И что же, соглашаться? Конечно, встреча увлекательная, так еще и воодушевляющая — бал! Зал, на который выплеснули изыск, стразы, светские разговоры; знатные люди, и среди этого шума — Розалинда, потерявшаяся в неумолкающей толпе. Разве совместимы эти стороны, разве не враждуют?
«Терять мне нечего, — обессилено она рухнула на кресло. — Приглашение на такие встречи отклонять невежливо, так еще и от такого человека — Амери… — зажмурившись лишь от имени, так долго вертевшегося на языке этим днем, Розалинда потерла виски. — Да он, наверное, и внимания на меня обращать не будет. Затеряется в толпе, уйдет к знакомым, и пропаду я… А если все же Филген придет? Как же досадно ему будет видеть меня, не предупредившую о своем приходе? И доверие все пропадет. А впрочем, напишу два письма». Все тверже и тверже укреплялась мысль, что этот человек, этот призрак, явившийся из-под земли, не явился бы вовсе, ничего не видел и ничего не знал — разве мучилась бы сейчас Розалинда, так беспокойно ожидая от себя мгновенных решений? Одно ясно — он ждет ответа. Заблагорассудил пожаловать, как снег на голову явился, так еще и ночью требует письма. Возмущенная наглостью, она хлопнула ящиком и достала два листа, но буквы все никак не склеивались. В этот раз Розалинда обошлась без черновика:
«Приму Ваше приглашение. Напишите время. Еще и узнайте, будет ли госпожа Амеан на балу. Прошу ответить мне, как только сможете, ибо не получив ответа, я и думать больше о бале не стану.
Р. Амеан».
Перечитывая, она уж хотела переписать, внеся хоть немного красноречия, но не было ни сил, ни времени. Так и уложила листок в конверт, а догадки еще даже днем, во время сильного волнения и подозрения, стали уживаться в голове вместе со всей чередой беспорядка. Подумывая о письме к Филгену, она почувствовала вдруг, что дрожит. Негодование закипело в ней при мысли, что страх перед обществом, перед Амери заставил ее дрожать. Всего ужаснее было встретиться с этим человеком опять: она невзлюбила его без меры; уж было дрожь унялась, Розалинда хотела разорвать письмо, однако в ту же минуту остановилась, дав себе слово как можно меньше вглядываться, молчать и лишь обзавестись знакомствами. «А может, он и вправду не настолько плох, — глаза ее рассеяно пробегали по первому письму. — Может, это общество накрутило о нем такие мерзкие слухи?»
«Проклинаете меня, да?»
«…разгильдяй, пьяница, наркоман и конченая мразь».
Эти строки витали в мыслях. Откинув голову на спинку, девчонка пыталась избавиться от взбушевавшегося потока головных чертей. Всей душой ей хотелось победить, растоптать тревожную свою натуру, но ведь она не врет. Возможно, правда где-то и есть. «Про меня ведь тоже говор пускали… не самый хороший. Не может же человек быть до того развязным, неопределенным. Хотя, тогда я и себя обманываю. Все же, рисковать иногда стоить». Раздумья о риске вынудили ее черкнуть, наконец, письмо Филгену:
«Не думала, что поздней ночью стану писать тебе письмо, но обстоятельства вынудили. Я пока сама не понимаю, как мне к ним относиться, поэтому хочу предупредить тебя. Амери пригласил на бал меня и больше ничего об этом не сказал. Знаю только, что он будет проходить в доме Ларцерин. Если тебе что-то известно, то прошу известить и меня. Все же, балы ведь вечером проходят, да? Так что время еще есть, хоть какое-то. Только, прошу, не осуждай меня за согласие. Все бывает в первый раз, и это не исключение. Утром я постучусь к Царю и попрошу, чтобы кто-то доставил письмо.
Р. Амеан».
***
Оказалось, что на утром Грифан был один. При входе Розалинды, сжимавшей в руках два конверта, он тотчас же притворил дверь, в которую девчонка вошла, и они остались наедине. Царь встретил ее с видом приветливым и, кажется, даже радостным, но некоторые признаки выдавали в нем замешательство — он был сбил с толку, будто его застали на чем-то уединенном и скрытном. За окнами завывал ветер, сломанные ветви ломились в окна. Кабинет утопал в полумраке, от чего сонливость ее сказалась и на лице.
— С чем пожаловали, госпожа? — сказал Грифан, пожимая ей руку.
— Нужно прямо сейчас отправить эти два письма по адресам. Если, конечно, это в силе. Это очень важно.
— И какая же важность побудила Вас так рано отправлять письма? — лукаво спросил царь. — Или уже собираетесь покидать нас? Подождите минутку…
Только когда Грифан подскочил к двери, она заметила, что в неё постучали. Розалинда несколько мгновений молча и пристально вглядывалась в советчика, ведь его рассказ об охотничьих судах и буйствах народа пронесся вдруг в ее памяти. Взволнованность отдавалась в его лице, и казалось, что больше приходиться именно его заботы, а не развязного Царя. Хоть и пересекались они редко, и то, для совершенно важных дел, но состояние Грифана потерпело немалых изменений. Сжимая конверты, Розалинда была даже рада, когда их разговор приобрел личный характер, и оба вышли за дверь. «Хоть вздохну спокойно. Но, чувствую, времени это займет не мало. Что ж, в терпении сила». Впоследствии девчонке случилось как-то узнать причину такого раннего известия. Пусть и уловила она лишь отрывки, но в них содержалась вся суть, без сентиментальностей. Удивительна и вещь, что этакие вещи обговаривались в коридоре, на слуху у всех. «Разговор меня не касается, но не проще ли выставить меня за дверь, и быстренько взять письма? А то, что ж это такое? Мне нужно к обеду получить ответ и после готовиться… Не выйду же на людях в этаком наряде?»
