— Мы все служим. Но, как у русских говорят, делу время, потехе час…
— Оно-то верно.
— Да, да, служим верой и правдой царю-батюшке, дай бог ему здоровья.
— Не могу, — отмахнулся офицер, зевнув.
— Клянусь, не пожалеете, — не отставал Карапет. — Ну, чарку-другую за здоровье его императорского величества.
— Что ты так расхваливаешь свое "зелье"? Крепость какая?
— Этого я не могу сказать с точностью. Но спичку поднесешь — горит синим огнем.
Офицер усмехнулся.
— Так уж и горит? — полюбопытствовал он.
— Христом богом клянусь, — перекрестился Карапет.
— Пробовал я вашу тутовку.
— Такую — никогда.
— Ну, будет врать.
— Честное слово! Попробуйте — увидите.
Офицер приостановился, покосился на низкорослого Карапета.
— Напоить, значит, хочешь?
— Угостить, ваше благородие.
— Настырный ты, однако…
— Мы гостей любим… Вы же тут без семьи… Дом далеко, жена далеко…
— Нет у меня никакой жены.
— Как?
— Так. Холостяк.
— Тем более. А как же, извините, ваше благородие… без семьи? Трудно же…
Офицер вздохнул, не сводя взгляда с Карапета, застывшего с просительным лицом перед ним. При упоминании о семье ему вспомнилась белотелая дама, с которой у него был роман.
— И барышни у вас нет? — простодушно удивился Карапет.
— Есть. Далеко.
— Пусть приезжает…
"В эту дыру?" — усмехнулся про себя офицер и не ответил.
— Пусть, говорю, приезжает. Здесь хорошо. Природа, воздух.
— На кой черт! — с досадой проговорил господин Быстроходов. — Вот кончу дела и уеду в Петербург.
— А если останетесь в Зангезуре?
— То есть?
— Ну, уездным начальником, например.
— С чего ты взял?
— Слухи ходят. Все говорят, что вы "царский" человек.
— Как это "царский"? — насторожился офицер.
— Вас царь, наверное, жалует…
— Жалует или нет — служу.
— И я служу! — подхватил тюремный надзиратель. — Да святится имя его! Как христианин говорю.
— Ну и служи…
— Я молюсь на нашего царя! — Карапет в порыве "верноподданнических" чувств приложил руку к сердцу. — Как ваша душа, — он коснулся офицерских аксельбантов, — так моя душа! Одинаковая, христианская… Поэтому, говорю, не откажите в любезности зайти, а?
— Ну, шут с тобой! — согласился тот.
Карапет чуть не подпрыгнул от радости, довольный тем, что удалось-таки уломать офицера. И как ему раньше не пришло в голову!
Вечером они уже сидели за столом в скромном жилище на окраине Гёруса, выпили чарку-другую, закусывая жареным цыпленком, домашними соленьями.
Затем, улучив момент, Карапет стал наливать себе в чарку из кувшина чистую воду и пить вместо водки, кряхтя и морщась всякий раз, смачно обгладывая цыплячьи ножки и отирая тыльной стороной ладони свои лоснящиеся усы.
Тутовка возымела действие.
Господин капитан расстегнул ворот мундира, завалился на бок и осовело уставился на бутылку. Затем вылил в медную миску остаток тутовки и поджег спичкой: взметнулось голубое пламя.
— Пусть гор-рит… — пробормотал он заплетающимся языком.
— Пусть сгор-рит… к чертовой бабушке… — Дальше, после бессвязного бормотания, опьяневший в дым офицер завалился на лавку и захрапел.