Листья хрустели под ногами, корявые ветви деревьев ломались с каждым шагом. Шорох берез, щебетание жаворонка, страшные детские всхлипы, медленное движение облаков в беспросветном мраке, лесная тропа, ведущая в темноту — все это казалось ей ужаснейшим сном, навевавшим лишь смутные ощущения. Крик воронов слышался глухо, после совсем умолк. Розалинда в пробивающей дрожи оборачивалась назад, несясь со всех ног в лесную глушь. Вдалеке мигал свет, испаряющийся все быстрее, оставляя лишь тусклые тени на стенах старого приюта. Сердце вмиг забилось, словно готовое в страхе выскочить наружу, ярко озаряя тропинку. Голоса приближались, доносясь из кустов; робкий шепот и порывистое дыхание ощущались на спине.
«Что же это?.. Конец? — навязчивые мысли переполняли голову. — Быть не может! Они снова, снова совсем близко! Как же? Невозможно!»
Споткнувшись о камень, Розалинда тут же поднялась, потирая разбитое колено. Кровь неспешно стекала вниз, бросая свою печать на протоптанной земле. Слезы невольно растекались по лицу, ставшему еще бледнее от волнения. Серая крыша здания давно скрывалась в сумраках ночи. Огоньки сгорали, но топот людей лишь усиливался. То же платье, те же горькие чувства, примкнувшие ко дну души на какое-то мгновение, снова вспыхнули в ярком порыве новых ощущений. Девчонка не могла здраво мыслить, страх взял волю над рассудком. Еще немного и, кажется, точно будет поле! Хрупкие ноги еле передвигались по твердой земле, голова закружилась, и Розалинда упала посреди леса без сознания. Помнится только приближавшаяся фигура, точно женская; она всплеснула руками и застыла на месте, но после бросилась прямо к ней. Это было единственное и последнее мгновение, уцелевшее в ее памяти…
Розалинда помнит себя потом уже в постели. Несколько раз она просыпалась и сквозь сон видела тревожное, заботливое лицо матери, как сказочное видение, словно в тумане иллюзий. Дарья перед ней была волнительная, грустная, иногда вскакивала с кровати в жутком трепете, а после вновь садилась, испуганно поглаживая пальчиками ее вспотевший лоб. Девочка со смущением вспоминает тот ласковый поцелуй на лице, оставленный в момент пробуждения. Мать подносила ей пить, оправляла ее на постели, перешептываясь с Авианой тихо, точно боясь разбудить дитя. Вдруг очнувшись утром, при свете осеннего солнца Розалинда вспоминала только тусклые обрывки сна. Увидев, что дочь очнулась, мать тут же встрепенулась и волнительно спросила:
— Совсем нездоровится тебе… Испугала же ты меня, бедненькая! Скажи, сильно ли плохо?
Розалинда, поворотив головой, потерла сонные глаза. Уставшим взглядом она посмотрела на мать и тихо прошептала:
— Я уснула?
— Да как же уснула? Недавно проснулась, вот утро еще на дворе. Сил нет, да где их взять?
Она снова села у изголовья кровати и еще несколько минут изливала свой ужас. Склонив свою измождённую голову на правую руку, улегшуюся на столе, приговаривала неясные слова. Глаз она не сводила с Розалинды и, не отходя ни на шаг, предлагала ей поесть. Помнится, загляделась на ее оправившееся лицо, полное не по-детски грустным выражением и яркой красоты: темные глаза, обрамленные длинными ресницами, русые волосы выбивались из-под косы, чуть подкрашенные губы дрожали.
— Как же я так заснула?
— Если бы заснула, то и переживать не о чем, — сказала мать. — Такое пиршество было! Пришла ты завтракать и в обморок упала. Авиана, вся испуганная, как кошка, тут же мне сказала. Да и сейчас, вон, у двери стоит, места себе не находит.
Маленькая, все еще дрожавшая женщина глядела из-за порога и, услышав свое имя, в смятении скрылась за стену.
— Что будет завтра? — вдруг спросила Розалинда, переводя взгляд с двери на подошедшую мать. — Неужели маги больше не будут терпеть?
— Не нужно сейчас думать об этом. Будь, что будет. Сколько пережила смертей, да все еще жива. И ты меня переживешь.
