Царица влетела в зал, словно черный лебедь — изящно и надменно. За ее спиной медленно затворились двери. Сам Грифан едва ли не оцепенел от такого прихода: с женой своей виделся редко, да и некоторые черты ее позабыл. Опустив взгляд, молча прошла она к столу, точно ужин стал для нее утехой недобровольной. Напряжение щекотало нервы: поежившись, Розалинда глядела искоса то на Грифана, то на Царицу; все ждала того мгновения, когда кто-то возьмет разговор на свою инициативу, а иначе — мука адская, затаив дыхание, сидеть смирно среди царских лиц. Но, вскоре, понемногу беседовали они, и девчонку искренне радовала такая развязка. Слушала, и шевелились ее длинные реснички, прыгали огни в глазах, пока она ни сделалась предметом обсуждении. И к удивлению, застала Розалинда их чрезвычайную перемену. С какой-то жадностью они набросились, вот точно была она вселенской значимостью. Звучали члены семейства собранно, спокойно — ничего не колыхало их безразличное состояние. И только заикания, румянцы на щеках, стыдливые глаза испортили ту картину приема гостьи у царской знати.
— Не подходящее время для поисков высших кругов… — задумалась Царица, опираясь подбородком о ладонь. — Маловероятно, что Вам удастся достичь их пристанища.
— Вы знаете, где оно? — настойчивости Розалинды не было конца. Упрямство бы ее протерло все нервы их до дыр, сожгло бы до тла, и если не удастся выпросить, то не пожалеет ничего.
— Да, конечно знаем, — ироничный ответ — дело стекается к насмешке. — Право, очень неправильный вопрос. Я лишь поддерживаю связи, но не слежу за каждым шагом.
Розалинда замолчала, почти готовая услышать смешок, сдержанное хихиканье. Царь встретил обвиняющий взгляд, но значения не придал. Оно и к лучшему, ведь, что бы предприняла Розалинда, будучи на крючке оскорблений и жутких угроз?
— Они скрываются ото всех. Чернокнижники им главные враги, а не охотники, — за все время женщина и не вскинула взгляд на еду. Точно играла с сомнением супруга в загадочные шахматы, подкрепляющие ее невидимое озорство. — Они готовы перегрызть друг друга за место под солнцем. Гроунстен стал их единственной ценностью — значительнее, чем честь.
— И долг, — добавил Грифан, запихивая маленький кусок десерта в рот.
— И благодарить не буду за бесполезную вставку, — повернулась к нему со змеиным проворством. — Ведь Гроунстен — это их долг.
— За что же долг? — спросила Розалинда, хотя нездоровая порывистость подгоняла ее вскочить и всей своей сущностью бежать вперед, вперед к цели. Что же это за издевательское существо? Оно прячется в ней и разлагается на мелкие крупицы. Душа движет мыслями, а значит — подчиняет. Частички эти едины, но чудовищная преграда встала на пути, не давая ни воли, ни вздоху.
— Отдать долг своей чести, — отрывисто выдохнула Царица, не силясь продолжать.
— Ваше Величество, Вы говорите так, будто не причастны к магам. В чем же Ваш долг? — она не сводила глаз. — Обезопасить свой народ? Не попасть под прицел охотников? Или?..
— Я не вмешиваюсь во внешние дела Гроунстена. Если эти земли потерпят крушение, то лишь судьба знает, какое будущее дойдет до нас, — не глянув на ту, Царь вновь заговорил. — Конечно, не хочется терять такую архитектуру, да и переселение займет не месяц.
— У Вас очень красивый замок, — проронила Розалинда, ради того, чтобы сгладить тишину. — Завидую Вам. У нас на острове лишь обломки были, а дворец и вовсе погряз в грязи.
— Ох, не стоит завидовать старику, — с улыбкой проговорил тот, хотя вовсе и не был стариком. Славный мужчина, на ком ни морщинки, ни седого волоса не было. — Берегите свою молодость — Вашу ценность. Я вовремя не сберег, в царские дела полез раньше времени.
Он произнес это без дедушкиной улыбки, какой обычно сопровождаются все этакие унизительные банальности. Серьезное выражение лица не оставляло сомнений в том, что воспринимать высказывание нужно буквально, пусть и многие слова являлись частью саркастической забавы. Царицу будто выплеснуло из течения беседы мощнейшим ударом политических волн. Больше не старалась она различить и впиться в разговор, будто сбившаяся из стаи птичка, да и глаза ее отражали смертную тоску: погасла та знатная вера в свою значимость. Маленькая ложечка в руке вдруг звонко задребезжала о блюдце: Царица поморщилась, и на мгновение показалось, что нехотя вздрогнули ее губы в извинении. Может, оно так и было. Вино игриво плескалось по стенкам бокала, объятое золотыми нитями, розами и мелкими звездами. Торжественный тост провозгласил Царь, будучи в объятьях сладенького дурмана, высасывающего все соки под щитом чопорности и вдумчивости. Пальцы Розалинды обхватили бокал: и не поверить, что попробовала она яд для пьяниц, зомбирующий их мозги, и так уже в хлам рассыпающиеся. Губы коснулись края, и неспешно горький, приторный вкус очутился на языке, омывая и глотку. Жидкость словно застряла в дыхательных путях, внезапный кашель вырвался изо рта. Отвернувшись от стола, Розалинда откашлялась, сморщившись от гадкого вкуса.
— Это от непривычки, — заключил Царь, хлебая алкоголь, будто чистую воду. — Скоро до того привыкните, что и приторность исчезнет.
