Дурное предчувствие впиталось во всех колдунов, играясь с волнением и мыслями. По залу разнеслись перешептывания: кто-то говорил громко, точно хотел быть услышанным, а кто-то едва ли издавал звуки. Нетерпение разогрело в их сердцах чудовищное пламя ужаса и суматохи. Вдали мальчишка протянул руку, махая ей в спертом воздухе.
— А как же охотники? — голос его дрожал в испуге. — Госпожа Леотар говорила, что с ними не связаться. Неужели они в таком сложном пути?
Восторженное облегчение магов сподвигло эти слова. Опасность поджидала в каждом человеке. Смрад жути и мрака томно вздыхал в этих стенах, ударяя в склоненные головы, сворачивая шеи. Все на миг замолкло: весь их мирок застыл в бесшумном ожидании. Хакан, стоящая на возвышении, посмотрела на Афелису: отчуждение и укоризна кололи ее в душу. В смятении отводя взгляд, маг ступила шаг вперед, твердо и громко воскликнув:
— Незачем так волноваться, — обратилась она к мальчишке. — Охотники не найдут наше пристанище. Даже если среди нас есть предатели — сломить стены и дверь им не удастся. Мы нападем на них прежде, чем они успеют ступить в пещеру.
— Но как же напасть? — иступлено проговорила Леотар. — Щиты, заклятия, барьер? Да, они не смогут прорваться. Однако же…
— Прежде всего, защитим дверь. Мы не знаем, сколько их будет, и будут ли они вообще. Вы, Леотар, жертва эмоций. Паника лишь усугубляет наше положение, — спустя мгновение молчания, не дождавшись ответа от нее, напуганной до жути, девушка с показным торжеством сказала. — А теперь, господа, — слуги всего нашего народа — собрание подходит к концу. Все мы боимся предательства, и, если оно есть в нашем кругу, помните, что в единстве сила.
Двери отворились, и черные колпаки гурьбой повалились в коридор. Вскоре зал совсем опустел. Спустившись по ступенькам, Афелиса побрела на выход; вдруг доселе взволнованный голос Леотар ударил в уши, что пришлось остановиться и выслушать все наболевшее и встревоженное в ее сердце. Женщина подбежала, запыхавшись, и стала пред нею в упор, глядя на нее с мольбой.
— Что же Вам? — без удивления спросила она Леотар, видя, что стоит госпожа внезапно выпрямившись, глядит во все глаза, а разговора не начинает.
— Да как же, солнце наше? — пробормотала она, тяжело вздыхая. — Грызет меня что-то внутри. Уж не к доброму делу. Давно не переживала я так сильно, прошу, услышьте меня, госпожа Диамет!
— Я уже все сказала. Вы излишне тревожны. Пока опасности никакой нет, — раздражительно отрезала Афелиса, с явным чувством надоедливости.
— А предатели? Какой вздор, быть не может! — вскрикнула та в недоумении. — Они, конечно, могут быть, и они и вправду часть общества, но Ваши речи заставляют только насторожиться…
— Я и призываю колдунов насторожиться. И будьте спокойны, Леотар.
Афелиса подняла на нее свое бледное, почти унылое лицо и не сказала больше ни слова. И странною показалась Анариэлю, тихо наблюдавшему за разговором, рядом с этим тихим и спокойным лицом нескрываемая, раздражительная язвительность ее. Если Леотар бы вновь крикнула что-либо вслед, то, он уверен, Диамет либо съязвила, оставив после слов своих обидный осадок на душе, либо гордо, не оборачиваясь, двинулась к дверям. Коридор был полон людей, двери отворены настежь; и в комнатках, и в залах — все маги притаились и ждут, молчат! И непонятно: почему до сих пор сердца их так бешено стучали? Видимо, вести других жрецов и прерванная связь до того стеснила их, что и звука подать боятся. И вот перед носом Афелисы возникает знакомое лицо. Застыв у порога, она пошатнулась, отступив от неожиданного гостя. Гневный, нахмуренный взгляд ее вперился в госпожу Диамет, словно пробивавший насквозь — взгляд противника. «Милада, — отозвался в голове ее растрепанный образ. — Вот уж кто беду накличет». Высшие маги посмотрели на нее, никак не удивляясь. Будто все ожидали такой неожиданный подарочек, пришедший прямо из пристанища злобных существ. Впрочем, эта угрюмость на миг озарилась, это прибавило к ее грустному выражению лица сосредоточенной муки. Свет померк скоро, но мука и усталость остались. Милада, все приближавшаяся к отступающей Афелисе, будто изучала ее, вынимала наружу все ее замыслы, а алые губы расплылись в саркастичной насмешке:
— Рада видеть Вас, мой свет, — подняв голову, она еще пуще заулыбалась. — С радостью приму Ваше благословение, ведь, признаться, оно мне и нужно! А Ваша речь! Я так и чувствую наступление новой эпохи… Правление династии Диамет!