К счастью, прождала всего лишь около получаса. Грифан искоса посмотрел на нее: горящий его взгляд готов был испепелить Розалинду. Вид Царя весь помрачнел, будто перед самым страшным известием. До чего нужно было довести постоянную, неизменную натуру, чтобы она едва ли сдерживала крик? Не закрывая двери, он уселся в кресло и в считанные секунды в руках уже вертел сигару. Короткий, притягивающий жест. Она положила письма и отступила: Грифан, поняв ее невысказанный намек, тихо проговорил: «Отправлю», и в воздух поднялся клуб легкого дыма.
***
«Не сон ли это? Честно, я и сам не знаю, что думать. Все же, Вы согласились, а значит врать не станете. Ну, я надеюсь! Конечно. Конечно, я не знаю, будет ли госпожа Амери. Это нужно у хозяина дома спрашивать, а я пока не в силах устроить в своем доме пир! Может быть, и устрою когда-нибудь лишь для Вас, зачем нам другие люди? К тому же Филя. Он поедет тоже. Я знаю, что Вы писали и ему весточку. И впервые (я сам удивился) он добровольно едет на бал. Понятно же, что ради Вас одной. А я еще тогда предполагал, что романтик, чертов романтик! Ладно, что-то мы зачастили о нем болтать. Об этом нужно с его персоной, иначе обидится, все бывает! А Филя парень хороший, пусть и «деликатный» весь такой из себя. Вы лучше скажите, выспались? Не засиживались допоздна? Да… Только сейчас понимаю, что письмо получили поздно. Моя вина.
Потревожил Вас, а Вы бы, милочка, сладким сном спали… Совестно однако. В общем, начеркал — сам не пойму чего! А, Вы спрашивали о времени. Говорю же, забываюсь, когда дело касается Вас. Пусть это комплиментом будет!
В восемь вечера буду ждать Вас у замка, или зайду, с Царем повидаюсь. Так что зря Вы торопились, и тем более переживали. У меня с ним… дела! Вот такие связи. Ладно, заканчивать нужно. Честно говоря, сегодня я тоже плохо спал. И черт пойми, из-за чего! Еще и дождь начался, по голове стучал…
Не забывайте!
Хочу поскорее увидеть Ваше очарование и послушать симфонию.
Ваш А. Хендерсон».
«Ваш Амери Хендерсон… мой?» — Розалинда мельком прочитала письмо, зациклившись лишь на восьми часах. Времени по горло, но оно удушало. Блистать ночной звездой она не желала, тем более поступить так, значит привлечь ненужные взгляды. А чьи они, ненужные? Дарьи Амеан, Генри Милда? Этих двоих особенно ненавистно не хотелось видеть, да и вспоминать. Странное дело, до сих пор еще ни разу не приходило в голову: «Что подумал Филген, когда узнал?» И весточки от него не было, точно пропал.
На обед ее пригласили поздно, в три часа. В последнее время Царя и вправду беспокоили многие беды внешней политики. Нельзя было полностью отрекаться от мысли, что охотничьи корабли неспешно причаливают и к их берегам. Впрочем, не видеть нахмуренное, заросшее щетиной лицо и вовсе не хотелось, за место этого — безмятежная Царица, пережевывающая остатки сладкого десерта, покрытого пудрой, вполне сносно и спокойно. Розалинда сидела и слушала отрывистые ее речи. Ела она также из учтивости, накалывая на вилку кусок, и только чтоб не обидеть. Хотя, Царица не казалась вовсе той, что обижается по пустякам или отвратного настроение, напротив — ее это влекло поинтересоваться. Долго она вглядывалась в Розалинду и замечала, как все тревожнее и озабоченнее та становилась. Возраставшее раздражение настойчиво внушало, что бал мирно не кончится, а предчувствие вторило, что зря — ничего пустого не окажется! Письма, приходившие в замок, всегда проверялись в целях сберечь гостей от неприятных случаев, однако все же доставлялись получателям. Когда скука одолевала, и все ее фрейлины разбежались кто куда, спасало лишь одно занятие от тягостных раздумий — проверка. Осматривались конверты, и если отправитель не соизволил написать свое имя, то письмо летело в мусорку. Так что, от Царя, а тот узнал от Амери, что бал состоится. Заморачиваться не хотелось, и мучить гостью расспросами — подавно.
Молчание хранилось не долго. Из дверей выглядывали любопытные, хихикающие лица, точно во всем спокойствии был просвет для веселья. Настораживало оно и заставляло съёживаться каждый раз от протяжного скрипа.
— Вы сегодня что-то слишком хмуры, — тихо говорила женщина, разливая чай по чашкам. — Неужели известие плохое получили?
Усевшись, она приветливо улыбнулась. Сердце застыло и тут же екнуло: впервые на белом мраморе появился проблеск света! Глубоким взглядом Розалинда поглощала эти скулы, пустые глаза, высокий лоб, ровный, маленький нос, а тут вдруг чуть розоватые губы расплылись в теплой улыбке! Разве случаются этакие неожиданности так… непредвиденно? Внезапно осознав, что дозволила себе слишком много, девчонка потупилась, отхлебывая чай, и сразу поперхнулась. Отодвинувшись от стола, она откашлялась, прикрывая лицо руками, стыдясь своей выходки. Но между тем лицо Царицы еще ярче просияло: наконец лучик пробрался из прозрачной пелены!
