Рассеянный, до боли смешной взгляд его пробежал по прибывшим магам, и как бы не хотелось верить, но перед ним гордо стояли знакомые жрецы! Выступив вперед, Милада в глубокой задумчивости не сводила с парнишки глаз, от неприязни сжала губы; ожидаемого удивления в ее чертах лица не последовало. Ничего не переменилось: тот же надменный дух, пускавший по телу его россыпь мурашек. Услышав бегущие шаги по коридору, она резко обернулась, и — какова неожиданность! — служители ее оказались в обществе высших магов! Афелиса отступила шаг назад, отчужденно укрывшись в стороне, за спинами Леотар и Анариэля. Глаза ее горели пламенной ненавистью, хоть и четко понимала она, что роль жертвы могла уложиться на каждого. Тотчас не желалось говорить с Миладой, но общий долг обязан сплотить даже вражеские души. Вторая жрица приветливо улыбалась, точно в темнице их ничего не всполохнулось. Старик не оставался без внимания, только и делал, что пожимал руки, и своим острым взглядом вперился в Миладу, приметив, как язвительно смотрела она на мальчика.
— А земля то и вправду круглая, — вдруг сказала она, обратив на себя застывшее внимание. — Вот, как оказывается все устроено. А прошло с тех пор немало времени.
— Это Вы о чем? — спросила Леотар, подходя к ней ближе.
— Случилось такое несчастье, — жалостливым голосом пролепетала женщина, взглянув в ее глаза, — дочь у меня пропала. Пропала бесследно. Вы ее, наверное, не знаете, но такого ангелочка небеса забрали! Я уж было отчаялась и подумала, что все потеряно, но этот юноша, — указала она на Элида, поверженного в шок, — хорошо с ней ладил и должен знать, где моя доченька.
Пусть и звучала она, как бедная мать, у которой отобрали любимого ребенка, но в глазах Элида эти чувства были не больше, чем игра. Такое притворство во всех ее сожалениях, любви и потери ужасает, распаляет поводы засомневаться и ненавидеть за всю ее сущность. Но, когда палец женский указал на него, то и концу злости не было. Оскорбление это не тронуло мальчишку, но добавляло масла в огонь. Милада была настоящим воплощением ничтожного эгоизма, и все частички тела Элида рвали его раскрыть, обвинить, опозорить ее! Азарт разливался по венам, напряжение отозвалось в мышцах. Вот уж если и спросят его о чем-то, то готов поклясться, что не выдержит накала и взвалит на себя всю тяжесть человеческого стыда и непонимания.
— Неужели ваша дочь сбежала без повода?
— Да не одна сбежала. С Элидом и Афелисой. Я и не сомневалась, что она тоже здесь и попросила вашей милости.
— И правда, — внезапно сказала Афелиса, встретившись с ней лицом к лицу. — Вот только будьте осторожны в своих выводах. Я не просила никакую милость и уж тем более не принижалась.
— Тогда как ты попала сюда? — с насмешкой в глазах проговорила женщина. — Никто из жрецов доселе не знал про пристанище высших. Не может так быть, чтобы тебе открылись все карты.
— Вы слишком невежественны, — вступился в разговор Анариэль. — Лучше знать, с кем вы разговариваете и подбирать выражения. Она одна из нас. Пусть и резки мои слова, но справедливы.
Он замолчал, знаменательно смотря на Афелису. Что он этим хотел сказать — непонятно, но на вопрос ее, уже позднее: «Что это значило?», Анариэль с хитрой улыбкой прошептал: «Они не до конца осознали, в какое общество попали. Нужно научить их манерам». Милада остолбенела: в глазах ее отражалось дикое ошеломление, и, вдруг вздрогнув, она стыдливо шагнула назад. Удивленное молчание. Никто не смел сдвинуться, словно мраморные статуи. Элид прочувствовал всю напряжённость, что и шелохнуться боялся. Какие восторженные лица! Милада повидала большущий крах. Вторая жрица неловко взглянула на нее, не подняв взгляда на Афелису. Все жрецы устыдились и, по обычаю, совестно склонили грешные свои головы.
— Как? — вскричала она с величайшим изумлением. — Но позвольте, — бросилась к Анариэлю, — я чту Вас и верю всем Вашим словам. Но это безумие! Уж простите меня, незнающую, не думала я, что предо мной все то время был высший маг! Как можно было догадаться?
Слова из уст ее вылетали отрывисто, между всхлипами, и так искренне, что невольно ощущается вся мука ее глупости. Склонившись перед ним, женщина лишь иногда поднимала свои бессовестные и мокрые глаза, еще и еще раз умоляя простить. Вдруг рука потянулась к его ладони, и уж хотела Милада горестно сжать, но Анариэль резко отдернул руку и ровным, безразличным тоном сказал:
— Вы поступаете еще глупее, извиняясь передо мной. В чем же проблема сделать это перед Афелисой, чуть ли не ставшей жертвой? Я не принимаю никаких извинений, потому что попросту их не заслуживаю.
— Что же Вы так? — выкрикнула жрица и тут же затихла. Взгляд ее метнулся к Афелисе, и сколько горьких слез застыло в глазах! Но в чертах лица девушки ничего сострадательного не вздрогнуло. В душе Милады царил полный хаос. Борьба звенела адская. Борьба между гордостью и честью. Чуть только хотела она ринуться к ней, слова в горле застревали. С особыми усилиями, заикаясь, она тихо пролепетала:
— Я буду рада, если Вы меня поймете. Это правда очень сложно и глупо, но… это было необходимо! Даже остальные высшие маги подтвердят мои слова, так ведь?
