Вот уже день прошел после всей той нелепости, какую успела перенять на себя Розалинда. А сколько крику, шуму, скандалов, толков! Бессвязные, безочередные мысли порой заслоняли и испепеляли то, над чем нужно задуматься, иначе погибнет вся идея, вся ее суть! Какой беспорядок вертелся вокруг бедной девочки, загоняя ее в бешенный ураган накала чувств и сомнений. Все это недоразумение сплеталось в вязкую, сложную паутину глупости, однако виновных нет. Иногда казалось ей, что ум мешается и обыкновенная утомленность погружала ее в бездну раздумий и неожиданных решений. Вот только решения эти менялись с каждой попыткой остаться наедине со своими чертями.
Часовая стрелка медленно ступала по минутам, а иногда стремительно быстро вращалась по циферблату, подгоняя время к той самой наипротивнейшей и мерзкой встрече…
Утром в дверь настойчиво стучали. Сон вмиг улетучился и, кажется, что все надежды на что-то ясное и хорошее насмешливо надругались над ней. Спросонья, когда еще не приходит осознание и нужно быстрее опомниться, Розалинда, не подавая и звука, молча нежилась среди подушек, вновь проваливаясь в сон. Вдруг по стенам затрещал сильный и решительный стук. Глаза тут же распахнулись, и в волнении Розалинда вскочила из-под мягкого одеяла. Зрачки дрожали, рыская по комнате в исступлении. Атласный халат на тумбе тут же бросился в глаза, и, схватив его, она мигом накинула его на плечи. Медленно, точно будто бы теряя сознание, девочка в трепете шагала к двери, нервно сжимая кружевной край белоснежной сорочки. «Это Дарья, это все Дарья! Она подослала ее ко мне… а убежать не выйдет, ветер сильный… — думала она, прислонившись боком к двери, — Если отворю, то конец. Все и так потеряно. Все к черту пойдет! Да и в окно бросаться… рано еще. Впрочем, была не была! Выкручусь!»
Только ее нежные пальцы прикоснулись к ручке, так сразу раздался оглушительный крик.
— Розалинда! — выкрикнула она громко и отчетливо, отчеканивая каждое слово, — Прошу, отворите дверь! Не мое требование, а желание хозяйки. Если сейчас же Вы не выйдете, придется принимать меры! Совсем скоро приедет семейство Ивиал, назначена встреча!
Она тут же отпрыгнула от двери, щуря глаза от звукового удара по ушам. Словно не в себе, девочка резко дернула ручку под воздействием злости и едкого желания. Высокая женщина в черном скромном платье испепеляла ее недовольным взглядом. Настолько тонка, что можно без усилий перегнуть надвое. Этот высокомерный, гордый взгляд кошачьих глаз окончательно разогрел в Розалинде мучительный гнев. Именно мучительный, точно на пытке. Не поклонившись, она раскрыла свои тонкие, сухие губы и противный до боли голос отозвался в барабанных перепонках.
— Приношу свои извинения, но Вы своим упорством заставляете меня кричать, — проговаривала она четко, с большими паузами. — Никому это не угодно. Еще раз извиняюсь. Хозяйка приказала мне взять ответственность за Ваш внешний вид. Прошу, пройдемте.
Розалинда отошла от двери, понимая, что спор принесет лишние хлопоты. Легкой походкой служанка вошла в комнату и тут же отворила шкаф. Ненавистное послевкусие от криков и писклявого визга отзывалось ударами в голове, точно пульс. «А сколько ругательств вертелось на языке! Горда эта служанка, как павлин, будто не осознает, что натворила,» — ругалась про себя Розалинда, не сделав и шаг с места.
Все это мелькнуло перед глазами в несколько секунд.
Женщина вытащила из шкафа кружевное, необъятное платье бежевого цвета. Положив его на не застланную постель, она оценивающим взглядом пробежалась по наряду, а после что-то вроде одобрения отразилось на смуглом лице. Вдруг вся она встрепенулась, вспоминая о времени.
— Потеряли уйму времени… но, обещаю, уложимся, — пригласительным жестом она указала на стул подле столика с зеркал. — Быстро наведу Вам красоту.
Фыркнув, Розалинда нехотя уселась на стул, с непреодолимой злобой уставившись в зеркало.
«Может, я вовсе не понравлюсь этому… Как его? Филгену. А меня никто и не спросит — понравился ли он мне или нет. Все равно власть в руках матери. Даже мое право голоса она спокойно может отобрать. Обычные русые волосы, карие глаза, так еще и веснушки на щеках. Неприметные с первого взгляда, но все же. Есть девочки намного краше меня, ну и слава всему поднебесью! Не нужно мне этого на плечах… Что же так сильно дергать? — служанка до того скоро водила расческой по волосам, что порой хотелось вскочить и покончить со всем разом. — Черт бы побрал ее!»
