Прадедушка Рознег решил провести обряд во славу Триглава и принести ему жертву. Так, что сейчас отсутствовал, и нам приходиться его ждать.
А дядька Колояр на все вопросы отмалчивался и только хмурился. Отец и Беляй вели неспешный разговор, касающийся дел стражи. А мы вместе с Могутой изнывали от скуки. А вот Володар, младший сын Колояра, нервничал, и это было заметно, он не находил себе места, часто вскакивал и пересаживался, словно в нем шла внутренняя борьба. Удивительно и странно, что старшего сына Колояра нет. Может, в этом все дело?
Скрип двери, и через порог перешагнул прадед в своем жреческом одеянии.
— Будь здравы, родичи, — и он оглядел всех своим тяжелым старческим взглядом.
— Будь здрав, — понеслось со всех сторон.
— Смотрю, все собрались, значит, пора и слово молвить. — И он разместился за столом со старшими. И кивнул Колояру, мол, начинай уже сказывать.
Дядька вздохнул и обвел всех нечитаемым взглядом.
— Договоренность у меня была с одним старостой у пруссов о покупке янтаря, еще по осени с ним сговорились. Ладью отправлять, так товара немного, зачем людей гонять, пусть отдохнут. Так что на лодке я с пяток людей отправил, а во главе сына старшего поставил Горисвета. Они давно должны были вернуться, плевое дело, да и идти недалеко, я уже волноваться начал. Так вчера прибыл один из моих людей, побитый весь. Поспрошал я его, и выяснилось, что староста, с которым я сговорился о делах, по зиме умер. И вроде с новым старостой сын сговорился на тех же условиях. Их хорошо приняли, с лаской, — тут дядька Колояр грустно хмыкнул. И уставился на свои руки немигающим взглядом.
— Опоили их, все деньги за товар забрали, а самих избили и в холодную кинули. Похолопили! Хорошо, хоть один сбежать смог и обратно добраться. Вот такую мне обиду нанесли, сына лишили и деньги забрали, — его голос был сухим и безжизненным. — Думал, сначала денег собрать и поехать выкупить, — закончил рассказ дядюшка.
Ситуация, однако. В избе повисла тишина, каждый обдумывал слова Колояра.
— Навряд ли бы вышло, скорей всего, и денег лишился бы и живота своего, — первым взял слово мой отец.
— Это да, они подло поступили уже, кто помешает снова так сделать? — согласился с ним Беляй.
— Прадед так же вчера и сказал, — грустно вздохнул Колояр.
— Надо людей собирать, да на выручку Горисвету идти, — и Беляй ударил кулаком по столу, озвучивая мысли, которые были у каждого из нас.
— Большое ли у них селение? — отец был более спокоен и обдумывал ситуацию.
— Домов сто, может, чуть больше, — ответил после недолго размышления Колояр.
Домов сто — это примерно от четырехсот человек до тысячи, из них половина — это мужчины, которых можно разбить на три части. Ведь одни из них еще дети, а другие старики. Так что, по прикидкам выходит, взрослого и боеспособного населения от семидесяти до двухсот человек, это если по-хорошему, может быть и больше.
— Сами не сладим, — покачал головой отец.
— Отчего же? — Беляй возмутился, а Колояр лишь грустно усмехнулся.
— Ну, сколько мы сможем взять людей с собой? Вот у меня в ладью можно пятьдесят человек загрузить, может, и более выйдет. У Колояра две ладьи, ну, тоже можно человек по пятьдесят в каждую втиснуть. Маловато выйдет все же. А загружать их полностью тоже глупо. Ведь люди за наш род кровь будут проливать, так что место и для скарба надо оставить, да и самим за такую обиду полную виру взять хочется, не с пустыми руками оттуда уходить станем. А значит, полностью ладьи людьми забить не удастся, а три ладьи для такого дела мало будет.
Теперь понятно, почему мой отец десятник, а дядька Беляй нет.
И после слов отца все призадумались.
— Может, к Зорену стоит обратиться, думаю, сможет помочь, и в Волине наверняка найдутся люди охочие, — задумчиво проговорил Беляй.
— Можно, конечно, но долго выйдет, пока дотуда доберемся, пока сговоримся, уйма времени уйдет, — покачал головой отец.
