В родном селении я прошел мимо больших ворот и толкнув калитку, оказался во дворе родного дома, наконец-то.
Двор оказался пуст, ни отца, ни родительниц, так это и понятно, никто меня не встречает, все при деле, все при работе.
Пройдя чуть вперед, я услышал всхлипы и плач за одним из сараев.
— О, и что это за диво, что плачешь, маленькая, кто же тебя обидел? — скрестив руки на груди, обратился к сестричке, которая сидела на скамейке, уткнувшись в колени, и лила слезы. Она резко подняла голову, я даже заметил, как у нее меняется выражение лица.
— Братик, братик, — раскинув руки, в мою сторону ломанулось неумытое чудовище.
И, уткнувшись меня и обняв, начала хлюпать носом.
— Ну, ну, чего разрыдалась рева? — я начал поглаживать ее по голове.
— Братик, братик, спаси, ты сможешь, уа-а-а, а-а-а-а, ты сильный, ты как прадедушка, ты сможешь вылечить, уа-а-а-а, — и вновь слезы из глаз, которая она размазывала.
После слов сестренки я весь напрягся.
— С отцом что случилось? — я внимательно посмотрел на сестричку.
— Нее, — и вновь растирает сопли и слезы по лицу.
— С матерями все хорошо?
— Да, спаси его, братик, а-а-а ты сможешь, — и снова в сопли.
— Да что же ты за плакса такая, сказывай нормально, что случилось-то? Кого спасти?
— Крист, он… Он меня от волка спас, а сам умирает, а-а-а. А мне тятя со двора одной запретил уходить, а вдруг Крист умер уже, а-а…
— А сам отец где?
— Отец, они со вчера еще ушли на охоту, вдруг еще волки есть рядом.
— Хм, понятно. Получается, на тебя напал волк, а Крист тебя спас, и он ранен. Где же ты волка нашла-то?
— Я его не находила, он сам нас нашел. В лес пошли по грибы и ягоды, я на край поляны отошла, а волк из леса. Я ничего и не успела, а он как прыгнет. Я думала, все, а там Крист, а-а-а, — и сестренка опять разревелась. Они сцепились, у него нож был, и он волка убил, но сам умирает, братик, спаси его, ты сможешь, я знаю.
— Я постараюсь, ведь он спас мою маленькую сестренку. И вытер рукавом ее мокрое лицо.
— А маменьки где?
— За домом, плетут меня прогнали, сказали, что я мешаюсь, а от моих слез все нитки испортятся, вот.
— Ты здесь посиди, я пока до них схожу.
И, сделав шаг от нее, точно с этой истерикой забыл.
Порывшись в мешке, я достал приготовленные для сестры гостинцы, деревянную шкатулку, в которую и положил статуэтку коня, а сверху еще и наполнил сухофруктами.
— Это тебе, — я протянул подарок сестренке.
— Благодарю, братик, — она открыла шкатулку и подняла глаза, — но ты все равно спаси Криста, — и, шмыгнув носом, добавила: — Только спаси, и мне ничего больше не надо и я не буду безобразничать, правда-правда, братик.
И в этих детских зеленых глазенках было столько надежды и веры в меня, словно я одним прикосновением смогу его излечить.
— Я же говорил, что постараюсь, — и, чмокнув в щечку, отправился к родительнице.
Пройдясь по подворью и обойдя дом, обнаружил маму вместе со Смиляной возле уличного очага, где, как и сказала сестренка, они пряли пряжу из льня.
— Здравствуйте.
— О, Яромирушка вернулся, — мама отложила прялку и подскочила с лавки, обняла меня и поцеловала.
— А мы гадали, когда ты вернешься, у нас здесь волк объявился, чуть Варну в лесу не задрал, да холоп ее оттолкнул, вот его волк и подрал, но он его убить смог. Ужас.
Смиляна, после того как поздоровалась со мной, на рассказе мамы сжала губы.
— Слышал, Варна уже рассказала все.
— На подворье сидит? — подала голос Смиляна.
— Да, там ее встретил.
— Вот, вам гостинцы из Щецина привез, — и отдал им отрезы ткани.
— Спасибо, сынок, мама меня вновь поцеловала, — пользуется, пока отец не видит.
— Для вас и выбирал. — Женщины развернули ткань и начали ее осматривать.
— А отец скоро вернётся?