— Пожалуйста, наклоните голову… Да, вот так.
Все же, на благо разочарованию, эта женщина оказалась любительницей сунуть нос в дела личные и совсем ее не касавшиеся. Опасения потихоньку сбываются, и Розалинда готова поклясться, что если Филген хоть раз провинится или скажет сумасшествие какое-нибудь, то непременно она, вопреки всем последствиям и мнениям, уйдет тотчас же без каких-либо лишних слов. Волнительную тишину снова подорвал тонкий голос над головой.
— Хозяйка требует увидеть Вас в лучшем виде. Поэтому поручилась на меня. Можете не волноваться, Вы будете блистать и сразите гостей наповал. Я слышала, что среди них будет Ваш будущий жених. Как быстро растут дети…
— Он не мой жених, — раздражительно сказала Розалинда, уводя взгляд от зеркала.
— Вы это пока говорите… в порыве молодости. Как старше станете, так разу будете сожалеть о том, что отказывались выходить замуж за скромного юношу с большими деньгами, — делая ударение на больших деньгах, служанка взялась за шпильки. — Вам нужно быть благочестивой и честной девушкой. И, пожалуй, Ваша мать с этим согласна.
— Да ты говоришь то, что она тебе надоумила, — презрительно сказала она.
— Пусть и так. Но вот, у кого правильные и здравые мысли, — с восхищением проговорила женщина. — Берите пример с матери. Много мудреного усвоите…
— Если она так настойчиво хочет, чтобы я вышла замуж, так почему у нее нет обручального кольца на пальце? — раздражённо перебила Розалинда.
— Этого мне не дано знать. Вы, юная госпожа, не должны смотреть на других.
Тут то она и замолкла. Резко и грубо служанка вставляла шпильки в тугой хвост, напевая неразборчивую песню.
Спустя полчаса с лишним, Розалинда пребывала в полной красе. Блестки на платье играли на свету, а ожерелье на оголенной шее придавало шарм и роскошь. Последний безудержный взгляд служанки пришлось перенести ей, прежде чем выйти за пределы своего истоптанного спокойствия. Одобрительно кивнув, она бросилась к двери, отворяя и пропуская вперед юную госпожу. Пересекла порог Розалинда, как одурманенная. Девочка старательно представляла, что теперь случиться с ней и какой оборот примет дело вот уже спустя несколько мгновений.
В зале ее уже ожидала Дарья. Вся напудренная, разодетая и с безумно чинным видом. Глубокое декольте подчеркивало ее пышную грудь, серебряные серьги с алыми камнями свисали с ушей, на мощные плечи спускались кучерявые волосы. Точно видно, идет — всех честью удостаивает. Вопреки внутренним переживаниям и хлопотам, она выглядела, как женщина независимая и грозная. Впрочем, такова Дарья есть и сейчас. Приметив Розалинду со служанкой, она властно сложила руки, одетые в черные длинные перчатки, на груди, зорко бегая глазами по всей ее худенькой фигуре.
Тут Розалинда и заметила огненный, быстрый взгляд, готовый выжечь ее до тла. В лице Дарьи мелькнуло что-то особенное, что-то откровенное, что, впрочем, и ожидалось. Медленной, непринужденной походкой она подошла к оробевшей служанке.
— Благодарю за хорошую работу, — неискренне говорила она, вновь бросив на нее свой сильный взгляд. — Розалинда совсем скоро станет невестой. Грех не попросить человека с особенным вкусом стиля преобразить ее нахмуренное личико.
— Спасибо… Для меня честь, — служанка глубоко поклонилась и всю ее надменность будто рукой сняло.
— Можешь идти.
Легкая улыбка проявилась на этих противных губах, от которых остались лишь мутные и дотошные мысли. Вскоре они остались одни. Лучики солнца пробирались сквозь длинные, узкие окна, ослепляя и освещая Розалинду.
— Будь так добра. А я знаю, что девочка ты добрая, только будто перемкнуло тебя в последнее время, — шагнула она к ней с обворожительной улыбкой, схватила ее за обе руки и крепко сжала. — Эта встреча не похожа на другие! Намотай на ус, деточка. Прекрасная возможность завладеть хорошим будущим, — соблазнительно шептала она на ухо. Это едкое, дьявольское лицо умело меняться в одну секунду! В это мгновение у нее явилось такое детское, шаловливое выражение, и черные ресницы плутовски захлопали. Черт бы побрал ее!
Розалинда не сказала ни слова. Никакие мысли на ум не приходили, в голове лишь зарождалась жгучая ненависть.
— Правильно! Лучше молчи, — выпустив руки, она потрепала дочь по плечу. — Нечего тебе вообще голос свой подавать. Ты только отвечай на вопросы, как благовоспитанная и скромная девушка. А то опять выпустишь свои дикие корни! Знаю тебя.
— Да о чем ты? — ответила та в нетерпеливом состоянии духа.