— Об этом нужно думать, — настойчиво проговорила девчонка, усевшись в кровати. — Только представь, сколько невинных жизней унесет война.
— Их всех истребить надо, чернокнижников. Только вред от них, — заявила Дарья нетерпеливо. — Раньше, испокон веков они теснились в Гроунстене, пожирали все плоды, а здравые люди в наше-то время, все раньше сторонились колдунов, решили использовать землю на благо народу. Зря мы говорим об этом абсурде, эти черти и носа не высунут из своих подпольев.
— Но это же их земли. И вдруг хозяев резко прогоняют…
Говорила тихо, усталым взглядом всматриваясь в возмущенные черты материнского лица. Резкие движения и мгновенная злоба отзывались в теле ее. Было видно, как всеми силами старалась успокоить свое возмущение, но каждый раз, как из уст Розалинды вылетало слово о несправедливости противостояния охотников и магов, то озлоблению ее не было предела. Впрочем, разговор стремительно стихал. Девочке делалось лучше, и ни малейшего мятежа не последовало за этим. Твердая уверенность зародилась в ней, от чего в душе матери все ныло и переворачивалось в это мгновение, когда слышала слова дочери о восхищении магами. Помнит она, что тут же мелькнула мысль: «Уж если ей грозят заточением, жестким наказанием за малейшую выходку, то лучше всего сбежать в неизвестность! Сомнений быть не должно!»
Уже тогда по городу разлетались слухи о связи дома Амеанов с магией. Опровергая все, Дарья вступала в ссоры, рушащие ее репутацию. Но убитый вид женщины, дрожавшей перед всяким прохожим мимо ее дома, тронул Розалинду. В тот момент она словно устыдилась своего гнева и минуту сдерживала себя, искоса глядя на дочь. Тоска и тишина тянулись недолго. Внезапная потребность во что бы то ни стало высказаться яростным порывом, чёрствым проклятьем вспыхнула в ней.
— Как посмотришь… А про меня все слухи пускают, — тихим голосом начинала. — В чем здесь моя вина, а? Хоть ты мне объясни. Все кричат, ругают, что дочь у меня родом из Гроунстена… И некого винить. Кричат, что дом наш проклят, что скоро явятся охотники и прочуют след колдовства! Меня бесит, что меня, как дуру, как ведьму, все считают способной иметь проклятье на душе. Это вздор! Тупость! Не желаю!
Она вскочила со стула и тут же стала бродить по залу.
— Не высовывайся из дома, даже виду своего не показывай! — повелительно провозгласила женщина. — А то нахватаемся больших проблем… Нужно самой выкинуть остатки колдовства предков.
— Помочь? — спросила Розалинда, робко шагая к ней навстречу.
— Лучше уж… А, впрочем, лишние руки пригодятся. Пойдем.
Тот день они провели в библиотеке. Дарья все рассказывала о темном прошлом своих родителей, и с какими тяготами им пришлось связать свою старческую жизнь. Дни их юности протекли мимолетно. В ее воспоминаниях всплыла нежная мелодия, и те вечера, какие порой ее отец посвящал игре на пианино своей возлюбленной. Руки, под которыми оживала божественная соната, неподвижно лежали на клавишах. Ее взгляд скользил по его ладоням, и вдруг вновь замечала, как они быстро скользили по клавишам. В мгновение бесконечной тоски, безмолвия и забвения, в коридоре послышался резкий звонок. Немедля, мать бросилась к двери и, отворив ее, столкнулась с мужчиной в черном одеянии. Маленькая Дарья увидела лишь его фигуру, казавшуюся статной и высокой вдалеке. Непонятливый взгляд ее вскинулся на отца, покидавшего зал. Он выглядел растерянным, точно, будто чего-то опасаясь. Девочка поплелась за ним, но все же глубоко в мыслях наслаждалась ощущением безмятежности и покоя. Незнакомец явился не один. Рядом с ним, сложив руки за спину, стоял худенький мальчишка, опустив голову в землю. Одет он был в серую курточку, растрепанные штаны свисали вниз, а рыжие волосы были спутаны. Впрочем, он походил на беженца из захолустья. Рассказывая об этом дне, Дарья не могла не припомнить диалог, послуживший началу вечной скорби. Мать молча стояла у порога, ожидая первых слов от незнакомцев.