Она озиралась по кругу, с мольбой во взгляде подтвердить и тем самым заступиться за нее. Но молчание все так же не покидало их. Наконец, услышала жрица голос Леотар, такой сладостный и желанный ей в тот час:
— Речь о жертве была Вам не понятна совсем. Мы говорили, что объединяясь с остальными магами, можем создать большую силу и впитать ее в рубин.
— И о жертвах мы говорили, — сказал Анариэль, стоя под взглядом больших, удивленных глаз, — но эта тема давно забыта. Будет лучше сплотиться, как прежде сказала госпожа Леотар. Видимо, Вам донеслась информация устаревшая, и Вы чуть не подвергли пыткам члена высшего круга.
— Но это не моя вина! — выкрикивала она всю боль свою. — Не я виновата, что неправдивы были те слова… Мы общались, но, как же так?.. Вы сами утверждали, что ритуал потребует жертв! И я думала, что поступаю правильно. Вы уж извините! Я понимаю, что обычных извинений недостаточно, однако же…
Какая ужасная насмешка судьбы! Афелиса подолгу разглядывала это искаженное, испуганное лицо и всяко думала: волнуется жрица за честь свою или так искренне сожалеет о своей глупости и бестактности? Все могло быть. Но ведь и не знала она, что Милада чтила и высший круг, поклонялась и ночами напрягала зрение, впитывая в себя из страниц поверья и писания высших магов до того, что строчки размывались в глазах, и, не помня себя, просыпалась женщина на утро с сильной болью в голове и усталостью. Хакан и старик ни звука не издали, лишь чинно наблюдали со стороны весь этот накал эмоций. Жрица, стоявшая подле Милады, покорно сложила руки, стыдясь за каждое высказанное ею слово.
— Я думаю, что нужно прекращать немедленно, — проговорила Афелиса серьезно. — Мы здесь собрались не для задушевных разговоров. Так что, прошу вас всех помнить повод. В этот день господин Анариэль добыл последний, седьмой осколок рубина. Будем ждать остальных магов и постепенно собирать осколки. Нам необходимо принять его.
Милада вдруг всколыхнулась, доставая из-за пазухи длинный осколок. Дрожащими руками она вручила его Афелисе, отчужденно отступая назад. Та посмотрела на Миладу долгим, пытливым взглядом, будто пронзить им хотела. Вскоре все расступились, и маги попрятались в коридорах. Первой доковыляла из зала Милада, сопровождаемая одной жрицей, что-то шепчущей ей, что, по-видимому, еще больше втягивало ее в бешенство. Как только Анариэль и Афелиса остались одни, мужчина дал ей свой осколок.
— Тебе можно доверять.
— Это ты уже успел проверить, — говорила она. — Какая странная сцена. Знаешь, меня удивляет та реакция, когда совсем не знаешь, что за твоей спиной стоит та, кого ты почитала больше жизни. Да и извиниться мне в лицо она не могла из-за того, что стыдно было за себя.
— Тоже так подумал, но все же, неужели тебя не впускали ни на какие собрания?
— Ни на какие. Ибо много тайного вы могли наговорить: вдруг я услышу и сбегу? И что будет? Да то и вышло! Опасения частенько случаются. Госпожа Фортуна не была к ней благосклонна.
— Афелиса! — вдруг раздалось в коридоре. Элид бежал к ней, будто бы пчелой ужаленный. — Это она, да? Я не верю… ты уж скажи. Да и не смешу я тебя. Хватит уже! Илекс убежала, как ее увидела… Ей страшно.
Этот быстрый, незначительный смешок ее над мальчишкой всегда приходился во время страстных объяснений. Наконец маг нахмурилась и строго посмотрела на него, словно была готова отчитывать.
— Я зайду попозже. Нужно отнести осколки в безопасное место.
— Ты уж поспеши! — сказал Элид, и в мгновение ока тут же и следа его не было.
Он несся по коридору, шаги разбивались грохотом об стены. Ввалившись в комнату без стука, Элид торопливо огляделся, и какой переполох тогда царил в его голове! Ни на кровати, ни в креслах, ни на полу не было девчонки. Сердце сжалось и без перерыва вторило ему о чем-то рискованном. Он бился в судорожной панике, осматривая каждый уголок; вещи соскальзывали и валились из рук, дышал он томно и надрывно. Все это было просто невероятно! Парень вдруг вскочил вне себя, чтобы идти тотчас искать Афелису и, во чтобы то не стало, разыскать пропавшую Илекс. Не могла ведь девочка провалиться в недра земли!
Внезапно что-то шелохнулось у двери. Элида вмиг ударила волна дрожи, и, обернувшись, увидел, как медленно открывалась дверца шкафа, а в щели проглядывалась пара больших, испуганных глаз. Худенькая ручка потянулась вновь закрыться, но Элид быстро схватился за ручку дверцы, резко раскрыл и увидел такое измученное, заплаканное личико, что удивлению не было конца. Девочка всхлипывала, жалостно смотря на него. Сидела она, поджав под себя ноги и сложив руки на вздымающейся груди. Настоящая катастрофа разразилась в ее глазах! Не говоря ни слова, Элид протянул к ней руку. Напрасно было что-то говорить, любое слово может вонзить в девичье сердце ядовитый кинжал. Холодные пальцы робко прикоснулись к смуглой ладони, и, наконец, подавая руку, она поднялась на ноги и вылезла наружу.