— Извините, — прохрипела Розалинда. — Да, день очень странный.
— Не хочу всовываться в Ваши личные дела. Однако же, я слышала, что этим вечером Вы собираетесь на бал. Это беспокоит?
— Прозвучит глупо, но все же. Я сама не знаю, чего боюсь, — к чашке она больше не прикасалась. — Вроде бы и переживать не из-за чего, а все же что-то есть. Повторюсь: извините, пожалуйста, за такую глупость!
— Не думаю, что Ваши заботы так грешны, — сказала та с доброй улыбкой. — Вы засияете на балу. В этом я уверена несомненно.
— Мне этого и не хочется. Хочу остаться здесь и просто жить, дожидаться, когда ситуация в мире перестанет быть такой… яростной.
— Боюсь, что мы не доживем до этого момента, — она сдавленно усмехнулась. — Кажется, что ничего уже не встанет на свои места. Никогда. Как сильно бы не хотели этого мы или наши потомки. Мир раскололся, и нам осталось лишь наблюдать, куда приведет эта война трех народов.
— Почему трех? Я слышала про черных магов, и то, что они тоже воюют, но где? Их не видно, не слышно.
— Будьте уверены, что отпугнув охотников, мы столкнемся с новыми бедами. Чернокнижники — враги нашего народа, — тон ее стал серьезнее, — предатели. А разве нужно с такими поддерживать связь? Но, знаете, — Царица поставила чашку и глубоко вздохнула. — Предчувствую я, что права мы не разделим. Кто-то должен встать на колени. Рабство вновь возродиться в Гроунстене. Доиграются они, что упадут перед магами в мольбе.
— В учебниках по истории об этом не рассказывается. Почему? Я только читала исторические справки из библиотеки, но всему этому событию уделена одна строка. Запретно. Однако, историю своего государства должны знать все, и…
— И чаще всего и понятия не имеют, — продолжила царица. — Запутанная история, и, признаться, я сама запуталась в этих нитях. Но я вижу, что Вы девушка заинтересованная, и, может, когда-нибудь достигните политических вершин, обретете свое место на острове… Я заговорилась. Сбилась с мысли. Да, действительно, — вспомнив о чем речь, она заговорила, — чернокнижники издавна были предметом для вымещения презрения. Как говориться, и как всем известно, чертям нечего делать на Земле. На нашей земле. Магов почитали, как целителей и сотворителей добра. Но вскоре появилась «серая середина». Под подавлением внутренних войн, правители созывами своих подчиненных и заставляли вставать каждого за защиту своей земли. Раньше Гроунстен не был одним государством. Удивительно, не правда ли? Их было три, и названия я уж позабыла. И как тому полагается, конфликт разгорелся из-за территории, особенно хотел каждый правитель получить горную местность из-за метала.
— Но разве в те времена уже были государства? — перебила Розалинда. — Тогда народ и не знал, что они могут разделиться на отдельные племена и либо устраивать мир, либо перегрызать друг друга.
— Мы говорим о разных временных промежутках. Я имею в виду время после начала рабских бунтов, и тогда уже эти государства существовали. И магам разного предназначения запрещено было видеться, что уж говорить о личных встречах… Но всегда найдутся нарушители. Чернокнижники — те, кто смог расковаться, — бежали на другую свою Родину и быстро приживались.
— Я не пойму, — задумалась она, понурив голову. — У темных и светлых магов нет отличительных признаков. Как же тогда их различали?
— По знакам на руке. Это считалось приговором, и если человек много раз ослушивался, то тело его было покрыто черными рисунками. У каждого была нестираемая отметина с детства на левой руке.
Наступило мгновенное молчание. Розалинда кивала, будто разговор мало волновал ее, но на самом деле в голове происходил сложный процесс размышления: «Многого я не знала, даже поверхностного. И сколько еще исторических тонкостей зарыто под землей?» На порог выступил советник, отворяя двери:
— Вынужден прервать вас, но дело не отложенное, — задержав взгляд на Розалинде, он продолжил. — Прибыли Ваши гости, госпожа. Прошу примите, господин Амери с господином Филгеном. Они ждут Вас в гостевом зале.
— Погодите, — Розалинда протянула руку, останавливая его. — Сколько времени?
— Только третий час дня, госпожа. Вам еще что-то нужно? — не без любезности спросил мужчина, расплываясь в легкой улыбке. Молчание вынудило его понимающе кивнуть и тут же помчаться в коридор. Черная фигура его скрылась.
Сглотнув, она посмотрела на Царицу. Видя и понимая, какова серьезность и важность встречи, она встала у стула, гладя алую бархатную ткань. «Чего так рано? — возмущалась Розалинда, пытаясь выглянуть из-за угла. — И где же этот гостевой зал?» Несмотря на то, что частенько прогуливалась она по замку, рассматривая картины и стеллажи, интересовалась каждым заманчивым углом, но, к сожалению, не знала и вовсе наименований комнат. Хорошо, что в покои не пришла и не застала страстные утехи придворных лиц. Немыслимую гримасу стыда обрело бы тогда ее лицо. Пару мгновений она не решалась уходить, ибо бросить обед с Царицей — не оскорбление ли разве? Однако, услышав желанное утешение — разрешение пойти — она лишь томно выдохнула, крепясь на разговор, не обещающий дать ответов на вымученные вопросы.