— Как о чем? Думать надо. Если уж и вышла из трущоб, то роду своего не подавай. И личико свое попроще сделай, ты должна понравится Филгену и его отцу.
«С этой язвой лучше не спорить, — заключила Розалинда, — а то гляди, чего еще похуже сделает».
Вскоре минуты томительного ожидания иссякли. Спустившись с крыльца, она направились по дорожке в аллею, встали посредине тропинки и стали выжидать. Когда бы не глядела Розалинда на Дарью, так всегда в ее глазах отражался трепет от предстоящей встречи, а черты лица застывали в жутком нетерпении, стоит лишь услышать грохот проезжей тележки. А Розалинда напротив — все более и более омрачалась. Пальчики ее дрожали, а к щекам вдруг прилила кровь, как только она заметила резкое движение Дарьи. Лишь теплый осенний ветер согревал и ласкал ее лицо. У ворот остановилась карета, и тут же из нее показались две фигуры, нагонявшие на нее только унижение и смирение.
Отворились двери, и на тропинку ступили двое мужчин, один из них совсем юноша. Еще в пяти шагах расстояния он снял шляпу и глубоко поклонился. Его шляпа и поклон сначала едва затронули внимание Дарьи. Она гордо плыла прямо к ним, неприметно подгоняя Розалинду.
Генри пришел в черном костюме, седой и до того тощий, что едва ли можно было отличить его от начавшего разлагаться трупа. Нахмурив брови, но вмиг улыбнувшись при виде Дарьи, он, склонив голову, пожал пухлую ладонь, вызывая на губах ее кокетливую ухмылку.
— Много времени прошло с нашей последней встречи, да и сегодня, Вы, как видите, я не один явился.
Суровый взгляд его бросился на Филгена, неловко стоявшего позади. Услышав, что разговор зашел о нем, погружённый в раздумья, он встрепенулся и, кивнув, ступил вперед. Филген вежливо обратился к дамам, улыбаясь. Каждое его движение, слово было под прицелом Розалинды. Наружности он был неплохой, даже очень хорош собой. Под густыми ресницами серые глаза пристально вгляделись в нее, и, прикусывая щеку, он мнительно уводил взор, будто стыдясь, как только взгляды их случайно встречались.
— Пройдемте уж, — торжественно провозгласила Дарья. — Нечего на улице стоять.
В полном молчании они вновь ступали по ступенькам крыльца. После между Генри и Дарьей завязался разговор, который, однако, Розалинда посовестилась подслушать. Пришли они в просторную комнатку, где посреди стоял круглый стол со всякими вкусностями: чайник, из какового струился горячий пар, плетеные корзинки с конфетами в блестящих обертках, бисквиты и медовый торт. Потеснившись в стороне, Розалинда заметила быстрый, недовольный лисий взгляд Дарьи, от которого сразу же пробежали мурашки. Спустя мгновение лицо ее будто смягчилось.
— Вот уж и говорила я Вам, Генри Милд, — с улыбкой сказала она, — что не забуду! Для Вас же такой стол накрыла. А, Вы, юноша, чайку будете?
— Да, прошу… — очнулся он, странно посмотрев на нее. Страннее было то, что Розалинде, смущенной лишь обстоятельством встречи, приходилось не по силе выдерживать стойкий и пронизывающий взор Филгена.
— Несколько слов, а как приятны, — лестно заметил Генри Милд, делая глоток чая.
— А как по-другому то? — язвила Дарья, однако ехидничала она кокетливо, и дело обращалось в привычную шутку. — Если бы собирался большой народ, то и пиршество было не то без Вас. Что ни на есть, почетный гость.
— Да что же Вы так?.. Мне, старику то, такие лести не говорят, а Вы дама еще способная привлекать внимание…
— Я лести говорю? Не смешите, это уж никакая не комедия, — склонилась она над Филгеном, одной рукой придерживая крышку, а другой схватившись за ручку. Филген примкнул к спинке стула, уворачиваясь от спадавших волос Дарьи с плеч.
— Я рад, что у Вас нашлось время для встречи весьма деликатной и серьезной… — сомкнув ладони в кулак, говорил Генри, четко проговаривая каждый звук.
— Время для этого всегда найдется. Розалинда, честно говоря, не ожидала такого решения, и когда узнала, то трепетала и, видимо, чтобы свыкнуться с мыслью, нуждалась остаться наедине с собой. Вы знаете, что на некоторых девиц сейчас еле как фату нацепишь, и то, провально все это… И, чтобы Розалинда не испортила честь свою, я приняла решение благоразумное! — гордо подняв подбородок, она искоса посмотрела на дочь.
— Это Вы верно подметили, — одобрительно кивнул он.
— Да и приняв согласие, нельзя упустить такую возможность, не правда ли, Розалинда?