— Не к этим же обращаться? — вновь завелся Беляй.
— К Путиславу если и обращаться, то только в последнюю очередь, да и то не след, — отмел мысли брата отец.
Путислав, отец моего закадычного друга Иловая и как раз прямой конкурент дядюшки, к нему действительно обращаться за помощью последнее дело. Да и откажет он, еще и поглумится наверняка.
И все вновь погрузились в раздумья, прикидывая, к кому можно обратиться за помощью, дабы отказа не было.
Прадед смотрел на нас, и по его лицу блуждала улыбка. Значит, уже все придумал.
— А ты что, прадедушка, думаешь? — решил я вмешаться в разговор.
— Наконец-то решили и меня спросить, хоть кто-то додумался, а то уж стал подозревать, что просто так здесь сижу, штаны протираю.
Все повернули головы в сторону прадеда.
— Родича выручить — дело правое и нужное. Жертву я Триглаву принес, он на нашей стороне, в том знаки были. А обратиться стоит к Возгарю, недавно Яромир его родича Валуя от смерти спас. У него и ладьи, и люди есть, отказа точно не будет. Все честь по чести.
— А ведь и действительно, к нему не зазорно обратиться будет, — отец хлопнул ладонями по столу.
— Спасибо за совет твой, — и мы склонили головы перед Рознегом.
Мне пришлось совместно с Колояром отправляться на переговоры к Возгарю, и они прошли на диво удачно. Прав был прадед. Нас приняли честь по чести, выслушали о беде нашей, а также о принятом решении идти и выручать родича. И о том, что можно будет неплохую добычу взять. А главное, Возгарь не стал долго думать и рассусоливать, сразу дал согласие.
Да и его можно понять, родича я спас, да так, что можно и помочь нам спасти своего. Так, что он шел с нами в поход на имеющихся у него двух ладьях, они были больше, чем у дядьки, настоящие, торговые.
А дальше понеслись приготовления к походу на супостата.
Щит и топор у меня уже были. И отец выделил мне кольчугу, на мой взгляд, весьма неплохую. Юшманом, вроде такая кольчуга называется. На спине и груди были крупные металлические пластины. Весила она, на мой взгляд, не особо много, килограмм пять или семь.
Её на голое тело не наденешь, махом может всю кожу стесать. Так что у меня был еще и поддоспешник в виде куртки, сделанной из нескольких слоев простеганного льняного полотна. И такая куртка сама по себе служила защитой, а вкупе с кольчугой было и вовсе неплохо. И подвижность тела сохранялась, и вес небольшой.
А главное, все под мой размер, видимо, уже давно было все у отца готово и ждало только своего часа. А шлем у меня был норманнский с наносником. Можно было его просто надеть на голову, но я все же попросил маму сшить мне шапочку, чтобы надевать ее под шлем, так было удобней и комфортней, чем напяливать это железное ведро сразу на голову. Еще смог забить свой колчан стрелами из отцовых запасов, так, что в колчане у меня теперь ровно двадцать пять смертоносных подарков.
О том, что мы собираемся идти в поход, стало известно наследующий день, шило в мешке не утаишь. Правда, неизвестно было, куда мы идем, но люди сами выстраивали разные теории и охотно делились сплетнями.
А после того, как сплетни разошлись широким фронтом, меня настигла кара в виду двух моих друзей, которые очень хотели отправиться с нами в поход. В итоге я пришел к мысли, что легче согласиться и поговорить с отцом на их счет, чем объяснять друзьям, почему нет.
Лишь Лан меня порадовал, не напрашиваясь, только грустно посмотрел и посоветовал мне быть осторожным и приглядывать за нашими друзьями, в особенности за Гостивитом.
Так что, спустя пару дней мы вышли в поход на пяти ладьях. Три наши семейные и две, предоставленные Возгарем. А народу вышло порядка двухсот сорока вооруженных мужей. Что было достаточной силой для взятия намеченного поселка. И на ладьях осталось вдоволь места для ценных вещичек и иного скарба, ведь уходить обратно мы собираемся не с пустыми руками.