Молчание. Вино застряло в глотке, будто тяжелый шар. Девчонка лишь с сомнением вгляделась в алкоголь, нахмурив брови.
— Я, пожалуй, откажусь привыкать, — хриплый, прерывающиеся голос. — Не такая уж это сладость.
— Несомненно, это лишь вкусовщина, — пробормотал мужчина, откидываясь на длинную спинку стула. — Многим пьяницам приходилась выпивка не по вкусу. И что же, дамочка? — лукавство промелькнуло в глазах. — Беды, горе, сущее зло подталкивает несчастную душу к этому?
— Вы бы не спивались, — внезапно раздался третий, потухший голос. — Много уж стали пить, Ваше Величество.
Фраза пренебрежительная, безразличная, в этом уж тон виновен. Насмешливый оттенок проскользнул на языке, бросаясь во всеуслышание. Стрелка метнулась на удачный сектор: взгляд Розалинды все же подцепил тонкости ее речи, черт и отношения к мужу. Какое ж это отношение? Корона самолюбия, обрамленная в камни сарказма и загадочности, украшала эту маленькую, но величественную голову. И только ответы сыпались не серьезные, не взаимные, а вовсе обыгранные шутками и пиршеством. Вскоре вновь заговорил мужчина о процессе воссоединения всех колдунов: он все еще тянулся и принимал худое направление для Розалинды. Девчонка молчала, вовсе не имея мыслей для ответа. Вдруг и речь Царя коснулась ее:
— А Вы, дама бродящая, что ж и слова не вымолвите? — подхватил Грифан, раздраженный их молчанием. — Вот знал ведь, а надо наверняка действовать! Пригласил бы лиц интересных, но до скуки сдержанных. Тяжелое ранение так не губит человека, как стеснение. Это уж мой советник на себе испробовал.
Внезапно он весь выпрямился, словно гордый орел, расправивший свои крылья. Глаза его застыли на дверном проходе, улавливая тень своего ненаглядного советника. Однако, из приоткрывшиеся щели сквозило лишь темнотой, а не светом чужих очей.
— Ушел! — вскрикнул он в недовольстве. — А столько бы историй поведал. Он ночью, как затянет свои рассказы, так будто сон снимет — ни в одном глазу его. А Вы, я смотрю, скучаете, — обратился он к Розалинде, развернувшись вполоборота. — Что ж, мучить Вас не намерен. И, как говорится, сколько душа пожелает, оставайтесь в замке. Сомневаюсь, что кто-то сможет Вас провести. Мне была бы честь, вот только стражник не доложил, где оставил Вас.
— Отдам Вам свою честь, — отозвалась царица, медленно поднимаясь с места. — Большая редкость видеть такие приятные и симпатичные лица.
И вот, смущенные глаза вновь повисли на ее фигуре. Когда изящная ладонь с длинными, черными ногтями коснулась ее ладони, то приятная волна мурашек пронзила бледную кожу. Розалинда впитывала в себя каждое ее слово, как увядший цветок, нуждающийся во влаге. Сквозь слепую тьму забрезжил сладостный свет. Маленькая, пухленькая девушка стояла над зажжённой свечей. Лицо ее обернулось, когда услышала служанка скрип двери, и, помявшись, поклонилась; беленький чепчик неловко скатился на маленький нос. Но Розалинда не хотела ничего слышать и видеть, ведь неизвестно, почему сама царица провожает ее до покоев! И тут она прохладными пальцами коснулась девичьего плеча. Та вздрогнула, но все же, какой упоительный испуг пролетел по груди, впиваясь в самое сердце! Теперь ее мечту освещал свет восковых свечей, и напрасно пыталась скрыть своих чувств. Блеск лестницы, низкие ступени. Все вдруг заиграло другими красками, и как же хороша эта палитра. Идти было недолго. Поднявшись на второй этаж и завернув влево, они остановились у темной двери. Внезапно высвободив руку, Царица посмотрела на девчонку долгим загадочным взглядом, будто искала сломанные шестеренки. После медленно произнесла:
— Большую силу не спрячешь, — задумчиво и сжато. Слова — карточки, и вытаскивала она только нужные. — Редко я встречаю таких людей, если вообще встречала, — снова молчание, долгое и томящее. — Впрочем, можете заходить на чай в мои покои, буду рада.
Все произошло настолько быстро и неуловимо, что, будучи уже в спальне, Розалинда и не понимала, какое великое забвение подчинило ее. Очнувшись от безмолвия, прижала руки к лицу: это не обман чувств, не сон. Не иллюзия, в конце концов. Наяву царская рука прикоснулась к ее ладони, наяву пригласила в свою часть замка, и наяву ее роль теперь — желанная гостья. Если бы это ощущение покоя не исчезало! От чудного голоса все ее тело задрожало, возжелало слиться воедино с этим непринужденным тоном и исчезнуть. Как теплая ладонь Афелисы, скользящая по ее волосам, мысли эти согревали сердце. «Это обыкновенное восхищение, — пролетела мысль сквозь облака тихого ликования. — Часто встречаются такие люди, вот только не все из них оказываются хорошими». Щека примкнула к подушке, обдало теплом. В ней словно зазвучали колокола, призывавшие к исканиям и копаниям прошлого. Утерянного, но оно и на радость. Как не хотелось, чтобы эти звезды когда-нибудь растворились в пыль.
