Я моментально и крепко уснула, но проспала недолго, потому что лунный свет был невыносимо ярким: невозможно представить, что когда-нибудь я произнесу это предложение или смогу испытать это ощущение. Не имея конкурентов в виде освещенных зданий, фонарей и всякого рода ламп, свет луны был почти таким же ярким, как солнечный. Всю ночь, проникая сквозь щели между разбитыми бамбуковыми рейками на крыше, он не давал мне спать. Как я ни вертелась, но укрыться от него так и не смогла. В качестве последнего средства я надела темные очки, но зудящие москиты заставили меня отказаться от попыток заснуть, и я вышла наружу.
Я подошла к морю. В свете луны мне были хорошо видны серебристые спинки рыб прямо под мелкой рябью поверхности воды. Я заснула на песке: должно быть, просто опустилась на песок и уснула. В середине ночи меня разбудил броненосец-армадилл, ползущий по ноге. Он безвреден, но — бррр — с этой своей броней на спине он выглядел как выходец из парка юрского периода. На икре осталась грязная дорожка из слизи.
С первыми лучами солнца я развернулась к морю спиной и увидела, как над джунглями поднимается солнце. Кричали попугаи ара, и деревья двигались как живые оттого, что обезьяны раскачивали ветки, пытаясь стряхнуть с них плоды. Земля содрогалась от града кокосовых орехов и манго. Они падали один на другой и сами собой укладывались в штабеля, слегка напоминая витрину элитного магазина «Дин энд Делюка». А потом с невероятной скоростью плоды начали исчезать, так как сотни обезьян спустились с деревьев, чтобы ухватить свою долю. Честно говоря, меня это не напугало. Все это было похоже на обычный субботний день на Кенел-стрит, где тысячи туристов снуют в поисках роскошных кожаных безделушек от фирмы «Фенди» и «Прада».
Когда и сами обезьяны исчезли, я наконец угостилась перезревшими манго и всякими объедками, которые оказались недостаточно хороши для местных обитателей.
Я вернулась к океану умыться. Соль щипала лицо. Я и не подозревала, что кожа так огрубела и воспалилась. Закинув рюкзак за спину, с москитной сеткой, болтающейся вокруг тела, как свадебное платье, я вернулась в джунгли.
В соответствии с картой Сонали, которую я теперь пыталась воспроизвести в памяти, я не могла быть от Касабланки дальше чем в милях пятнадцати, а может, даже и ближе, около десяти. Я не могла винить Армандо или Сонали за эту бесконечную дорогу — ведь проехать такое расстояние на машине было бы просто милой прогулкой. Идти пешком, конечно, совсем другое дело.
Думаешь, ты старый? Цикадофиты (саговники) — единственные живые существа на земле, которым выпала редкая честь прожить две сотни миллионов лет. Когда сравнили недавно найденные окаменелые саговники приблизительно двухмиллионного возраста с ныне живущими растениями, выяснилось, что за все это время они очень мало изменились, так что можно их рассматривать как современников динозавров. Если развить эту мысль и пойти еще дальше, то можно задуматься, какая именно катастрофа, собственно, погубила динозавров: то ли ледниковый период, то ли столкновение с кометой; но, что бы это ни было, популяция саговников не пострадала. Выносливые ребята!
Не пройдя по джунглям и метра, я краем глаза заметила слева какое-то движение. Я повернулась как раз вовремя, потому что увидела закрывающиеся чаши лунного цветка. Их ярко-белые лепестки обычно мерцают в лунном свете и закрываются при первом луче солнца. Я завороженно смотрела, как крупные, тридцатисантиметровые, размером со столовую тарелку, цветы одновременно закрываются, словно сотни захлопывающихся дверей, и исчезают. Я всегда считала, что цветы красивы и неподвижны. Странно было наблюдать за их активным движением.
Сонали упоминала лунный цветок. Она говорила мне, что, если я когда-нибудь наткнусь на него, нельзя его срезать или вырывать из земли. Я помнила фразу дословно.
«Лоза лунного цветка — это пуповина, которая связывает всех женщин с луной. Обрати особое внимание на такие растения, которые откроются тебе в лунном свете, а при дневном уступят пальму первенства более крикливым и энергичным. Это женщины. Они помогут тебе, врачуя поврежденные женские органы».
Мне показалось странным, что я могу так точно цитировать Сонали. Я ведь и не знала ее совсем, но все, что она сказала, намертво застряло у меня в памяти.
Как только закрылся последний лунный цветок, я пошла дальше. Джунгли совсем не похожи на леса около северной части Нью-Йорка, где я, бывало, совершала длительные прогулки. Здесь деревья росли плотной стеной, и, чем больше я углублялась, солнечный свет гас, полностью поглощенный лесным покровом.
Было так темно, что в самый разгар дня мне приходилось низко наклоняться, чтобы разглядеть корявые, толщиной с мужское бедро корни, прикрытые листьями, или не принять голову питона за камень.
