Каждую ее частичку туго свело предвкушение чего-то резкого, чувственного, выплеснувшегося из самых недр подгорающего очага души Филгена. Бесконечно тянулись минуты, молчание нависало над их головами. Розалинда застыла, словно связанная, и едва ли осознав, что перед ней ее жених, лишь хлопала ресницами, впитывая в себя весь его испуг. Стыд выжимал из сердца кровь. Опустошенная, девочка продрогла и мнительно повела взглядом на Амери. Композицию прерывало его непонятливое, возмущенное лицо. Такое томительное молчание, кажется, поражало его. Он оглянулся на своего товарища: глаза такие же стеклянные, испуганные, как и у девчонки. «Видимо, знакомы голубки, — отозвалось в голове. — Стоят… и дышать боятся. Та невеста что ли?» В этот миг все ряды мыслей перемешивались, и среди этого сумбура нашлось мутное воспоминание. Филген вылил ему всю тягость, не задумываясь и вовсе не погружая его в истоки. Может, если бы знал Амери чуть больше, то без сомнений вывез на руках и ногах этого страдальца, и терпеть эту гнетущую тишину не пришлось бы. Исключительно ради себя. Из-за угла на такое напряженное бездействие смотреть забавно, почему же не насладиться?
— Снова здравствуйте, милая дама! — возвышенно воскликнул он, порвав пелену тревожного спокойствия. — Куда торопиться изволите? Вчера я не оказал должного почтения… Да сами видели, какая суматоха была. Если не видели, то и не надо. Значит, не дано! Ну, а если Вам так одиноко и грустно, то я могу предложить свою руку, — колкий взгляд и легкий поклон. — Личико у Вас слишком мрачное. Буду откровенен… Вам совсем не идет. Ужасно не идет, — небрежно обронил Амери. Знал Филген, что таковы почести в его речи обыденны, и плохого оттенка не несут, потому промолчал, тяжело выдохнув. — Так, что насчет моего предложения? Не хочется, чтобы Вы так печалились из-за пустяков.
Розалинда смолчала, склонившись под его взглядом. Амери подошел ближе, и сладостный аромат его рубашки разнёсся по гостевому залу. Задорный непосредственник и привлекательный запах — манящее сочетание. От того атмосфера становилась еще гнетущей.
— А Вы господин Амери Хендерсон? — все силы ее собрались воедино, чтобы мощным толчком выдавить пару слов.
— О, господин, господин! Так лестно, что аж трогательно! — в упоении затрепетал, хватая ее кисти. — Меня редко кто зовет так. А Вы! О да, Вы чудо! Я согрешу, если не приглашу Вас на ужин, а согрешаю я часто. Не я, конечно, а черт какой-то. Я заговорился… Но не моя вина, Вы вынуждаете.
Филген покосился на него, будто спрашивая, долго ли он будет продолжать весь этот театр. Мания к чрезмерному актерству кишела в нем, заряжая бодрящей силой. От этих напускных ласк, лести становилось приторно, точно съесть за раз банку меда. Жуткий стыд за товарища, неловкость встречи, неожиданность — все эти спектры эмоций сплелись в нить и сковались в круг. Эта бесконечная череда удручала. Теперь уж он жалел о своем согласии. Что-нибудь отвлечет Амери, так он чуть ли не песни заводит. Этак душа поет! Известно ему, что в знатном мире погибнет без знакомств. Хоть актеришка этот сомнительный, но привел же его в замок Тираф. Отказ был бы возвышенностью, самолюбием, а что хуже — непочтением царской короны. Мысли его заняты любопытным замечанием: «Значит, сбежала к царю… Но откуда такие связи? Как ее могли пустить без сопровождения? Неужели Розалинда тоже пришла за этим?..»
— Ну не молчите, дорогая. Вам, наверное, все наскучило, — без стеснения выговаривал Амери, сияющими глазами впиваясь в нее. — Не нужно так свою молодость проводить. Мне нужно к батюшке-царю сходить на минутку, а Вы у Царицы гостите, да?
«У Царицы? — все бывшие догадки оглушительно разбились о неожиданную преграду. — Что? — неловко усмехнувшись, он отвернулся. — Царь может еще принять гостей, а Царица — закрытая личность. Нужно поговорить с ней, чтобы узнать. Ну, и из-за желания…»
— Да, я гость, — пробубнила Розалинда, пытаясь разглядеть Филгена за его бордовым плечом. — Возможно. Я хочу прогуляться…
Отвечала она сбивчиво и всю себя обращала на мявшегося Филгена. Впервые она увидела его при полном своем параде: бежевое, безрукавное платье, едва ли касавшееся пола. Большие коричневые стразы на груди и на объёмных рукавах-фонариках блузы. Золотые ленты стягивали у лодыжек черные шаровары. Блестящая, позолоченная накидка висела на худых плечах. Шикарное одеяние настоящего принца. «Точно из картины «кровавого рыцаря» вылез!» — восхитилась Розалинда. В глазах ее отражались блестки на светлых волосах. Впрочем, если намечался выезд из дома, то Филген выбирал — либо нарядиться и произвести впечатление, либо остаться. Амери — наслышанная фигура, вовсе не озадачивался. Пиджаки, да и только!
— Подумайте, подумайте, — говорил он, желая заткнуть все тихое пространство. — Не расстраивайте меня, иначе спать не смогу больше. А мне, почему-то, дамы часто отказывают, — соврал. И такая возмущенность пылала в глазах Филгена! Ведь все ложь: любовницы с каждого края. Он играл в одинокого, потерянного юношу, и распутные дамы велись на улов. Ведь они оказываются в лапах у жестоких, мерзких мужчин, а тут такая нежность! Кажется, на миг он сам усмехнулся, но превратил это в отчаянный смешок. «Вот же жлоб…» — ругался про себя Филген.