За окнами расцветало озеро шипов и алых лепестков. Выйти из замка она не решалась, волновала до чертов встреча с Царицей. Имени Розалинда не знала, никто его не упоминал, словно сторонился. Если предстанет возможность, то нужно взять ее в руки. Мигом пролетели два часа. Хоть и опасности никакой не было, но осторожность взяла вверх. Девочка спрятала сумку на самом дне ящика, закрыв сверху всем лишним мусором: бумагами, прожжёнными блокнотами. Да и смешно она выглядела на кону встречи: торопилась, действия воспроизводились быстро, без порядка и с какой-то стукотней. Ее тревога и боязнь опоздать, упустить этакую возможность, подгоняла за дверь. Наконец отошла от зеркала, вовсе не красуясь и не наряжаясь, нет. Наоборот, все эти переживания возникали из-за ее должно не уложенных волос, отсутствия розовеньких румян на щеках и глазах.
***
Сгустки туч собирались воедино, хмурясь и гневаясь над замком. Каменная тропа. Ветер качает тоненькие стволы деревьев, сухие ветви ссыплются на землю. Покой в саду царил по-особенному: жива лишь природа, розы и пожелтевшая трава, а серые, расцарапанные кирпичи стен впитали в себя беспечность и томительную скуку. Посмотришь, и замок не блещет роскошью — первый взгляд всегда обманчив. Купола, окна, стены — все было будто из одного теста, да слеплено разно. Равнина усеяла старенькими домиками, и виднелись лишь их крыши с поломанной черепицей. Замок гордо стоял на возвышении, видом своим грозным внушая иноземцам подозрения: по их-то устам и перетекали сплетни. Беспокойное течение дней усыпляло, хотелось сполна насытиться всей безмятежностью. Звездная тьма над крышей, хвойный лес вдали; огоньки свечей сверкали в легком сумраке. Адлера откинулась на спинку кресла. В тени виднелась высокая тень: служанка, покорно сложившая руки. Она сопровождала Розалинду и тут же резко скрылась. Точно в первый раз, гостья замерла в томительном ожидании. Царица сидела за столом на открытой веранде и, услышав тихий отклик прислуги, поднялась, жестом призывая ее подняться. Низенькие ступени, однако ноги будто ломались пополам, передвигаться тяжело. Заглянув в это нахмуренное, словно озлобленное лицо, Розалинда склонила голову, принижаясь и вызывая на губах Адлеры непринужденную усмешку. Она села на плетеный стул, поджав ноги. На веранду проник сумрак, нежно обволакивая в свой вечерний холод, оттесняя ход времени. Острый взгляд наблюдала на себе девчонка: тихо, испуганно и непреклонно.
— Я не ошибалась в своих предположениях, — медленный голос вовлек в разговор. — Вы все же пришли. Если бы знали, сколько гостей мне отказывали и их неожиданные причины, то, без сомнения, Вы бы посторонились нашей встречи. Пустую болтовню я распускать не буду. Только если Вам захочется, а так не буду раздражать.
— О чем вы хотите поговорить? — отозвалась она, откидываясь на спинку стула.
— Я знаю Вашу проблему. Привязанность — плохая подруга, но без нее никак. Я слышала лишь разговоры о госпоже Диамет, но самой не приходилось встречаться. Знаю, как сильно Вы хотите попасть в пристанище магов, вот только сейчас не время. В нем бурно решаются вопросы дальнейшего существования колдовского народа. Да и живется там не сладко, — она отвела взгляд на лесную даль. — Вы не сможете дойти. Одумайтесь.
— Мне бы знать, куда они стекаются, а уж потом говорить: дойду я или нет, — заключила Розалинда, опираясь ладонями о колени. — Может, они совсем близко. Я не хочу оставаться там, где мне не рады.
— А будет ли она Вам рада? — вдруг спросила Царица, прерывая. — Уверены, что госпожа все еще помнит о Вас и с нетерпением ждет? Как Вы оказались у нее? Афелиса Диамет служила охотникам и не подпускала никого к себе. Неужели Вы стали исключением?
— Не только я исключение. Но и принц. Она должна помнить меня, но…
— Но? — протянула Адлера.
— Да. Возможно я и впрямь потеряла некую значимость, ведь ее долг куда значительнее, — девочка поежилась, напрягаясь. — Мы расстались на хорошей ноте, так что не думаю, что она совсем меня позабыла.
— Как знаете, — равнодушно ответила Царица. — Поймите меня правильно. Я никак не хочу Вас отговаривать, только предостерегаю. Вас ждет только потеря. Маловероятно, что сможете достичь вершин.
И тут на тропинке возникла бесшумно чья-то фигура. Приглядевшись, Розалинда узнала знакомые черты — советник. Неизвестно, сколько он простоял под темным небосводом, сколько мыслей уловил, однако, кажется, что Адлера заметила его раньше и, как полагалось, рассуждение свое досказала. Она сразу поняла, что беседа их подвергается завершению. Самым подозрительным в его внешности были глаза: голубые, почти белые, зоркие.
Молчаливо приветствуя, мужчина сложил руки за спину, скользящим шагом устремился к колоннам веранды. Вежливая фраза застряла в горле. Взгляд его метался, встревоженно и рассеяно. Согнувшись в легком поклоне, исподлобья посмотрел на Царицу, четко зная, что Адлера осведомлена.
— Требуют, — лениво бросила она, опираясь подбородком о ладонь. Лицо ее помрачнело пуще тучи. Наблюдательность Царя раздражала и делалась все ненавистнее. Ощущение стеклянного, павшего с планки колкости взгляда раздалось по всему телу связанными нитями, все затягивающимися и верно внедряющимися в кожу. Видимо, все же не требуют, а просят. Просят ее чести, вот только кому?