Поддельная радость воссияла на лице, бывшее давеча неприступным и холодным. Распахнув руки, женщина уж было хотела обнять ее, как родную, но Афелиса отмахнулась, подступив к возвышению.
— Что же Вы так? — спросила она, не получив ответа. — Неужели я Вам неприятна? Не думаю, что это так долго продлится. К слову, мне нужно искупить свои слепые грехи. Эти дни я много думала и, наконец, смирилась. Не хочется быть на плохом счету с будущей своей королевой. Не та-а-ак ли? — игриво протянула она.
Анариэль стоял и слушал с отвращением. Он пристально пригляделся к Афелисе: девушка становилась все озабоченнее и хмурилась; ей ясно представлялось, что дело мирно не кончится, и пустым взглядом следила за возраставшей ненавистью Милады, какую старалась та скрыть за прошением благословения. Хакан в зале уже не было. Леотар сидела в углу, и глубоко вздыхая, смотрела то на Анариэля, то на Миладу — лицо ей интересное. Ей, между прочим, были известны многие причины такой бурлящей злобы, по которым дамы так презрительно обошлись друг с другом. Здесь было и что-то свое: с самого прихода жрецов, внимание ее подозрительно пало на Миладу. «Сам черт шепчет, что что-то скверное в ней… — думала, напрягаясь с каждым ее словом. — С нее глаз нельзя спускать».
— Вы обижаете, — жалостливо пролепетала Милада. — Сами знаете, сколько бед за моей спиной. А Вы, как правительница наша, должны понимать, как тяжко живется Вашему народу. У меня сбежал ребенок, хотя знаю, что она здесь. Здесь моя милая доченька, — чуть ли не всхлипывая, она продолжала. — Будьте добры, в конце концов…
— Вы выглядели счастливой, когда вошли в зал, — наконец отозвалась Афелиса. — И зачем опять на жалость напрашиваетесь?
— Жалость? — с легкой улыбкой, будто не веря, воскликнула Милада. — Высшие маги с давних пор одаривали своих слуг благословением. Неужели Вы нарушите традиции? Этак неверно будет.
— А заслуживаете ли Вы его? — вдруг раздался голос Леотар.
— Остальные, даже провинившиеся маги получают… В чем я хуже? — проговорила жрица медленно и слабо, с искривившимися в болезненную улыбку губами. — В чем же? Это Вы, видно, лжете. А ложь — известный грех! — говорила, едва ли чувствуя, что взвешивает должность слов. — Но я не в силах Вас обвинять, и ссориться с высшим кругом не намерена. Если Вы не благосклонны ко мне, — обратилась она к Афелисе, — то и не нужно.
Женщина все еще упорно смотрела на нее, проговаривая все медленно, вязко тянув слова, и внезапно снова беспредельная злоба блеснула в глазах. Губы ее дрожали, и хотев было что-то лукаво добавить напоследок, Милада лишь отвернулась, неспешно шагая к двери. Диамет обернулась, посмотрев на остальных с волнением: и, да, этого и ожидала она! Леотар уже вся дрожала, толи от холода, толи от бившей ее тревоги. В зале остались только они трое. Анариэль лишь искоса взглянул на Леотар, не одаривая ее особым вниманием.
— Я — дело-то необычное, — нахмурившись, громко вдруг проговорила Афелиса, подойдя к нему. Тот молча поднял на нее глаза. Дикая решимость и суровость выражались во взгляде.
— Проследить бы за ней. Чую, натворит нам проблем она — несчастная мамочка, — сухо и отрывисто прошептал он. Огарки уже давно погасли в искривленных подсвечниках, тускло освещая в этом зале будущую правительницу и воина. Странно сошедшая с возвышения Леотар, сложив руки за груди, окутала себя атласной накидкой и тоскливо прошептала:
— Скучаю по прежним временам. И, кажется, только Вы, Афелиса, способны поднять наш народ с колен. И я уверена, что Вы справитесь с такой большой ответственностью.
— По поводу Милады, — начала она. — Я присмотрю за ней. Если замечу странности, то сообщу и приступлю к делу.