— Они вчера ушли, как окрестности обойдут, так и вернётся, думаю, что к обеду должен.
— Понятно, мы с Варной тогда в холопскую сходим, Криста глянем. Варна переживает.
— Да, что этому холопу сделается-то? Покусал волк, ничего страшного, — и Смиляна махнула рукой.
— Конечно, сынок, сходите, — кивнула родительница.
Отходя, я был несколько удивлен, знал, что для Смиляны большинство людей делятся на несколько категорий, семья и все остальные, но чтобы настолько прохладное отношение, я бы даже сказал, пренебрежительное к человеку, который спас твоего ребенка, нет, я этого совсем не понимаю. Да статус холопа, ну и что? Он закрыл ее своим телом и сейчас при смерти, должна же быть благодарность, но её нет.
Вернувшись к сестре, я поинтересовался, а заботится ли кто о раненом?
— Тятенька Неждане вроде велел за Кристом смотреть.
— Понятно, ну, пойдем посмотрим, как твой заступник себя чувствует.
Взяв за руку сестренку, мы двинулись.
Холопская фактически поселок в поселке, и почти у каждой семьи так. Непритязательные домики, стоящие рядом с другими хозяйственными постройками.
Подойдя к домику Криста, Нежданы я рядом не обнаружил, да и вообще никого, хотя по пути я видел наших работников.
— И где же Неждана, что-то не видно? Она же должна следить, или Крист вовсе не здесь?
— Она, она, я слышала, как тятенька ей говорил присмотреть.
Распахнул дверь, и мне в нос ударил запах крови, пота и мочи.
Увидев Криста, только и смог выдать:
— Ну, ни хрена себе.
Он лежал на лавке, ничем не укрытый, такое ощущение, что его как положили, так он и лежал, в окровавленной одежде, которая уже покрылась корочкой и присохла к ранам.
— Крист, — рванула сестренка.
— Куда, — спустя шаг я успел ее ухватить за плечо и дернуть немного назад. Не хватало, чтобы она его растормошила, ему и так пришлось несладко.
— Отпусти меня, отпусти, — сестрёнка начала вырываться из моих рук и всячески лягаться, не слушая моих слов.
Подхватив ее, вытащил из домика и захлопнул дверь.
— Ты что творишь, егоза мелкая, ты его добить хочешь, не ты ли просила его спасти, а? — раздражение так и плескалось у меня. Ты видишь, он ни жив ни мертв, дух еле в теле держится, иди подергай его, чтобы раны открылись!
Сестра замерла и даже не знала, что сказать, а спустя мгновение у нее вновь полились слезы.
— А-а-а-а, братик, прости, прости, спаси его, братик.
— Цыц, — я прикрикнул на нее.
— Сейчас идешь до дому, приносишь кувшин прохладной колодезной воды и небольшую чистую тряпочку. Ну, что замерла, — и я подтолкнул ее.
Дождавшись, когда сестра унесётся, я вновь открыл дверь и взглянул на Криста.
— Ну, Неждана, ну, тварь и скотина, — с раздражением зарядил кулаком по двери.
Никакой заботы о Кристе я не видел, его просто бросили умирать. Распну сучку.
Продышавшись, я успокоился и шагнул внутрь. Нащупал пульс у Криста, уже хорошо, жив. Весь бок ему разворотили, и рука разорвана. Досталось бедолаге.
Положив ему руки на грудь, я пустил силу жизни, помещение озарил зелёный свет, направил в Криста свою силу, его тело начало жадно ее впитывать, словно губка.
— Хватит пока, дружок, — потратил десятую часть своего резерва, — надеюсь, этого достаточно, чтобы ты продержался.
Подёргав ткань одежды, присохла и хорошо присохла. Надо будет сначала мыть, возможно, размокнет и будет легче снимать, да и раны чистить надо явно.
— Братик, вот, — в помещение ворвалась вихрем сестренка.
— Молодец, давай сюда.
Из кувшина сам глотнул водицы, хороша. Тряпка чистая, на первый взгляд пойдет, достав нож, вспорол ее, а дальше надорвал, и в моей руке оказался небольшой лоскуток.
— Так, теперь иди сюда.
И я приоткрыл немного рот Криста.
— Вот так держи, ага.
Аккуратно наклонив кувшин, я тихонько, начал пытаться поить раненого, глотает, это хорошо, и лоскут не понадобился, а то мне казалось, придётся тряпку мочить и через нее уже поить Криста, словно соской, как маленьких детей.