— Что мы на пороге стоим? — спросил он, не спуская с Розалинды глаз. — У меня время назначено. Но, право, я отвлекся с удовольствием.
— Я не могу сопроводить Вас, — отмахнулась она, вырывая запястья из его рук. — Иду в сад.
— Что же… Ну, как Вам угодно. Повезет, если я Вас встречу. Но, знаете, не надеюсь на удачу. Лучше уж найти Вас! — он опустил руки, обернувшись к Филгену. — Пойдем, Филя. Опаздывать не хорошо! Но у нас есть прекрасное оправдание, так что не погибнем.
— Ты пойди сам, я не хочу, — вдруг заговорил он, ступая шаг вперед.
— Что не хочешь? — Амери разглядывал его, и внезапно яркая улыбка пронзила догадки. — Известно, почему не хочешь. Вот! С девчонкой свестись — вот, что желаешь! Ладно, не начинай хмуриться. Пойду.
Амери поднимался по лестнице, изредка оборачиваясь и покачиваясь на ступенях. Чтоб унять хаос, и чтобы не возиться, Филген оставил все и бросился было к Розалинде. Она взглянула на него наконец и была поражена. Это был не тот взгляд, не тот голос, словно другое лицо: по-детски испуганное и побледневшее. Не двигаясь с места, он робко посмотрел на нее, тая все любопытство. В это мгновение и подойти было чем-то недозволенным, неправильным. Тогда лестница уже опустела, и среди молчания раздалось громкое приветствие: «О, я не мешаю? Здравия, Царь!» и тотчас же дверь захлопнулась.
— Я не думала, что мы вскоре встретимся, — проговорила Розалинда, сложив руки за спину. — Вы очень неожиданно, Филген.
— Никто не мог ожидать, — он сглотнул, тихо ответив. — Выйдем.
— Да… Конечно.
Отвернувшись и потянув ручку, парень отворил одну дверцу, пропуская Розалинду вперед. Тогда, в первые секунды, и рассмотреть нельзя было. Удивление затуманило все вокруг. Но сейчас Филген понимал, что в ней ничего не изменилось, может, и к лучшему. «Благо, что с Амери она не была знакома раньше. Для нее это опасный тип. Лишь насмешит и сам в упоении от этого будет… Не унижение разве? — думал, придерживая дверь. — Или он настолько уж пал в это дно, что это как наслаждение? Очень похоже». Девчонка обернулась, подправляя пальцами вылезшие пряди. Ступили по тропинке они в полнейшем ожидании. Чуда. Слова. Взгляда. Оба гнались за объяснениями. Кричащие мысли вопили: «Всем известно, что Царь Грифан — маг, и принимает себе подобных!». И в ответ возражали: «Ну, ну! А торговля Царя известна больше, чем его предназначение!» Беспредельный гам творился в голове. Оба будто бы висели на крючке над пропастью.
Сад с розами. Тот самый, что был виден из ее окна. Наконец удалось добраться на алую поляну. Из щелей каменной тропы прорывалась на свет трава, которой суждено было обдаться холодными ветрами и безлико упасть на землю. Тонкие стволы деревьев качались вместе с большими гнездами. День медленно катился к темной завесе. Тот незабываемый вечер отозвался в памяти: набережная, шаги, прогулка, сквер и объятья. «Из чего же такая уверенность тогда возникла?» — задавалась вопросом девчонка, шаркая по камням. Она бежала не от него, а лишь от суливших ей бед. Наоборот хотелось говорить и говорить, пока горло, наконец, не пересохнет. Но ведь тогда Розалинда никогда не доберётся до пристанища магов. Равная ценность, и одна другую перевесить не может. Наверное, именно поэтому судьба вновь свела их… Тяжелый вопрос.
— Вы бежали, и это было очень рискованно. Хорошо, что дошли до замка, хоть и пришлось пересечь границу, — заговорил Филген, смотря под ноги. — В тот день произошла целая череда бед…
— Каких же?
— Моему отцу приходили письма, затем Дарья Амеан пришла к нам сама. Я никогда не видел на ее лице столько гнева. Наверное, потому, что знаком с ней недавно.
— Какая беда… — саркастично ответила Розалинда. — Я ее каждый день такой видела. И непонятно: злая или нет. Целый скандал устроит.
— И именно поэтому Вы бежали, — снизив тон, Филген оглянулся на дверь. Не идет, — чуть не оставив меня без связи? А я очень хотел с Вами увидеться еще. Кажется, это единственный случай, когда мечты сбываются, — слабая улыбка. — Давайте отойдем подальше.
— Почему?
— Не хочется, чтобы Амери прерывал меня. Так всегда. Я что скажу, так он тут же захлопнет, — пробурчал Филген, прибавив шаг.
— И почему Вы общаетесь с ним? Тогда это не дружба, — произнесла Розалинда, поспевая за ним.
Они завернули за угол, идя вдоль склона. Над закатом нависла легкая дымка. Все то лесное полотно казалось маленьким, незначительным — тем, что можно с легкостью раздавить. Наткнувшись на веранду, обрамленную вырезными колоннами, остановились.