— Она пришла за мной… — еле как проговорила Илекс, сглатывая горькие слезы. — Я не хочу уходить. Не хочу покидать вас. Она обязательно придет, не хочу с ней разговаривать!
— Ну, не хнычь! Я знаю, что Милада не доведет тебя до добра. Но ты уже здесь, с нами, и опасность тебе не грозит. Под крылом Афелисы каждый может ужиться. Ты, главное, не отчаивайся и не сталкивайся с ней. Кто же тебя заберет отсюда?
— Я боюсь встретить ее лицом к лицу. Теперь вообще выходить отсюда не буду… чтобы никто из них не знал, где я. Милада просто убьет меня после всего этого!
— А ты зачем от меня пряталась? — энергично и грозно крикнул Элид, от чего она вся вспыхнула.
— Я-то не знала, что это ты! — обижено говорила Илекс. — Хоть бы слово сказал…
— Извините уж, моя госпожа!
Но вдруг в дверях раздался стук. Смотрят — Афелиса на пороге.
— Беспокоятся, видишь ли, едва сидят! — сказал Элид, указывая на Илекс.
— Они ушли? — с надеждой спросила девочка, шагая к ней.
— Нет. Но сейчас в зале никого нет. Они и не собираются уходить, как и мы. Ты волнуешься о ее приходе? — сострадательно произнесла Афелиса. — Сейчас мать твоя в положении серьезном и, я уверена, что появится она на глазах наших еще не скоро. Произошел забавный случай.
— Какой это случай? — хлопая ресницами, поинтересовалась Илекс, усевшись на край кровати.
— Милада повела себя непочтительно, за что и поплатилась. Элид видел и, наверное, тоже поражен.
— Вот уж не думал, что увижу ревущую Миладу! Такое зрелище! Жаль, конечно, что ты ушла. Так бы тоже посмотрела на свою мать. Хотя, ты бы все равно устыдилась и убежала. Конец тот же.
— Ты, кажется, уже получила последний осколок, — начала опять Илекс. — Скоро мы будем жить, как раньше. Уплывем вместе в Гроунстен. Да, Афелиса?
«Ну зачем я сказала «кажется»… Она подумает, что я сомневаюсь в ее силах,» — промелькнула мысль, как молния. — «И надобно ли мне так переживать? Лишние тяготы только и всего!» — снова сверкнуло в ней.
Девочка успокоилась, но вдруг ощутила мнительность свою от одного только взгляда в эти серые глаза, словно густой туман, от нескольких брошенных слов, от своих чувств; она разрослась до пугающих размеров. Страшно опасно: волнение накалялось, нервы раздражались. Что было весьма странно, ведь окружена она была привычными за столькие времена людьми, но все то все равно тревожило и дергало ее за тоненькие, чуть ли не надорвавшиеся ниточки. Элид не мог удержаться на месте: похаживал взад и вперед без всякой цели, кидаясь то к кровати, то к двери, то снова к маленькому столику, разглядывая книги и бумажки, как бы стараясь избежать неловкостей и втихомолку утопая во внимании их разговора. Внезапно какое-нибудь слово его зацепит, и потянет пристальный взгляд на Афелису, смотрит на нее в упор.
— Это правда, что высший круг магов един? — снова и снова без умолку спрашивала Илекс, и слезы на глазах ее давно высохли.
— Да, конечно. И предателей не было, как это случается среди чернокнижников. Но у них это так, пустяково, а у нас целая история.
— Так необычно разговаривать с живой историей! — вдруг уголки губ ее приподнялись. — Мне только Элид на ночь о магии рассказывал. Но сама я ничего не умею, не годная. Хотя очень хочу! А еще хочу владеть мечом, как ты! Ты же воительница, и все тебе подвластно.
— Да, славная вещь — этот меч, — почти с насмешкой сказала Афелиса. — Элид предрасположен к бойням и хотел бы практиковаться. Не так ли?
Голос ее вывел Элида из раздумий. Парень резко обернулся; пустым, раскрытым взглядом уставился на них.
— Предрасположен, предрасположен, — повторял он, задумавшись о чем-то совсем ином. — Я не умру, если не научусь владеть мечом, — торжественно вскрикнул он под конец, останавливаясь в трех шагах от них. — И господин Анариэль обучит меня сему мастерству, — бросил он колкий взгляд на Илекс, чуть ли не хвастаясь.