— Все, хватит пока ему.
— Пойдем на улицу, — я подхватил мелкую, а то она вновь застыла возле холопа и, словно боясь, провела пальчиком по его бледному лицу.
— Все пусти меня, — и сестренка стукнула меня кулачком. — Там тятенька вернулся, я видела, он в ворота заходил.
— О, это хорошо, сестренка, очень хорошо.
Неожиданно из-за угла на нас вывернула Неждана.
— Ба, вот это встреча, а мы и не ждали, уж и не чаяли с Варной тебя здесь встретить, а вот ты здесь красивая, — голос был нарочито весел.
Неждана стояла и пучила на нас глаза.
Я же оглядел ее прищуренными от злости глазами. Молодая девушка лет двадцати, в простом платье, шикарная коса цвета зрелой пшеницы. А мои кулаки то сжимались, то разжималось от злости.
— Я, это…
— Тебе что было сказано, смотреть за Кристом, тебя где носило? — голос стал на тон ниже, еще и стих.
— По хозяйству, а что ему сделается, он все равно не жилец, — и пожала плечами, словно ничего не произошло.
И вновь этот взгляд с ухмылкой, который она спрятала. А ведь ты тогда на меня так же смотрела, радуясь и видя, как отец меня наказывает, а я ведь тебе ничего не сделал плохого.
— Не жилец, вот оно как, — я словно прошипел эту фразу, ярость и злоба уже били в голову, прямо в темечко, и меня всего трясло.
Эта была последняя капля, довела поскуда!
— Тварь, ты кем себя возомнила? — крик вырвался из меня, и ладонь с оттяжкой летит в голову, сбивая на землю.
— Не жилец, не жилец, — я хватаю ее за волосы и тяну за собой к домику, к раскрытому проему, в котором во мраке виден раненый Крист, который просто умирал, брошенный в одиночестве.
Неждана же давай завывать белугой:
— А-а-а-а.
А от ее крика ярость словно еще больше распалялась, как я ни пытался ее сдерживать, нет, это была уже не ярость, а ненависть к этой суке.
Схватив ее второй рукой, я подымаю.
— Тебе что было сказано, следить за ним, а ты что, паскуда?
Она начала вырывать у меня из рук:
— А-а-а, пусти.
— Раз отец тебя пару раз драл, хозяйкой себя здесь возомнила, а?
И, не выдержав, я приложил ее головой, точнее, лицом о не ошкуренные доски. Из разбитого носа и появившихся ран хлынула кровь.
— Может, и мне сладенького от тебя перепадет, а, Неждана?
— Братик, — я еле услышал голос сестры.
— Пошла вон, холопка, — и отбросил ее от себя. — И лучше мне на глаза не попадайся, тварь. Какая же она тварь.
— Все хорошо, Варна, все хорошо, подай ту тряпицу.
— Довела, довела все-таки до белого каления.
Я же прикрыл глаза, успокаиваясь и пытаясь прогнать злобу, что меня одолела.
— Вот держи.
— Спасибо, сестренка.
Приняв протянутую ткань, я обтер руки.
— А правда, что отец с Нежданой? — раздался вопрос неожиданный вопрос.
— Не, то по глупости да по злости сказано, забудь и не трепись, почем зря, хорошо? — я серьезно на нее взглянул.
Сестрёнка, только насупившись, кивнула.
— Пойдем до отца, после того как я с ним поговорю, ты останешься в доме и не мешаешь. А я буду лечить Криста, и ты вечером его увидишь, придётся сильно поработать и не хочется отвлекаться, добро?
— Ты его вылечишь, братик, я не буду мешать, правда.
— А о Неждане надо было мамкам просто сказать да тятеньке, ух бы они ее наказали, — сестра высказала свое мнение о происшествии.
— Возможно, сестричка, не смог сдержаться.
Она лишь хмыкнула.
— Если бы не ты, я сама бы ей зенки выцарапала, ишь что удумала. Крист не жилец, вот белебеня[1]. Он обязательно выздоровеет. — И сестра сжала свои кулачки.
Мда вот не завидую теперь Неждане, устроит ей сестра веселую жизнь.
Ну и черт с ней, сама виновата, дура.
— Конечно, ведь о нем моя сестра заботится, — я ухмыльнулся. Хотя если вспомнить каким взглядом сестра смотрела на Криста, то, похоже, она влюбилась.