— Царь Грифан велел сказать Вам, что гости уже прибыли, — громко сказал тот, отчужденно отходя от порога. — И просит, чтобы Вы оказали честь поприветствовать прибывших.
— Кто явился?
— Член семьи Хендерсон, — внезапно он замолчал, вспоминая. — Господин Амери Хендерсон.
— Можешь идти, — махнув рукой в сторону замка, она неспешно поднялась.
«Член семьи Хендерсон… — думала Розалинда, провожая взглядом советника, — фамилия не чужда. Да вот только… Сын Авианы! С ним еще кто-то? Она сейчас в доме Дарьи, не может быть, что она ехала с ним в одной повозке. Проще было бы выпрыгнуть в окно. Товарищ? Отец? Да только о нем ни слуху не духу. Надеюсь, я смогу хоть мельком увидеть этих гостей. Являться на кону ночи не есть хорошее воспитание…»
Так мучила она себя и поддразнивала этими вопросами, даже с каким-то наслаждением. Тяга узнать, увидеть и обомлеть стремила ее вслед на Адлерой, молчаливо подавшей знак уходить. Впрочем, эти вопросы давно приелись в голове: много всякой грязи ссыпали в уши о господине Амери — настоящем тиране. Преуспела эта болтовня дойди и до ее представлений. Однако, она лишь принималась людьми, как почва для развлечений: погреть свое самолюбие и возвысится. Авиана частенько уводила ее к своей тоске, боли в груди и, как преверной подруге, нашептывала свои стремления уплыть бесследно по ту сторону света. Но почему же такие почести оказываются злодею (как прозвала его Авиана)? Неужели царская семья чем-то связана с должником?
Она поспешно огляделась, искала что-то. Искала глазами пропавшую служанку, которую, видимо, тень поглотила.
Холл, обделанный мраком и тишиной. Знакомые стены: стражник сопровождал ее к царю по лестнице, разветвляющейся на два крыла; посреди — больше окно, заделанное тонкими железными прутьями снаружи. Пустые взгляды черных скульптурных ангелов вперились в трех людей. Кажется, что все дамы и господа на масляных картинах повернули свои головы навстречу гостям, насмешливо и со злобой. Вдалеке горела лампа, разливаясь слепящим белым светом. Лицо пришедшего мужчины, сподручника Амери, насупившееся; бросил он взгляд, склонив голову и сцепив за спиной запястья, отчужденно и будто был непричастным. А разговор имел характер тайный. Стыдясь своего имени, прозвучавшего эхом в стенах замка, он все метался, отвечал коротко, да и с натяжкой. Амери пожал сильную руку Царя, одаривая его многообещающей ухмылкой.
— Играешься с безумством, — серьезным тоном пробурчал Грифан. — Хоть бы черту не переступил.
— Да что Вы! — рассмеялся Амери, потирая двумя пальцами правый висок. — Хотите сказать, что я или он, — кивок в сторону товарища, — сумасшедшие? А Вы ошибаетесь, не та стратегия… Вы бы хоть, царская Ваша корона, поосторожнее были. Дамы на пороге.
Скрип двери. Свет лампы еле касался вошедших фигур. Однако, приметив развевающуюся на тихом ветерке, сквозящего из окна, черную фату, все замолчало. Застыл и маятник часов. Послышался у стены тихий кашель советника, предвещающий о возвращении Царицы. Колдун немногословен и иной раз подавал Царю знаки. Все поспешно обернулись: даже тот товарищ, метающийся по бесконечному кругу, замер в неловком молчании. Но тут показалась из-за спины ее девушка ростом ниже — Розалинда. Конечно, господин Хендерсон известий о гостях не получал, чем был неприятно удивлен и с подозрением искоса метнул взгляд на Грифана.
— Годы идут, а Вы все цветете, Ваше Благородие, — сморозил Амери. Именно сущую глупость сморозил. Саркастично, но не менее вежливо из-за желания насмехаться над шутками и сплетнями об Царице Адлере. Этакое озорство на него находило в моменты серьезные и не терпящие игр.
— Не зря ведь Вы — разочарование своей матери, — подметила женщина, лишь поддерживая его игру. — Госпожа Авиана Хендерсон мыслит здраво, если совсем уже не свихнулась от такой беды, — акцент ударил на беду: Адлера олицетворила его, как настоящий кошмар.
— Чего же Вы меня обвиняете? — драматически спросил он — актеришка захудалого театра. — Поймите меня, Ваше Благородие, — все язвил Амери. — Я несчастный сын, выросший у несчастной матери. Разве не подействует на несмышлёное, чистое дитя такое отношение? Да разве не обречен я с рождения на эту тяжбу?
— Да, — твердо сказала Адлера, — это все вранье. Вы ставите себя в этом невероятно трагическом, грустном рассказе в роли Вашей матери. И эти вопросы пусты. Не оправдывайте свои грехи, юный приверженец ада.
— Не будем более распространяться, — приказал Грифан, явно желая скорейшего уединения.
— С Вашей стороны было бы лучшим решением сообщить о гостье, — упрекнул он царя, сложа руки на груди.
— Тебя это не касается, — грозно произнес царь, прерывая его речь.
— Мы откланяемся Вам и оставим на личный разговор, — шутливо сказала Царица, сжимая ладонь Розалинды в свою.
— Удовольствия госпожам, — наглая ухмылка играла на губах.