— Наверное, мои цели покажутся Вам неправильными. Ведь это не дружба, и я уверен, что Амери тоже так считает. Простое товарищество. Мне нужно вступать в знать, а без всяких балов и знакомств не обойтись. Отец заставляет, внушает мне, и я понял, что он прав. Удивительно, так ведь? Обычно подростки не принимают родительских наставлений, а я только чувствую себя виновным, когда думаю, что пропустил мимо ушей отцовское замечание.
У парнишки пробилась непривычно уверенная, спокойная интонация, точно он нашел или создал оба события — настоящее и прошлое и каким-то неведомым способом обеспечил себе синхронность. Чувствовалось, что сие попадание не было чем-то красивым, а обыкновенным уютом. Должным, необходимым. Похоже, обстоятельства толкали обоих к новому излому, к новым законам отношений. Вся иллюзия чужих черствых мыслишек почти развеялась. Розалинда, как и Филген, понимала, что этот юноша надежный человек. Хотя бы для нее.
— Есть другие люди. Амери мне кажется… Опасным и подозрительным. Наверное, потому ему в свиданиях отказывают.
— Он солгал. Никто ему не отказывает, — проговорил Филген с недовольством, которое не ощущался в голосе. — Наоборот он знаменит. Но я не завидую, это пугает. В общем, Амери слишком странный. Лучше не связывайтесь с ним.
— Нет! — резко воскликнула Розалинда. — Я и не буду.
— Прекрасно, — он улыбнулся, потирая замерзшие руки. — Но Вы все еще не ответили на мой вопрос. Если он смущает, то я подожду. Почему Вы сбежали?
— Я не могла больше находиться в своем доме, да и казалось, что мне не рады. Это странно. Как только меня привезли, Дарья была счастлива, а теперь, будто укусили, — с выделанной грустью проговорила она. — Злится на меня, хотя причин нет. Ад какой-то земной.
— Я Вам сочувствую… — опустил виноватый взгляд. — Заставил вспоминать… не лучшие моменты. Но, Вы не знаете, как я волновался! — запнувшись, он быстро будто исправился. — Все волновались, Розалинда. Мне показалось, что и Дарья. Мой отец никак себя не повел. Он всегда принимает случившееся таким, какое оно есть, без чувств. Но я так не могу, многие так не могут. Иногда я не понимаю его, странный человек.
— Он не странный, а настрадавшийся. Мне Дарья много о нем рассказывала. И о войне, и о ранении, и об измене… обо всем.
— Удивительно, что со мной он никогда не говорит о своем прошлом. Когда я спросил, кто моя мать, то он едва ли не разозлился и весь день пренебрежительно смотрел на меня. В чем же я провинился? Это нечестно, — голос его насытился чувством. — Видимо, и вправду их ссора связана со мной.
— О, не вините себя! — с мольбой сказала Розалинда. — Не стоит грустить из-за прошлого. Его уже нет. Только мучаете себя. А мне Вас жаль. Не нужно, оно бессмысленно… это воспоминание. Оставьте.
Она ясно видела его волнение, но большего сказать не могла. Вовсе не из-за нежелания, здесь есть обыкновенное незнание. Зайдешь чуть дальше — и тут стена, преграда. Свалится, разрушится, и такое страдание принесет! Грозила неосторожность. Успокоить. И как же? Вот и она не знала. Так чуждо, что непривычно, но заманчиво. А как известно, что всякая вещь, сколько-нибудь отличавшаяся от родного, выглядит привлекательно. И не понять, что за ширмой соблазна скрываются черти! Потому Розалинда стремилась помочь, но боялась, боялась до жути.
— Я к этому привык. И правда не стоит.
— И… Вы сегодня уедете? — ей нужно было немедленно отвести тему.
— Придется. Но я могу отправлять Вам письма и приезжать почаще. На сколько Вы собираетесь оставаться в замке?
— Я бы тоже Вам письмецо начеркал! — внезапный голос.
Они обернулись на порог. Розалинда чувствовала, что вскоре Амери появится где-нибудь за их спинами и посмотрит, здесь ли они бродят. Ожидаемо, но она все же всполохнулась. Стал бродить по тропинке, медленно, касаясь вырезных ангелов, размеренно и непринужденно. «Всегда все пересмотрит и перетрогает!» — думал Филген с раздражением.
— Ну, как прогулка? — говорит он, подходя все ближе. Розалинда едва ли не оступилась. Непременно он жаждал помешать своему товарищу из-за ревнивости внимания. Плевать ему было на него и на прогулку. — А погодка сегодня неплоха. Ветер не сшибает с ног. А Вы, вижу, уже продрогли, — обратился к Розалинда, деликатно остановившись на расстоянии трех шагов. — Дрожите вся. Неужели Филя — светский сын и хороший наследник — позволил даме мерзнуть?
Мерзкая, колкая улыбка. В глазах так и сверкнула озорная насмешка. Рвется, сдирает шкуру свою поношенную от жажды отобрать взгляды Розалинды, прельстив и приласкавшись, показаться галантным юношей. Она для него не больше, чем развлечение. И Филген прекрасно понимал эту ужасную вещь. «Не вспомнит и на следующий день. Да и она не останется с ним наедине. Боится. Ну и пусть. Так даже лучше».
— Вам все еще грустно. Вы это, верно, от него переняли, — метнул взгляд на Филгена. — Разве в наслаждение такое видеть? А, право, год какой Вам миновал? — отчеканил Амери с особым интересом.
— Такое не спрашивают в дни знакомства, — сказал Филген, покосившись на него. — Если только ты не в приличном месте и не благовоспитанный. Имей совесть спрашивать такое у благочестивой девушки.