— Какому это делу? — с усмешкой поинтересовался Анариэль. — Свяжешь и убьешь Миладу и ее союзников? Я сомневаюсь, что она одна. Не будем делать поспешных выводов. Время покажет и раскроет лица предателей. И вообще, — вдруг посмотрел он на Леотар, — с каких пор мы подозреваем, что они есть? Обыкновенное опасение. Не накручивайте себе бед, госпожа.
***
Время шло, и постепенно Элид с Илекс стали обживаться. С каждым днем им все меньше и меньше приходилось удивляться обстановке, колдунам — все примелькалось к глазам. Вливались они в череду происшествий, больше не слонялись по коридорам, как потерянные. Любопытные взгляды их уже не останавливались так часто, не следили за людьми со странными гримасами с неприкрытой наглостью. По одиночке совсем не прогуливались: боязно было. Элид расхаживал по залам и пустым комнаткам, как дома, и уже до того привык, что не смущали больше обыденности жизни высших лиц. Никто не голодал — каждому доставалась своя похлебка. Пусть и пересоленный суп, мутная вода, но маги были людьми непривередливыми и небрезгливыми. Кто-то брел по бесконечным коридорам один, кто-то собирался целой гурьбой и вламывался в свою харчевню. Высшие лица давненько не вкушали сладости заморских фруктов, соков и пряностей. Да и позабыли уж о таких роскошах. В этом пристанище осознаешь предназначение кушанья. Все ели, чтоб не умереть раньше времени. Да и стыдились погибать: кто же позаботится о трупах? В комнатушках витал спертый, теплый запах, и в этот сумбур вмешивается гниль. А какое чудо представало перед глазами в иное время! Лохань с чистой, прозрачной водой! Прислуга — заскучавшие добровольцы, едва ли не погибшие колдуны, самолюбие которых растоптано скукой и унынием — приносила ее в каждое помещение: уж как повезло, что соседей нет! Если фортуна улыбнется, то великое счастье для каждого мага искупаться первым, а не прийти на грязную, мыльную воду. Элид с Илекс жили в отдельных спальнях. И только их комнатки можно было назвать спальнями, остальные — застеленные сшитыми одеялами из старых, грязных рубах потные помещения. О мягких подушках лишь мечтали. Свет зажигался в стенах коридора. Обычно, в одной комнате спало человек десять — так еще каких! Окровавленные рубахи и платьица валялись повсюду: провинившихся пытали розгами, а покалеченные их спины тут же пачкали одежду. Порой плач доносится до покоев высших магов; стоны, крики — все сводило с ума чувственных и тревожных людей. Иногда слышится лишь хлест гибких розг, а жертва и звука не издает, точно мертва.
Что же нужно было сотворить, чтобы лечь под прут?
Детки, уж больно капризные и игривые, попадали под горячую руку чаще, чем провинившаяся прислуга. Оно и понятно, ведь дело это — прильнуть к чьим-то грязным ногам — добровольное, да и хорошо поощрялось. Иной раз, проходя мимо одной приоткрытой двери с куском черного хлеба в руке, Элида до того трясло, что казалось он сам получал острые удары, заставляющие кровь бурлить в венах, а разум помутиться. Воровство — не порок. Подземелье это было очагом зарождения безумства и жажды крови. Красть тайком чужую корку заплесневелого хлеба было детской шалостью, и родители маленьких проказников смирились, не придавая всем забавам большой беды.
Вот такое житие-бытие, и жаловаться никто не смел.
Однажды, выходя из двери спальни, Илекс тихо, на носочках шагала к покоям Элида. Крики маленького мальчишки били по ушам, стекаясь ноющею болью в висках. Едва ли задыхался ребенок от мольбы прекратить, царапая отросшими ногтями деревянный стул. Точно клеймили малыша раскаленным железом, а как рыдания стихли, так показалось, что язык отрубили. Вскоре послышался мужской, злобный голос, а вслед за ним всхлипывания и насильное принуждение извиняться, чуть ли не кланяясь в пол. «И что же он такого натворил? — промелькнула мысль, отдаваясь холодком по коже. — Неужто украл что-нибудь? Или так сильно напакостил?» Задумавшись, Илекс и не заметила, как прошла мимо нужной закрытой двери. Оглянувшись и услышав, как кто-то быстро шел по коридору, затем и вовсе побежал за углом, она в трепещущем волнении задергала ручку, кулаком стуча в дверь, испугавшись кричать. Взгляд, рассеянно бегающий по двери, словно с диким ревом призывал Элида пустить ее и запереть. Слишком громкий шум. В бессилии Илекс всем телом прижалась к двери: зрачки ее наполнились ужасом, увидев промелькнувшую тень! Лицо ее побледнело до жути. На грудь словно упала тяжелая ноша: тяжело дышать. И вот, эта тень все увеличивалась, спешные шаги стихли, и спокойной, ровной походкой вышел из-за угла мальчишка. Ужас затмил ей глаза: фигура размывалась, тяжелый молот будто ударил в голову, и глазки ее медленно закрылись. Тельце ее скатилось вниз, и на миг почувствовала девчонка, как сильные руки прихватили и удержали ее. Воспоминание не сбилось обмороком из памяти.