Впрочем, время пролетало, и непонятно вовсе было, день или ночь над ними. Часов не было, и маги уж было совсем потерялись во времени: сутки шли по нескончаемой дороге. В покоях Анариэля висели часы, но вскоре работать они перестали. Прямо в этот день, когда в руках его появился завершающий осколок. Маги царствовали в тихом, подземном своем миру, и жизнь каждого тянулась медленно и уныло. В недавнее время ничего не происходило. Безмолвие поглотило всех, даже пришедших жрецов. Миладу, как и предполагалось, видно не было, и вестей никаких не слышалось. Элид почти не покидал комнату подруги своей, хоть и надоедал своей болтливостью; и выгоняла она его за порог чуть ли не из-под палки. Обидно, но таков нетронутый покой ее! И чем же она занималась все то время, одна одинешенька? Читала книги о лечебной магии, о травах, и помышляла, как в далекие свои детские годы, превратится в волшебницу с волшебной палочкой и по одному лишь взмаху сможет исцелять раненых и больных. Раз застав ее за таким чтением, Афелиса не стала более откладывать и тут же обратилась к Леотар с просьбой важнейшей: взять девочку под покровительство и обучить этот стремящий к знаниям ум. Илекс, конечно, и не могла ожидать, хоть в глубине сознания держала мысль, что Афелиса сделает все возможное для ее благополучия и счастья. С тех самых пор девочка мучается бессонницей, думая об уроках, и с нетерпением порывается к Леотар.
Элид не остался в стороне: во время, когда Анариэль не особо упрям и ленив (а ленив он бывает лишь тогда, когда дело не несет личной выгоды), ему удается выпросить урок, и — какое счастье! — в его руках оказалось оружие, такое желанное! Теперь правая рука его лежала на рукояти короткого меча, который все время находился в ножнах на кожаном поясе.
С первых дней в этом круге их преследовало уединение. Но Илекс вполне была рада, и видеться с Афелисой ей приходилось куда реже, чем тогда. Хотя и к несчастью это было. Маг была для нее самой преданной подругой. Не хотелось так расставаться, однако учеба требует! Сначала Леотар была приятно удивлена тем, как много хранится в этой маленькой головушке. «Девочка-то умна, — говорила она. — Но, если бы стеснения не было, то и гением все признали бы!» Уроки текли быстро. В эти минуты порхала Илекс во вдохновении. В таких внезапных порывах увлечения личико ее преображалось из робкого и тихого в наполненное энтузиазмом, одушевлением, и вместе с тем столько детского и наивного оставалось в ней — такая услада для чужих глаз! Прекрасная картина воодушевленного художника, отдавшего полжизни своей, чтобы перенести это мгновение ребяческого полета фантазий на чистый холст.
Чувствительность ее цепляла и трогала до недоумения. Надменный и серьезный ко всем прихотям судьбы характер Леотар не понимал и изумлялся, насколько ранимой может быть чья-то душа. Она спрашивала о ее прошлом и становилась нежнее и сострадательнее.
Тихо и неприметно протекала жизнь всех магов. Но вскоре тут-то была замешана какая-то чужая сила…
Все чаще являлись жрецы из других земель, и, кажется, вот-вот восторжествует долгожданное воссоединение магического рубина; наконец, Гроунстен станет навеки не охотничьим островом, а магическим. Он таковым и был, но, охотники стреляли так внезапно, что никто не был готов обороняться. Афелиса не спала, была вся на острейших иглах, пронзающих ее до бурления чрезвычайного беспокойства в крови. Во время, когда все стихало, а за стенами не слышалось шагов и перешептываний, она старалась бесшумно усесться на скрипящей кровати, и раздумья поглощали ее целиком, прогоняя сон.
«Уже совсем скоро одержим победу. Но что-то мучает меня, будто цепляет и не дает уйти дальше… Что же это? Предчувствие? Не хочется надеяться на худшее. В кругу магов редко встречаются предатели, если не обманщики, но энергетики от них не будет. Это место впитало в себя все духи… Оно никогда не умрет».
И правда, у каждого была своя духовная особенность, не гаснущая, пусть и человек был слаб в колдовстве. Многие говорят, что у высших магов мощная, большая энергетика; конечно, мифы частенько цепляются на языки у разносчиков слухов. Так Афелиса не подверглась бы смерти в темнице и впечатление оставила бы незабываемое. Много неожиданностей было впечатало и в Анариэле: кто же знал, что он занимается исследованиями перевоплощений! Произошло это случайно, как и бывает, когда самые сокровенные тайны обличаются, что ни на есть, банально и глупо.
Он частенько приглашал ее к разговору, отказываться Афелиса не стала, хоть и могла. Не раз она замечала в его глазах какую-то тревогу, хотя причин не было. На собраниях он держал себя расчетливо и проявлял участие в решениях вопросов. И легко мужчине было перековывать внимание жрецов на других магов, тогда все и переменялось. Девушка твердо была уверена, что мнительность ему чужда. Однако во время последних собраний он обегал взглядом зал, будто бы приглядывался, все ли здесь собрались. Одна ситуация принудила ее последовать за ним.
Мало-помалу она догадалась, что если бы поговорила с ним хоть часа три, то ничего бы не узнала, потому что… Не о чем было спрашивать. Да, конечно! Афелиса никак не могла построить мысль — та каждый раз разрушалась, стоило магу окончательно решиться перейти к волнующему ее разговору. А что спрашивать? Как спрашивать? Привязанность Анариэля отвергла бы и бросилась прочь от таких расспросов. Девушке самой казалась странной своя подозрительность. Он был важнейшим лицом и уж точно не затевал никаких проказ против своего народа. Вопрос этот замялся в скором времени. Но и опускаться до равнодушия она не хотела.
Однажды после собрания, когда Анариэль снова тихо ушел из зала, терпению ее пришел конец.