Ладно, с этим потом разберемся, с любовью этой.
Вернувшись на наше подворье, отца застали за концом трапезы.
— Сын, сказали мне, что ты вернулся, — и он протер рукой усы. — Сказывай, как сходили, что видел?
— В Щецине с прадедушкой были, в храме Триглава были, по торгу прошлись, мне прадедушка тул со стрелами подарил, на судилище были, там состоялся суд богов. Победителем вышел Говша, прадедушка Рознег к нам в гости его зазвал, тому идти некуда было, все родичи полегли.
Отец нахмурился немного и свел брови.
— Справный вой?
— Справный, — я кивнул.
— Показывай, что там за тул такой.
Сходив до своих мешков, которые так и не разобрал, принес отцу показать подарок. Осмотрев его и стрелы, он выдал свое заключение:
— Справный, справный. А о том, что у нас случилось, думаю, прослышал уже, — и он кивнул на сестренку.
— Да, отче, слышал, как охота на волков прошла?
— Да какая охота, — он махнул рукой, — порыскали по лесам, да и все, не было иных следов, окромя того волка. Видать, одиночка или изгой, то ли от голода, то ли от чего еще напал. Да и с матерым Крист бы не справился, тем более тем ножичком. Которым только воробьем пугать.
— Тятя, смотрел я Криста, он может не выжить.
— Ха-ха, лекарем, что ли, заделался али травницей, выживет не выживет.
— Может, и выживет, только вот что я подумал, отец, — и взглянул в его глаза. — Ежели не выживет, не дело, чтобы он холопом ушел, пусть вольным уйдет.
— Вольным, говоришь, — взгляд отца был пристальный. Я же не отводил свой.
Он хмыкнул и ударил ладонями по коленям.
— Дело, сын, говоришь, надобно его отблагодарить, пусть то воля будет, достоин. Обожди, — и отец, поднявшись, ушел в дом.
Сестра тут же ко мне подбежала.
— Неужто тятенька Кристу волю даст?
— Видимо, Варна, даст, будет твой спаситель вольным, словно ветер.
Сестра нахмурилась, а ее лобик сморщился.
— Тогда еже ли он вольным будет, он уйдет, да? — в ее голосе я различил нотки грусти.
— Куда он от нас денется-то, — и я подмигнул.
А спустя пару минут появился отец, неся в руках боевой нож в простых ножных ножнах с деревянной рукоятью.
— Пошли, — только и сказал отец. Я направился вслед за ним, и, чуть отставая, шла Варна.
— А ты куда это направилась, тебе что было сказано, ни шагу с подворья.
— Тятенька, — протянула просящим тонким голоском сестрица, — я же с вами, вместе.
— На подворье шагай, без тебя справимся уж как-нибудь.
Сестрица огорченно повернула назад, хоть плакать не начала, и то хорошо. Проводив ее взглядом, я устремился догонять отца, который широкими шагами шел в холопскую.
Открыв дверь в дом где лежал раненный, отец немного постоял, вглядываясь в Криста, а после шагнул за порог.
Я же взглянул на Криста, живой и дышит ровно, это хорошо, а то были опасения, что Неждана что-нибудь вытворит эдакое.
— Я Велерад, вольный человек, владеющий холопом Кристом, — начал говорить отец, — дарую ему свободу от холопства, отныне он вольный человек, сказано то при видоке, сыне моем Яромире. — За поступок же его и смелость дарую ему нож, пусть он ему служит и в мире, и на войне.
Отец аккуратно положил нож на грудь Криста.
Выйдя из дома, отец вздохнул.
— А Неждана где? Ей было сказано смотреть за ним, — и отец кивнул в сторону раненого.
— Не справилась она с твоим наказом, — я пожал плечами.
— Вот оно как, — отец задумчиво протянул: — Выпорю.
— Я уже ее наказал, отец.
— Хм, ну что ж, тогда надо кого кликнуть, пусть за Кристом присмотрят, да пойдем, дела еще есть.
— Отец, я разберусь, да и сам немного за Кристом присмотрю, попробую помочь, — и, подняв ладонь, выдал немного силы жизни.
Отец хмыкнул с одобрением. А после положил на мгновение руку на плечо и молча отправился в сторону дома.
Развернувшись, я шагнул в избу.