В коридоре витал легкий ветерок, бодрящий и заставляющий смахивать пряди волос за плечи. Впереди теплый, одинокий блеск свечи озарял подступившую фигуру, обдавая дымком таинственности. «Амери идет встречать, — сразу же подумалось ей. — Он хорошо знает об устройстве замка… Должно быть». Фигура приближалась, становилась больше, отбрасывая тени на стены, и вдруг совсем подбежала. Дыхание замерло, сердце застучало. Вот-вот она окажется в его объятьях, как вдруг фигура вздрогнула и рядом с ней оказался взволнованный Филген. Совсем рядом, он тяжело дышал, подавляя в себе безутешный порыв взять ее руки и расцеловать до боли, до его боли, до раны в сердце! Душа чуть из груди не вылетела, смотря на жалостное лицо, точно пережившее потерю. Розалинда ступила вперед, ощущая на лбу теплое, сбитое дыхание и тихим, ровным голоском проговорила:
— Почему вы так рано, Филген?
Большего выдавить из себя она не смогла. Хотелось утешить, обнять, приласкать его — мученика неизведанной трагедии. Но она видела, что сил выговориться вдоволь у него тоже не было.
— Амери решил пораньше поехать и взял меня с собой, — выговорил он, стараясь успокоить бешеный стук сердца. — Мы не потревожили?
— Нет, но я сильно удивилась, когда дошло известие о вашем приходе. Что случилось? Ты взволнован.
Она положила руку на его плечо, и тот лишь поднял взгляд. В одно мгновение Филген стал серьезнее, и будто внезапной паники не было. Все же, причины она не выведала и они вместе уж хотели идти, как вдруг Амери вошел в коридор довольно любезно, и с удвоенной солидностью раскланялся Розалинде. Тусклый свет не касался всех красот его одеяния: черный фрак, темно-алая рубашка, серебряные ожерелья блистали на открытой шее. На ушах показались темные серьги, лукавством веяло от него куда сильнее, чем ароматом парфюма.
— Здравствуйте, дорогая, — с распахнутыми руками встретил он ее. — Сегодня особенный день, а Вы еще не собраны! Честно, я предусмотрел этот момент и явился с ним раньше, — взглядом указал на Филгена, — чтобы помочь. Кто же еще Вам подскажет, как стоит одеться? Тем более, это Ваш первый раз, и Вы нуждаетесь в совете опытного…
— И только из-за этого Вы так рано приехали? — прервала его речь Розалинда. — Я могла бы одеться сама, и дело это личное.
— Конечно, нет! — впопыхах стал оправдываться Амери, взглядом требуя поддержку товарища. — Еще и ради Вашей компании. Вы не знаете, но на таких мероприятиях всегда так шумно, что уши глушит. Не поговорить совсем. Несомненно, можно отойти куда-нибудь, но у людей возникнут подозрения.
— А кого еще ты с собой таскать собираешься, — спросил Филген, пряча руки за спиной, — если какие-то там люди неправильно подумают?
— Тебя! — торжественно воскликнул он. — Но, честно говоря, только из-за товарищества. Если тебе не в обиду, то можешь не идти с нами и потанцевать со светскими красотками. Ну, не делайте такое лицо, Розалинда. Хотите, и с вами никто танцевать не будет? Ты только, Филя, меня за руку не води. Я тебя знаю, — с озорством добавил Амери, шагая по коридору. — Однако, что мы стоим? Сборы на балл дело… сложное! Особенно дамам. Так что, прошу.
Со всем почтением он протянул руку Розалинде, но та сделала вид, что не заметила и пошла впереди всех. Амери замер и лишь пожал плечами, как вдруг его руку опустил Филген и прошел к лестнице.
— Думал, сейчас возьмешь.
— Хорошо, что это не сбылось. Иначе бы я сам на себя похож не был.
— Да ладно тебе, — фыркнул Амери, поднимаясь следом за ними.
Прошли до комнаты в молчании. Эта музыка, желанная ушам, исцеляла и очищала душу от грязных, кусающихся чувств. Но присутствие парней настораживало. Особенно тревожил ее неважный вид Филгена: что же такое стряслось, что смогло вывести его из строя? Объяснений не находилось, а хотелось спросить об этом наедине, ибо при Амери он не выскажется. «Нужно ли их в спальню мою запускать? — засомневалась Розалинда, подходя к двери. — Мало ли, что могут натворить. Конечно, насчет Амери и сомневаться нельзя — натворит многое. Эх, ладно. Они всего лишь хотят помочь мне. Что же, отказываться, что ли?» Дернув ручку, она запустила гостей, а после и вошла сама.
В этот день солнце ломилось сквозь ветви ели, ударяясь в окна. Стены вдохнули в себя предзимнее тепло, которое долго еще будет навевать воспоминания прошедшего лета. Расхаживая по комнате, Амери то тупился, то взводил взгляд к окну, и речь его посыпалась, будто притворная лесть:
— Как у Вас тут хорошо, Розалинда! — он обернулся, улыбаясь. — А мне кажется, что в пасмурные деньки здесь и покончить с собой не грех. До того хмуро все и мрачно. Но это лишь мои догадки, а все же, умирать не нужно. Нельзя терять таких людей… Да, впрочем, мне нравится. У Царя явно есть вкус, только он не использует его для себя. Сколько раз входил в его кабинет, а все мутно, блекло, темно! Это объясняет то, почему Грифан всегда, перед каждым моим приходом недовольный. А я-то уж думал, что дело во мне, представляете? Навыдумывал себе, сам и выхлебываю!
— Что это у Вас, Амери, за дела такие с царем, что он не в настроении каждый раз? — поинтересовалась Розалинда, затворяя дверь. — Вы так и не силитесь говорить.
— Личного характера… — вмешался Филген, дразня Амери его же избитой фразой. — Я правильно сказал? Обычно на такие вопросы ты отвечаешь именно так, но разве это имеет смысл?