Больше всего я ненавидела в джунглях то, что каждый шаг мог привести к катастрофе. Он требовал максимальной осторожности и собранности, как во время спортивных соревнований, в которых я часто участвовала в колледже. И последствия — иссушающее опустошение — были такие же ужасные.
Мой рюкзак, казалось, сильно потяжелел. Он натирал плечи, ерзал по потной спине, как бы сильно я ни затягивала лямки. Я проклинала Сонали за то, что она не посоветовала мне прихватить с собой фонарь, чтобы видеть в темноте, куда я двигаюсь. Я проклинала Армандо за то, что он уехал в Мексику без меня. И я проклинала Эксли за все на свете. Армандо был прав. Визжать по утрам очень полезно и приятно.
Я остановилась на минуту; чтобы вытащить мобильник. Мне хотелось взглянуть на три фотографии, которые я взяла с собой, чтобы перед долгой и тяжелой дорогой хоть немного почувствовать себя дома. Первая — фотография Коди, держащего оладью в одной руке и сжимающего изюминку другой. Вторую, где Эксли убирал землю с пола в моей квартире, я немедленно удалила. А на последней была моя прекрасная райская птица, хотя в тот момент меня совсем не радовал зеленый цвет.
Засунув руку в карман, я ощутила липкую влажность. Вытащила телефон. Весь экран был заляпан грязью. На самом деле я и не ждала, что он заработает, ведь в джунглях нет ретрансляторов и вышек, но я совсем не ожидала, что он так быстро проржавеет. Кончиками потных пальцев я подцепила крышку отделения с батарейками и увидела, что жижа сочится изнутри: из батареек вытекла кислота. Я вспомнила, как Джоф Каунсил с мобильником в руке вещал о том, что этот «телефон нового типа неутомим, без недостатков, бессмертен, с вечным сроком годности». Какой дурак. Новый тип и суток не протянул в джунглях.
Я от злости даже ногой топнула — действие одновременно опасное и глупое, — но я была просто вне себя оттого, что в этом вонючем болоте все мгновенно гниет и разлагается от жары и влажности. Абсолютно все. Оказалось, что не так-то просто расстаться с телефоном. Я посмотрела на него, на кислоту, вытекающую из батареек, в момент разлагающуюся на свету, и выбросила телефон. Все в порядке, сказала я себе, попрощалась и забросила его подальше. Но сначала убедилась, что не попаду в кого-нибудь, затаившегося поблизости.
Я сделала глубокий вдох и постаралась успокоиться. Я больше не могла позволить себе злиться и топать ногами. Это джунгли, они быстро научили меня, какой надо быть внимательной и осторожной. Все, чего я теперь хотела, — выбраться отсюда невредимой, а для этого надо было невзначай не потревожить кого-нибудь, или случайно не сесть на кого-нибудь, или, еще хуже того, не наступить на чье-нибудь жилье вроде норы.
Через пятнадцать-двадцать минут такой ходьбы волосы и одежда пропитались потом, стали не влажными, как после часа занятий в гимнастическом зале, но мокрыми настолько, что, если б их отжать, набралось бы с маленькое ведерко воды. По джунглям идешь, словно под горячим душем, только он хлещет из твоего собственного тела.
Я как раз размышляла над тем, как столько воды умещается в моем теле и осталось ли там достаточно жидкости, чтобы могли функционировать клетки, чтобы выжить, когда внезапно прямо у себя под ногами увидела глоксинию. Впервые я поняла преимущества того, что мне приходится быть все время настороже.
Глоксиния — это единственный цветок из девяти растений, который видел Эксли. Это о нем он рассказывал на нашем свидании в ресторане. Я никак не могла ошибиться: темно-фиолетовые цветы в форме колокольчика. Sinningia speciosa. Великолепное магическое растение, приносящее любовь с первого взгляда.
Я уставилась на него, размышляя, не дурной ли это знак, что я увидела его в одиночестве. Сбросив рюкзак с плеч, я наклонилась к цветку, чтобы его выкопать. Осторожно взялась за стебель, чтобы найти корни, но они оказались длинные и уходили глубоко в почву. Я рукой проследила их путь и обнаружила, что толстые тяжелые корни вьются под землей под стать корням какой-нибудь кокосовой пальмы или эвкалипта.
Стоя на коленях рядом с растением, большим и указательным пальцами я потерла лепестки цветка, чтобы увериться на сто процентов, что это глоксиния. Точно, это была она, с лепестками мягкими, как старый потертый бархат на диване в стиле эпохи королевы Виктории.
Из рюкзака я достала маникюрные ножницы — маленькая хитрость, которой я научилась у Армандо, то и дело кромсающего черенки, и провела по стеблю, выбирая подходящее место для среза. Армандо говорил мне, чтобы я никогда не отрезала черенок ниже того места, где от основного стебля ответвляются боковые побеги. Он говорил также, чтобы сначала я присмотрелась и нашла бугорки и выпуклости, которые свидетельствуют о закладке новых побегов, и потом резала между ними. Чуть выше разветвления. В темноте я ничего не смогла толком рассмотреть, но ощупывала стебель, пока не нашла нечто подходящее.