Смолчав, она смирно опустила взгляд, истязая нижнюю, покрасневшую губу. Сколько же подозрений ощущала она, сколько непонятливых глаз, хищно уставившихся на нее, выжимали все ее соки? Все же, ответа не последовало. Сконфузившись, девочка не могла подобрать и слова, удрученная двумя противоречиями в голове, отчего хотелось ей забыться и исчезнуть вопреки этим двум сторонам, прогонявшим ее. Дарья ужасно пристально смотрела в ее лицо, не трогаясь с места. Стесненный в своей воле юноша стыдился и, боясь устыдить и Розалинду, отвел взгляд.
— Совсем скромная она у меня, — захохотала Дарья. — Что же вы уши греете? Отвести вас, что ли, куда-нибудь? Да и познакомитесь поближе; небось, имен даже друг друга не знаете.
Генри лишь кивнул на ее слова, провожая взглядом своего сына. Как бы не тянуло желание остаться на месте, Розалинда поднялась, поправляя подол платья. Вопреки упрекам, она все же получала лишь отрицание. И куда же пропала та милосердная, неповадная женщина, принявшая когда-то бедную сиротку в свои нежные руки? И пепла не осталось от нее. Сварливая, гордая дама переняла все заботы и, видимо, желает побыстрей от них избавиться. Дорога привела Розалинду на задний двор, а за ней, не издавая и звука, шел след в след Филген. На веранде было ясно. Вдалеке распевались птицы, ломая сухие ветви; солнце так ярко светило, что приходилось прятаться в тени. Что девчонка и сделала, укрывшись на скамейке, до какой не досягали ослепляющие лучики. Если бы не было паршивости, сжимающей ее души, то и небо стало бы ярче и красочней, и птицы запели бы свои серенады громче!
Филген уселся напротив нее неподвижно, не издавая ни слова, ни звука и не глядя ей в глаза. Мысль мелькнула у нее в голове. «Имею ли я право упоминать о женитьбе? Скорее, вины его нет… и я ошибалась? — спросила у себя Розалинда вскинув на него резкий взгляд. — Да ну. Может, он такой же, как и его папаша… Хотя по наружности и не скажешь: тихий, но что-то есть. Особенность. Точно. Вдруг он не тот, за кого себя выдает. Тогда дело приобретает другие краски… и нет у него вовсе никакого большого наследства. Что уж про наследство, когда и так все уже в его кармане».
Идя в уединенное место, Розалинда вовсе не воспылала каким-то намерением и даже нарочно не хотела разговаривать с ним о любви, что частенько встречается в романах. К тому же, он очень застенчив и, кажется, мнителен. С первого взгляда она заметила, что произвела на него особое впечатление, но совесть не позволяет ему высказаться и излить, что накипело. Однако, подозрительно и странно теперь, только что он уселся и посмотрел на нее оловянным взглядом; неизвестно почему, ей захотелось рассказать обо всем, в частности о своих переживаниях.
— Как давно Вы живете здесь? — приятный, медовый голосок вдруг зазвучал в полнейшей тишине.
Розалинда удивилась неожиданному вопросу от такого стеснительного человека, как Филген. Спрятав руки за стол, она тихо проговорила:
— Несколько лет, — кротко и отрывисто.
— А я только недавно с отцом перекочевал в Улэртон… хм, да… — смущенно сказал Филген, но вопреки страху, продолжил. — Я, честно говоря, многое о Вас слышал.
— И от кого же?
— От отца. А он узнавал от Вашей матери. Хоть я и не знал о браке, но предполагал, что у отца что-то есть на уме…
— И Вы рады? — спросила Розалинда, бессильно оперевшись рукой о стол.
— Не могу сказать. Не люблю неожиданности.
Разговор шел о всякой ерунде. Она и прежде не подумывала заводить серьезные темы, даже упоминать. Вдруг Филгена что-то зацепит и разорвет насквозь какое-либо слово. В жизни никогда не встречала человека она более застенчивого и сомнительного. Ребята из приюта резвые, да и в обиду свою потоптанную честь не дадут; и все же, Розалинда имела небольшие связи с людьми. Застенчив до глупости, до пугливости, и, конечно, сам понимает это, потому что вовсе не глуп. Всегда в таких до жалости закрытых людях загорается искра и не понятно, каким огнем она вспыхнет. По случайности или по стечению обстоятельств, Розалинда приметила все его неудачные попытки положить конец безудержному напряжению и заставила бедняжку разговориться при первой встрече. Иногда его брошенные слова, румянец на щеках и неожиданные вопросы вызывали в ней чувство умиления: и вправду, с первого взгляда он тихий и милый.
После ненавязчивого диалога она пребывала в страннейшем состоянии духа: разумеется, еще до всей этой путаницы она успела задать себе всегдашний вопрос: «Зачем я так настаиваю на разговоре, ведь старалась избегать этого?»