— Ну, шутник! — с выделанной похвалой отчеканил он. — Подумай, разве я всерьез так отвечаю? Не знаешь ты меня, и не так уж часто я это говорю. А насчет дела: да, оно личное. Надеюсь, что у нас будет минутка, чтобы обсудить это. А теперь наш разговор зашел совсем не туда, не кажется ли вам? Розалинда, я так понимаю, здесь Ваша одежда, — подойдя к темному шкафу, он чуть приоткрыл дверцу. — Все же, мало времени, а Вы извините, что лезу, куда не надо.
Медленно отворяя дверцы, он и не заметил, как тут же подле него оказалась Розалинда, и на нахмуренном лице ее читалось недовольство. «Какое противоречие! — так и хотела выкликнуть она, но замялась. — Если не дозволено лезть, так зачем лезете?» Филген так и замер у двери, прильнув спиной к стене. Вмешиваться в сборы ему явно не хотелось. Утомленный собственными переодеваниями, он лишь изредка вставлял свое слово, чтобы уколоть Амери замечанием, или непременно «должно» высказаться.
— Что же это такое, Розалинда? Что же Вы так на себе бережете? Хоть садись прямо сейчас и поезжай к бутик!
Все же, наряжаться Розалинде не хотелось. Выпроводив их за дверь, она переоделась в длинное фиолетовое платье, украшенное камнями и золотыми цепями. Распустив волосы, она поглядела на себя в зеркало, полная чувством предстоящего торжества. Постепенно блестки и золото уносили ее в танец забытья и бесконечного течения пестрой, яркой мелодии. «Это, конечно, хорошо, но я так и не узнала, будет ли Дарья на балу. Сомнительно, ведь ее репутация знатно пошатнулась и она не будет способна вынести сильный удар общественного мнения». Розалинда хотела без конца пребывать в воображении и оставаться в пределах комнаты, но любопытные глаза Амери проскользнули в щели двери, и с порывистым энтузиазмом он спросил:
— Вы закончили?
— Да… почти, — промямлила Розалинда, продевая заколку к волосы.
— А что же еще осталось? — Амери вошел, закрывая дверь прямо перед Филгеном. — Ох, извини. Случайность, — тут же обратился он к нему, негодовавшему и нахмуренному. — Точнее, привычка. Я не хотел. Так, что там с платьем? Я смотрю, настояли на своем выборе. Вам виднее будет. А у нас-то времени еще много? Вы только что обедали, да?
Она кивнула, подправив пышный подол платья. Оглянув себя напоследок, она двинулась к двери, и встала напротив Филгена, смотря на него требовательно и ожидающе.
— Так что? Твой отец говорил что-нибудь о Дарье Амеан? Она будет? — голос слегка подрагивал, точно перед ужасной сценой. — Не хочется встречаться с ней. Если увидит меня, и узнает все… Схватит и потащит домой. Дальше я уже и не хочу представлять, что будет…
— Отец ничего не говорит мне. Я обрадую тебя хотя бы одной хорошей новостью. Я поеду без сопровождения отца. Ему становить плохо с каждым днем, да и Дарья больше не сообщает ничего, — уж было поджав губы, он хотел было закончить, но выдавил из себя успокоительное: — Обычно, как я знаю, Генри и твоя мачеха всегда идут на такие мероприятия в сопровождении друг друга. И всегда присылают письма, так что мала вероятность.
— Я надеюсь, — уныло сказала Розалинда, будто уже наперед знала о ее приходе.
— Не нужно себе такой чепухой портить настроение! Ну же, Розалинда, что-то Вы опять погрустнели, а я говорил, что не нужно такие речи замогильные разводить, — обвиняющий взгляд на Филгена. — Я уже успел сходить к Царю. Так сказать, поздороваться, руку пожать. Он человек дельный, хороший, не первый год его знаю.
Розалинда только головой поворотила от него, дав понять, что ей этот совсем не интересно. И вправду, его связи со знатными и влиятельными людьми известны многим, и чего же очевидное говорить таким тайным тоном?
***
Гулким эхом отразились от стен наполняющегося зала шаги и разговоры народа. Поднимаясь по ступеням, дамы размахивали веерами, подавали руки мужчинам и, сверкая улыбками, направлялись к столикам, а кто-то сразу оставался посреди зала, ожидая мелодию. Большими богатствами блистали и столы, из углов уже разносилось бряканье бокалов, гости разливались радостью. Было ясно, что все пришли лишь забыться от всей внешней суматохи. Уставшие лица, негодовавшие, бранящиеся тут же сменялись праздностью. Теплый свет изумрудной люстры обволакивал их светящиеся глаза, озарял парочек, смущенных и уже выпивших. Розалинда мало знала о Ларцерин, только слухи одни и твердили, что господин — любитель пышных выездов, но часто натыкался на подножку нынешних происшествий. Все его любили, благородное сердце! А значит, и не грех сходить на бал, а какая музыка — симфонии Цергена! В музыке плавно текла его жизнь, то развеселая, легкая, что можно оставить бокалы и взять за руку партнершу, то унылая, тянущаяся и громкая, благо, играла не вся симфония. Дежавю накрыло девчонку: будто так уже было когда-то — ушедшей весной. В своем доме она была гостем, нежеланным и незамеченным, а здесь каждому рады, даже обслуга улыбалась и деликатно интересовалась:
— Вам еще принести, господин? — услышала она, как девушка подошла к высокому мужчине, хлебавшему вино, как воду.
— А давайте, несите!