— Настоящий принц! — вытворил он, не понимая, что сказать. — Оказывается, у тебя есть чувство юмора, Филя, — Амери валял дурака и, кажется, мог сотворить истинное шоу — усладу для глаз таких же сволочей. — Сарказм спасает, соглашусь! Но иногда тебе лучше промолчать, держа за зубами наставления папеньки. И кстати, ты был недоволен своим именем. А вернее то, как я называю тебя, а, Филя — дуралей! Черт! Да я тебе в отцы гожусь!
— Не годишься! Никак не годишься! — не упускал же Амери случая ткнуть в глаза, а то и вовсе приковать к факту, что ему двадцать семь, а Филгену только семнадцать. Какой же десятилетний отец? Лишь смеяться! На смех обиды не было, ведь он только и добивался веселых лиц. — Лучше умереть, чем жить с таким отцом.
— Я бы и за порог тебя не пустил, — усмешка. Он повел плечами, всматриваясь в Розалинду. — Это мы, милая, так дружбу разгораем. Никто не обидится, да и я себя уважаю, чтобы не оскорбиться. На такое дивиться нужно, — выбросил он с поучительной ноткой.
Филген говорил спокойно, и единственный раз чуть повысил тон, когда прятать гнев за пристальным взглядом не оставалось сил. Розалинда смотрела из-за угла, не как болельщик, а как обыкновенный наблюдатель. Эти характеры, эти натуры настолько разные, что сравнивать их — в яму провалиться. Противоречивые стороны не могли слиться на серой границе. Слова с пеной выплескивались изо рта Амери, прямота добивала его стремление одержать победу в ссоре. Но, впрочем, серьезных разногласий такой характер не имел. Сторонился и с нудной миной отталкивал. Суетливо и настроение переменялось: чуть ли не подравшись, он, обычно, приходил к человеку с добрыми, дружескими намерениями. Все игра, а он — актер, желающий потешиться. Сильный, но неустойчивый нрав имел большие шансы развалиться, если бы Амери переступил театральную черту. В глазах Филгена он выходил лишь кукольной постановкой, иногда и безумцем. Столикая яркость и непостоянство проводили толстую черту — не пресекаемую границу сдержанности и стойкого терпения. Именно из-за этих качеств Филген мог переносить едва ли не лопнувшее давление. Такие выводы возникли у Розалинды. «Из этого костра дружбы, какая глупость, — вспоминала она высказывание Амери. — Ничего не выйдет. Ни хорошего, ни плохого. Ущерба не будет. Филгену тем более. Хотя, я не думаю, что сердце его настолько чувствительно».
— Тебе уж быть гордым! — со смехом выплеснул Амери. — Не идет. Нос задирать могут люди достойные, и то, из-за чувства своей значимости. Оставь свои манеры, а лучше в своем кармане держи. Ишь, какой сладкий мальчишка! Ты хоть галстуки умеешь завязывать?
— Умею, — отозвался Филген, уж не зная, как показать, что разговор должен оборваться.
— Ну вот, не строй из себя ребенка, Филя, — улыбка, готов поклясться, скоро разорвется. — Адресок мой возьмете? И Вы не ответили на вопрос: на сколько оставаться у Царя будете? Я частый гость и буду заходить к Вам. А, впрочем, — засунув руку во внутренний карман темного пиджака, он достал серую карточку, — визитка есть. Пользуйтесь, милая дама.
Он вручил ей картонку, на которой был написан адрес и маленькими буквами внизу: «Амери Хендерсон» с обрывистой подписью. Рассматривая и вовсе не понимая ее предназначение, Розалинда, подняв взгляд, спросила:
— Зачем Вам визитка?
— Для торговых дел. Вам сказать можно. Храню их для заинтересованных лиц.
«Но разве я — заинтересованное лицо? — его слова отпечатались эхом в голове. — Даже не просила, а уже такое-то лицо. Для него лучше никаким не быть. Да и выкину я это… Не думаю, что она мне когда-нибудь понадобится».
— Обманываешь себя. Никто не заинтересован, — сказал Филген, сложа руки на груди.
— Я слышу только ложь. Ирония, не правда ли? Я интересен тебе, и, возможно, когда-нибудь для этой девочки. Но, знаешь ли, — протянул он, задумавшись, — мне не пристрастно твое увлечение в знатных кругах. А ты все клеишься, клеишься… Будто тебе интересны вовсе не связи, а нечто другое. Может быть, я?
Ожидание очередной насмешки вмиг оборвалось. Что же это? Ядовитая, словно кокетливая искра в глазах. Невозможно. Это часть его шутки, хоть он и не распространяется о своих связях. Филген хотел верить в это всем своим существом. Не выстояв такого испытующего взгляда, он потупился, прикусывая щеку изнутри. Выдохнув, Амери фыркнул, понимая, что вещь выходит завлекательная:
— Это и впрямь похоже на то. А помнишь те вечера… Ты так настырно пытался пробраться ко мне, что едва ли не засмущал! Разве можно такой красотой блистать?
— Я хотел достучаться до тебя, чтобы ты отдал долг! — тут же вступился Филген.
— Скоро отдам, — его грубость осадила Филгена. Но вдруг тон его несколько смягчился. — Обсудим все твои пристрастия позже. Что ж, ждите от меня письма, — сказал он Розалинде. «Проклятый Амери. Еще развел здесь ссору, скот,» — думала она, вперяясь в его волосы, сверкающие на солнце. Враждебности в его взгляде, кажется, поубавилось. — Мне нужно идти, завтра или послезавтра ждите меня. Надеюсь, я стану для вас хорошим другом.