«Зачем он так часто уходит? Если задумал он что-то хорошее, то зачем скрывать ото всех? Пусть все увидят, пусть хвалят и гордятся! Дело его, но оно влияет на мое дело. А мой долг величественен. Если он и строит мне глазки, то это показывает лишь симпатию. Не нужно оставлять это все в секрете».
Как только устремился он по коридору, Афелиса выглянула из-за порога и, заметив, как скрылся он за своей дверью, тихо ступила вперед, бесшумно покинув зал. Звуков никаких не было: ни шагов, ни шороху, будто в портал провалился. Прислонившись к стене, маг ощутила лишь холод. Тянуть время было глупой затеей. Девушка хотела постучать и уже возвела кулак, но вдруг, одумавшись, тяжело выдохнула и опустила.
«Он услышит, и я ничего не узнаю. А я уверена, что что-то у него есть. Пусть и небольшой секрет, но зачем так копошиться? — думала она, положив ладонь на ручку. — Если открою без стука, то Анариэль сочтет за невежество. Хотя, к черту все это! Простит».
Резко отворив дверь, она оглянулась: его не было. Нахмурившись, Афелиса ступила в комнату, озираясь по сторонам, и тревожно ей становилось, прокручивая в голове воспоминание. Все собиралось по кускам: вот он идет сюда, и, спрятавшись за дверью, закрывает ее. Вдруг водоворот мыслей вернул ее в действительность. Волна мурашек защекотали Афелису, не давая полностью забыться. Мятое белье на кровати, куча порванных, старых бумаг на тумбе и на полу. Точно настоящий хаос пронесся вихрем. Сломанная дверца шкафа стояла у двери, застывший воск, стекавший со свечей, и внезапный скрип, будто током ее пробивший, донесся из-за стены. За еле стоявшим шкафом появилась темная щель. Уныние витало в комнате, отгоняя свет с коридора. Все погасло. Афелиса ступила шаг, разглядывая приоткрытую дверь. Зрачки ее расширились, страх засел в груди.
«Он там, — заключила она, подходя ближе. — Пропасть так бесследно невозможно! Но почему так темно?..»
Рука ее дернулась, и, застыв на месте, Афелиса коснулась двери, медленно, со скрипом отворила ее. Яркий свет ослеплял. Она посмотрела во внутрь из-за порога, однако желание войти, увидеть и узнать наконец о тайне Анариэля подгоняло ее. Девушка шагнула, пальцами прикоснувшись к стене. По углам был разбросан хлам, полки с книгами выстраивались в ряд, свечи горели на пустом столе. Посреди комнаты стояла перегородка: ни звука не доносилось. Перешагивая через непонятные мешки, она ступила к небольшому проходу; увидев мелькающий свет, внезапно вошла и, — ужас затмил ее глаза! — странный сон, небылица, выдумка, потому что быть того не могло.
Она замерла, схватившись одной рукой за тоненькую перегородку. Изумление отражалось на ее лице. Афелиса хотела что-то сказать, но, остановившись, лишь сильнее впилась ногтями в дерево. Но уходить она не думала, только разъяснить, услышать достойное объяснение и уладить все подозрения. Однако, сомнения лишь увеличивались до чудовищных размеров. Вокруг нее книжные пирамиды, банки с травами и темно-фиолетовой жидкостью. На стенах — кинжалы и мечи, блестящие на свету. А среди всей этой путаницы Анариэль, растеряно впивавший в нее ужасающий свой взгляд. Сколько нелепицы, борьбы и чувств в этих глазах! Из дрожащих рук выскользнула наполненная колба, разбившись в дребезги. Вода из нее медленно стекала в щели, тут же поднялся густой пар. Он попятился назад и, посмотрев на нее злобным (как ей показалось) взглядом, приближался к Афелисе все ближе и ближе. Мужчина остановился в двух шагах, и четкое требование читалось в его лице.
«Вот уж не знала, что у него есть своя лаборатория. Видимо, увлекается он не только борьбой. Но из-за чего такие переживания?» — думала она, закусив губу.
— Своя лаборатория… — бросила она, лишь для того, чтобы заполнить тяготящее молчание. — Многого ты не договариваешь.
— Да, лаборатория, — ответил Анариэль, неловко улыбаясь. — Испугала ты меня своей… неожиданностью. Не нужно было так резко появляться. Стука в дверь было бы достаточно.
Вдруг ярко вспыхнуло пламя на пальцах. Подойдя размеренным шагом к столу, он зажег свечи, и после обернулся к девушке, проговорив басистым, низким тоном:
— Да и тебе на удивление. Неужели думала, что я только и могу отбиваться и наносить атаку? — опершись рукой о стол, мужчина колко улыбнулся. — Это, конечно, хорошо — иметь такой талант, но, совершенствование — наше предназначение. Я был целеустремлен и надеялся на лучший исход. Вернее, знал, что он будет, — странно посмотрев, он выпрямился. — Впервые вижу тебя такой удивленной, даже… рассеянной, — Анариэль встряхнул рукой, и огонь превратился в серый дым. — Здесь трудно дышать. Нужно выйти.
— Чем ты здесь занимаешься? — настойчиво проговорила Афелиса, не двигаясь с места.
— А чем еще занимаются в лабораториях? Это не только место для опытов, но и хорошо оно для уединения. Много жрецов понабралось… Мне нужен отдых. В той комнате, — кивком он указал на проход, — до меня доносится всякий шум. Он мешает и раздражает. Но знаешь, я рад, что именно ты заглянула ко мне, — тихо произнес Анариэль, неспешно стягивая с пальцев черные перчатки.
