Что и говорить, шаг был явно неразумным - но нельзя же ждать, что влюбленный будет следовать только голосу рассудка. Есть такие силы в человеке, особенно если он в лучшей своей поре, которым ничего противопоставить невозможно. Скучал Гачаг по своей Хаджар -- вот и весь сказ... Какие вам еще нужны объяснения?
Гачаг Наби нисколько не опасался, нисколько не раздумывал над тем, какими опасностями чреват его поступок. Он врубался в скалу, взмахивая киркой с исполинской мощью - и ему казалось, что каждое движение хоть на волос приближает его к недосягаемой любимой, и он был счастлив возможностью трудиться, стараться, исходить жарким потом.
Однако отрезвление должно было придти - и оно пришло. Слишком велика была ответственность, которую взвалил на плечи этот неприметный на первый взгляд человек. Много чего было в том вьюке, которым он нагрузился; но самое важное, самое весомое - был долг позаботиться о своей чести.
Наверное, Наби рожден был, чтобы сражаться. Естественно и понятно, что в тяжкие времена рождает народ таких сыновей, чей удел стать героями. Когда приходит трудный час, то должен найтись тот, кто возьмет в руки тяжелую дубинку. Ибо недаром говорят у нас - "уж раз добрались свиньи до проса, прутиком их не выгнать!" Чтобы избавить людей от невыносимого гнета, нужно меткое ружье, крепкая рука и бесстрашная душа. Все это было у славного сына Ало.
Можно спросить, недоумевая, что такое ружье, когда идешь сражаться против пушек? Вопрос хорош, да ответ не заставит себя ждать. Пушками люди ворочают, и не генералы, а простые солдаты. Поверни в нужную сторону мысли пушкаря - пушка сама развернется как надо.
Пусть подымаются люди, привыкшие к топору, кетменю, лопате, кирке... Пушкам придет свой черед.
Да, да, да, такие мысли должны были придти в голову Наби, -так же, как не раз уже приходили раньше. И тогда он впервые подумал о том, как неосторожно поступил, оказавшись в полном одиночестве в шахте подкопа.
Конечно, Карапет и его жена, усатая Айкануш, надежные люди. Кроме того, с минуты на минуту должны были подойти Томас и Аллахверди; они смогут надежно защитить выход. Однако - никто из друзей даже не догадывается, где сейчас Гачаг Наби. И именно это плохо. Поэтому - еще удар, еще, третий, пятый. Еще немного! Ух! Ух! Ах! Уф...
- Хаджар! Красавица моя! Львица! Орлица, привыкшая бесшумно парить высоко в небе! Слышишь ли ты голос моего сердца? Угадываешь ли, что я здесь, недалеко? Тревожат ли твой неспокойный сон звоны кирки о гранит? Я иду! Иду!
Пока он собирался с духом, чтобы расстаться со своей возлюбленной и выйти в темную ночь, упавшую на Гёрус,- Николай Николаевич считал минуты в кромешной мгле. На него вдруг напал приступ самобичевания и раскаяния.
- Полно винить других,- говорил он себе.- Сам-то хорош. Петербуржцев упустил? Было! Водку с ленивым Карапетом пьешь? Есть такое! За Айкануш нацелился поволочиться? И это есть! Что же винить генерал-губернатора и уездного начальника, ежели ты сам недалеко от них ушел.
Так почему бы тебе не написать в Петербург и в канцелярию наместника донос на себя самого? Виновен дескать в пьянстве, в блуде и в бездеятельности. Ничего у меня не выходит, все из рук валится. Заберите меня отсюда, Христом-богом молю, а то я черт знает чего наделать могу!
Он хлопнул себя по лбу и тоненько, тихонько заскулил. Молча и без сочувствия слушала его темная зангезурская ночь.
Глава пятьдесят пятая
Обитатели "черной пещеры" были взволнованы. Не только Аллахверди и Томас, но и Гогия и Тамара хорошо понимали, что за всем этим может последовать. Недаром они столько прожили в Тифлисе, который был маленьким "кавказским Петербургом". Здесь тоже била ключом светская жизнь, здесь тоже, как и в метрополии, все знали четко, что никуда не укрыться от несметного числа сыщиков и доносчиков всякого рода - и состоящих на службе, и вполне добровольных. И не угадаешь никогда, из-за какого угла, из какой щели вдруг вопьется в твою спину немигающий пристальный взгляд! А затем - неминуемо скорый донос и тогда прощайте, Гачаг Наби и его друзья! Прощай, Ало-оглы! Тебе первому придет смерть от казацкой шашки.
Конечно, в первую очередь, надо было обсудить план действий с Андреем и Людмилой. Люди они опытные. Но результаты этого "военного совета" не оказались утешительными: все пришли к выводу, что Гачага Наби постараются взять в плен живым и передать его в руки генерал-губернатора Гянджи, прибывшему в Гёрус.
Только представить себе!
Кланяясь и улыбаясь, подлецы не откажут себе в удовольствии польстить генерал-губернатору:
- Вот он перед вами, ваше превосходительство! Вот стоит смиренно тот, чье имя у всех на устах; тот, кто дерзнул поднять восстание; тот, о ком привыкли говорить - мол, его и пуля не берет! И теперь этого выскочку и его "кавказскую орлицу" мы доставили пред ваши светлые очи в цепях и кандалах!