— Нам нужен Мерек Амеан, — вдруг заговорил мужчина. — Он живет в этом доме.
— Побоюсь сказать, но вы пришли поздно. Повидаетесь с ним на том свете.
Женщина вцепилась в ручку двери и хотела уже затворить, но незнакомец настойчиво выступил вперед.
— Он умер? — хриплым, прерывающимся голосом спросил мужчина. — А Вы хозяйка?
— Слушайте, не могли бы Вы сказать, кем приходились ему? Если нет, то наш разговор более не имеет смысла.
— Скажите, где находится его захоронение, — сказал мальчишка, подняв свой пристальный взгляд на мать Дарьи.
— Господа, или вы уходите, или я зову стражников, чтобы они вас выволокли отсюда, — внезапно вмешался в разговор отец, отходя от трепещущей дочки.
— Уж извините за грубость. Если мы принесли вам неудобства, то в праве расплатиться предсказанием. Как говорил жрец Мерек: «Нет пути добру». Вы не сказали о его могиле, да и кто знает, что ваши слова истина. И, позвольте, я оговорился, это не есть предсказание, а прямое послание судьбы.
— Здесь вы помощи не найдете.
— Найдем. Ведь не уйдем, пока не узнаем о захоронении Мерека Амеана. А вы, как я погляжу, новые хозяева.
— Какое Вам есть дело до моего отца? — сказал отец Дарьи, не в силах удерживаться и почти с негодованием уставившись на него.
— Мы не желаем развязывать ссору. Жрец Мерек был важным человеком в нашей жизни, и мы хотели бы повидаться с ним. Можете набрасываться на нас хоть с кулаками, но с места мы не сдвинемся, пока не узнаем то, что нам надо, — тот смотрел на него спокойным, выпытывающим взглядом.
Однако, встреча не завершилась мирным концом. Во злобе отец побледневшей от страха Дарьи грубо оттолкнул мага, а тот резко схватил и чуть ли не свернул его руку. Малышка едва ли верила глазам своим. Он вздрогнул; кровь бросилась в голову отца и залила его щеки.
— Прокляну! — крикнул отец вдвое громче, освобождаясь от крепкой хватки незнакомца. — Я свое слово держу.
— Нам нестрашно твое проклятие, — говорил маг, и ни одна черта его лица не дрогнула, — Оно бессильно.
Он так же неожиданно высвободил его и отступил на шаг назад. Мальчишка точно вскочил с места, спрятавшись за широкой спиной мага, и тихо наблюдал за страданиями мужчины. Безумная ярость сверкнула в его глазах. Услышав вопль жены, ослабевший отец упал в ужасе от того, что делалось. Тело словно проткнуло иглами, а в голову ударил тяжкий камень унижения и жалости, своего бессилия.
— Он захоронен на холме у темного озера, — восклицала, рыдая, мать, склонившись над мужем и заключая его в объятья. — Уходите вон. Прочь! — кричала хриплым голосом.
Рыдания теснили ее грудь, как будто хотели разорвать болящее сердце изнутри. Она уже не стыдилась никого и в сильном порыве любви покрывала судорожными поцелуями его покрасневшие щеки и намокшие глаза. Незнакомец уж хотел сделать решающий удар, но посторонился, услышав ответ пылающей в тоске женщины.
— Спасибо за вашу снисходительность, — он замолчал и, поклонившись, подтолкнул мальчишку к дороге. — Только, — вдруг остановившись, замолчал маг, — муженьку Вашему жить недолго, недолго мучиться. Что же, прощайте.
Но мать уже не слышала его слов, она помогла подняться мужу и под руку повела его в дом. С того дня Дарью не покидали последние ужасающие слова незнакомца. Всем сердцем девочка не хотела видеть отца умирающим, совсем беспомощным, лежащим на кровати целые сутки. Душа болела от таких мыслей. Весь тот вечер и ночь родители провели вместе. Малышка лишь заметила тоскливый взгляд матери, до того полный уныния и грусти, что запомнился ей по сей день.