Будто сквозь туманную дымку, размытым взглядом разглядела она потолок в грязных, серых пятнах. Быстро хлопая глазами, потерла их кулаками, осматриваясь: пустая, темная комнатка, лишь с одним столом и стулом со сломанной спинкой. Она вдохнула холодный, резкий воздух, и нос вдруг пробило от спертости и духоты, обволакивая приятный чувством. Но едва стали прокручиваться мысли, пугающие и тяжелые шаги, тень, и руки — все под крылом темноты, то подумала она пресерьезно, отмахиваясь от паники. Голову до сих пор кружило, словно в водовороте, засасывая в бездонную яму мясорубок и ножей. Лежала она на не застеленной кровати, вся растрепанная: платье, спущенные перчатки, снятые ботинки. Холод пробрал ее до самого сердца. Испуг достиг не только ее, но и, кажется, заполонил всю комнатку. Прохлада будто колола оголенные руки, Илекс хотела подняться, но внезапно в коленках отозвалась ноющая боль. Что же случилось? Она поморщилась, поежилась и аккуратно уселась на край кровати. Мысли насмешливо сгрызали весь факт действительности, вселяя в голову рогатых чертов
«Кому я была нужна? И что, если меня украли? Глупо, но все может быть, — думала Илекс, неловко просовывая ногу в ботинок. — Нужно бежать. А что… если это Элид? Я ведь к нему шла, и близко была, — озарилась она мыслью, сглотнув. — Да ну. Он бы тогда все наше пристанище поднял своим криком…»
Нагнувшись, со вздохом девочка просунула правую ногу, подтягивая ботинок двумя руками. Пальцы ловко переплетали шнурки, завязывая их в маленький бантик. Прикоснувшись к другой ноге, и уж было скоро обуваясь, услышала она шум в коридоре. Однако, звуки эти не так пугали, ведь кто сунется в чужую комнату? Разве что хозяин… Вдруг ручка вздернулась, и дверь отворилась. Илекс так и застыла, пристально вглядываясь в темный проем. Наступило глубокое молчание, как будто все живое в этих стенах затаило дух. Каждая ее частичка ожидала в неистощимой тоске. И, наконец, проглянула знакомая фигура.
— О, очнулась, красавица, — раздался звонкий голос входящего Элида. — А то думаю, на долго ты притихла, как те сурки: попрятали по норам и носа не высунут.
Затворив дверь, он подошел к склонившейся Илекс, подавая ей корочку хлеба. Все внутри смеркло. Выпрямившись, она потянулась, отводя согнутыми локтями в сторону, зажмурившись. И после, посмотрев на него в изумлении, все же взяла, откусывая кусочек.
— Я и не думал, что это место тебя так удручит. Но я, если честно, тоже не мало повидал и испытал. Вот, что может сделать поход за едой! — шутливо воскликнул Элид, садясь на стул напротив. — Дурное дело намечается. Ты знаешь, что люблю я походить по разным закоулкам. И на что набрел! Невероятная вещь! — говорил он с интригой, чавкая и пережевывая твердый хлеб. — Нешуточные вещички, это я так говорю, чтобы тебя не пугать.
— Скажи уже прямо, довольно бессмыслицу нести, — отгрызнулась Илекс, зашнуровывая ботинок.
— Обижаешь. А, вообще, мне не привыкать. Иду, значит, со столовой нашей, решил пройтись по другим коридорам, непривычным. Я ведь всегда с тобой одной дорогой хожу, хочется разнообразия. В кои-то веки! Гляжу вдруг, что у двух господ разговор интересный намечается. И кто я такой, чтобы мешать? Нет, лучше уж подождать, пока языки их не заплетутся. Не стал пугать. Одна женщина и мужчина, — он замолк, точно вспоминая, — тихо говорили, что слов некоторых не разобрать. Но мысль я уловил, пусть и скользкая она, но не упустил.