Склонившись, и как истинный рыцарь, завел левую руку за спину, держа другой ее пальцы. Глядя на нее, он едва ли коснулся кончиков пальцев губами, и, выпрямившись, осадил ее поклоном. Тут же отдернув руку, Розалинда с возмущенным удивлением уставилась на его довольную лисью морду: «Хорошо, что дальше пальцев не зашел… Хотел показаться галантным». Тыльная сторона ладони была открыта для поцелуев лишь возлюбленным, если незнакомец отважится обесчестить себя перед дамой, то обречет ее на стыд, да отвращение. Не брякнув ни слова, он прошелся вдоль тропы, почтенно остановившись перед Филгеном. И, к сожалению, лицо его не искривилось, и глаза не горели адским пламенем! Недоверие зашевелилось в нем: парнишка чувствовал, что сомнения обуревают Розалинду. Придется признать, и, что ж, признание это — меч в спину! Генри и вправду предупреждал его, и теперь, когда инициатива вновь была перехвачена, в Амери затвердевал грунт собственного уважения. Филген лишь ослабил сопротивление.
— А ты поедешь со мной. Составишь компанию до одной деревушки.
— Нет, поезжай сам. Не хочется ехать в какую-то глушь, не зная причины.
— Снова шутишь! Лучше тебе, Филя, не шутить так. Все ты прекрасно знаешь. И, я скажу, даже больше меня, — снова испытующий взгляд. — Известны тебе и подробности, и я знаю причину, почему ты не хочешь распространяться. К тому же, ты что, попросишь экипаж у Царя? Нехилую денежку отдашь! А со мной прокатишься, как старый, верный друг…
Филген уж было растерялся, вскинув глаза, но затем протестующе фыркнул:
— Я смогу заплатить. Иди уже, — он хотел добавить «и отстань уже от меня», но тогда это преградит путь всем замыслам. Передумав, он сдавленно вздохнул. — Увидимся в Улэртоне.
— Как знать… — бросил тот напоследок и задумчиво двинулся по тропе. Когда уж плащ его совсем скрылся за углом, Розалинда подбежала к Филгену, едва ли не умирая от испуга.
— Он меня пугает… Если он и впрямь отправит письмо, то не отвечу. Даже если уважение свое показал, но, думаю, что это слишком. А ты… — оступившись, она тут же исправилась. — А Вы почему не уезжаете? Его поцелуй… так противен мне. Извините, что все Вам рассказываю, просто все произошедшее — чудо. Ужасное чудо.
— Если Вам неприятно, то нужно отдернуть руку, Розалинда. Он пародировал светские манеры, и у него хорошо получилось. У меня бы никогда не хватило смелости поцеловать чьи-то пальцы, — и не воспринимайте его ложь всерьез. Любовницам Амери редко пишет, и не думаю, что Вам окажет особую честь.
Чуть не воспротивившись воле, Розалинда пожирала его глазами: сомнение растаяло в глубине взгляда, уступая место доверчивости. И так, не проронив ни слова, она выжидала ответа. Робкая гримаса неловкости, немота, проблеск верной искры. Вдруг потупившись, она сложила руки за спину, перекатываясь с носков на пятки.
— В моем доме скучно, и мне не с кем поговорить. Хоть я и страшусь общества, но иногда едва ли не умираешь от скуки. А Вы интересная и с Вами можно поговорить. Ведь так? — выждав секунды молчания и увидев легкий кивок, он продолжил. В уголках рта мимолетно проступила чистая, нетронутая сомнениями радость. — А порой и вовсе, как разговорятся, что тошно становится. Боюсь, если честно, таких людей. К Амери я привык, и все эти подколы не воспринимаю за серьезное.
— Калечите себя, — заключила Розалинда. — Пытаете, убиваете… как угодно. Как больше подойдет. Но давайте не будем об этом. Я тоже Вам рада. Рада и тому, что кроме нас больше никого нет.
Разговор пролетал мимо яблонь, роз, и медленно заворачивал снова к веранде. У порога стояла служанка, склонившаяся над метлой. Удрученное ее лицо вскинулось на них, и со всем почтением, вымолвила:
— Извольте чаю испить.
«Царь не будет доволен моей оплошностью,» — прозвучало у нее в голове. Получив согласие, прислонила метлу к стене и пошла вовнутрь. Пара же села за стол, и прождали они несколько минут, пролетевших мимо, как стремление Розалинды разузнать об Филгене больше. Парня ставило в тупик парадоксальное стремление вытянуть любыми средствами информации о его досуге. Но каждый раз он высказывал желание открыться и делал это без сожаления. Она замечала на лице, как схлестнулось его настроение: счастливое, безмятежное. Вскоре явилась и служанка — избитая горечью женщина с подносом. Не сказав ни слова, она все тупилась, протирая стол какой-то серой тряпкой, а после поставила парящие чашки. Сахар собирался по стенкам, примыкая к самому дну. Печенья, булочки, посыпанные сахарной пудрой, кренделя — все красовалось в свете раннего заката. «Испить чаю» всегда значило в замке Тираф «наесться на славу». Будто попировать, оказать честь Царю.
— Правда, — вдруг поставила она чашку, едва ли успев примкнуть к ее краям, — не думала, что Вы так плохи в арифметике. Пару раз к нам приходила учительница и хвалила меня за способность к числам.
— Это не мое. Серьезно, не люблю такое. И, давайте, если Вам будет угодно, перестанем ограничивать себя такой официальность. Я про обращение, — пояснил Филген, увидев, как брови ее слегка изогнулись. — Конечно, если желаете. Я никогда не настаиваю… Просто, понимаете, так я почувствую, что разговариваю с другом.