Спустя несколько недель, когда происшествие с незнакомцами стало забываться, неожиданно обострился конфликт в Гроунстене. Именно в то время охотники стремились взять вверх над колдунами и присвоить к своим владениям плодородные земли. Отец без промедлений отправляется за границу, оставляя испуганную возлюбленную вместе с дочерью одних. Года не было никаких известий. Лишь одно письмо дошло с фронта, но матери было достаточно и короткой весточки о том, что любовь живет не только в ее сердце. Все же, тот роковой вечер понес незабываемые воспоминания последней сонаты отца. Женщина хотела выучиться игре на пианино, чтобы так же искусно плыть пальцами по клавишам, создавая звуки, сливающиеся воедино.
Вопреки ее душевному успокоению, на почте она получила письмо. Тяжкие камни, так тянувшие ее к пучине нескончаемой тревоги, спали с души. Женщина почувствовала свободу, которой прежде не хватало. Наконец еще одна весточка от мужа, все надежды осуществились. Вот только, взяв в руки конверт и взглянув на отправителя, тут же ужаснулась. Ладони вспотели, а глаза быстро бродили по нескольким строкам. Она прочитала то, чего боялась весь год. Дарья, не выходившая из дома, в нетерпении ждала исчезнувшую мать. Ни свет, ни заря, а матери и дух пропал. Вернулась она уже около полудня. Дарья была в каком-то забытье и в оцепенении вздрагивала, прислушиваясь к малейшему шороху на крыльце. Вдруг услышала, что кто-то неспешно всходил по ступеням. Дверь нескоро отворилась, и малышка попятилась назад.
— Мамочка! Любимая мамочка! Наконец-то ты пришла, — она бросилась к ней. — Куда ты уходила, а? Куда?
— Отойди, — прошептав, мать оттолкнула от себя дочь и быстрым шагом направилась к лестнице. Дарья, чуть ли не рыдая, бросилась догонять.
Всхлипывая, она выпытывала хоть единое слово, тогда как обида жестоко ранила ее сердечко. Весь тот день девочка оставалась, словно убитая, растоптанная, и дрожала в жутком ознобе. Вспоминалось ей, как мать изредка подзывала ее, пыталась заговорить. Но малышку до того поразила обида, что была будто бы без памяти. Тоска довела ее до слез. Она кричала, а матушка и не знала, как поступить. Мрачно глядела на свою дочь, не двигаясь с места, лишь содрогаясь от холода. Слезы катились по впалым щекам, разбиваясь об пол. Впервые Дарья увидела не кокетливую и безмятежно счастливую матушку, а живые эмоции, пробирающие до глубины ее юную душу. Ночью женщина взяла ее в постель, и, четко помня каждый миг, Дарья обхватила ее шею и поцеловала в еще не высохшую от слез щеку. Наутро она проснулась поздно, матери в постели не было. Встретились они в зале и в истерике: Дарья стала просить прощения за вчерашние обиды. Тогда и состоялся разговор, в каком матери пришлось рассказать о письме.
Узнав о смерти отца, дочь точно померкла. Крохотное сердечко билось все чаще и изнывало в то мгновение. В ту минуту она, ребенок, понимала чувства матери, и обида тут же спала, что навсегда уязвило осознание, что она навеки потеряла любимого папочку. С тех пор дочь и мать пребывали в скорби, утешая себя лишь своим существованием. Когда Дарье миновал тринадцатый год, то и мать ее, вся больная, медленно умирала на кровати. Оставила она завещание о наследстве, а после тихо покинула этот мир. Девочка не могла больше находиться в родном доме. Ее приютила подруга усопшей матери, и тогда непроглядную горечь развеяла она. Авиана была ее ровесницей и лишь спустя несколько дней девочки сдружились. Она боялась заговорить с ней, и порой, подходя, слово вертелось на устах, но смелости заговорить не хватало. Уделенную комнатку покидала нехотя. Жуткое настроение разъедало все изнутри. Один раз Дарья по своей воле пошла навестить могилу родителей и просидела на лавочке напротив надгробий весь вечер. Много слов было сказано, много сожалений было признано, и тогда девочка возненавидела магов. Именно из-за вседозволенности, из-за того, что благодаря одному лишь спонтанному желанию, в их руках оказывается судьба человека.
Разговор их продолжался долго и постепенно; Дарья стала забываться в своих воспоминаниях. Розалинда слушала ее рассказ с большим вниманием, грустно улыбаясь и сочувствуя. Вдруг она с упреком поглядела на нее. Стало невыносимо тяжело.