— И о чем говорили? — спросила Илекс, явно подозревая, что разговор окажется пустым, и он набрел на хорошенький подарочек для своей фантазии.
— О своих преступных делах. И они ведь не догадываются, что я засек их за преступлением! — гордился собой Элид. — Пусть и случайно это вышло. Но, как там говорили… Случайности не случайны, вот! — вспоминал он цитату, подбочинясь. — Намечается предательство. Так я и ходил рассказывать высшим лицам. Афелисы в покоях своих не было, все в зале собрались. Почти все. Сначала не поверили, ну, это уж не моя беда. Ты тоже не веришь, что могу я быть полезным. Это лишь твое мнение! А я им вот, как помог.
— Как же помог?
— Помог с расследованием. Как в тех книжках про убийства. Позабыл, как называются…
— Криминальные романы? — вопросительно сказала Илекс, догадываясь, что крутится у него на уме.
— Да, точно! — тотчас же пускался опять говорить он, будто вспомнив без ее подсказки.
И принялся парнишка объяснять, а Илекс слушать, примкнув к спинке кровати, несколько склонив на бок голову с нескрываемым, явным оттенком в лице. Казалось, что она смотрела на друга свысока. Оттого, наверное, что мыслит и смотрит на дело с серьезной точки зрения, а Элид — убаюкивает своими чувственными рассказами, восклицая и частенько вступая в нескончаемые монологи; лишь упрек и ругань заставляли его замолчать и одуматься. Конечно, чувствует он себя справедливо обиженным: все же хочется всплеснуть град своих переживаний и, наконец, жить с чистой, легкой душою. Когда уж наступало мгновение полной его отдачи себя эмоциям, что уводили совсем по другой тропе, Илекс рассержено попрекала Элида, и тому последовал свой славный конец. Впрочем, многое ей удалось выловить из сумбурной воды. Главная мысль, которую он так жаждал донести, да до того расчувствовался, что пустился в тщеславный пыл — новость его о предательстве дошла до высших магов. Пусть и болели колени, но, черт, душу рвало желание узнать, как дело идет. Пока пристыженный парнишка сидел на стуле, поникнув головой, она вскочила с кровати, порываясь к двери. Заметив, как тонкие ножки спешно ступают, он поднял взгляд и нахмурено спросил:
— Ты куда это? Уже к себе пойдешь? А ко мне тогда зачем явилась?
— Я хочу узнать, что происходит, — ответила Илекс, кладя ладонь на дверную ручку, открывая. — Не хочу быть в неведении.
— Чего выдумала! Я тогда с тобой пойду. Здесь делать нечего — если только умирать.
Поднявшись, он последовал вслед за девочкой. Блуждая по коридорам и натыкаясь на тупики, уводящие в другое крыло, они, все же пройдя душевные посиделки, плачь и спящих колдунов, а некоторые и вовсе невесть что творили, дошли до главного зала. По пути Элид разжигал потухавшие свечи голубым огнем, и коридор, подобный туннелю, озарялся приятным, мягким светом. По запястьям поползли мурашки. Наступали холода и земля замерзала. И вот оказались они в душном промозглом зале с высокими кирпичными сводами. Никого не было. А сколько шуму и криков издавалось из этих стен в давешнее время! Все будто вымерло и вскоре покроется корочкой твердого льда. Илекс остановилась у двери, дергая подступившего Элида за рукав, шепча: «И так понятно, что никого нет. Видно, ушли уже…» Хоть и тихонько шептала она, но слова эти раздавались по всему коридору: «Пойдем, нечего нам здесь делать. Если что-то случится, то все об этом узнают». Элид только пожал плечами, словно дело лишилось своей ценности, и молча, едва ли дыша, вернулись они обратно.
«Маги не оставят это без действий. Наверняка они ушли, чтобы разобраться. Сколько шуму наведет Элид! Но это и к лучшему… Если бы предательство было не уличено, то нас поразил бы полнейший разгром».
***
Уйму бед способно навести время. Сплетни и слухи поползли по всему пристанищу, избавляя от спокойного сна, как вдруг двенадцатый час звонко пробил на больших часах. Двери заперты. Все лишь тихо шептались, воплощая в воображении свои опасения. Получив известие о разговоре Милады и неизвестного жреца, никто не был удивлен. Афелиса покосилась на Анариэля, будто спрашивая: сомневается ли он еще в том, что никакая опасность им не угрожает? Он, однако, несогласия не высказал — не затем только, чтобы угодить ей. Все же витали мутные сомнения, что Элид, под воздействием напряженной ситуации пририсовал к их беседе что-то свое, несуществующее, и неприязнь выплеснулась в том пересказе, который пусть и ожидаемый, но показался бредовым до чертиков.