— А! Да! — с особой эксцентричностью ответила она. — Я не против.
— Что ж, тогда хорошо. Я благодарен… тебе. Уже солнце садится, скоро нужно ехать. Не поздоровится мне от опоздания.
— Куда ты спешишь? — с набитым печеньем ртом спросила Розалинда.
— Если я куда-то выезжаю, то отец ждет меня не позже восьми часов. Так заведено, но, если честно, я хотел бы остаться с тобой. Здесь уютно и спокойно. Полчаса занимает дорога, а мне еще нужно спросить про экипаж, — поднимаясь, он придержал рукой накидку. — Проводишь меня?
— Да, и я буду ждать письмо. Если не напишешь, то я напишу. А вообще, когда захочешь!
Розалинда встала: пальчики прошлись по подолу платья. Спустившись по низким ступеням, они пошли к двери. Вечер был ничуть не тоскливым, и не трудно вовсе было тянуть свое унылое существование. Напротив, эти пролетевшие мгновения отразились в ее сердце, как поощрение за храбрость. Чувство того, что все это заслужено, укрепило в ней уверенность. Больше не так неловко было держаться с Филгеном, да и он разговорился. Приятный юноша во всех составляющих человека: душа, разум и сердце. Право, какой это человек, будь у него противные мысли, или черствая, прогнившая душа? Что угодно. Но все связано нитью. Одно без другого быть не может. Да и наружностью Филген был неплох, даже очень хорош: чуть выше Розалинды, худые, но широкие плечи, мягкие, каштановые волосы. Нарядами блистал, даже клятвы не нужны — и при смерти не погаснет.
Знакомые коридоры, лестница и темный второй этаж. Ступени поднимались и на третий, и так рвало ее любопытство сунуться посмотреть, что же скрывает за собой дремучая темнота старого замка! Шли они в тишине: кажется, что все уже выговорили, оставалось лишь переживать остатки чувств и пережевывать в памяти воспоминания. Стук в дверь. За ним еще один. Прислонившись к стене спиной, Розалинда всматривалась в Филгена, как в первый раз. Наконец дверь медленно отворилась и на пороге вырос сам Грифан.
— О, Вы еще не уехали, — тон его повысился. Неожиданность отпечаталась в голосе. — Тот чудак тоже с вами?
— Нет, — он помотал головой. — Амери Хендерсон уже давно уехал на своем экипаже, Ваше Величество.
— А что же Вы с ним не поехали? Одна ведь дорога лежит.
— Я хотел наведаться к Розалинде. Амери спешил.
— Ну, если таково твое дело, то плати.
Филген зашел в кабинет, не закрывая дверь. Разговора не последовало, и вскоре в руках Царя блистали купюры. Лицо Розалинды еле различалось в темноте. В свете лампы, падающем из открытой двери, она видела Филгена лучше. Когда уж они спускались по ступеням, то вдруг зажглись свечи. Служанки неслись по углам, освещая коридоры.
— Грифан сказал, что скоро все будет готово, — чуть ли не шепча, парень прислонился к входной двери и отворил ее. — Совсем темнеет. Ты никуда не будешь выходить? — резкий взгляд на Розалинду.
— Нет. Куда же мне? Только здесь оставаться и ждать…
— Чего ждать? Конечно, вечность ты ведь не будешь в замке проводить. Куда собираешься идти?
В зрачках отражались краски заката. Ветер бил в глаза и развевал волосы. Иногда, на выходе из поворота, Розалинда глядела печально и нетерпеливо на ряды потухавших деревьев. Настороженная тишина — покой, излучаемый землей и небом. Поля и леса простирались до самого пересечения темноты и торжественных красок, но — что дальше? Что дальше за этой чертой? Неужели конец, которого ей не достичь? И, черт, вопрос Филгена заставил ее вернуться к раздумьям о том, ждет ли ее кто. «Не скажу же я ему, что преследую мага. В любом случае, я не знаю, какова его позиция и есть ли она. Его отец, Генри, ненавидит эту нечисть, и значит передал свое отношение сыну. Нужно задать непрямой вопрос, или подождать, пока все уладиться. Вот только, когда наступит этот миг?..» Разноцветные облака плыли, уходя к возвышавшейся луне. Одни розы безмолвно замерли, не колыхаясь и навостря свои манящие шипы. Розалинда смолчала, сотворив задумавшийся вид.
— Я хочу путешествовать, — твердо сказала она. — Хочу увидеть мир и все такое. Не хочется застревать на одном месте.
— Именно поэтому ты покинула свой дом.
— Да. Дарья не дает мне свободу, запирает в доме. И представляешь, для чего? Для моего блага. И где эти блага, когда моя душа стремится в противоположную сторону? Я понимала тогда, когда ее оскорбляли за подозрения к магии… А я оказалась истоком зла. Нет! Не подумай! — всполохнулась она, осознав сказанную мысль. — Я вовсе не зло. Ты, наверно, прекрасно это понимаешь, раз сдружился со мной.
— Я слышал об этом скандале. Мне Амери дыру в голове пробурил об этом. Но тебя это не касается. В ее доме раньше было пристанище для магов-бродяг. Потому там много сохранилось магических вещей. И, знаешь, мне глубоко все равно, кто маг, а кто нет. Да хоть чернокнижник. Но я слышал, что их особенно остерегаются. Предполагаю, что из-за темных сил и обычаев.