И родича выручить и прибыток получить, весьма неплохо, а главное, в том селении был янтарь, который пользуется спросом.
Отходили мы по заре, на причал высыпала огромная толпа, провожая нас.
Ладьи выстроились в ряд, так и шли, стараясь друг от друга не отставать, шли вдоль берега. Иногда на парусе, а иногда на веслах. И вновь я смог ощутить, что такое быть гребцом, но смены были часто, и усталость не успевала накапливаться.
Да и пока шли на веслах, я, как и многие окружающие, снял доспех, оставшись в простой рубахе, а когда прохладный ветер пробирал до костей, я предпочитал кутаться в плащ. А в случае чего бронь не так долго и накинуть, это все-таки не рыцарский доспех. А ежели носить бронь, не снимая, то каждую ночевку приходилось протирать кольчугу и просушивать ее возле костра, дабы не появилась ржа, чем, собственно, некоторые и занимались вместо отдыха.
А так все было прекрасно, и бешеный ветер рвал паруса, и брызги летели в лицо. Есть в этом какая-то романтика, свой кайф и кураж, когда ладья, покачиваясь, летит по волнам.
На ночевки старались вставать в безлюдных местах и меньше привлекать к себе внимание. Как-то я даже заметил большую песчаную косу, идущую вдоль берега, и она мне показалась смутно знакомой, вот только я так и не смог вспомнить откуда.
Мы добрались за три дня, и завтра с утра собирались прибыть к точке назначения. А сегодня последняя ночевка, все проверяют сброю и точат оружие. Никто не готовит ни лестниц, ни тарана, что для меня удивительно. По оговоркам я понял, у родичей есть план, как взять это селение на меч, и они подобное неоднократно уже проворачивали, так что все отработано.
Когда завтра с утра мы пристанем, то просто и нагло пойдем брать селение. И никаких хитростей не будет, мы не станем пробираться в ночи до ворот селения пруссов, ведь у нас есть план. Это звучало дико и меня беспокоило, а отец только отшучивался, и подначивал, не раскрывая секрета, только говорил, что я сам все должен увидеть.
Я мог, конечно, разузнать у других, но не стал портить, так сказать, себе сюрприз, да и отцу я доверяю, хоть и не лишен подозрительности, а иногда даже и паранойи.
Сон был беспокойный, я нервничал, а, судя по лицам Далена и Гостивита, был не одинок в своих переживаниях. Все молодое поколение переживало, а старшее только посмеивалось над нами.
И утром, когда солнце только показалось из-за небосклона, наши корабли пристали к берегу, игнорируя стоящий причал близ селения. И мы большой толпой начали покидать ладьи, прыгая в воду.
И вот мы стоим на берегу и готовы к штурму. А на наших глазах разбегаются пруссы, бросая все и спеша укрыться за стенами села. Кто-то из наших пытается их преследовать, но их отгоняют стрелами со стен защитники.
Из толпы выходят отец и дядька Беляй и смело идут вперед. А вокруг них начинают кружиться потоки ветра, и стрелы, пущенные в них защитниками селения, отлетают в разные стороны, не причиняя вреда.
И с каждым их шагом стихия ветра начинает бушевать все сильней. И до нас долетают порывы ветра, заставляя пригибаться.
Рядом со мной стоит Могута, наблюдая за этим действом во все глаза.
— Смотри, Яромир, мы так же с тобой сможем, и ни одна крепость перед нами не устоит, — он кричит мне прямо в ухо, перекрикивая шум ветра.
А защитники продолжали посылать стрелы, но толку от них все меньше с каждым мгновением. А вокруг родичей крутились и переливались потоки воздуха, которые было заметно и невооруженным взглядом. И я сомневаюсь, что рядом с ними сейчас кто-то смог бы устоять на своих ногах, а не пригнувшись к земле.
Родичи же начали словно наносить удары, и с их рук срывались порывы ветра, несясь в закрытые ворота, которые с каждым ударом сотрясались все сильней. И в какой-то момент удары отца и дяди совпали, стали синхронными. Ворота скрипели и изгибались все больше под порывами ветра, держась каким-то чудом. И вот они уже накренились, готовые сорваться, бах — прилетает очередной мощный порыв ветра. И ворота просто сносит в глубину поселения. И даже если за воротами успели собрать баррикаду, я уверен, что ее разметало, словно пушинку.