Все же, дело не оставили. Ненароком мальчишка упомянул и о щедром вознаграждении, обещанном жрице. Вот уж и прояснились ее мольбы о благословении — сделка, все же, по маслу не пошла. Тут же выдвинулась Афелиса к указанному месту их встречи, радуясь в таком скором обнажении замыслов Милады, но — уж беда оказалась суровее, — и духу не было среди камней и продавленных кирпичей. Оглянувшись, она мельком пробежала взглядом по дверным щелям, но в них были только выглядывающие носки колдунов из-под сшитых воедино платьев. Длинные ресницы дрогнули. Тяжесть этих беспощадных дней оказалась чрезмерной. Сначала и страха она не знала: мчалась как сумасшедшая, чуть не сшибла девочку в коридоре, и весь путь ухмылялась, находя происшествие забавной игрой. Миновав харчевню и завернув за угол, Афелиса замерла: в глазах засверкала решимость и победа, ярко и сильно. Стук сапогов привлек и устрашил жрицу, и спешащая ее темная фигура остановилась, словно околдованная. Свет, исходящий от свечей, чуть прикасался к мелким царапинам на лице госпожи Диамет. Исчезла ухмылка: предательница навлекла на себя и на свою сделку роковую ошибку. Не золото будет висеть на ее шее, а сухая, жёсткая веревка скрасит ее бессовестное, покойное личико. Сколько же волнующих чувств Милада отражает на себе! Глаза живые, черные, напуганные не по-детски. Рванувшись вперед, под бушующей мыслью: «Бежать!» она оступилась, и столь болезненный, пробивающий сердце стон вырвался из лживого рта; зрачки задрожали в бешенном приступе тревоги, ноги не чувствовали под собой пола, и взвыв вверх, Милада запрокинула голову в нервном подёргивании. Длинные щупальца обвили ослабевшее тело, давя на живот и грудь. Длинные, словно пальцы, они излучали мрак и предсмертную боль. Последняя мысль, последний признак жизни, вдруг сложилась сквозь крики и рыдания: «Щупальца!» Слово это пробило голову ее адским мучением. Она поникла, и волосы ее скрыли едва ли не погибшее лицо.
— И сколько таких же, как ты? — равнодушно спросила Афелиса, ослабив хватку щупалец.
Истерически отдышавшись, Милада метнула в нее заплаканным, истерзанным пытками взглядом; задыхаясь, выплескивала с пеной у рта:
— П-помилуйте… госпожа, — невнятно шептала она, всхлипывая. — Нас двое… двое…
Острые иглы вонзились в теплую плоть: из ран хлестнула кровь. Сила сжималась, вынуждая ее говорить.
— Он… рядом, — выжала из себя жрица, кашляя и закрывая глаза. — Не прииду-у-ут…
— Что же ему не прийти? Скажи, где предатель, и в лучшем случае ты отправишься под замок.
— Там, в той комнате… Направо… вторая! — взвизгнула Милада, словно сердце вырвали.
В последний раз она взглянула на лицо мученицы, бесчувственно и отчужденно, и лишь губы ее вздрогнули, чуть не расплавившись в холодной усмешке. Никогда не приходилось ей одаривать жертв столь безжалостными и душераздирающими пытками. Не довольствовалась, и не было ей в наслаждение смотреть в молящие, утопающие в муках глаза с лопнувшими капиллярами; кажется, снова кровяные ручейки потекут по нижним векам, плавно стекая к истерзанным губам… Или, все же, картина удивительная. Впрочем, только долг побуждал ее к делам мерзким и дергающим нервы. Всех их, предателей, настигнет один конец — голод. Завернув за угол, она заглянула во вторую комнату в правой стене: два спящих человека. Запрокинув головы, словно застреленные, они лежали на покрывалах, примкнувши к сырым стенам: точно запах был им по нраву. Долго ждать не пришлось. Крики и громкая отдышка созвала всех в округе, когда все стихло, словно ничего и не было. Присев, Афелиса осматривала тело одного мужчины, худого, высохшего, подобно старику, но лицо молодое. Щеки впалые, волосы отстрижены, и спал паренек крепким, сладеньким сном, вовсе не воображая, что сновидение этакое стало его вратами в пустой, голодный ад, где существа перегрызают друг друга, лишь бы мясо в зубах гнило. Вдруг брови его нахмурились, а губы задрожали. Облегченно выдохнув и чуть не разбудив второго колдуна, она отошла, и страх, наконец, пробрал ее: наткнулась она вдруг на чужую грудь. Отмахнувшись, Афелиса попятилась назад, и обернувшись, — прокляла бы на смерть! — увидела подоспевшего Анариэля на пороге.