— Извиняюсь, если заставил Вас стыдиться себя и сомневаться. Давно ни с кем не общался, в лагере друзей не было. А тут я наедине разговариваю с юной госпожой, надо же, — он слегка улыбнулся.
— Да еще и будущей невестой… — продолжила Розалинда, усмехаясь от сказанных слов.
— И представить не мог. Знаете, это для меня честь.
— Кстати, почему Вы поинтересовались, как долго я живу здесь?
— Отец много всякой путаницы говорил. Я не мог разобраться, да и подумал, что Вы не местная.
— Однако же… Нет, это была ложь, — Розалинда медленно поднялась со скамейки. — Наверное, они закончили и скоро Вам нужно будет уезжать.
— Да, точно, — следом встал Филген, неловко подходя к ней. — Это сложно и, к тому же, сказать потом не посилюсь, — глубоко вздохнув, он посмотрел прямо ей в глаза. — Спасибо за время, проведенное с Вами. Признаться, я и не думал, что Вы захотите поговорить со мной хоть немного.
— Рада, что была Вам приятна.
— Пойдемте? — спросил он, переступая порог.
Пусть прошло и немного времени, однако тянулось оно нудно и бесконечно. Лишь вечером Генри Милд настоял на отъезде с пожеланиями о скорейшей встрече. Теперь утекает одиннадцатый час ночи. Сегодня был день нелепый, безобразный и потрепавший нервы. Розалинда сидит в своей комнате и припоминает, переворачивая все события наизнанку. После отъезда, когда на дом вновь нависло угнетение и пугающие спокойствие, Дарья заняла у нее несколько часов ожидаемой беседы. Похвалы и красноречия только и вылетали из ее уст. Иногда она расхохочется, показывая все свои зубы, но после по обыкновенному посмотрит нахально и молчаливо. По крайней мере, при своей дочери и сыновьях. Многого требует эта хитрая и подозрительная женщина, может быть, даже и не умна она вовсе. Насчет Генри Милда Розалинда не могла говорить однозначно; хоть она до сих пор и сомневается в этой семейке, но принадлежность их к порядочному обществу заметна и остро ощущается. Вот только, все теперь зависит от их состояния. Сможет ли он показать много денег? Скупость и расчетливость Дарьи всегда падки на щедрости, скрываясь тенью под забавным личиком и блестящими глазами. Однако, какая выгода Генри? Отдалить поскорее от себя сынка и дожить старческие годы одному-одиношенькому? Удивительно и смешно самой Розалинде, какие интриги накаляются вокруг нее. «О, как мне все это противно! — разрывала она все мысли в клочья от злости и не желания. — Я бы бросила все это и была бы рада! Но как я могу убежать? Куда мне? Никто не примет, да и кулон не работает… Шпионство, конечно, подлое дело, но если оно необходимо, то и выбора нет. Да и когда у меня был выбор?..»
Любопытен ей стал и этот мальчик, Филген. Интересно, сколько иногда чувств и переживаний может выразить взгляд стыдливого и целомудренного человека, когда этот человек ничего более не хочет, кроме как провалиться в землю без следа и духа, чем выразить все, что рвется наружу словом или поступком. Бабочка, пытающаяся выпутаться из паутины, отчаянно машет крыльями, надеясь, что вскоре окажется на свободе и станет ее частью, однако и мысли нет, что тем самым она лишь погружает себя в глубь сети на съедение хищника. Филген был подобием бабочки, рвущейся на свободу под порывом внутренних убеждений. Ослепленный сладостным предвкушением, он ищет лучик света в маленькой щели среди беспросветного мрака.
Если бы была ее воля, то на улицу выходила бы она каждое утро и наверняка встречалась бы с ним. По его словам, парень частенько прогуливается вдоль набережных и парков. «Мечты ведь сбываются?» — спрашивала Розалинда безудержно в холодные ночи.
За обедом она опять была в возбужденном состоянии, так же, как и день тому назад. Хоть и Дарья села с ней за один стол, ей не хотелось заводить разговор. Однако, в этот раз она заговорила с Розалиндой внимательнее: все вопросы были прямыми и простыми, без лишних восклицаний и убеждений.
— И как вы провели время? Вчера не успела ничего расспросить, так что отвечай сейчас.
— Обыкновенно. Поговорили и разошлись.
— Да как так? Как это обыкновенно? — удивленно спросила Дарья, придвигаясь ближе. — Вы не какие-то друзья, вы — семейная пара. Не ожидала от тебя такого…
— Чего ты постоянно от меня ожидаешь? — не в силах сдержать злость крикнула Розалинда, вскочив со стула. — Ты не даешь мне ничего. Ни-че-го! Раньше ты была совсем другой, что же тебя так переменило?
Тяжело вздыхая, она исподлобья смотрела на нее, отходя назад.
— Это не должно тебя касаться, — твердо проговорила Дарья, лишь повернувшись к ней. — Хватит вытворять всякие глупости. Если будешь слушать меня, то и заживешь прекрасно. Я тебе делаю добро.