— Я, пожалуй, выйду, — откашлявшись, выговорила она.
— Как хочешь! Но, правда, дым этот едок при частом вдыхании его.
— Если едок, то почему так часто проводишь здесь время?
— Барьер творит чудеса, — усмехнувшись, он бросил пару перчаток на стол и направился к выходу.
Теперь рассмотреть его можно было куда лучше при свете из коридора: мелкий шрам у правой брови, темные, впалые круги под завораживающими глазами и потрескавшиеся губы. Черные волосы его были распущены и развивались по широким плечам. На вопросы он отвечал будто бы шуточно: улыбался и отпускал шутки, что было никак не ожидаемо.
— Что это за опыты, Анариэль? Хочется поинтересоваться.
— Опыты? — с сомнением спросил он. — Я полагаю, что положиться на тебя можно. Да и сама ты человек верный своему слову… — усевшись в кресла, он взял какую-то книгу в руки, чтоб попросту занять себя, — и обещания свои держишь, — Анариэль особенным ударением подметил слово обещания и вдруг заглянул в девичьи глаза. — Они не обычны и весьма-весьма редки. Обычно колдуны занимаются отварами, зельями, приворотами, но я исследую нечто другое. Что, тебе и вправду так интересно? Я вижу нетерпение в твоих глазах. Ты раздражена. Что ж, не буду тянуть — у меня сердце сжимается от такого твоего состояния.
Афелиса села на край кровати, упираясь локтями в колени. Пристально, жадно смотрела она на Анариэля, словно выпытывала мысли его: искренние и правдивые. Как же обжигало ее изнутри чувство лжи! Но убеждение ее, обоснованное на долгих их связях, на эмоциях, и знание личности этой (пусть и не все глубины были открыты) твердо и уверенно поставило запятую, надеясь на раскрытие его замыслов. Суровый взгляд девушки пробил его до дрожи, и слова, желанные ей, так и лезли, и, вместе с этим, лезло ее довольство.
— Как я и сказал, — тихо пробормотал Анариэль, проводя большим пальцем по книжному блоку, — все не так легко. И когда все было легко? А впрочем, я опять забываюсь. Но тому есть объяснение, и оно тебя не устроит. К слову, ты слышала о мутациях, превращениях, и о обрядах, посвящённых этим мутациям? Я занимаюсь этим делом, и цель у меня есть. Я хочу разгадать тайну и этот хаос среди нас.
— Неужели это связано с легендой об Ислюфорде? — прервала маг.
— К этому чуть позже. Хотя с этой истории и началась моя собственная. Ты думала, что только воином могу я быть. А нет! Каждый человек намного глубже, чем ты можешь себе представить! И дно это недосягаемо для других. Даже для близких… и не очень людей. Я знаю, что мое предназначение — это борьба. И ничуть не сомневаюсь. Но неужели тебя никогда не манили тайные истории и подобное, а, Афелиса?
— Сейчас тайная история, которая меня по-настоящему манит, это ты, — холодно отозвалась та. И эмоции ее были правдивы. В лице читалось четкое желание узнать то, что нужно, и пустую болтовню она пропускала мимо ушей.
— Мне в радость это слышать, — та же легкая улыбка и колкий взгляд внезапно вспыхнули на его лице. — Но Ислюфорд это не какая-нибудь легенда, а правдивая история. Если честно, я шел в его пещеру не только за осколком, но и еще, чтобы убедиться, что он — живая история. И я не разочаровался. Еще задолго до этого я занимался опытами и все время, как тебя здесь не было, изучал анатомию и особенности слияний клеток. Сколько же страниц я впитал в себя! Даже и не знаю, как об этом следует думать… В общем, я не истощен, а полон знаний.
— Хорошо, что ты не довел себя до состояния мусора. Если тебя обидели эти слова, мне на наплевать. Почему? — сделав паузу, она вздохнула. — Не хочется иметь речевые барьеры. Мы в дружеских отношениях и не хватало, что бы еще обижались на такое.
— Я не обидчивый человек, — усмехнувшись, маг внезапно захлопнул книгу. — И я вполне могу понять тебя.
«Не надо, чтобы раздражение дошло до крайней черты. Пора прекращать. Афелиса сильна в гневе…».
— Именно потому я и занимаюсь изучением. Хочется понять, как именно Ислюфорд, бывший человеком, мог стать животным, так еще и менять окрас. И из-за чего он мучил и сгрызал людей. И тело его выглядело, будто недавно убито. Если еще не спал он… Но это уже мои выдумки. Не воспринимай всерьез.
— Я воспринимаю всерьез многие твои слова. Ты говоришь уверенно и четко. Как иначе? Даже простые выдумки могут воплотиться в нашу жизнь. Достаточно лишь об этом подумать. Так основывается наше видение мира. К тому же… Теперь я знаю про твои увлечения.
— Это не увлечение, а исследование. Если я берусь за дело, то вкладываю в него все силы. На обычное увлечение так бы не затрачивался — уверен, что ты тоже. И я понимаю, что тебя смутило… Смутили ли тебя мои опоздания и то, что я так рано ухожу с собраний?
— Именно это, — быстро ответила Афелиса. — Раньше такого не было.