Вдруг топот и ржание коня раздалось за углом. Выглянули два белых коня на привязи. Оборвав мысль, Филген пошел к черной, небольшой карете. Края крыши, обрамлённые золотом, двери, окна — все сияло, точно в сказке. Запряженные в упряжь две здоровые, сильные лошади переглядывались и размахивали пышными белоснежными хвостами. Из конюшни у каменного забора вышел кучер в черном одеянии и хлыстом в руках. Остановившись у дверцы кареты с деликатнейшим видом, он поклонился Филгену, глядя в окна замка. «Видимо, Царя ждет, — думала Розалинда, стоя за его спиной. — Без Его Величества ни один выезд из замка». Всего Филгена окутсала задумчивость, глубокая и тревожная. Чем сильнее кипел котелок чертиком, зарождая пагубные мысли, тем сильнее его уносило в помрачнение. Благо, осторожное прикосновение Розалинды побудило проснуться и взволнованно взглянуть на девчонку. Тут же понурив голову, он пробубнил:
— Волнуюсь, ты ведь понимаешь, — взгляд искоса. — Переживаю о завтрашнем бале. Отец наверняка потащит меня с собой. А я не хочу. Мне нечего там делать.
— Бал? — удивленно спросила она, чуть наклоняясь и заглядывая в его глаза. — А ты говоришь ему? Это нечестно… Даже если так, стоит твердо настоять на своем.
— Не раз настаивал — все равно. Знаешь, а твоя идея не так уж не плоха. Если не наследство, я бы тоже бежал. Неудивительно, почему оно мне нужно. Совсем скоро появится Царь и нам придется распрощаться. Я надеюсь, на время. А какое, не знаю. Отец заставит танцевать с кем-то, разговаривать, знакомиться. Меня страшит такая открытость.
— И чем тебе грозят?
— Заточением, но этого никогда не случалось. Я притворялся, что болен, и это несомненно срабатывало.
— Если не случалось, почему так волнуешься? — Розалинда выпрямилась, легонько похлопав его по плечу. — Вот и Грифан, пойдем!
Обстоятельство преградило проработку ответа. И к лучшему, особенно для Филгена: такая ее чуткость к нему трогала, трогала сильно и будто ударяла. Удар не наносил боли, напротив — успокаивал и ласкал. Кучер — усатый и надменный мужчина — взобрался на облучок. Розалинда остановила Филгена неподалеку кареты, решаясь, наконец, на прощание. Блеснули ямочки на щеках, в глазах промелькнула воодушевленность. Сомкнув руки в кулак и приложив к груди, она неловко улыбалась, и улыбка эта, кажется, никак не сползала, способная затмить переживания, летящие вскачь в душе. Солнце потихоньку угасало, но лучики в ней только пробуждались. Помявшись, будто впервые, она неспешно проговорила:
— Спасибо за этот день. Правда. Хочу, чтобы прекрасное сегодня застыло, а завтра не наступало. Ночь очень тосклива.
— Я постараюсь наведаться в скором времени. Не завтра, так послезавтра, — легко, но искренне улыбнувшись, он тяжело вздохнул. — Не одного меня нужно благодарить. Ты тоже молодец, и я до сих пор поражаюсь: как это тебе удалось пересечь границу?
— Она не охраняема. Ты не знал разве? Каждый может перейти, и никто ничего не скажет. Теперь уж нам точно пора. Иначе к восьми часам не доедешь, запоздаешь.
— Тогда пока, Розалинда!
Это восклицание, нежность в глазах и голосе запали в ее память. Трепетный стук сердца отдавался будоражащими волнами по венам. Не двигаясь с места, девчонка смотрела, как почтенно он обращается к Царю Грифану, и как быстро прошмыгнул в карету. Дверца закрылась; кучер вытянул руку с хлыстом к мордам лошадей, и, понимая угрозу, лошади затопали вперед. Лишь напыщенно фыркнули, да поскакали со склона. Ветер, гуляющий по скале, несся к ним навстречу, играясь с причесанной гривой. Опустело во дворе: розы стонут дивную песенку, поникнув вялыми лепестками. Трагедия заключалась в словах из театральной постановки. Все вокруг заныло в немом хоре. Розалинда вспоминала ту сцену, тех актеров, и казалось, что и она стала той самой сиротой Элией. Представлялся голос ночи — волшебность лунного света. Тоскливость пробрала каждую травинку — каждый росточек. Налетели бедные, хмурые тучи, и залились слезами, обшивая замок беспросветной угрюмостью. Розалинда оглянулась, а Царя уже и не было, будто вовсе не приходил. Чистая капля разбилась на небольшой горбинке носа, стекая к раскрывшимся губам. Зажмурившись, она потопала по тропе, все оглядываясь назад: но нет! Улетела по склону карета мечты! Не найдешь уже! Затерялась! Вскоре и она смирилась, волнительно вздыхая и заходя в гостевой зал.
И только спустя час дверь ее комнаты затворилась. Сытный ужин не поднял настроения, а лишь подкормил его. Стрелка часов медленно гуляла по циферблату: уже как восьмой час пробил. Спать рано, да заняться нечем. Только носом и ударять в подушку от безделья. «Филген, должно быть, уже дома, — думала она, вдыхая аромат постельного белья. — Назад кучеру ехать в дождь, так еще и час. Возможно, остановится где-нибудь. Все может случиться, хоть шторм или ураган какой-нибудь. Больше часа дорога не занимает, и почему я еще сомневаюсь?»