— Возьми их, — скомандовала она, не проронив и лишнего слова.
— Так быстро нашла предателей… — удивлялся Анариэль, шепча ей на ухо.
— Шишка за мной. Я пойду.
Афелиса вышла из комнаты так скоро, словно избегала его. Судьба жрицы — не сахар, и даже не соль. Холодная, мрачная комната вынуждала ее рвать на себе одежду, уродовать кожу и сходить с ума от голода. Темнота словно прожигала глаза, и внезапно, на мгновение, промелькнул голубой свет из дверной щели, и перед ней упали взлохмаченные ее дружки, крича и ругаясь на свои тупые лица.
— Ни слова! — вскрикнула Афелиса, придерживая дверь.
Милада несколько секунд смотрела на нее с бледным, искривленным от злости лицо: затем повернулась, избегая тех пустых глаз, унося в своем сердце столько злобной ненависти. Мужчины, толкая друг друга и чуть ли не набросившись, угрожая своими острыми ногтями, стихли и спрятались в тень, заметив всю строгость лица госпожи.
— Согласись ведь, — сказала Афелиса, облокачиваясь об порог спиной, — что лучше бы ты умерла в моей силе. А тут… дело еще мучительнее.
Кажется, жрица вовсе не ожидала такого конца. Слишком уж были велики надежды на себя, на власть свою и на обещанную победу. Не верила и теперь, находясь над пропастью смерти. Губы ее затряслись, и ринувшись на свет, она зажмурилась.
— Низкий человек! Дайте хоть дочь свою увидеть… Не опускайтесь до такой жестокости! — вскричала Милада, совершенно не верившая такому концу и совсем потерявшая нить к здравию.
— Это ты опустилась до дна, дорогая, — улыбнулась Афелиса, свысока смотря на жалость ее глаз. — Так злишься, что жалко становится. Вся ответственность на тебе, Милада. Предать наш народ — нарваться на смерть. И зачем тебе свою дочь принижать? Она только стыдиться будет такой матери. Не зря ведь сбежала девочка.
Слово застыло между губ. Милада лишь громко вздохнула, ненавистно уставившись на двух мужчин, право, будто они заволокли ее, чистую и невинную, в огромный капкан.
— Вы и сил так лишили! Эх Вы… Мы-то, мы-то сами пленники, — сказал один тихо и раздельно. — Пожалейте! Это мольба, а не приказ… — болезненное его лицо склонилось в пол. До жути странно тень улеглась на впалых, синих щеках, точно скелет, обтянутый тоненькой кожей. — Убийца, — будто силы все выплеснул, душу отдал, чтоб выбросить это слово отчетливо и ясно.
— Какие же вы пленники? Пленники обмана? — не веря спросила Афелиса. — Да и кто, кто убийца? Неужели я? — с выделенной насмешкой сказала она.
— Вы убийца, Афелиса Диамет, — произнесла Милада внушительнее и раздельнее, с легкой улыбкой торжественной ненависти, вглядываясь помертвевшими глазами в смерть свою, словно ища в ней остатки святого. — Род Диамет прозвали святым. Они делали все на благо своим и щадили тех, кто оказался в лапах лжи. И Вы, госпожа Диамет — будущая правительница Гроунстена — отказываетесь от этих обычаев. И достойны ли Вы этого звания, этих почестей?! Вы прошлись по головам невинных, чтобы дойти живой до цели… Разве это свято?
— Великие дела требуют жертв. Жаль, что вы этого не понимаете. Святые часто оказываются грешниками, и нарекают их таким званием из-за благого дела. Вы — моя помеха. И я избавляюсь от вас, — разглядеть жрицу нельзя было, но показалось, что вновь появилась на этом бледном, уставшем лице холодно-торжествующая улыбка. — А мы не такие уж и разные, — добавила Афелиса, злобно улыбаясь.