— Какое этакое добро? Нет никакого добра, только муки! — заметила она вдруг с жаром.
— Я смотрю, ты совсем в последнее время все наглеешь и наглеешь, — громче сказала Дарья, уже оборотившись в пол-оборота. — У меня нет сил кричать и спорить. Пойди в комнату и больше не трогай меня.
— Тогда разреши мне выйти за ворота дома, — потребовала Розалинда, сложив руки за спину. — Тогда никаких больше слов не последует.
— Ишь, чего захотела! А если тебя прибьют, или вообще и духу твоего не будет? Что мне делать прикажешь, а?
— Я тебе так дорога? — саркастично пробурчала она и прижалась спиной к стене.
— А впрочем, давай, иди, — отмахнулась Дарья, более не сопротивляясь.
Не веря и не осознавая всю серьезность слов, Розалинда помедлила, но заметив, что она отчужденно отвела взгляд, доедая обед, быстро рванула к дверям, громко захлопнув их. «Вот же язва, — ругалась она про себя, пробегая по коридору. — Сегодня мне повезло… ее милость наконец спустилась с небес. А то совсем пропадет в облаках. Только вот, — вдруг застыла она на месте, оглядываясь, — нужно взять все необходимое и сегодня, возможно, и следа моего здесь не будет. Никогда».
Взбираясь по лестнице, она стремительно перешагивала ступени, не заботясь о шуме и грохоте. Как только допустила Розалинда эту мысль, опять, как и прежде, знакомое чувство оледенело ее душу. Ни жалость, ни противоречия не коснулись ее и не сбивали с толку. Наконец-то она лишиться груза, всегда ограничивавшего ее волю и желания. Придя в спальню, девочка накинула небольшую сумку на плечо, запихнув туда кулон, дневник и две пачки денег, накопленных не самым благочестивым путем. Временами Дарья давала ей немного, а остальное она загребала себе из ящиков в ее покоях. Увлеченная мыслью, что эти спасут в черные дни, ей приходилось немало рисковать.
— Теперь-то точно пригодятся… — тихо прошептала девчонка, оглядываясь на двери. — Теперь уж меня ничто не остановит. Главное, что разрешение в моих в руках и сейчас. Так… так долго этого ждала…
Это была первая минута какого-то странного, внезапного покоя. Странное дело: не было ни чертового бреда, как давеча, ни панического волнения, приросшего корнями к ее душе. Движения точны, быстры и ясны, в них проглядывалось твердое, неизменимое никем и ничем намерение. Она понимала, что тело ее еще слабо, но душевное напряжение и заряженный внутренний стимул придавали сил и уверенности. Впрочем, и надежд не было, что обморок или внезапная боль застанет на улице, ведь прогоняла она всякие грызущие мысли. Одев черное пальто и повязав платок вокруг тонкой шеи, взгляд ее упал на шкатулку, в которой лежали золотые монеты; подумала и все же высыпала их в карманы. «Времени нет. Сегодня же! Уйду отсюда,» — бормотала девчонка про себя. Затем тихо отворила дверь, робко выглянула и, спустившись по лестнице, заглянула в отворенный настежь зал. Дарья сидела к ней задом и, внезапно вскочив, она громко прокричала:
— Курлхид! Курлхид! Черт тебя побери, — ругалась она, звонко шагая по комнате. — Пес поганый… Амиллия! — воскликнула она, заметив стоящую у порога веранды служанку. — Ну-ка позови его! Пусть только не попробует явиться.
Кажется, скорых шагов Розалинды она не слыхала. Вот только, зачем ей вдруг понадобился садовник? Во всяком случае, девчонку это никак не волновало, и спустя пару мгновений она оказалась посреди большой развилки.
С жадностью вдохнула она пыльный, зараженный городом воздух. И мысли не было, куда стоит пойти, но знала Розалинда одно: с этим поскорей нужно покончить. «Если не сейчас, то никогда после не смогу избавиться от этого кошмара. Может, по дороге встретится тот старик с рынка, и я попрошу у него помощи. Хотелось бы… Как избавиться?» — об этом она не имела ни малейшего понятия и думать не хотела. Только ясное чувство твердило ей, что все переменилось; отчаяние, и мысль эта терзала ее, потому лишь и изгоняла она ее уверенно и без сожаления.
От проезжавшей тележки несло пылью, летевшей прямо в воспаленные глаза, отчего хотелось безудержно браниться и вытравить всю залежавшуюся злобу. Прохладный ветер игрался с подолом платья, бил по лицу.
Девочке и прежде приходилось часто проходить этим коротким переулком, ведущим к большой площади. Быстро перепрыгнув через лужи и подняв взгляд, она настигла густую группу людей, толпившуюся на площади. Обходя их стороной, Розалинда все же пыталась заглянуть в лица. Взрослые, чинные люди встали в круг перед поющей девицей.