Тихо в сторонке сгорал со стыда товарищ его, и, казалось бы, скоро полетит пепел. Каждое слово, каждый жест и взгляд Амери до жути возмущал внутреннее его достоинство, что безумно хотелось слиться с картинами и безучастно наблюдать за всей суматохой. Они шли по лестнице, завернув в левое крыло. Воцарилось молчание. В нем все ныла тоска; а сейчас же и непостижимый страх при мысли, что Амери загнал себя на слишком высокую планку, упрекая и язвя Адлере, словно все эти пролетевшие сцены были и впрямь шутовскими. Мужчина остался за бортом сделки.
— Многие бы Вам позавидовали, — вновь заговорил Амери, и до чертиков хотелось его дружку захлопнуть ему пасть, чтоб случаем не оказаться под дулом стражеского оружия.
— И чему завидовать? Гостям, у которых ломка по наркотикам?
— Ну Вы загнули, Ваше Величество! Не распространяйтесь такими откровенностями, и лучше приступим к делу.
Все ему не устоится на месте, вслед за товарищем Амери бродил по холлу, едва ли не готовый растерзать всю свою плоть, желающую насытиться дозой.
Грифан подошел, взял его за плечо и резко повернул к себе:
— Деньги вперед, — скомандовал он. — Дела у Вас адские, не внешность, — голос его задрожал; хотелось отбросить руку, вырваться из этих дел.
— Вы ведь тем же занимаетесь. И Вы совершенно уверены, что мы — исчадья ада? — взгляд на мужчину. — Ну, давай, твое слово.
— Ложь! Все ложь! — словно крик души вырвался из него. — Лгун Вы бесчестный, Амери Хендерсон! Все врете!
Завопил вдруг он, будто возложил на себя обязанность взять власть над своим компаньоном. И каждый раз, когда удача вновь отворачивалась, то неприметно в уголке он разрывал себе душу, нервы лопались, кровь бурлила по венам, едва ли не выплёскиваясь наружу. Амери отпустил глаза, злобно и покорно. Не ответил. Только носом поворотил, но все же за собой таскал его кричащую, выжидающую тушу. Это тоже была забава некого рода: неприятная, ибо задевает его честь и обзывает лжецом.
— Поверьте мне… Поверьте хоть самую малость, — наигранно умолял Амери, ступая на лестницу. — Я не могу ждать больше. Честное слово, деньги отдам. Только дойти нужно.
В кабинете и шла торговля. Амери уж было начал цену снижать, но Грифан настоял на своем, не принимая никакие долги: либо сейчас плати, блудный ты сын, либо за шкурку выкину. Его вкрадчивая доброжелательность подточила таки гнев Царя. У двери стоял его товарищ, смирно и будто моргнуть не смел, как приговоренный к расстрелу. «Вы это сбавьте на милость,» — говорил господин Хендерсон, хотя был человеком зажиточным, единственно по корысти он унижался, да и жертву из себя выделывал: бедняга бы из кожи вылез, если бы не получил свой порошок. «Мне, как нуждающемуся… Что же Вы, Ваше Величество? Продажа, что ли, не такая, как в былые времена? — усмехаясь, добавил Амери. — Раньше Вам, что ни гость, то деньги. Небось, та барышня, — кивок на дверь, — что с царицей шла, тоже забавляется…» Все то он старался выведать хоть словечко лишнее о незнакомке, и впрямь казалось, что господину уж больно она приглянулась, аж сердце колит!
— Все вы здесь нуждающиеся, ты не особенный, — отгрызнулся Грифан, крутя в руках купюры. — Ну-ка скажи, Хендерсон, давненько ты стал деньги делать?
— Как же давно? Как же делать?.. — он стал забываться, увидев белый порошок на столе. — А сами Вы употребляете? Нескромный вопрос.
— Мне и так жизнь сладка. А ты, — окликнул он товарища его. — Тебе тоже надо вечную молодость? Юнец, а с таким разгильдяем связался.
— Мне… Мне-то! А я сопроводить пришел, — отмахивался он, подойдя к Амери.
Выглядел он забавно: низенький, но худой и до жути смазливый. И не скажешь, какой год живет, из какой семьи вылез. Забавно, ибо Хендерсон и его путник будто из разный планет. Как же их так судьба свела? Подшутила. Болезненный вид Амери усугублялся с каждым его прибытием, и известно, какова цель. Теперь, как тараканы, кишат в мозгу его мысли о наркотиках и роскошных борделях, поедая всю здравость. Даже его «хвост» — путник не имел свою значимость, потому вовсе был вещицей для достижений соблазнов: не будь то выпивка, азарт, распутные девицы, связи на себе тащил огромные — вот, в чем его единственная прелесть.
— Поделитесь именем той девушки, — спросил он, откидываясь в креслах. — Все же, друзей иметь нужно, как-никак.
— Тебе тех не хватает? — снова стал попрекать его товарищ в очках. — Точно бесстыжий, постеснялся бы…
— Замолчи ты. Чего стеснятся-то?..
Спор бы продолжался до самого рассвета. Царь, отлучившись от них, разглядывал купюры, и все же, удостоверившись, толкнул в плечо его путника, показывая пакетик с наркотиками.
— А ты решился быть честным, — обратился он к Амери. — Держите и уходите.