Вдруг дверь ее тихо проскрипела и отворилась. Розалинда вздрогнула, приподнимаясь с кровати. Испуганные глаза ее вгляделись в мужчину в черном костюме. Она его видела, и, кажется, сегодня: «Камердинер!» — раздалось в воспоминаниях. По его предложениям Царю, девчонка поняла окончательно, что он отвечает головой и монетами в карманах за внешний вид Грифана. Заглянув в спальню и поразившись этим глубоким, раскрытым взглядом, он посторонился и безобидно сказал:
— Извиняюсь! Просто понимаете, взбрело в голову, что Вы прогуливаетесь где-нибудь… Да хоть по замку. Ну, что Вы… Примите извинения вдвойне, втройне! Втройне, милочка.
— Что Вам нужно? — с сомнением спросила она, свешивая ноги с кровати. — Зачем пришли?
— А Вам письмо из города пришло. Приказали отдать.
Тут же она вскочила, завидев в его руках белый конверт. С рельефным, красным сургучом — грозный, рычащий медведь, а позади — три полосы. Оказав поклон, мужчина ушел, так быстро, что она не успела прочитать имя отправителя. Большая, порывистая подпись — та самая, что была на визитке Амери! И его имя в правом верхнем углу. «Кому: Розалинде Амеан… — прочла она. — Я ожидала от него что-то более необычное. Хоть имя не исковеркал».
Хоть и неприятный осадок остался, но все же, любопытно было разбирать его каракули. Громадное письмо, некоторые строки зачеркнуты и сверху переписаны. «Кажется, пьяным писал…» Если бы другие дела занимали ее, то, несомненно, Розалинда отложила бы письмо, и вовсе позабыла о нем. Но теперь, когда все впитало в себя дух серости и хмурости, развеяться не помешало:
«Хах, необычно, согласитесь? А я все думал, думал, и, как говорится, вот, встречайте: придумал! Хотя я хотел с самого начала написать Вам… сомневался. Но, знайте, мне просто наскучила поездка, и по бугоркам, вприпрыжку, пишу Вам сие письмецо. Вот, как написал. Галантно, вкусно! Занимаю себя, да вокруг только деревья, поле и деревенька видна. Как сказал мой дружок-кучерок, это городок. Столица. Но в такой разрухе, что и не скажешь — будто постановка какая-то для театра. А кто знает, может и она! И не представляю, как потом буду отправлять Вам свои заметочки. Да… Я Вам и так наскучу. Если получите раньше того, как Филя уедет, то можете читать до отметины. Припрячьте как-нибудь, прикройте. Но, зная моральные его устои, то без сомнений, носик свой сувать не будет. И строчку эту вслух не читайте, дамочка! Заподозрит же, чертенок. Это я его ласково, на самом деле он совсем не прохвост. В шутку, несерьезно, как вам угодно. Наверное, вы все думаете о…, — зачеркнутая строка. Розалинда приглядывалась, но разобрать буквы все не смогла. Они поехали вниз, к самому краю. — Проклинаете меня, да? И я знаю, за что. Вы сейчас читаете (если, конечно, письмецо дошло до ваших ручек), что я такой разгильдяй, пьяница, наркоман и конченая мразь. Извиняюсь за такие выражения, но по-другому не могу. И да, обычно я не пишу черновики, так что получайте двойное извинение за ошибочки и за все зачеркнутое. Мысли на бумагу, так сказать. Ну ладно, может и вправду шутки с концами. Не пойдете ли…»
Письмо оборвалось. Бумажка оказалось маленькой, сложенной, но в конверте лежала еще одна такая же, только чуть поменьше писаниной. «И зачем это все писать? — тут же вопрос подчеркнул все прочитанное жирной линией. — Тут нет ничего важного. Но, вот уж кажется, что здесь, — она взяла в руку второе письмо, — что-то есть, если при Филгене читать нельзя. А он осторожен, хотя его грехи известны всем».
«!!!А ТУТ ЛИШЬ ВАШИМ ГЛАЗКАМ ДАНО ПРОЧИТАТЬ!!!(та самая отметина).
Все же удивляюсь самому себе! Достаточно бредово, так ведь? Достаточно глупо. Да и наплевать. Я, впрочем, к Вашему сведению, уговорил кучера остановиться за денежку. Остановились у почты. Сейчас, на коленке, пишу Вам снова. Из-за желания. И изложу все свои мотивы. Буду краток. Завтра намечается бал в доме Ларцерин. Хочу Вас пригласить, но с разрешением Вашим. Признаться, Вы самая приятная дама из всех знакомых. Если согласитесь, то вот мой адрес, куда присылать весточку: ул. Строкнес, д. — 23, Милонхеновый район. В Улэртон, конечно. До завтра!! Поторапливайтесь, милая. Я Вам и время напишу.
Что ж, всем сердцем надеюсь на Ваш ответ, дорогая!
А. Хендерсон».
Бал! Неужели тот, о котором твердил Филген? И Амери приглашает ее туда? Немыслимо! Волнение сковало горло. Розалинда положила листки на тумбу и, рухнув на кровать, протерла уставшие глаза. «Если Генри заставит его идти, то они встретятся. И не стоит соглашаться. Я думаю. Но… Будет ведь интересно побывать на балу? Хоть меня и никто не знает. Познакомлюсь! Вдруг отыщу тех, кто мне поможет!»
Эта мысль быстро расплылась под другой, более глобальной: выбор двух сторон. До того Филген ей вперился в душу, что обида душит, если она не сопроводит его, однако же, с Амери — идея сомнительная.
Именно завтра свершится бал, и эта ночь обещает обдать ее жаром: мучительным и сильным.