— А ты, я смотрю, за старое держишься, — заметил Анариэль и вдруг поднялся. — Нет, конечно, нет. Такое изменение только слепой не заметит, глухой не услышит. А я так понимаю, все уже разошлись?
— Нет, но собрание уже должно закончиться. И я хотела спросить, — задержав его на месте, она встала, — ты не замечал ничего странного? Может быть, в прибывших жрецах или в нашем кругу?
— И как же мне замечать: сама видишь, что пропадаю в лаборатории. А, собственно, тебя что-то волнует? — мужчина обернулся, и вид его уже был серьезен.
— В последнее время становится некомфортно, да и предчувствие у меня нехорошее. Что-то должно случиться, уверена! Поверь мне на слово, энергетика магов сливается и некоторые могут остаться незамеченными. Даже обыкновенный человек не будет здесь заметен. А предателей сейчас много среди каждого.
— Нужно держаться вместе. Магов слишком много, и мы не сможем определить, кто именно наш враг. Да и оставлять это без внимания невозможно.
— Я расскажу об этом остальным. Хакан должна разбираться в этом деле… Помнишь про эту ее историю? Я раздумывала об этом, и она и мое предчувствие чертовски схожи!
— Это уж, как знаешь.
Афелиса вышла в коридор со смешанными чувствами. Сразу вспомнилась ей встреча с Хакан: ее разговоры, ее хриплый голос и щебетание. А история! Эх, это было сильно! Тогда еще они скитались по городкам, деревням, и чудом они сохраняли на себе непробиваемую маску обыкновенных бродяг. С самого детства Афелиса наделена великим титулом высшего мага. Да еще каким! Главенствующим и решающим все внешние и внутренние вопросы Гроунстена. Но какой крах, какое безумие растоптало все материнские надежды, оставив лишь горе от потерь и роковую смерть. Молодая девушка умерла с ребеночком на своих окровавленных руках. Судьба, однако, пощадила и смилостивилась над малышкой, ревущей без устали. Так и не знает никто, в каком обличии явилась к ней смерть. Хакан говорила Афелисе, что с матерью ее она была на товарищеской ноте и верила только одной правде: отравление. Но кому оно было нужно? А ответ так и не раскрыт. В то время в Гроунстене жили не только маги, но и беженцы из других земель. Люди стекались сюда, опасаясь выстрелов и взрывов, но самое пугающее это — то, что любого могли проклясть магической нечистью, если засекут за необычным делом. Но что это — необычное дело? Никто не знал. Все избегали этот вопрос, как чертя. Леотар тоже знала многое о той девушке. Женщина принужденно, нехотя бросала несколько слов, и были они всем давно известны, но интерес Афелисы насколько взвыл вверх над всеми любезностями, что сами эмоции вынуждали Леотар клеветать и ударять на распутство ее матери. Этакий грех! В то время каждый шаг был на слуху. И она, совсем молоденькая, но с большим умом, попала под раздачу. Отца своего Афелиса не знала. Кто таков был, откуда — неизвестно. Леотар лишь насмехалась и говорила: «Один из отрядов ее сладеньких тряпочек». Самой было ей смешно и нелепо, но, как она уверяла Афелису, в этих словах отразилась вся правда. Такая, какая она есть. Тогда слава матери ее настолько была необъятна, что каждый состоявшийся жених ссылался в Гроунстен, вопреки тому, что она маг. Такие времена! А Хакан уверяла, что отец Афелисы был благороден и властен, и вовсе не «сладенькая тряпочка». Леотар еще тогда была восемнадцатилетней девочкой, и страсть, как завидовала ее умениям соблазнять и притягивать к своей юбке достойных мужчин. Лишь с годами понимала, что увлечение чем-то потусторонним, ненужным — это средство гниения ее духовного развития. Совершенству мешают беспорядочные связи и стремление угодить мужчинам, которые даже и взгляда на нее ни разу не бросили. Забыла она взросление свое, как страшный сон. Оттого и была та странная неприязнь. Воспитанием Афелисы усердно занималась Хакан. Любовью и заботой была окутана малышка, как под теплым одеялом. Так оно и было, и как благодарна она, спустя столько-то лет! Сейчас Хакан совсем старушка, а под свое крыло взяла ее молодой девицей. Свадебные традиции пролетели мимо: всю душу она отдала на благо зреющей, детской душеньке. Обещание свое держала под вечным щитом. И будто предчувствовала она ту трагедию; за несколько дней до смерти сказала ей: «Если что случится, доченьку я твою не брошу. Ты, Алекса, знаешь, как я к детям тянусь. Цветочки маленькие! Пусть и не будет у нее отца и отцовского внимания, но преданная любовь точно будет. Моя и твоя». Судьба любит подкидывать неожиданные вердикты. Так уж вышло, что Хакан не могла никак родить. И посчитала это за проклятье своей тетушки. И любящий человек был, и желание, но… все разбилось. Росла Афелиса нескоро: игралась в раннем детстве, а уж как наступил ее шестой год, так сразу поникла в учебники. Ребёнком всегда оставалась она тихим, неприметным, еще и с речью не поставленной. Обряды, заклинания, магическая оборона и письмо — все отскакивало от зубов. В Гроунстене почитали ее ужасно сильной, даже боялись. Все сказывалось на ее роду, и траур объял всех магов по смерти Алексы. Афелиса получала задания, будучи подростком, стоящие ей жизни. Но самая знаменательная пора — начало охоты. Выследить магов было не легко: все, кто мог, заперлись в башне, бились от страха, пытались притвориться охотниками, да все напрасно. Именно скалящий свою пасть ужас приводил их на эшафот. Тогда все повелось к краху. Маги погибали, их пытали, но слово чести всегда держалось сильнее стойкости охотников. Подставленный нож к горлу не вынудил никого проболтаться о тех, кто был могущественнее, сильнее и величественнее. Решение Афелисы было твердым и углублялось корнями глубоко в сознание. Однако, почему она пускалась под меч, идя на гибель? Четкое знание своего родового долга укрепилось неразрушимой крупицей в голове. Никто не разочаруется в ней, никто не осрамит род Диамет! Это толкало ее к бойням, хоть, как оказалось, их вовсе не было. Она явилась к командирам с намерением пополнить ряды охотников, и слова ее звучали до того убедительно, что сомнений никаких не возникло. Признаться, воевать стремились все: несчастье было, если физические отклонения приводили к верной смерти.