Мужчина покраснел до ушей, когда Грифан вручил ему эту дрянь. Кусая губы, тот повернулся к Хендерсону и, бросив в него, словно разъедающую кожу гадость, получил плату ругательствами. Давненько Царь промышлял торговлю этаких веществ. Зачем же правителю зомбировать свой народ? Наркоманы в своем деле более скрытны и не высовываются наружу, на свет белый, чтоб напугать прохожих, а тайком, в полнейшем одиночестве забавляются, будто на пиру небывалом. В царстве Грифана лягут под кнут пьяницы, принесшие беды, да и выпивка в нем не процветает. Когда непрошенных гостей проводил за ворота стражник, мужчина вышел на полукруглый, крохотный балкон. Опираясь локтями на тонкие черные перила, он, казалось бы, был поглощен сигарой. Пускал струйки дыма в сторону моря, понюхивал ее, и все становилось облегчением.
Была уже полночь. Огни города на соседнем полуострове отражались в черной воде. Вскоре раздался щелчок. Противный скрип резал слух, и из порога выглянул советник. Царь обернулся, махнув рукой, точно хотел сказать: «Докладывай». Знакома ему была вся сущность его непринужденности, и, ни разу не смутившись, остановился рядом с Грифаном:
— Царица и гостья разошлись по покоям, — монотонный голос, ничуть не подавляющийся под эмоциями. — Без происшествий.
Он спросил, ожидая, что наставник его поймет с полуслова. Так и случилось. Воинская честь сплотила их воедино, вся та спешка и немногословие на поле привили им понимание жестов и недоконченных фраз. Царь взглянул на него равнодушно, подправив левой рукой воротник.
— Все, как и предполагалось, — он усмехнулся, склонив голову вниз. — Мы еще не погибли. Видишь корабли? — указал он сигарой на развевающиеся мачты. — Красные. Да ты еще погляди, умудрились себя обозначить.
— Красный флаг с золотыми мечами… На большее охотники способны не были, — советник стоял смирно, утвердительно кивнув.
Особенно ярко горели и мерцали звезды над взбушевавшимся океаном. Высоко взлетал прибой, разбиваясь о каменные глыбы. Шум воды глушил, но внезапно послышались выстрелы, крики с кораблей. Волны качали судна, пути их расходились, чуть было не столкнувшись бортами. Намечался шторм. Тучи сгущались, вселенское небо исчезло, померкнув в сумасшествии. Грохотали камни, сильный ветер валил с ног: устоять было трудно.
— Смотрите! — крикнул советник, махнув рукой в сторону башни. — Свет! Их ждут, Царь.
Волосы сбивались на лице, песок с берега летел в глаза. Порывистые ветры уносили слова, и вот, по небу полетела черная скатерть, разрывавшаяся на куски. Глаза взволнованные, как синие волны. Царь отступил от перил, хрустнув пальцами. Сигара потухла. Звон стекла, топот ног, торопливые голоса перекликались у побережья. Показались развевающиеся юбки, окутавшие силуэт женщин. Каждый уносил в свои домишки то, что сможет. Грифан кивнул в сторону двери, грозно уставившись на советника.
— Заходи, а то ветром унесет, — произнёс, войдя в кабинет.
Большие хрустальные капли дождя били в окна: звук разносился по всему замку. Советник захлопнул за собой дверь, в комнату ввалился порыв холодного ветра. Молча, задумавшись, Грифан бродил вдоль стен, опустив взгляд. Казалось, что в голове его вскипает борьба противоречий, и вдруг, встрепенувшись, точно дрожью ударило, он опустился в кресла.
— Мала вероятность, что охотники доплывут, — ответил колдун на незаданный вопрос, но насупившиеся лицо выдавало все мысли и переживания. — Если и достигнут берега, — короткий взгляд в окно, облитое водой, — то потерпят большие потери. Их корабли разломаются под этим штормом, волны унесут тела глубоко на дно.
На мрачном лице Грифана мелькнула бледная улыбка. Не сказав ни слова и ухмыляясь сообразительности своего советника, он положил ногу на ногу. Черты его еще больше заострились в этом тусклом свете, стали более тяжелыми и резкими.
— Вы останетесь здесь до утра? — поинтересовался Ралдиэль, потирая сырой рукав.
— Не стоило бы… — отвлеченно пробормотал Царь. — Ты можешь уходить.
Впервые не веря, он сомнительно изогнув бровь, и как только получил серьёзный взгляд, кивнул и направился к дверям. Вскоре покой растворился. Грифан оставался в своем мирке и частенько не желал выходить за пределы. В поздние вечера стекались к нему деньги, и, покончив с расплатой, Царь обыкновенно растворялся в беспечности. Подвергло крушению всему покою одно непредвиденное обстоятельство, в скорейшем времени оплетавшееся по языкам прислуги.
Весь замок спал. Заснул тревожным, глубоким сном, и хотелось выкарабкаться из глубин кошмара. Пробил четвертый час ночи, и по звону явился на пороге взволнованный стражник. Словно сердце кололо изнутри адом, тепло разливалось по венам, приводя беднягу в испуг. И слова не мог вымолвить. Нестриженная челка лезла на глаза; взгляд рассеянно пробежался по правителю, спящему на диване. Брови хмурились, точно проснется тотчас. Сглотнув страх, тут же тихо вымолвил:
— Величество Ваше величественное… — слова спутывались в жуткой суматохе. — Преступление настоящее случилось… Батюшка Вы наш. Уж не ругайтесь потом.
Прикоснуться не смел. Царь поник в сон, и разбудить тяжко. В коридоре послышался скорый шаг нескольких людей, и из дверного проема выглянули головы.
— Что, спит? — спросил один и вскоре получил резкий удар по голове. Развязался спор. Хрипло, негромко вскрикнул один из стражников, довольно высокий, и наклонился над маленьким гномом (как прозвали его в своих кругах), смешно ругаясь и тыкая пальцем в грудь.