Тоненький голосок певицы разливался по всей округе. Пробравшись в толпу, Розалинда мрачно и пристально слушала, и почему-то весь этот шум, гам, пение до соблазна занимали ее. Стоявшие позади дамы не обращали на нее никакого внимание и галдели про себя, сбиваясь кучками. Визги доносились со всех сторон и вдруг заиграла музыка. Танцоры бодро отплясывали, стуча каблуками в такт под веселую, забавляющую мелодию. Потеснившись среди группы женщин, она внимательно вглядывалась в лица: то были юноши в разноцветных одеяниях, с колпаками на голове. Нагримированные лица их улыбались, глаза сияли весельем. Вдруг грозная, высокая дама, прорывавшаяся сквозь толпу, закричала, призывая всех расступиться. Толкнув Розалинду в плечо, она прильнула к серым бортикам, махая платком. Отступив, девчонка мрачно всмотрелась в эти налитые горечью глаза: тонкие брови изогнулись, от слабости она оперлась об бортики и, заметив искоса множество недовольных, упрямых лиц, стыдливо отступила, воскликнув напоследок то, что смешалось с гулом толпы. Оглядевшись по сторонам и протиснувшись к углу, Розалинда засунула руки в карманы, нащупывая твердые, золотые монеты. Облегченно выдохнув, как давеча, невыносимая радость овладела ею на мгновение. «Все на месте! Не обокрали, — уголки губ искривились в непринужденную улыбку. — Если бы кто и посмел сунуть ручонки в карманы, то улик бы не было. Люди и глаз не поворотят… тогда и концы с концами схоронены».
Прошмыгнув на ближайшую улицу, совсем другие мысли лезли в голову. Теперь уж ей стало отвратительно, мерзко проходить мимо скамьи у двухэтажного дома, на какой встречалась она тогда с подругами и после ухода их сидела и раздумывала; ужасно, тоже будет тяжело встретить хоть одну их тех разодетых девиц по дороге. Сгореть со стыда можно. К тому же Розалинда, одетая в простое платьице, и не выглядела, как дочь богатенькой семьи. Она шла, смотря по сторонам рассеянно, ища глазами закусочную. Горло пересохло и оставалось лишь вдыхать пыльный, грязный воздух. По углам бетонных заборов, под деревьями и кустами прятались от глаза людского потасканные хлопотами нищие и пьяницы. Выше серых, не стриженых бород выглядывали два узеньких глаза, а ко рту то и дело бродяга подносил непонятную бутылку. Впрочем, шастала по таким скудным районам Розалинда недолго. Страх гнал ее, тело вздрагивало от малейшего крика поблизости.
«Покончить с этим надо. И зачем меня дорога сюда завела… — думала девчонка, медленно шагая по бортику. — Вон там! Люди, видимо, приличные. Ноги от сюда нужно уносить скорее…»
Взгляд упал на маленькие магазинчики вдоль тротуара. Подбежав к краю дороги, придерживая одной рукой сумку, она посмотрела по сторонам. Вдалеке из-под пыли и мусора проглядывала ехавшая карета, и лошадь стучала копытами по сырой земле, фыркая. Раздался резкий, режущий хлест, и она тут же заржала, несясь быстрее. Тяжело вздохнув, Розалинда вмиг бросилась на дорогу, уворачиваясь от пыли. Сердце стремительно застучало, дыхание участилось. Со страхом девочка поглядела на лошадь, бежавшую прямо на нее. В воздухе показался хлыст, мужчина замахнулся и с грозным видом ударил по земле. Промахнулся! Последовали строгие крики и женские возгласы позади, однако, словно оглушенная, Розалинда слышала лишь пульсирующую боль в висках. Наконец, ступив на обочину, она спокойно выдохнула. Взгляд метнулся на только что проехавшую карету; нагоняемый ветер колыхал подол платья. Обернувшись, застала она удивленные лица молодых дам. Перешептываясь, они украдкой глядели на нее. И изумилась девчонка вдруг: как это целые полчаса бродила она в тоске и тревоге и не могла подумать, что в опасных местах! И потому только витала Розалинда в облаках, убивая время на безрассудное дело, как в полном бреду, как во сне! Именно мысли о сне пробудили и приземлили ее тельце на суровую землю, под прицелом осуждающих глаз.
— Вот уж, говорила я тебе, — с упреком говорила мимо проходящая женщина, — сколько сейчас самоубийц завелось. Да и слава всевышним, что спаслась девчонка.
— Это воля не ее была… — сказал старичок, идущий под руку с ней. — Защитная реакция… штука такая.
— Представь себе! Что бы было?.. Помнишь, как один мужчина умер под копытами лошади? Страшная новость для родных.