— Но это же несчастный случай, и, может быть, вины магов вовсе нет? — спросила Розалинда, доставая книги с верхней полки.
— Мне тоже хотелось так верить, но, — сказала женщина твердым тоном, — это не единичный случай. И никак не спонтанный. Вспоминается мне одна комедия, такой же абсурд был. Но ничуть не смешная. Если бы ты знала, сколько всего хорошего она мне говорила. Я бы сама этого никогда не выдумала. Лучше жить на свои деньги, чем за чужой счет. Вот это правильно. Матушка моя была благоразумной, пусть и слишком плаксивой…
Розалинда молча улыбнулась. Не спеша, она спускалась по стремянке, держа в левой руке пару книг.
— А откуда могли появиться здесь магические вещи? — спросила она, спрыгивая со второй перекладины. — Неужели в вашем роду были маги?
— Да кто их знает, этот род… Я своих родственников не знаю, а предков и подавно. Может, и были какие-нибудь колдуны, приезжие, ведь поместье не родовое. Вещи бы свои забрали, или сожгли.
Внезапно Розалинде вспомнилась та картина, ожившая прямо на глазах. Она быстро метала взгляд в стороны, ища черную штору.
— Я пойду посмотрю еще кое-что в той стороне, — заговорила она спустя минуты молчания. — Не все же здесь должно быть.
Дарья кротко кивнула и снова взялась за ящики в столе.
Тем и закончился последний их разговор. По крайней мере, так казалось Розалинде, ожидавшей прежних перемен. Девочка нашла картину за ширмой, но вид ее становился все мрачнее. Хмурые тучи плыли по светлому небу, темницу пронизывала темнота; проникавший свет в окна коридоров затмил надвигающийся ураган. Вот только, среди людей в черных мантиях исчезли несколько магов. Розалинда не могла усомниться в своих воспоминаниях. Та картина, на какую впервые упал ее взгляд, отражалась яснее, ощущалось чувство свободы. Маги сходят с лестницы в нетерпении, точно в спешке, а что скрывалось за мантиями — неизвестно. Где-то вдалеке издавался шум грома, крик птиц и шорох листьев. Розалинда медленно вела пальцами по деталям картины, вновь впитавшую в себя жизнь. Действия стремительно менялись; вдруг превращаются в пыль прошлые сцены, будто забытые воспоминания, и трое магов уже бегут по чистому полю. В темнице загорелся свет. Впервые среди кромешной тьмы загорелся огонек в окне. Один из беглецов оборачивается и толкает в плечо другого мага. Они забрели в глубокую чащу, остановившись посреди тропы и будто бы переговариваясь. Как жаль, что Розалинда не могла услышать слова, голоса магов. На этом все краски стерлись. Картина почернела, только движение серых теней смутно отражались.
Внезапно тишину прервал резкий возглас Дарьи. Розалинда вмиг обернулась, судорожно дыша. Дрожащими руками она завесила картину и, поглядев на нее в последний раз, побежала вдоль книжных шкафов.
«Я уж подумала, что заметила, — думала Розалинда, пробираясь сквозь гору старых книг. — Непременно нужно забрать эту картину. Вдруг, там есть что-то важное; живее, чем простая сказка…»
Дарья отшатнулась от стола, вся перепуганная и трепещущая. Взгляд ее застыл на развернутой книге в кожаной обложке.
— Посмотри! — вновь крикнула она, бросаясь к дочери. — Исчадья ада! Вот оно что!
Она дергала ее за рукав блузки, все еще содрогаясь от неожиданного ужаса. Розалинда непонятливо посмотрела на мать, затем снова на открытые пустые страницы. Если уж ничего и нет, то надо ли пугаться. Впрочем, поведение матери было странным. Розалинда подошла ближе, вопреки упрекам Дарьи, быстро перелистывая страницы за страницей.
— Было. Точно говорю! — снова воскликнула Дарья, и по телу ее пустились мурашки.
— Что было?
— Демоны, ужасные черти. Мотали головой и шептали что-то непонятное. Я как увидела, чуть не померла от страха!
— А не показалось? — сказала Розалинда, присматриваясь к тонким листам. — Лучше убрать эту книгу в любом случае.
