— У меня не короткий.
— Это как посмотреть. С твоим ростом любой по колено.
Все заржали, словно кони. Коротышка же нахмурился.
— Не куксись, Джо. Неделю назад ты отлично отодрал ту баронку, как её, мать её за ногу?
Они приоткрыли ворота и вошли в амбар. Запах пива, пота и огненной настойки ударил в нос. Ближе к стенам уложили стога сена, за некоторыми люд уже тискал баб, а посреди тянулся большой грубый стол с нехитрой выпивкой и закуской. Многие сидели за ним, кто-то танцевал рядом, опять же с девками, кто-то говорил. И даже кабатчик нигде не нависал надо всем этим и не сверлил каждого внимательным взглядом.
— Свобода! — крикнул Харт и поспешил к первой одинокой девке за столом.
Он как будто заметил, что у неё красное родимое пятно на пол щеки, но по дороге уже нагрузился и ему было плевать, и через три минуты он уже вовсю стискивал её сиськи в углу ангара, а ещё через десять, довольный, пил с друзьями за столом.
— Слыш, — окликнул он незнакомого сухонького мужичка, — Хорошо тут у вас, привольно, без ёбаных графьёв-мудочьёв!
Мужичок улыбнулся, отчего сеть морщин заплясала вокруг его глаз:
— Свинки отвадили. Наш лыцарь и носу сюда не кажет, лакея только за деньгами присылает, а нам радость. И новым людям мы открыты.
— Шо, я могу ещё кого-нито привести в этот амбар?
— Отчего же нет? Главное — чтоб не барон, не виконт и не другой какой поебонт.
— Да сам их терпеть ненавижу! Выпьешь со мной?
— С хорошим человеком почему-ж нет?
Харт взял у Рогана кружку, передал её мужичку, наполнил свою и его из глиняного бутыля, и они опрокинули за здравие.
Роган осоловелым взглядом водил по ним, но Харт вернул ему кружку:
— Не серчай, дружище, я только одолжил на время.
В ответ Роган лишь икнул и уставился на содержимое, пока к нему не подоспела та же баба с пятном.
— Как тебя звать? — поглядел Харт на незнакомца.
— Ян Терлек, — ответил он, — А ты кто таков?
— Харт, конюх я. Граф, у которого служил, в столицу подался, и я с ним.
— Что за граф?
— Неважно, убёг я от него, в порте промышляю помаленьку. Ты, мил человек, чем занимаешься?
— Свинопас я. Иногда — свинорез, ну и ещё кое-кто, коли надобно.
Глаза его светились странным светом. Харт никак не мог взять в толк, почему никогда не видел раньше таких глаз, но, как только Ян Терлек рассказал ему, чем ещё промышляет на досуге, Харт понял, что свет этот — свет свободы, которого раньше конюх ни разу не видал.
…
Предчувствие давно говорило о том, что придётся это сделать. С того самого момента, как Жерар вернулся с войны и впервые после неё попал на бал к знаменитому председателю фехтовального клуба «Скорпион», первому клинку Лемэса и всей Кантании, графу Истеру де Бижону. Но лишь недавно Жерар решил твёрдо и неотступно, что де Бижона необходимо убить.
В его руки столь удачно попало письмо с прошлого бала, адресованное, конечно же, Пенелопе де Эскрэ. Только в письме ни слова о том, кому оно адресовано. Зато подпись де Бижона на месте. Молодой граф прекрасно знал, чем они занимаются в глубине сада. И, прогуливаясь там с Элизой, случайно обнаружил эту записку. На его удачу, Элиза в это время созерцала цветы.
Он не знал, почему этот клочок бумаги валялся в траве — или его случайно обронили, или де Бижон вовсе не опасался, что его найдут и просто бросил, понадеявшись на уборщиков.
Как бы там ни было, для провокации, которую задумал граф де Сарвуазье, записка подходила идеально. Вызвать на дуэль самого Истера де Бижона, видано ли? Он уже представлял себе изумлённые лица гостей. Любой сказал бы, что шансы на успех этой затеи выглядят не так уж радужно. В одном граф был уверен — эти шансы точно выше, чем может думать о них де Бижон.
Поэтому Жерар набрал побольше воздуха в грудь, изобразил на лице маску оскорблённого ухажёра и быстрым шагом двинулся через сад туда, где гости смотрели театральное представление. Де Бижон, конечно же, сидел в первом ряду и шептал что-то на ухо Гастону де Арманьяку, улыбаясь при этом.
— Что это? — Жерар грубо бросил в него записку.
Листок зацепился за золотую пуговицу, и председатель взял его, чтобы поглядеть:
— Это вы мне скажите.
— А я скажу, — вскричал молодой граф, — Ещё как скажу, чёрт вас дери!
По толпе прошёл шепоток.
Лицо де Бижона на миг выдало удивление, но в следующую секунду он ответил:
— Поосторожнее на поворотах. Вы знаете, кто я такой.
— Бесстыжий растлитель, вот кто вы! Мало вам вашей Пенелопы? Почему я нахожу эту записку у Элизы? Вы положили глаз на неё, или пытаетесь издеваться надо мной таким образом?! Впрочем, не имеет значения! И то, и другое требует сатисфакции, и я намерен её получить.
Очередная волна шёпота. Мерзавец Истер сидел неподвижно всё это время.
Жерар чуть наклонился вперёд и указал пальцем на эфес его эспады:
— Не для красоты носите, надеюсь?
— Вы заблуждаетесь, граф…
— Это вы заблуждаетесь! — де Сарвуазье снова перешёл на крик, — Если думаете, что окружены одними лишь трусами, неспособными бросить вам вызов.
— Одумайтесь, я фехтую лучше, вы знаете это.
— Трое направят мою руку, во имя справедливости! — выкрикнул он.