— Да вот, спит, — вошел мужчина, в чьих глазах сверкала скорбь и волнение. — Там служанки есть. Не пропадут без нас.
Вдруг Грифан пошевелился, переворачиваясь на другой бок. Хмурые глаза остальных побудили его к борьбе с огнем, и, чуть повысив голос, он вскрикнул:
— Ваше Величество! Беда!
Дело и впрямь оказалось страшным: девушка, отвечавшая за чистоту комнат прислуги, войдя в последнюю дверь и окликнув свою подружку, ответа не услышала. Прильнув к двери, она тихо постучала: грудь тревожно вздымалась, упираясь в преграду. Боязно было врываться. В руках своих работящих и сухих держала плетеную корзинку. «Что ж не открывает-то? — думала она, схватившись за ручку. — То ли дело, что произошло нечто… страшное?» По спине бродил холодок. Выдохнув и обрекая себя на славную развязку, та ступила шаг в глухую темноту. В комнате растворился запах воска, мертвая тишина оглушала. Навязчивые доводы пугали, да так, что сердце замирало, и конечности ослабевали! Протяжные, молящие скрипы раздавались из каждого угла… Тень! Осевший страх спускался по глотке — тяжелый груз, притягивающий ее к полу. Тело бледнело, желтые синяки чудовищными пятнами расцветали на руках. Хотелось прожечь в себе дыру, чтоб уж не чувствовать тихий, сквозной ветерок, и выжечь глаза, ибо увиденное едва ли не выдавило в ней дикого крика. Дрожащие в судороге пальцы ущипнули за щеку, томное, горячее дыхание вывалилось изо рта.
Тело, откинувшееся на стуле, так несчастно возвело брови к небесам; немой, предсмертный крик застыл на бледных губах. На шее вздутые царапины, струйка бурлящей, темной крови скатилась по ладони, разбиваясь о пол. Личико, знакомое до боли, до тех мокрых поцелуев, посинело, словно мрамор; кровь вытекла из бедной Мэри. Это были не взволнованные, притягивающие черты, просящиеся о последнем прикосновении… интимном и сокровенном. Служанка вцепилась в корзинку двумя руками, и тонкая слеза вдруг стекла по щеке, растворяясь на языке мучительными воспоминаниями. «Не хватает еще упасть без чувств… Помощь… Где она, где девочки?» Горькая слюна наполнила рот. Тихонько побежала она к двери и, столкнувшись в коридоре со стражником, махнула рукой. В насупившемся лице и жалость не проглянула. Он стоял твердо, всматриваясь в мертвую Мэри.
— Самоубийство, — заключил, выстаивая взгляд мокрых девичьих глаз. — Ведьма наша Мэри. До добра такие дела не доведут.
— Почему же ведьма? — всхлипнула она, повесившись на его плече. — Почему сразу Вы обвиняете ее? Не знали, что с ней творили? Да откуда же знать Вам! Она не виновата, это не грех. Мэри — не грешная дева.
— А развлекалась, как черт, — выскользнуло из его губ, лопнув в ее душе стеснение.
— Не по своей воле она мучилась! Какое же это развлечение? Лучше остальных позовите и Царя.
Смерть павшей Мэри стала проясняться. Однако, какой же переполох возник, казалось бы, из-за обыкновенной служанки, а как бы не так! Связи ее разрастались во всех кругах, высших и низших. Славная девушка, ставшая символом распутности. О ее похождениях знала вся свита Царицы, и иной раз, проходя мимо, громко хохотали, отдаваясь слухам. Говоры о похотливой Мэри разнеслись из уст экономки — капризной и задорной женщины. Пухлое тело с заливными щеками, морщинки на лбу и вечная улыбка на губах. Хоть и не раз промышляла она во всяких заговорах, посиделках без дела, однако статус и должность проросли с корнями в сердце. Потому все и верили, слушали до боли в животах анекдоты и дивились поверьям. Царские лица запретны для бесед. Тем, кто бросит омерзительное словцо о Царице или Царе, затыкали рты и обсыпали ответными гадостями на чувственную душу. Все былые слухи — о служанках. Экономка призывала всех девок к скромности и преклонению пред правителем. Поговаривали, что тайная увлеченность ее движет такой ненавистью ко всем бесстыжим. Недавно и Мэри утонула в этих едких перешептываниях, беготне, что по случайности наложила на себя роль любовницы Грифана. Хлыст кнута, взмах, и кожа резко проехалась по раскрасневшейся спине. Ад, пережитый Мэри, был полностью повержен. Однажды служанка до того нажаловалась Грифану, напустила стольких слез, что едва ли в госпиталь беднягу не отправили. А госпиталь — чудный и заботливый дом — обозвали лабораторией. Все эти слова пускались на благо экономки. Не нужно ей портить царское мнение о ее содержании всего замка.
На утро уставшая, продрогшая от холода Мэри, всю душу излила родной служанке, но не предугадала, что скукой страдает каждая, и почесать язык новостями любят все. Тотчас все узнали о ее больной влюбленности, и дело дошло до экономки. Грозила кнутом, чуть ли не смертью, и она так испугалась, что покончила с жизнью неспешно, с томительным мучением.