После достопамятного для девчонки дня, несколько суток сряду она пребывала в полном волнении за Дарью. «Чем грозит ей народ и почему она все не может избавиться от всякого хлама?» — спрашивала себя Розалинда, терзаясь в разных предположениях. В свете, после проведенного вечера в доме Амеанов, возрастал настоящий бунт. Некоторые скверно поглядывали на Дарью на улице и, не поздоровавшись, едко пускали сплетни за спиной. Те же, кто выбрал держаться отчужденно и не погряз в словесном мусоре, все же оставались вежливы, видимо, понимая, что у Дарьи нет греха на душе. Впрочем, Авиана была ей роднее дочери. Поздними вечерами она робко, как виноватая, заходила в ее спальню и загоралась радостью, когда видела улыбку подруги. Женщина, воспламенённая любовью, пускалась в объятья, прижимаясь покрасневшими щеками к груди Дарьи. Иногда, еще ни слова не сказав подруге, она строго и серьезно просила Розалинду оставить их на час одних. Но часа им всегда не хватало. Девочка пришла к заключению, что возмущение толпы полнейший вздор и скотство, и что пока Амеаны живут не в Гроунстене, люди действительно могут наделать много неприятностей.
Раз Розалинде удалось остаться незаметной на улице. Выходила она по своему желанию, в сумерки. В тот вечер, придя домой, она увидела, как Дарья смущенно положила на стол книгу. Это была книга Розалинды, прочитанная матерью в ее отсутствие. В голосе ее отзывалось какое-то волнение. Затерянным взглядом она посмотрела на дочь, сжимая ее холодные ладони в свои.
— Наконец-то вернулась, — сказала она слабым голосом. — Зачем уходишь так поздно? Совсем хочешь довести меня? Я же не сумасшедшая и себя берегу…
— Я ушла ненадолго, — отвечала Розалинда, несколько удивленная.
— Да кому ты это говоришь? Только посмей мне соврать, слышишь? — вспыхнула мать, до боли сжимая пальцы дочери. — Я же все узнаю…
— Но я не вру, — ответила прерывающимся голосом.
— Вот и молодец, — женщина резко опустила взгляд, отпуская руки дочери. — Все переживаю… Не зря же мне кажется, что завтра что-то плохое будет.
— Оно может случиться, когда угодно.
— Но кому это угодно? Кому угодны мои страдания?
— Никому. Никто этого не хочет.
Все же, Розалинде вновь пришлось оставить ее одну. Дарья смотрела на дочь и ничего не отвечала. Та не хотела мучить ее расспросами. Это был характер слишком пылкий, неровный, время от времени силой подавляющий в себе порывы ярких чувств. Самолюбие не давало поступать ей не иначе, как даже во время горькой истерики отстраняться от утешений и заботы. Но стоит лишь ей заметить чье-то стремление себя приласкать, так сразу слезы вмиг высыхают на лице, а губы расплываются в гордой улыбке. Все время, как Розалинда ее знала, женщина, несмотря на то, что выражала любовь всего сердца словами, иной раз, поступками, почти наравне с Авианой — не взирая на то, что виделись они редко, и то, случайно пересекаясь в коридорах или в зале, чувствовалась ее потребность поговорить о прожитом и настоящем; изредка Дарья подзывала ее к себе, а после как-то сурово таилась от нее. Розалинда и не думала, что тот день в библиотеке мог когда-либо вновь повториться. Среди судорожных мук и всхлипываний, прерывающих ее рассказ, женщина бубнила невнятные слова, словно раскаивалась, но за что — непонятно. Припадки случались все чаще. Служанки по нескольку минут стояли у двери, прислушиваясь к каждому шороху за стеной хозяйской спальни. Через свои рассказы Дарья передавала все, что мучило ее, чем она настрадалась. Никогда Розалинда не забудет тех историй. Они отпечатались в девичьей памяти навечно.
Как-то раз, после обеда Авиана подозвала к себе Розалинду, желая разговора. Служанки приносили еду хозяйке в спальню, и, чуть не помирая со скуки, она поедала обед, казавшийся ей не таким вкусным и сытным, как это было тогда. Розалинда тут же встала, и в сопровождении с Авианой они вышли в сад. Много высказываний ее ошеломили, и наконец Авиана рассказала о своих ночных посиделках с подругой. Показалось, что Розалинда вывела ее на эмоции неосторожным словом и чуть не оборвала их отношения.
Но об этой истории после…