Вдруг на зал сокрушился теплый, сумрачный свет. Мужчина, повернутый спиной, облаченный во фрак, сжимал в пальцах дирижёрскую палочку. Один взмах — и мелодия полилась из инструментов, растекаясь по всему залу. Точно по зову, все расступились, давая проходу парам, трепещущим и наслаждающимся в любовном экстазе. Сколько радости и беззаботности — нетронутый народ! Дирижерская палочка в руках правительства — вот, что по-настоящему пугает. Большие шляпы, ленты, взмах веера, все это кружилось в объятьях кавалеров. Будто в отдельном мирке, темном и неизведанном кипел танец теней в окнах, на стенах, на лицах завидующих людей. Но Розалинда доселе не была вспыльчива, она только молча, сложа руки за спину, наблюдала за светскими утехами. Прерывать волнующую мелодию не желалось. Вот только, у уха раздался шепот.
— Нужно выйти, срочно, — зашептал Филген, беря ее за руку. — Кажется, твои опасения насчет Дарьи сбылись.
— Сбылись? — не веря его словам спросила Розалинда, уставившись на него, как на безумного. — Где, где она?
— В другом конце. Но чувствую, что скоро и сюда придет. Пойдем, Розалинда, не тяни.
Поддавшись его порыву и резкому всплеску волнения, побрела за юношей, не смея и оглядеться. Вдруг поймает ее взгляд, как на зло, как бывает. Благо, из зала можно было выходить на балконы, или в буфет, в каком и так столпились люди, особенно дети с купюрами и монетами. Вышли на балкон, просторный и тихий. Эхом доносилась музыка, стук каблуков и возгласы прохожих. Солнце уже садилось, сменяясь серебряным месяцем. Сплошные молочные тучи покрывали все небо. Ветер свистел и взвизгивал, гоняя их. Филген затворил двери и дернул ручку напоследок, чтоб уж удостовериться. Розалинда была обеспокоена, и тревога ее лезла из глаз. Этот бал, это ощущение, этот шепот, возвещающий об опасном — все ново, все волновало, все твердило, что вечер оборвался! Развязка приближалась медленно, поджидая, и как рванула, что сердце чуть не прихватило. Филген втайне смущался духом, хотя никто бы не подумал, глядя с какой сосредоточенностью и равнодушием он скрещивал руки на груди, а глаза водил на дверь. Молчанию не находилось места. Балкон утопал под мелодией заплаканной скрипки, под черно-белыми клавишами фортепьяно в мрачной дымке серых облаков. Известно, от чего тайный трепет Розалинды так оборвался! И что же, теперь они заточили себя в ловушку, в клетку?
— Ты точно ее видел? Не прогадал? — спросила она, уходя к перилам. — Я-то растерялась, ничего с собой поделать не могла. А ты?..
— Что же я, Розалинда? — вдруг прошептал ей на ухо, подойдя со спины. Розалинда лишь опустила голову, покрываясь с головы до пят внезапной дрожью. Теплое дыхание ощутилось на шее. — Это случайно вышло. Но, честно, я рад такой случайности. Иногда они и вправду полезны…
— И куда она пошла? Хотя бы с кем была?
— Этого я не видел, к сожалению, — опечаленно вздохнул Филген, облокотившись об перила. — Я даже на минуту подумал, что она нас, по крайней мере меня, заметила. Но нет, я спутал ее с другой женщиной. Если даже и увидела меня, то не подойдет. Сомневаюсь, что Дарья Амеан видит сквозь толпу. А ты роста невысокого, так что…
— Давай не будет больше об этом. И так волнительно. Но спасибо, что успокоил.
Розалинда произнесла это с ровным, почти беззвучным голосом. Он сразу понял, что болтать об этом не стоит и смолчал. Так и простояли они мгновение в полнейшей тишине. Но время это тянулось, каждая минута была приятна, и вовсе не напряженной и не гнетущей! И не усомнилась бы она никогда, что с Филгеном и молчать приятно. Попросту знать, что он рядом и в любой момент, как верный пес, готов слушать и вникать в каждое слово. Разве не райское наслаждение? Разве заслуженное? А ведь, чем же, каким поступком? «Нет, это не заслуживают, — тут же опровергала она себя. — Это нужно просто принять. Как должное, с распростёртыми объятьями…» Желанное чувство, наконец, настигло ее: понимание того, что вскоре и пустые говоры не будут странны, а, напротив, на вес чистейшего золота, как и это томящее молчание. Но внезапно и оно оборвалось:
— Как тебе музыка, эта симфония? — спросил Филген, глядя на девчонку. — Я знаком с биографией композитора и не раз присутствовал на оркестрах. В этот раз симфония показалась мне какой-то… Ненастоящей? — с вопросом проговорил он, усомнившись в собственным словах. — Поддельными были именно чувства, история. Будто некоторые моменты переписали, и сделали это ужаснейшим образом. Понимаешь? Вроде бы и музыканты хорошие, но это слишком странное чувство.
— Я не знаю, — пожала она плечами. — Я не музыкант вовсе. Не смею судить.
— Понимаю, Розалинда. Я уже говорил, что бывал на выступлениях самого композитора, и под его дирижёрством все складывалось так, как должно быть. Впрочем, не будем об этом.
— А ты увлекаешься музыкой? — спросила, скорее не ради интереса, а чтоб заглушить волнение.