Опросили приближенных, мотивы прояснились из тумана загадок. Бушующая ночь пролетела стремглав, и за обедом Розалинда тоже узнала о происшествии: «Неужели это та служанка, что шла вчера по лестнице в слезах? — промелькнуло воспоминание. — Выглядела она и вправду несчастной. Какие же страсти кишат в замке Тираф…»
На тумбе подле мертвого тела лежала записка:
«И никто больше не скажет, что я попаду в ад за все мои грехи. Ведь он на Земле, и я спокойно покидаю эти муки! Никто меня не вынуждал, никто и не смел разговаривать со мной. Н-И-К-Т-О. Повторяюсь: мое желание.
«.
В конце предсмертной записки была недоконченная подпись: чернила размазались по смятому, старому листку. Вот только, это не все, что откопали в комнатушке. Мэри хорошо знала, что спальни прислуги убирает ее подружка, и оставила чувственное письмо под кучей грязного белья. Теперь уж оно таилось в самом сокровенном секрете, и никто не лез к ней с расспросами. Грубость в ее словах оправдана. Смертница вольна в высказываниях, но не в действиях.
О трагедии вскоре все позабыли, настало время обыкновенной рутины. Грустной тоски Ралдиэль не наблюдал на лице Царя — напротив, безразличие растворялось в табачном дыме. Адлера сторонилась, и, кажется, вполне было осознание смерти в своем замке. «Точно привычное дело, — заключила Розалинда, съёжившись на кровати. — И сколько же здесь таких случайных убийств происходит? Неужели никто не боится? Советник выступает и как дворецкий, но за порядком не следит. Интересно…»
Промчался обед. За ним тихо появлялась череда опьяневших гостей — личных покупателей Грифана. Безмятежность и течение дней в замке столь нудное, что она мигом вскочила с кровати: голова стала тяжела, зрачки напряжены. «Если повезет, то на улицу выпустят». Повернув ручку и, выйдя в коридор, Розалинда услышала отрывистый стон, а после резкий удар в стену. Оглядываясь, искала она глазами исток, и подходя к лестнице, заглянула за угол: мужчина в черной форме, с белоснежными перчатками, прижал к стене служанку. Вся раскрасневшаяся, вся в слезах, она бросилась ему на шею, шепча что-то невнятно и всхлипывая. Свет касался ее пухлого лица: мокрые щеки, губы вспухли, волосы расплелись в беспорядке. Дрожь ударила девчонку: она отступила, прячась вдали. Возлюбленные не потерпят такого вмешательства в столь чувственный момент. В жуткой истерике билась девушка, обхваченная его руками. Целовала возлюбленного, как обезумевшая, желавшая насытиться; целовала губы, щеки, шею, и вновь ложила голову на плечо. Лишь поморщившись, но не решаясь идти вперед, Розалинда прильнула к двери своей спальни. «Лучше войти. Иначе, если явятся, то подумают, что я смотрела. Хотя это и так, но… иногда нужно соврать. Не нравится мне смущать людей, кажется, не видевшихся после долгой, муторной разлуки». Взволнованное сердце часто забилось.
Но на лестнице раздался голос. Звали Нелли (служанку) к Царице.
— Нелли, а! Иди сюда, — мелодичный, ласковый голос.
Большие, встревоженные глаза Нелли жадно вгляделись в камердинера. Мужская ладонь коснулась ее плеча:
— Ну, значит, до вечера! Жди меня. Жди верно. Ступай вниз, — хлопок по плечу.
Шепот стих, послышался скорый шаг по ступеням. Дождавшись, когда служанки спустятся и скроются за углом, камердинер, подправив воротничок, со всей важностью постучался в кабинет Царя. Дверь отворилась, и, заглянув, он провозгласил:
— Нужна ли Вам помощь, иль без меня справитесь? — шепелявый голосок. — А Вы, батюшка, — облокотившись боком об порог, спросил, подправив пальцами челку, — скоро ли стричься собираетесь? Иль съездить куда-нибудь? А как уж подбородок у Вас оброс…
— Про тебя не забыл, — сказал Грифан. — Оставь меня, когда надо будет, то и валяй.
— Что же Вы так… резко! — воскликнул он, подобрав нужное слово.
— На радостях ты сегодня, товарищ. Не бойсь, перехватил кого-нибудь. Выпил.
— Я уже, батюшка, давно не пью. Не могли бы Вы больше не упоминать о моей юношеской поре? Все случается… А вы? Вы, наверное, тоже много чего видели и творили.
На носочках Розалинда добралась до лестницы, шагнув на ступень. Но, внезапно, под ступней раздался скрип. Прервав разговор и откашлявшись, камердинер обернулся, переглянувшись с Грифаном.
— Давно не приходилось оказывать даме чести, — подправив галстук, он поклонился. — Гостья, извольте.
— Да. Пришедшая, — Грифан поднялся с кресла, подходя к двери. — Куда собираетесь?
— Прогуляться, — коротко ответила Розалинда, держась за перила.
— Что ж, дальше ворот ходить не советую, а иначе бед на себя навлечете.
Она кивнула, тихо прошептав «спасибо», но до их ушей это слово не долетело. «Даже если бы пришлось просить разрешения, то было этой сущей дикостью! Надеюсь, сегодня смогу прогуляться одна, без всякой прислуги и Царицы. Она приятна, но… Мне жизненно необходимо побыть одной. Хотя бы на немного». Спустившись в холл и уже дернув ручку, весь вид каменной тропы затмила мужская грудь. Отскочив и нервно дыша, Розалинда увидела двоих мужчин. Беда в том, что один из них Амери, а за его спиной… Филген. Не видение ли это? До дрожи в коленках хотелось раствориться, уйти от их непонятливых взглядов, однако все давно утеряно.
Течение времени не перемотать.