Почему же так? Неужели охотники не могли никак отличить обыкновенных людей от колдунов?
Не могли. Знаний и сил не было для такого зоркого глаза. Из всей толпы невозможно выявить магическую сущность. Потому все считали, что коли не охотник, так маг. Это сыграло Афелисе на руку, и без опасений ей открылись все пути охотников и их оружия. Скрываясь в своем домишке, девушка передавала эти новости высшему кругу, и потихоньку, под видом простых беженцев, они уплыли в Блоквел. Башня опустела. Ее заняли командиры и назначили местом встреч.
Предатели — часть каждого общества. Делают вид, что верны своему долгу и отдадут честь ради общего дела; впрочем, рано или поздно все их замыслы, как на ладони. Афелиса тоже предательница, однако в ней устоялось убеждение, что высшая цель оправдывает все средства ее достижения. У Хакан сохранилась еще одна история, один большой урок всем колдунам. Прибыв в Блоквел, всей своей гурьбой они скитались, да все места не могли себе найти. Чуть не попали на крючок, однако ловко увернулись. Постепенно жрецы расселялись по заброшенным домам, ну а высшие маги через леса и реки добрались до пещеры. Все были в сборе, вот только один человек, недавно присоединившийся, сделался им сущей бедой. Вся судьба их вертелась на его пальцах! Оказалось, что он весь путь докладывал охотникам. Писал письма, когда приходилось им останавливаться, да отправлял их. Всем магам пришлось прятаться в горах, в лесах, где угодно, либо не были они заметны. Стрела Анариэля впилась в его кожу: яд растекался по венам, и неспешно, в криках и мучениях, предатель умер, а труп его так и остался гнить на холодной земле, пока охотники случайно не наткнулись на него. Придя на место, люди только прокляли глупца, плюнули и ушли обратно своей дорогой. Такова история, но с какими чувствами ее рассказывала Хакан!
Афелиса содрогнулась и, вскинув взгляд на Анариэля, проговорила с легким смущением:
— Да. Собрание не закончилось! Слышишь?
— Это уж понятно. Ты, видимо, забылась, — он подозрительно посмотрел на нее, поспевая за Афелисой.
— Просто в связи с предчувствиями вспомнился рассказ Хакан. Ничего особенного, ты его прекрасно знаешь.
— Она хранительница всяких историй, и много чего рассказывала. Так какой же именно?
— Ты убил предателя. Но, однако, как тебе это удалось? — с интересом спросила маг, остановившись недалеко от зала. — Неужели он не заметил тебя? И с какого расстояния ты стрелял?
— Не рассказали? Хакан видела эту сцену, если ее не отвлекло что-то. Лук тогда у меня был с собой, и бежал из Гроунстена я вооруженным. Остальные обошлись без него, полагаясь на магические барьеры. Но… Ты ведь знаешь, в чем они несовершенны. Барьеры и щиты требуют силы, а мы тогда все уставшие были. Силы не только духовной, но и физической не хватало. У Леотар было оружие, и пару раз она им воспользовалась. А стрелял я из-под куста, а он, глупец, и не вздумал оборачиваться.
— Госпожа! Госпожа Афелиса Диамет, — вдруг раздался громкий голос Леотар. — Вот Вы! — скорым шагом она приблизилась к ней, выдыхая. — Со жрецами не связаться. Связь пропала, мы слышали голоса и крики по ту сторону шара, и, к несчастью, это охотники! Они воспользуются шаром и выследят нас!
Давешне твердый и тихий голос теперь дрожал и запинался. Леотар со страхом смотрела на них, говоря, что нет времени ждать и оступаться.
— Что ж Вы так распереживались, Леотар? — спросила Афелиса, опираясь о стену. — Не думала, что Вы будете сомневаться в нашей подготовке. Вот уж от кого не ожидала! Даже если кто-нибудь явится, мы дадим отпор.
Она сглотнула, волнительно озираясь по сторонам и, в конце концов, напыщенно поворотила головой. Тогда-то в коридор вырвались следом все колдуны: шум и гам разнесся по стенам. Стало ясно, что услышанная новость до того тревожила и выводила из строя всех высших магов, что рациональность размылась в этой суматохе.
Внезапно обрушилась на них эта напасть.