Я был удивлен и поражён мощью, которую показали мои родичи, обуздав своим даром стихию ветра. И показав всем, на что они способны.
Ко мне пришло понимание, почему отец не рассказывал о том, как они будут ломать ворота, смазал бы все впечатление.
Теперь я понимаю, к чему мне надо стремиться во владении даром воздуха.
— А-а-а, вперед, — кто-то заорал из толпы, и вся масса людей понеслась вперед. Стадному инстинкту поддался и я, ломанувшись вместе со всеми. Вот только в какой-то момент у меня в голове мелькнули мысли об отце и дяди, и мне пришлось притормозить, а позади меня напирали люди, пытаясь побыстрее очутиться в селении.
Отец и дядя сидели на земле и тяжело дышали, словно загнанные лошади. Их одежду пропитал пот, да и бледноваты они были. Еще бы, я уверен, они сейчас использовали свой дар на полную катушку и опустошили весь свой резерв.
— Как вы? — я обратился к родичам.
— Нормально, — отец пытался продышаться, а дядька только кивнул.
Сила жизни бежит по моим рукам, и прикосновением я прогоняю волну животворящей силы по телам родичей. Им становится легче, бледность проходит, и дыхание возвращается в норму.
— Спасибо, мы отдышимся, — отец переглянулся с Беляем, — и присоединимся, иди давай.
Кивнув родичам, щит наизготовку, и я несусь вперед.
Преодолев проем ворот, я замираю, осматриваясь.
Ворота, снесенные силой отца и дяди, далеко не улетели, а впечатались в какой-то дом, оставив на его месте руины, а то, что находилось перед воротами, разметало ветром в разные стороны.
А по селению тут и там идут бои, кровь льётся рекой и насилие происходит везде.
— А-а-а, galīnsna[1], — на меня несётся какой-то бородач с копьем в руке.
Приняв удар копья на щит, ответным ударом топора я разрубил ему шею. Кровь брызнула из раны, орошая меня. И уже мертвый прусс повалился на землю к моим ногам.
Вот, я и взял в бою первую человеческую жизнь, так просто. Один удар — и он мертв.
Сердце бьётся в груди набатом, гоня по моим венам кровь все быстрей и быстрей. От адреналина в крови меня начинает трясти, выползает зверский оскал, а лицо перекашивает.
— А не хрен было моего братца трогать твари. А-а-а, — из меня вырывается животный крик, и я рвусь вперед, не могу стоять на одном месте.
Один из наших противостоит пруссам, отражая их удары. Как я понял, что он наш? Так я понимаю его, как он ругается сквозь зубы на чем свет стоит, а вот как ругаются пруссы, я совсем не понимаю. Правда, легко ведь определить, кто свой, а кто чужой.
Я сношу одного ударом щита, а во второго летит топор прямо в затылок, и одновременно наш вой всаживает ему топор в плечо. Выдрать острие, разворот корпуса, и мой топор летит в голову поднимающегося прусса, сминая его шлем.
Дальше, дальше я рвусь вперед по одной из сельских улиц, иногда приходя нашим на помощь.
Не понял, а это еще что такое?
Огненная стена перекрывает всю улицу, а перед ней с десяток наших мнутся, не зная, что делать.
Сквозь огонь видно парня, от рук которого исходит пламя, вливаясь в огненную стену.
Ни черта себе, вот это встреча, одаренный?
А за спиной одаренного, который держит огненную стену, собирается весьма немаленькая толпа пруссов.
— И что делать? Огонь с размаху не преодолеешь, стена шириной с добрый метр, да и жар от нее идет сильный. Вспыхнешь мгновенно, словно спичка.
Стоящий рядом лучник вскидывает лук, и стрела устремляется в огонь, она вспыхнула в полете, и за стену вылетел оплавленный наконечник.
А народу за стеной становиться все больше, еще пара минут, и если их станет еще больше, а парень опустит стену, они нас сомнут и ударят остальным в тыл, мы кровью умоемся.
Надо срочно что-то делать.
[1] Galīnsna — убийство, умри (прусс)