— Да. Когда-то я брал уроки фортепиано, но вскоре перегорел. Надеюсь, что когда-нибудь снова займусь. Знаешь, иногда появляются мысли, что не мое это дело. Есть множество занятий, а влечет именно к этому. Как же так? — с легкой улыбкой проговорил парень. — Очень странно. И не могу объяснить…
— Ты очень интересный, — без преувеличения сказала Розалинда. Искренние мысли, не испорченные. — Правда, ты многое умеешь. С тебя только и брать пример.
— Спасибо, Розалинда.
Больше он не смог сказать, да и слов не было. Если и были мысли, то с удовольствием Филген заполнил бы пустоту, не стал бы тратить столько времени на молчание. Но, кажется, Розалинда и не против была, наоборот, радовалась каждому мгновению: «Моей компании? — спрашивал он сам себя, надеясь найти ответ. — Или тишине?» Лучи заката ложились на ее поблеклое лицо. Потухшие искорки в глазах не бушевали, исчезли. Хлопая ресницами, глядела на соседние балконы, пустующие и ожидающие пар. Беззаботная тишина тянулась, и как же не хотелось обоим слышать ее конец! Но вскоре бесшумно ворвалось и третье лицо. Тот, кого и ожидать нельзя, но тот, кто больше и не способен удивить.
— Нашел вас! Ишь, попрятались! — запыхавшись, упрекал Амери. — Никто мне не сказал. Не разочаровывайте хоть Вы меня, Розалинда, — подойдя к ней, он жалостливо выдавливал из себя. — И не представляете, сколько я бродил то по залу, то по буфету, и лишь потом догадался, что Вы уединились!
— Не кричите… Не нужно.
— Да как же не кричать, Розалинда, милая? — взяв ее руки в свои, пролепетал он. — Представьте, как я волновался, что мысль закралась, что Вы сбежали. Уж хорошо, что этого не случилось. Честно, я очень рад и впредь будьте осторожны… Я же и тебя искал, Филген! А вот ты здесь, смотришь на меня, будто убьешь.
Он робко коснулся губами пальцев, и негодование спало с лица. Так и ликовало в его глазах: «Вы — мое успокоение!» Гордая и безутешная радость. Подправив волосы, он выпрямился и, оперевшись об перила, положил на пояс правую руку, пряча ее в карманах.
— Успел и господина Ларцерина встретить. Похорошел в отставке, что не узнать. Вы его видели?
— Нам было не до него, — ответила Розалинда, вновь повернувшись к закату. — Я даже и не знаю, что теперь делать. Филген увидел издалека Дарью Амеан, вот почему мы так быстро бежали. А как иначе? Наверняка, у нее глаза зоркие и всех ими обметает.
— Хм, понимаю! А я ее и не встретил, все сбивает! И музыка, и танцы, и еда. Вино, кстати, отменное. На балы только за этим и можно приходить. Да так люди напиваются, так торжествуют, что ахинею несут! А каковы фразы пускают! — воскликнул Амери недовольно и сердито. — Наткнулся на своего приятеля. Я с ним вместе учился, и то, он меня в плечо толкнул, а я и не узнал. Вот так люди меняются. Хотел разговориться, как его вдруг женщина утащила, видимо, жена. Я и подумал, ну, брат, уходи! Дорога скатертью! А насчет Вашей мачехи… Я слышал ее имя. Но не встречался. Наверное, это и к лучшему, ведь такое иногда сказать может, что ночь потом не спишь.
— Это что же такое? — промолвила Розалинда. — Что-то пугающее?
— Скорее юродивое, сон безумца!
Она ничего не ответила, лишь глаза улыбнулись и зажмурились от порыва ветра. Их донесение о мачехе очень расстроило. Теперь наверняка можно понять, что между ними было что-то невысказанное, что-то неладное, что сбивало с мысли. «Бал окончен. По крайней мере для меня. А они как думают? — посмотрела она на серьезное выражение лица Филгена, будто озадаченное, и на Амери, которому, видимо, вовсе безразличны были ее опасения. — Каждый о своем». Иногда девчонка до того гневалась на Дарью, что ее чуть не подмывало и вполне соблазняла мысль поколотить ее румяное, цветущее лицо. И когда все успело так перемениться? Давешние годы они были семьей. Любящими и ценящими друг друга людьми, но что же сподвигло расколоть их отношения? Теперь между ними пропасть, и шагнув хоть шаг вперед, земля под ногами начнет сыпаться.
— Знаете, — начал Амери, — а я ведь не могу задерживаться. То есть я хотел бы побыть еще в Вашей компании, но уже наобещал одному человеку личную встречу. Отпустите, милая, — он посматривал на нее со странным, лукавым выражением в глазах… «Вру я вам, — говорил он будто про себя. — От того и личность скрываю! Наскучила мне эта тишина!»
— И что же это за человек? — сомнительным тоном сказал Филген. — Я не ошибусь, если скажу, что твоя любовница? Или совсем не так? «Просто встречная незнакомка, очаровавшая меня…» — цитировал его слова. — Так ведь?
— Конечно, нет! Не думаю, что мужику можно прослыть за «очаровательную незнакомку». Опять вдохновляешь меня на глупые шутки. Тебе то, Филя, несомненно, можно прослыть моей музой! Та самая «незнакомка» обещал мне вернуть деньги. Оказался в бедственном положении, малый… Времени совсем нет. Я прощаюсь с вами… на пока.