Розалинда становилась, забывшаяся и рассеянная, и сил не было преодолеть этот чертовый омут, затягивающий ее в воронку неведомой силой. Пара к тому времени стерлась в бесконечной гурьбе мужчин. Решительно нужно было спешить! Уж было опомнившись и совладав со своим телом, девочка покачнулась и побрела по склону, где шум ярко обострялся с каждым шагом.
С иного угла доносились возгласы, молодые девицы блистали своими бедрами, переминаясь из ноги на ногу, кокетничая и подмигивая лисьими глазками мужчинам. Пальчики их нежно спускались по широкой груди, заигрывая; и теплым, ласковым голоском шептали сказочные фантазии на ухо иному прохожему. Под порывом ласк и удовольствия, девица хитро тянулась к карману, хватая монеты, и после этого личико ее оледенялось, накрашенные бровки хмурились и, оставив алый след поцелуя на потертой, грубой щеке, она, как синица, порхала в темноту, и лишь блески на блузочке ее блистали и угасали. Засмотревшись на одну из таких дам и увидев, как неспешно она стучала каблучками по бугристому бетону, в страхе растворилась в толпе. Наткнувшись внезапно на облезших, худощавых кошек, Розалинда вновь застыла. Заплаканные глазки тупо уставились на нее, во всяких читалось унижение. Болезненно мурлыкая, рыженькая кошка медленно подошла к ней, спускаясь с ржавой бочки на землю, игриво махая тонким, сырым хвостом. Замешкавшись, Розалинда непонятливо посмотрела на маленькое ничтожество и, ступив шаг вперед, услышала протяжное, сиплое мяуканье. Повсюду толпились люди, странные и порой пугающие. Она отступила в сторону, и неуверенно положила руку на ее головку, трепетно гладя за ушком. Сбившаяся шерсть врезалась в тонкие пальцы. Прикрыв глаза, кошка повела головой, и тут же перед девчонкой оказались еще трое таких же поношенных бедолаг.
— Что же вы, бедненькие, я сама хочу кушать… да негде, — тихо шептала она, лаская кошек.
Наконец, ей пришло в голову: «Не лучше ли и вправду найти какой-нибудь трактир, не отвлекаясь более ни на что?» Наткнется на захудалое, нищее местечко, в каком и людей будет меньше, и, во всяком случае, безопаснее, а главное — от здешних развратных мест подальше. Поднявшись на ноги, девочка шагала вдоль старушек, продававших всякое тряпье, нищей молодежи, выпрашивавшей деньги на кусок хлеба, и вдруг, совсем близко окликнул ее старческий голос.
— Подойди сюда, да, ты! — махнула женщина рукой.
Розалинда потупилась, но все же скоро и твердо пошла, хоть и чувствовала, что вся изломана и дело не к добру, но сознание еще было при ней. Это была худая старушка, одетая в потертую, местами рваную одежду. Из-под болотной накидки выглядывал золотой кулон, на который то и дело натыкался взгляд. Сужавшимися глазами она вновь пробежалась по ней, и в руке ее оказался веер черных карт.
— Выбери одну, — приказала старушка, — а то несчастье тебе скоро будет!
— Простите… я не верю в гадание, — отмахнулась Розалинда, отступая шаг назад, но твердый, крикливый голос заставил ее оставаться на месте.
— Ишь ты! Не верит она. Я же вижу, что магичка ты, так еще и отмахиваешься, — насмешливо прохрипела она, переменяя позу в кресле.
— Да вы с ума сошли! Мне нужно идти. Чего кричите? Они услышат…
— Протяни свою ручонку и выбери карту, — настаивала старушка.
Делать было нечего. Если уж она не намерена оставить ее, так еще и порчу наведет. Тогда уж и все надежды схоронены. Пальцы дрожали, прикасаясь к картам, и, не выбирая, Розалинда резко выдернула одну из них.
— Батюшка пресвятой… — низком тоном промямлила старуха, поднявшись с кресла и наклонившись над картой, — вот уж кому не поздоровится.
Тревожный взгляд ее бросился на карту. Даму на ней в черном одеянии обрамляла золотая рамка, глаза ее не было. Однако, не это удивило и привело в волнение Розалинду. В самом низу, золотыми прописными буквами было выведено слово смерть. Ладони вмиг вспотели, и обреченный взгляд метнулся на гадалку. «Все она виновата,» — осуждающе кричал внутренний голос. Бросив карту на стол, девчонка вопросительно взглянула на гадалку.
— Ничего хорошего не ждет. Потеря близкого человека, иль своя смерть… это уж на произволе судьбы, дорогая.
— Как смерть? — трепетно прошептала она. — Я не принимаю это!
— Если рука твоя потянулась к этой карте, то это желание судьбы.
На солнце переливалось ненавистное слово, ей хотелось вернуться в прошлое и убраться от этой шаманки. Не проронив ни слова, с прискорбием, она вмиг пропала среди людей, нарываясь на новые проблемы.