— Стой на месте. Не двигайся. Даже не смотри вверх, или я выстрелю тебе прямо в лицо.
Я замерла при звуке мужского голоса, говорящего по-английски с испанским акцентом. Я уже достаточно насмотрелась на ужасные последствия обладания растениями, чтобы испытывать судьбу, и потому уставилась на червяка, пытавшегося скрыться в земле и так же напугавшегося меня, как я мужчины, которого я даже не видела.
— Теперь положи ножницы на землю.
Я сделала, что мне велели.
— Выпрямись. Поднимайся медленно, не сдвигая ступней с места, или я их прострелю. Обещаю, что ты никогда больше не сможешь ими пользоваться.
Я с трудом выпрямилась, стараясь не сдвинуться с места, и, надо сказать, мысль о том, что мне могут прострелять ноги, сильно помогла мне. Я расставила руки с широко растопыренными пальцами, чтобы он видел, что в них нет ничего, что можно было бы бросить. Поразительно, что почерпнула я этот опыт из боевиков. Я на самом деле знала, что надо делать, чтобы тебя не убили.
Здесь не было никого, кто мог бы услышать звук выстрела. Никого, кто мог бы услышать, как я кричу. Мне надо было осознать, что я в его полной власти. Это еще хуже, чем подвергнуться грабежу на улице Нью-Йорка. Совсем не то же самое, что быстро стукнуть и убежать. Этот мужчина не хотел отобрать у меня деньги или рюкзак, а потом исчезнуть. Ему нужна была я. Самая мерзкая ситуации, в которую можно вляпаться. На этот счет в «Руководстве по выживанию в условиях джунглей и дикой природы» не было никаких рекомендаций.
— Так, хорошо. Подними глаза — только глаза, а не голову — и посмотри на меня.
Я подняла глаза, стараясь сохранить полную неподвижность.
Он держал в руках большое охотничье ружье, направленное на меня, и это был самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни. Эти два обстоятельства были настолько несовместимы, что не укладывались в голове. Я не понимала, на чем же мне сосредоточиться: на своей смерти или на его красоте.
У него были волнистые черные волосы, загорелая оливковая кожа и мускулистое тело. Забавно, что даже в подобных обстоятельствах, под дулом ружья, мои сексуальные инстинкты проявились очень активно. Он отвел от меня ружье и разрядил его, выстрелив в полог джунглей. В одно мгновение тысячи созданий, мелких и крупных, взметнулись вверх, словно фонтан из животных, птиц и насекомых, и кинулись прочь прямо от того самого места, где стояла я. Затем мужчина подошел ко мне, свободной рукой оторвал меня от земли и переставил в сторону приблизительно на метр. Он ткнул ствол ружья в мягкую подстилку джунглей.
— Прости, — сказал он. — Мне пришлось сделать это. Ты чуть не наступила на саговник
Я посмотрела на землю.
— Он был прямо за тобой. Меньше чем в дюйме от твоего каблука. Это чрезвычайно редкое растение, а ты бы непременно его раздавила, если бы попыталась выкопать глоксинию. Я попытался заставить тебя не двигаться единственным способом, который смог придумать. Если бы я просто попросил тебя, ты обязательно бы сдвинулась с места. Хоть на сантиметр, но это погубило бы саговник
— Ты кто? — прошептала я, не глядя на него.
— Я — Диего. Друг Сонали и Армандо из Касабланки.
Я замерла на месте. Как часто в этих джунглях, самом жарком месте, в которое я попадала когда-либо в своей жизни, я застывала на месте.
— Сонали сказала Армандо, что ты едешь. Когда ты не появилась вовремя, он послал меня за тобой.
— Оооо…
— Поверь мне, это не простое растение. Я не поступил бы так с тобой, если бы оно не было совершенно особенным, вымирающим, исчезающим из природы, поэтому вдвойне важно, чтобы ты его не раздавила. Оно живет здесь уже двести миллионов лет. С юрского периода. Многие за ним охотятся. Выкапывают и продают, наживая целые состояния. Саговники пытаются выжить, хотя за них дают сейчас гигантские суммы. Не могу представить, как это им удается.
Он улыбнулся мне, сверкнув зубами, белыми, как лунный цветок. Я вовсе не страшилась связаться с еще одним сексуальным растениеводом. Особенно с таким, который держит в руках огромное ружье.
— Я совершенно поражен, что ты привела меня к этому растению. И я тебе благодарен.
— Ооо. — Это, казалось, единственное слово, которое срывалось с моих губ.
Я видел такие прекрасные окаменевшие саговники. — Он опустился на колени около растения. — Но намного прекраснее увидеть живой экземпляр. Спасибо тебе.