— Ну что ж, настало время волшебства, — уперев руки в боки, я рассматривал раненого.
Сильно пострадала левая рука и немного правая, также раны имелись на боку и на ноге. О степени повреждений судить не могу, рассмотреть тяжело в полутёмном доме. Да еще и запекшаяся кровь, и разорванная одежда.
Крист был без сознания, а, прикоснувшись к нему, я почувствовал, что у него был жар. Его еще и трясло всего.
За прошедшее время я надеюсь, хоть парочка процентиков моей силы восстановилась.
Положив обе руки на грудь, я пустил свою силу, не сильно усердствуя, одна десятая, как я чувствую, и хватит, не стоит все и сразу.
Выйдя на улицу, я свистнул, надеюсь, сейчас прибежит парочка помощников, одному несподручно будет.
И действительно, спустя пару минут подошли двое наших холопов.
Первым пришел Дорге, мужик уже в возрасте с седой бородой, он старший над холопами и фактически член семьи, несмотря на статус холопа, и именовал я его не иначе как дядюшка Дорге, работящий и незлобивый по характеру. Он был семейным, а его жена и дети тоже считались нашими холопами.
Другим же был Хотен, его отец выкупил за мешок зерна, когда тому еще и десяти зим не было, сейчас же молодой и здоровый мужчина слегка за двадцать.
— О, а я думал, кто здесь озорует, а это ты, Яромирушка, — старик по-доброму мне улыбнулся.
— Да, это я, дядюшка Дорге.
— А у нас видишь какое несчастье, — он кивнул на Криста и горестно вздохнул, — хорошо, что с сестренкой твоей все в порядке.
— Это да, но я здесь для того, чтобы помочь Кристу.
— Хорошо, коли так, а он точно жив? — Хотен стоял к порогу и принюхивался. — Кажись, мертвечиной попахивает.
Дорге быстро метнулся в дом к Кристу, а после оттуда раздался его голос:
— Я те дам, орясина, мертвечиной ему тут пахнет, думай хоть маленько, что говоришь.
— Ну так это, того, — смутился Хотен.
— Жив, Крист, жив, но, судя по всему плох и действительно может умереть, — мужики это не сестра, здесь кривить душой нечего. — Вот и попытаемся его спасти.
— А чего делать-то надобно? — Дорге почесал свою бороду.
— Хм, — на задумался, чтобы правильно сформулировать то, что мне надо.
— В общем, нужен длинный стол, чтобы можно было положить на него Криста на улице, где-то я видел такой. Очаг разведите, воды теплой и ткани почище. Так, еще мази бы лечебной, если не найдете, к Матушке моей пойдите, у нее должна быть.
— Ну, про стол я понял, про который ты говоришь, а мазь моя варила, видел, так что есть. Сейчас все сделаем, да и ткань найдем.
А спустя пару минут притащили стол, грязный и замызганный, но подходящий.
— Пойдет, воду несите и тряпку, все это смыть.
Получив необходимое, я заставил Хотена помыть стол.
Зайдя с ним в дом и подняв лавку, на которой был Крист, мы его аккуратно переложили перенесли переложили на стол.
Дождавшись, когда мне принесут котелок с теплой водой и тканью, я начал омывать раны Криста, кровь ссохлась в том числе и на его одежде прилипнув к телу, где удалось смыть, а где то пришлось накрывать тканью и поливать водой в надежде что хоть частично отмокнет.
Рвать присохшую к телу одежду было страшно, а вдруг раны откроются, я же не врач. Так что предварительно я срезал все, что смог, и даже ножом поскоблил, но все же в не которых местах пришлось срывать, и, естественно, раны открылись, и брызнула кровь. Если на ноге и правой руке были видны следы укусов и раны не казались страшными, то вот бок был разорван и шмат мяса висел на тонкой полоске кожи. Левая рука пострадала сильно, она была разворочена клыками волка и напоминала фарш.
Взяв нож, я отрезал мясо, висящее на боку Криста. Рана открытая, плохо. Зажившая, возможно туда попала грязь или еще чего по хуже, и что мне с ней делать, антисептиков нет, прижечь, может, стоит.
Я смотрел на открытую рану, прижигать надо. Все же мало ли какая зараза попала. Шут его знает, как правильно или неправильно, я тяжко вздохнул. На левой руке и на ноге точно придётся прижигать, в раны раскаленное лезвие совать, я по-другому их прочистить от заразы и не смогу. А ежели не прижигать, а так мазью намазать, неизвестно, поможет ли в таком случае моя сила, или раны заживут, а внутри гнить начнет, что хуже только будет, не буду рисковать.