Дверь бы разлетелась на осколки, но какой гнев должен царствовать над всем телом! Афелиса захлопнула ее, закрыв на замок. Тихим, размеренным шагом поплелась по залам, возвращаясь в свои покои. По приходу сняла мантию и несколько минут простояла неподвижно. Обрывки мыслей, представления без связи и очереди толпились в голове — несчастные лица, увиденные ею в неописуемом торжестве, какое прогоняло милосердие и жалость. Как вихрь крутились и сменялись вещи, исчезая или приобретая гигантские размеры, что череп раскалывался. В бессилии уселась маг на диван, с протяжным стоном протягиваясь на нем. Какой же легкостью обвились мышцы! И закрыла девушка глаза: так и испепелилась ценность времени. А как нравились ей мигающие вещи: цеплялась за них, а они угасали, вот озорство.
Но вскоре раздались поспешные шаги, и два шепчущих голоса. Стук в дверь пробудил ее вновь возвратиться в действительность. После еще один, и не вытерпев, она поднялась, все же, друзей своих поприветствовала. С порога ворвались в комнатку два восторженных лица:
— Это правда? — нетерпеливо набросилась с вопросами Илекс. — Правда, что Элид нашел предателей, и ты с ними расправилась? Если так, то он и вправду многое сделал!
— А она еще сомневается, — сказал он с горькой усмешкой. — Подтверди уже ей мою заслугу.
— Я благодарна тебе, — обратилась Афелиса к мальчишке. — Мы избавились от лишних проблем, но не всех. Предатели под заточением и много еще настрадаются.
— Я это знал и должен был разгадать. Именно я. И судьба дала мне такой шанс. Если бы и оступился, то никто бы не поверил мне. Э! Да я ведь заранее все знал! — гордый взгляд вскинул он на Илекс, сложа руки на груди. — Но какие еще проблемы? Наверное, высшие маги сомневаются, что осколки невредимыми прибудут?
— Если и так, — заговорила Илекс, терпя эту тщеславную гримасу. — Если осколки разобьются, то их легко воссоединить. Мне госпожа Леотар так говорила.
— Я смотрю, о многом вы говорите, а? — с отвращением перебил Элид, перенимая внимание на себя. — Так в чем проблема? Я могу помочь.
— Ваша помочь будет лишней. Сейчас я не готова к долгому разговору. И, так понимаю, все, что вы хотели узнать — узнали. Если так, то уходите, нет — говорите быстрее.
— Мы все… — отозвалась Илекс, придерживаясь за дверную ручку. — Пошли, — резко шепнула она Элиду, и негодуя, он все же вышел под ее руку.
Маг стояла в задумчивости, и странная, бессмысленная улыбка бродила на ее губах. Мысли путались, однако нужно было что-то решать. Недоумение производилось в ней как-то случайно, под стечением нескольких фактов, смешиваясь в водоворот небылицы. Этакие раздумья и занимали большую часть времени. «Лучше уж запереться и спящей притвориться, — заключила Афелиса, закрывая дверь на затвор. — Если и случиться какая-то беда, будут ломиться, как бешенные, не сдадутся. Беда… неожиданная. Откуда только берутся они?..» И вспоминалось ей свое выступление, возгласы, надежды на светлое будущее, и тут вдруг мрак почудился. Право, это тяжелое, мутное ощущение посторонних глаз тяготит и выбивает из строя. Все не могла понять: от чего исходит такая манящая сила, появляющаяся день ото дня? Неужели проклятье наложили? Завистники бесятся? Да какая уж зависть, если ее святой род почитают за чертовскую династию! А если это пленённые маги и следят они за нею, чтоб выведать все слабости и пороки?
— Лучше поставить защиту… — бормотала она, как бы про себя, улёгшись в креслах.
Те горящие болью глаза, крики, жалобные стоны и ругань — все отражалось в памяти. И правда, ведь они не настолько уж разные, чтобы совсем не понимать друг друга. На одной планете, с одной целью, вот только неумелость жрицы и товарищи подвели ее. «Пусть и погибнет с ними в один день… коль повезет, — думала Афелиса, представляя. — А я ведь могла покончить с делом так же быстро, но… черт, никто не помог и не везение спасло меня, — отмахивалась она от банальностей, произошедших из людских устоев. — Здесь лишь моя заслуга. Везения нет». Холод прошелся по спине. За стенами рождался шум. Гурьба колдунов пронеслась мимо, топая и хлопотая о своих заботах. Будто недоразумение, появившееся на мгновение и стеревшееся в ту же секунду.
Но скоро случилось происшествие, до того неожиданное в обыкновенном ходе вещей, что, конечно, на такую встречу ни Афелиса Диамет, ни остальные маги рассчитывать не могли.