Амери торопливо распрощался с Розалиндой, поклонившись. Филгену и руку не пожал, зная, что все равно вскоре увидятся. Он стиснул девичью руку, и, прошептав слова прощания, бросился к двери. Странным делом его уход показался Филгену. Как будто выгоняли… Взглянув на Розалинду, сердце забилось и сильно растрогалось в груди: печаль ощущалась в тех черных, отчужденных глазах. И не мог он понять, из-за чего. Право, из-за оборвавшегося бала? Но тому радоваться нужно, а не слезы лить. Расспросить сил не было. «Не хочу навязываться, — с горечью заявил себе он. — И так многое узнал. Но может это не так уж и плохо? Если поинтересуюсь лишний раз, то усугублю ее печаль. А как иначе? Я хочу помочь, а для помощи нужно знать причины…» Весь разговор между ними носил бы особый отпечаток. Только вот, хороший ли?
— Понимаешь ли, — промолвил он не громко, совсем рядом, — мы знает о друг друге не много. Впрочем, нам известно лишь то, что можно сказать любому. Это сравнимо с именем. И мне хотелось бы узнать, доверяешь ли ты мне вполне, Розалинда?
Все вокруг вновь затихло. Его ожидание будто натягивало и разрывало струны, превращая прекрасную мелодию в всплеск неприятностей. Пристальный ее взгляд, точно солнечное пекло, прожег в нем дыру, через которую можно управлять нитями чувств и разума. Воспользуется ли? Филген и понятия не имел. В счастливое и томительное мгновение все доселе важное теряет свою значимость. Одно слово способно осчастливить и воскресить из мертвых.
— Доверяю ли? — повторила Розалинда, отходя от перил. — Да. Доверяю. Как другу — хорошему и верному. Я и не сомневаюсь, что ты таковым и являешься. Но, знаешь ли, — прибавила она после долгожданного раскола в его душе. — Мне это тяжело дается. Кажется, что не мое. Понимаешь?
— Как это не твое? Это присуще каждому. Можно отвергать, или наоборот… Впрочем, слышишь? — отвлекая и себя, и ее от разговора, сказал он, и тут же пожалел. — Началась третья часть симфонии. Честно, мне она по душе больше всего. Не хочется терять такое время… Может, потанцуем?
Именно эти слова едва ли не сделались плодом для сожалений. Удивленные, не верящие глаза Розалинды вцепились в него, потупившегося на грани мук судьбы о невозвратных моментах. «Станцевать вальс, — было подумала она. — А ведь всерьез говорит… Не мог он пошутить так по-детски, издевательски». И аккуратно, точно к драгоценности она коснулась кончиками пальцев его ладони, и тихо, чтоб никто не услышал прошептала: «Да, давай». Филген еще долго мялся, борясь с нравственными устоями. «Если уж предложил, то имей смелость выполнить, — упрекал он сам себя, сжимая ее ладонь в своей. — Что же я, трус? — мысль эта полыхала ненавистью, разъедавшей мозг. — Или глупец? Но смириться с этим не могу. Розалинда, она ведь ждет. Не нужно так опускаться». Силы скапливались в груди, жгучей иглой уколов сердце. Прильнув к нему, Амеан схватила его руки и повела в центр балкона. Не смея и глаз поднять, юноша и не заметил, как мелодия закрутила их в тихий, сладкий вихрь. Голос неизвестный разлился в чудной симфонии, ласкающей уши и сердце. Закат медленно затухал: ветер стих. Природа вкушала золотые минуты их близости, юношеской и неловкой. Ели, покрытые сумраком, застыли, впивали в себя, будто соки, звуки вальса… Ласковые, милые ему глаза не прекращали улыбаться. На зарумянившихся щеках появились ямочки: смущение достигло пика и вновь прильнуло ко дну. Вечерний холодок гулял по оголенным девичьим плечам. Ладони жутко потели, точно прилипли друг в другу. Часто дыша, она улыбалась ему, что-то невнятно шепча, однако Филген спрашивать не стал. Еще и еще симфония уносила их в свою историю, в свой мир, что они и тел собственных не чувствовали, полностью отдаваясь сознанию происходящего.
— Музыка и вправду хороша, — проговорила она ему на ухо. И как сладостен и волшебен был этот голос! Встрепенувшись, Филген посмотрел ей в глаза, сильнее обнимая ее за талию. — Доселе я не знала ее ценности. Теперь, кажется, она появилась.
Не подобрав слов, Филген лишь кротко улыбнулся, вглядываясь в наступающий сумрак. Последние лучи больше не озаряли его воздушных, нежных волос, больше не сверкали и его глаза. Тишину прорезала трель флейты, заныла скрипка, и смычковые вступили низкими голосами, просачиваясь в легкие и буря дыру в сердце. Одинокие, несмелые, они то исчезали, то возникали вновь, страшась света, но последнее появление сделалось мощным ударом — возрождение костяного мира! Прорезались воспоминания о создании симфонии, и о смерти мира, пепельного и покинутого. Этот вальс, этот головокружительный круговорот длился вечность. Розалинда была уверена и знала, что тому суждено было закончиться, но и думать об этом не хотелось! Что же тогда сделается с ними? Чувственные движения уходили в глубину души, и, затвердев, наконец придавливали засохшие корни чреватых ощущений. Верный друг не отпускал, напротив, прижимался и постукивал каблуком в такт.
— Ценность была всегда, — вдруг сказал Филген, вспоминая ее слова. — Просто такой минуты не было, чтобы ее понять.
— И то верно.
— Кажется, скоро начнется четвертая часть. Ты не устала? — дрожащим голосом проговорил он, заметив, как на его плече покоиться ее сонное личико. Убрав волосы с глаз, он повторил, только тише, и стараясь не тревожить ее покой. — Мы можем уехать, если хочешь. Я отвезу тебя в замок, хочешь? Розалинда, слышишь?
— Да… — промямлила она, выпрямляясь. — Пойдем…
В это мгновение тишине пришел конец.