А вот с руки левой точно плоть срезать придётся, много и на живую. Я в этом месиве ни черта не разберусь. В голове крутилась какая-то мысль про антисептики, а ухватиться сразу за неё и не смог.
Точно, старый дедовский способ, моча. Придется ей воспользоваться, и с боком тоже, прежде чем залечивать раны. Да не совсем эстетично, за то практично. Хотя можно же и другим средством, точно, точно, здесь оно всяко должно быть.
— Дорге, дядюшка Дорге, — я закричал.
— Аюшки, — и он выглянул из-за избы.
— Не надо лечебной мази пока что, деготь надо березовый, и еще нож нужен с узким лезвием, шириной в палец или в полтора.
— Деготь-то есть, а вот нож такой, даже и не знаю.
— Может, лезвие где сточилось или выправили, вот и получился такой.
— Мда, — только он и молвил и, почесывая затылок, ушел.
Спустя пару минут Хотен принес котелок, исходящий паром, внутри которого была ткань.
Прекрасно, конечно, только на кой он это все приволок.
— Хотен, ткань сейчас достань и повесь сушиться, гляди только, чтобы она на землю не свалилась или не замаралась.
— Сделаем, — и он вновь утащил котелок, я лишь улыбнулся.
Дождавшись, когда Дорге принесет туесок с дегтем, я на него посмотрел, хотя в нем ничего не понимаю. Деготь и деготь, воняет, тянется, словно клейкая масса, надеюсь, подойдет.
Нож же, который мне также поднесли, подходил, лезвие длиной сантиметров девять, у основания ширина сантиметра два, которое сужается к концу, было видно, что он точеный-переточеный не один десяток раз.
Промыв и накалив, я вернулся к раненому.
— Дядюшка Дорге, держи Криста.
Выдохнув и собравшись с силами, я ввел нож в рану от клыка, которая уходила в тело на пару сантиметров, и сразу ощутил запах паленого мяса. А Криста свела судорога, у меня же затряслись руки. Это не гоблина дубиной по башке месить, я переживал, волновался, искренне хотел спасти Криста и не оставить калекой.
Нож в сторону, на рану кладу руку и пускаю силу жизни, а сверху залить дёгтем.
И так с каждой раной от длинных клыков, после второй у меня перестали трястись руки, и я смог сосредоточиться. Остальные же раны прочистил горячим ножом, а там, где мне казалось, есть нагноение, я прижигал.
Следом пошла рана на боку. Я срезал кровавую корку недрогнувшей рукой, а потом силой жизни закрыл кровотечение, и так же сверху ложил деготь.
А вот с рукой я не спешил, примеряясь, как и что делать, не хотелось срезать какие-нибудь жилы или еще что важное.
Перетянул тканью плечо, чтобы снизить кровотоки и Крист не истек кровью, пока я его лечу, хотя внутри мне казалось все это каким-то зверством, и хорошо, что он без сознания, а то я бы даже и не знаю тогда, что делал.
Выдохнув и прикрыв глаза, я вновь про себя проговорил, что спасаю ему жизнь как могу, как умею и что, кроме меня, больше некому.
После первого надреза искалеченной руки капли крови брызнули на траву, и у меня ушли все сомнения, надо быстро и четко все сделать. Нож так и мелькал в моей руке, чистя раны и обрезая ошметки рваных мышц. Спустя несколько минут, хотя мне казалось, что это длится вечность. Я был весь в поту, а рубаху в прямом смысле слова можно было выжимать.
Так что, стянув ее, я сполоснулся в едва теплой воде и смыл кровь со своих рук, а другой котелок просто опрокинул на себя.
Холопы же смотрели на меня с удивлением, а в глазах дядюшки Дорге еще и читалось уважение, или мне просто хотелось его там увидеть.
А что самое главное, после всех моих измывательств Крист был жив, он дышал. И в моем источнике сил плескалось чуть больше трети, и это хорошо.
Положив руки на Криста, а именно на грудь и на больную руку, я в который раз воспользовался своей силой, оставив в источнике чуть больше десятой части, ведь мне с утра опять лечить больного.