Нетрудно представить себе, как развивался бы такой разговор между владетельным властелином душ и судеб народов кавказских и его томной супругой, накинувшей небрежно на плечи шелковый нухинский платок с набивным старинным узором:
- Сударыня! Что вы заговорили о глазах этих дикарей? Удалось вам прочесть в них что-либо такое, что не сказали их дерзкие уста?
- Нет, сударь, и уста их, и глаза говорят одно и то же. В них бунт и непокорность.
- Да, сколько хлопот нам было с ними... Да что - нам! Его Величество император, и тот, говорят, не мог спокойно спать, пока они бродили на свободе!
- Ничего, генерал! Зато как обрадуются теперь в Петербурге, когда, словно диких зверей в клетке, к ним в покои доставят этих одержимых... Может, вспомнят они в этот прекрасный миг о заслугах гянджинского генерал-губернатора, которого вдохновляла на подвиги его нежная супруга!
- Вы правы, дорогая. Все именно так и должно быть.
... Да, примерно такой разговор может состояться в губернаторских апартаментах, если... Но этого "если" допустить ни в коем случае нельзя!
Нужно сказать, что в то время, пока друзья Гачага Наби обсуждали, какая беседа усладит слух генерала в случае удачи,- именно в тот же самый момент! действительно между супругами происходил весьма содержательный разговор. Правда, в куда менее официальной обстановке, чем это предполагали обитатели пещеры.
Огни в генеральской спальне были притушены. Громадная двуспальная кровать под балдахином одиноко высилась в центре комнаты. Маленькая лампадка на стене бросала мерцающий свет на старую икону, и глаза святого были мученически подняты к небу.
С кровати доносился негромкий шёпот. Не стоило бы вслушиваться в него, но сразу скажем - не пылкие речи любви раздавались там. Совсем нет.
- Да, нужно сказать, что поход неудачен. Трудность за трудностью! Никогда со мной такого не было... Не дай бог, если он кончится так, как начался... сокрушенно говорил генерал-губернатор своей жене.
Та и не думала его успокаивать:
- По-другому и быть не могло!
- Почему это?
Княгиня Клавдия даже приподнялась на локтях и попыталась вглядеться в лицо супруга, скрытое полумраком.
- Вы уже потеряли голову, мои шер. Возьмите себя в руки! Не то...
- Даже смерть от твоей руки будет для меня радостью, милая. Генерал посмотрел на нее нежно:
- Ты мое единственное утешение, Клавдюша. Бог послал мне ангела, чтобы скрасить мои последние годы. Клавдия склонила голову кокетливо:
- Что-то вы все о божественном! И слишком редко в последнее время спускаетесь на нашу грешную землю...
С этими словами она положила мягкую душистую ладонь на щеку генерала. Он почтительно поцеловал пухлую ручку.
- Столько несчастий в последнее время, дорогая... Тут не до любви. Того и гляди, влезет в комнату - да хоть в эту спальню какой-нибудь башибузук и ...
Оба сиятельных супруга опасливо покосились на высокие окна, затянутые тяжелыми плотными шторами.
Однако слова генерала не охладили пыла Клавдии Петровны.
Конечно, губернатор все понимал. Но в последние дни никакие ухищрения жены не вызывали в нем прилива страсти. Раньше в ее объятиях он всегда находил утешение и обретал душевное спокойствие. О, Клавдия Петровна была волшебницей! Ей было, казалось, ведомо и подвластно все... Однако сейчас самые благоуханные воспоминания оставляли генерала холодным.
Подумать только! Ему, самому высокопоставленному лицу в этих бескрайних просторах - и довелось выслушать порицание, переданное от имени монарха специально присланным для того высокопоставленным лицом! Да только ли это... Мелкие уколы самолюбию, большие неприятности по службе - нет, решительно, жизнь стала невыносимой. А тут еще жена со своими вполне законными претензиями!
Когда-то генерал был могучим воином и прекрасным мужем. Жена не может пожаловаться, что он не принес ей счастья. Более того, он знал, что она удивлялась бушевавшим в нем молодым силам. Однако - годы есть годы. Любой источник иссякает. И если столько энергии отбирает у него эта возня с поимкой разбойников, наказанием преступников, обузданием непокорных - то не придется ли его пылкой супруге искать себе утешения?
Мысль эта показалась князю непереносимой. И тем больше поднялась в нем ярость к тем, кто не давал ему спокойно прожить оставшиеся годы. Да, этот неугомонный Гачаг Наби не утерял вкуса к жизни и пылкой любви к Хаджар - он был готов на все, чтобы вызволить ее из душной темницы и расстелить перед ней, как в молодости, мохнатую черную бурку - и вместе с тем он был источником тех бед, которые холодили кровь губернатора и заставляли дрожать его руку, бессильно замершую на плече у красавицы Клавдии. Можно ли перенести такое?
Глава пятьдесят шестая
Тот, кого называли "оком его величества", тоже пребывал не в лучшем состоянии духа. Он не впал в уныние, как генерал-губернатор, но тоже забыть не мог о своих неудачах, которые всерьез отравляли ему существование. Задержка при движении по служебной лестнице - это больше, чем просто потеря времени. Это грозный предвестник куда более тяжелых испытаний. С таким положением дел надо кончать - и немедленно.
Эти мысли не давали покоя.