— Исход поединка решает мастерство, вам ли не знать? Оставьте свою горячность, вы просто поддались импульсу, вот и всё. Предлагаю обсудить…
Молодой граф искренне желал, чтобы всё это выглядело как импульс, порыв молодого и горячего характера, поэтому для пущего эффекта он снял перчатку и дважды хлестнул ею де Бижона по щекам:
— Ничего я не желаю обсуждать! Готовьте эспаду, или признайте, что вы трус!
— Все свидетели, я пытался решить дело миром, — ответил несколько обескураженный председатель, — Но теперь уж поздно. Извольте на исходную, молодой человек.
И вот он уже стоит напротив председателя, обнажив эспаду. Нету доспеха, который защищал его на холме, и соперник — самый опасный из всех возможных. Но годы ученичества у лучших мастеров, реки крови, пролитые в такой короткой и такой жестокой войне, да ещё одна мелкая деталь, уравновешивают его шансы.
Началось!
Де Бижон по-прежнему стремителен и быстр, и атакует много. Но не так много, как на тренировках. Всему виной настоящие клинки у них в руках? Или выбран такой момент, что он не совсем готов? Или это уловка?
Жерар отбивает очередной натиск, дважды парируя и отскакивая от третьего удара. Истер тут же атакует снова, но не как попало, не с бухты-барахты, а расчётливо, не проваливаясь, совершая идеальный выпад после атаки со смещением влево. Быстр, подлец. Два укола в ответ — простых, быстрых, без зависания в конце. Отбиты оба, но Жерар сделал шажок навстречу, будто собирается атаковать ещё. Удалось. Блок на упреждение, финт, и Жерар снова атакован. Кто попроще уже был бы заколот, но граф трудился не напрасно. Он уходит от атак и получается, что соперник его потратил ещё немного сил впустую. Они кружат. Атакуют, парируют, смещаются. Первоначальная зажатость мастера сменилась обычной его стремительностью, и он уже атакует так же много, как на занятиях. В зале Жерар проиграл ему два последних раза из трёх. Сколько они уже сражаются? Минуту? Две? Очевидно, председатель не хочет ждать, пока оба устанут — он знает, что сил у них поровну и уже дважды пытался заставить Жерара рефлекторно применить ту самую защиту с отведением чужого клинка наружу и собственным запястьем, открывающимся для удара с другой стороны. Вот и третья попытка…
Самым интересным мастером, кто преподавал Жерару, был Хвен из Холвинда. Остальные, вне всякого сомнения, являли собой воплощение мастерства, не меньшего, нежели Хвен. Но этот мастер иногда рассказывал вещи, про которые другие молчали. Например, как боялся выйти на свой первый бой. Или как лучше подготовить себя к выходу на незнакомую площадку. Что делать, чтобы ненужные мысли не лезли в голову? Особняком стояли истории про то, за счёт чего его знакомые мастера выигрывали поединки. И была среди них одна, в которой мастер рассказывал про своего друга, делавшего на занятиях одну и ту же ошибку — он передерживал вес на передней ноге, когда атаковал длинным уколом во второй или третий раз в комбинации. Еле заметно, но достаточно для того, чтобы этим смог воспользоваться настоящий мастер. И однажды друг столкнулся с таким мастером на дуэли. Все сносные фехтовальщики в городе об этой ошибке знали, да и сам друг Хвена выглядел обречённым перед боем. Каково же было удивление толпы, когда его попытались поймать на этом, но он ловко избежал удара мастера и заколол его, а всем известной ошибки не было и следа.
Потом уже друг признался Хвену, что пару лет разыгрывал спектакль на всех занятиях, а с тем мастером у него были давние счёты. На вопрос Жерара о том, удавалось ли самому Хвену что-нибудь подобное, учитель ответил, что не обладает достаточным актёрским дарованием, к тому же, это немалый труд — ведь требуется время и тайное место, чтобы где-то, вдали от любопытных глаз, отрабатывать приём правильно и не закрепить ошибку на общих тренировках.
… Лезвие уже летит Жерару в запястье. Очень быстро. Прямо туда, где видно напряжённые связки. Низкий длинный выпад — правая нога вперёд, рука с эспадой тянется как можно дальше, левой рукой граф прикрыл лицо и шею от клинка соперника. Соперника? Может, противника? Нет. Врага. Сначала граф режет руку о кромку чужой эспады — располосован колет на плече и левую ладонь обожгло огнём, но следом его собственный клинок погружается де Бижону точно в печень и идёт всё дальше. С мерзким хрустом натыкается на позвоночник, отходя чуть в сторону и расширяя рану. Жерар рвёт лезвие на себя и выходит из атаки, чудом избежав ответной отмашки. Кровь идёт из ладони, он отшагивает назад, помня, что любой враг опасен, пока жив.
Но председатель только смотрит, переводя взгляд то на Жерара, то на собственный хлещущий кровью бок. Секунду, не больше. И падает замертво. Толпа молчит. Никто не говорит, не шевелится, не дышит. Даже слуги не спешат на помощь ни проигравшему, которому уже ничего не поможет, ни победителю.
Тогда Жерар достаёт платок и обматывает его вокруг раненой руки, обводит взглядом толпу. В глазах Гастона читается растерянность. Интересно, сильно ли он полагался на де Бижона в своих планах?
Из уважения к сопернику молодой граф не вытирает клинок об одежду мёртвого уже председателя, как сделал бы на войне. Он поворачивается спиной к толпе и уходит к выходу, туда, где ждёт карета и Род, который обо всём позаботится.
«Нужно бы сказать спасибо Франческо с Максимилианом, которые столько тренировали со мной этот приём в убогой комнатушке на втором этаже казармы, поверив на слово, что ни одна живая душа видеть этого не должна».