Переложив вновь его в избу, а перед уходом напоив, отправился домой, сил у меня оставалось немного, так что я просто рухнул на кровать и забылся богатырским сном.
Утром же, еще не до конца продрав глаза, я рванул в холопскую проверить Криста.
Возле его дома на откуда-то притащенной лавочке меня встретила сестра, которая спокойно сидела, крутя в руках подаренного ей деревянного коняшку.
— А ты что здесь делаешь? Тебе что вчера отец сказал?
— Он разрешил к Кристу сходить.
— Ну, сиди тогда, раз разрешил.
Возле лежанкиКриста стоял наполненный кувшин. Хотя я прекрасно помню, что вчера всю воду из него потратил.
— Эта я его поила, — раздался голос сестры.
Откинув покрывало, я обратил внимание, что штаны Криста отсутствовали, а его гениталии были укрыты отдельно, да и видно было, что его протирали.
— Это тоже ты? — я кивнул на больного.
— Неа, холопки, — и Варна грустно вздохнула.
Приложив руку к Кристу, я понял, что жар спал. Надеюсь, это хороший признак.
— Ухаживать, я погляжу, за ним взялась.
— А как же.
— Тогда Дорге найди, пусть гуся зарубит да бульон сварит не сильно соленый, этим бульоном поить его будешь, мясо не давать, он жевать не сможет, а бульон можно. Поняла? — я оглянулся на сестру.
— Хорошо, — только и кивнула она, сразу убежав.
Ощутив внутри себя источник, я понял, что сила частично восстановилась за ночь. Если полностью источник восстанавливается за двое суток, то в среднем за двенадцать часов восстанавливается двадцать пять процентов, и вчера где-то у меня одна десятая оставалась, по ощущениям и по подсчетом, должно быть где-то процентов тридцать пять, может, больше.
Так что вновь наложил на Криста руки, и сила жизни растеклась по его телу, по примерным прикидкам, потратил одну пятую от наполненного моего источника или двадцать процентов.
Проверив раны под повязкой, толку-то, один деготь и видно, маркий он, эх, весь перепачкался, пока снимал. Так что сверху нанес просто новый слой.
Надо будет для левой руки Криста накладку какую изготовить или лубок, а то очнётся, явно будет пытаться руками махать, а этого не хотелось бы.
Вернувшись на наше подворье, я увидел, что отец проверяет кольчугу, рядом с ним находилась другая его сброя. Понятно, скоро отбудет нести храмовую стражу.
На следующий день ближе к обеду очнулся Крист, о чем известила меня радостная Варна, у нее в глазах плескалась радость, ухватив за руку, она потащила меня к больному. Расхваливая мои лекарские таланты. Крист был бледен и слаб, еще бы, чего еще ожидать. Остальное мое лечение свелось к тому, что я наполнял утром и вечером его силой жизни, да раны смазывал поначалу дегтем, а после лечебной мазью на травах.
Сообщил ему новость, что он отныне не холоп, а вольный муж.
Мне казалось, он обрадуется. Вот только я ошибся.
— Мне теперь уйти надо будет, да, Яромир? — в голосе его была грусть и тоска, словно мы его выгоняем.
— С чего ты взял такое, дурашка, захочешь уйдешь, захочешь останешься, то твое дело, ты теперь сам за себя решаешь. Никто тебя не гонит. Останешься, дом справим да с хозяйством поможем, а может, и вовсе у нас будешь работать.
— Правда? — в его голосе была надежда. И я понимал отчего. Вот только как к этим, вероятно, зарождающимся отношениям с Варной относиться пока не решил.
Отец же убыл через два дня, как Крист очнулся. Я же остался хозяином, так сказать.
А дальше пошло все по накатанной, единственное, что портило настроение, дожди зарядили. Но выдавались и солнечные деньки.
Крист начал уже вставать и ходить, но все же слаб, правой рукой вполне уверенно двигал, а вот левая еще до конца не зажила, пальцами шевелить может, и хорошо, а вот сгибать больно, ну, это и понятно, заживет, разрабатывать надо.
После обхода хозяйства ближе к обеду направился к Кристу, хоть и с утра там был, но Варна все время там крутится и за ним ухаживает. Крист хоть парень и с головой, но мало ли.
Подходя к холопской, я услышал голос мамы, повернув за угол, увидел гостя, которого совсем не ожидал застать.
Хотя казалось, мы только недавно с ним виделись.
[1] Белебеня — пустоплет.