Схватив полено, я со всей дури запустил его в огненную стену, без толку. На ту сторону выкатилась только пылающая головешка.
И что же делать, как быть? Мысли заметались в голове. Попробовать залезть на дом и перебраться по крыше, только я один много не навоюю. Отступить к воротам, как вариант. Но это даст им время собраться с силами, а это плохо. Можем кровью умыться.
От близкого огня было жарковато, и пот начинал течь по телу.
— Дай лук? — я обратился к стоящему рядом лучнику, который до этого пустил стрелу.
— А в морду тебе не дать, малой? — отозвался он грубым голосом.
— Если не получится, то дашь. Есть идея, как со всем этим разобраться, но две стрелы еще надо, — я продолжал требовательно тянуть руку.
На его лице отобразилась борьба, видно было, что свое оружие давать незнакомому парню он не хочет, но идей, как преодолеть стену, у него нет.
— Стрелы потом вернешь, и мне плевать, где ты их достанешь, — с мукой на лице он протянул мне лук и дал две стрелы.
В стрелу направляю силу ветра. Так, хватит, деревяшка начала трещать, еще чуть — и взорвётся щепой, бывало уже такое.
Стрелу на тетиву, прицел и выстрел. Она влетает в стену огня, и я перестаю ее чувствовать своим даром. Промах, вот черт. Но хотя бы ее преодолела, уже хорошо, а не сгорела в огне.
А если по-другому? Хм, зачем идти в лоб?
Пяток шагов назад — и снова наполняю стрелу силой ветра.
Лук смотрит в небо. Стреляю навесом. Я чувствую своей силой полет стрелы, я контролирую ее и подправляю движение.
Есть, попадание.
Огонь спадает. Одаренным был мальчишка лет тринадцати, стрела застряла у него в плече и отбросила назад. Он пытается подняться, но не мог и просто отползал в сторону.
А наши уже летят вперед. И понеслась мясорубка.
— Отдай, — и у меня вырывают лук из рук.
Подхватываю щит, в руках топор. Вперед, только вперед.
Я врываюсь в бой.
Удар — и сношу руку какому-то пруссу, который был слишком занят, чтобы смотреть по сторонам.
Битва пьянит, это не учебный бой и не поединок. События несутся галопом, и я еле успеваю под них подстраиваться.
Нас меньше, чем пруссов. Однако у нас просто дикий напор, они не ожидали, что стена огня упадет, и не были готовы к этому.
Люди не кричат, они рычат и воют словно звери.
Сзади прилетел удар в спину, и меня откидывает на стену дома. Прыжок в сторону. А в место, где я был, вонзается копье.
Вот сука, не заметил. Жив и вроде не ранен, неужто не пробил бронь. Разворот — и ударом топора переламываю копье. А ударом щита бью в голову противнику и ударом топора проламываю череп.
Оглянувшись, готов рваться вперед, но нет, бой на улочке закончен.
Из наших на ногах, готовых продолжать, осталось пятеро. Двое убиты и еще двое воют от боли, зажимая раны. У одного отрублена рука, у другого пробита голова, и он пытается подняться.
— Ну куда ты? — я помог мужичку с пробитой головой сесть и опереться на стену. Из рук рвётся поток силы жизни, и я заживляю его рану.
Шаг в сторону к мужику, зажимающему обрубок руки. Подхватив лежащую на земле отрубленную руку, я приближаюсь к нему. Это будет интересный опыт, я бы даже сказал, эксперимент. Интересно, смогу ли я прирастить отрубленную руку.
Я пытаюсь привлечь внимание раненого воина, но он только завывает и всхлипывает.
— Ты чего творишь, чего измыслил, а? — меня от него отталкивают.
— Руку ему спасти хочу и его самого, — я смотрю требовательно на помешавшего мне воя.
— Хм, — только и выдал он удивленно. Вероятно, это люди Возгаря, которые и не знали меня, а возможно, и не слышали.
— Только боги смогут дать ему новую руку, — он с возмущением на меня смотрит.
— А я не бог. И попробую вернуть ему старую, держи его. — Время идет, и мужик исходит кровью, пока мы спорим.
Воин нахмурился, но все же кивнул и вцепился в раненого, словно клещ, удерживая его и убирая руку от раны.
Раздался вой раненого, и он весь забился. Достав нож, я распорол рукав, осматривая рану. Срез не совсем чистый, конечно, но пойдет. Покрутив культю, я приставил её к ране. Вроде подходит. А то на земле лежало несколько обрубков, вдруг перепутал, вот забавно бы вышло, и я ему чужую руку бы прирастил.
Поправив культю, чтобы она совпала с раной, я выпустил из себя силу жизни, вливая в место ранения. Ох и потекла из меня силушка полноводной рекой, заживляя рану и приращивая руку. Больше трети от своего резерва потратил.
А мужик начал успокаиваться и перестал завывать.
— Ну, подвигай рукой, только осторожно, а не резко. Давай, давай.
И он действительно сначала немного подвигал пальцами на руке, а потом и смог её приподнять.
— О чудо, кому скажу, не поверят, — выразил общее мнение вой.
— Благодарю, — только смог выдавить из себя дрожащим голосом бывший однорукий.
— Вот и славно.
Я обернулся и понял, что все смотрели на мои действия широко раскрытыми глазами, в том числе и одаренный мальчик-прусс.
Приятно, черт возьми, я приосанился.
Мальчишка-одаренный сидел у стены, держась за стрелу, застрявшую у него в плече.
— Кто-то по их разумеет? — и я ткнул рукой в мальчика.
— Я разумею, — ответил парень чуть постарше, со знакомым лицом.
— Ты же сын Маруши, кажется? — вот так встреча.
— Ага.
— Ох и выручила меня твоя матушка на испытании.
Парень улыбнулся и ответил:
— Она сказывала, как вы с уловом помогали.
Мы подошли к одаренному мальчишке.
— Спроси, давно он так умеет с огнем играться?
— Да что его спрашивать, добить, и вся недолга, — парень взвесил в руках топор, прикидывая, как бы ударить.
— Спроси, спроси. Добить всегда успеем, а такое сокровище пригодится.
— Какое сокровище? Где? — и сын Маруши закрутил головой в поисках этих самых сокровищ.
— Ой, да никакое, спрашивай уже.
— Странный ты, Яромир, то про сокровище говоришь, то нет его.
И сын Маруши начал переводить. А мальчишка-прусс все же с неохотой ответил.
— Он говорит, с детства самого, отец заставлял скрывать, а то боялся, что он все село пожжет.
— А сейчас моментом воспользовался и полез, хотя на воина явно не похож, а судя по одежке, его ведь явно не жалуют.
А одежда на парне была поизносившаяся, вся в заплатах.
— Говорит, отец помер, а их с матерью и сестрой из дома погнали, а еще говорит, думал, ежели поможет, то получит почет и уважение. И у них все лучше станет, может, даже и дом вернули бы.
— Эх, дурак, — я только покачал головой, — никто бы ничего не вернул, раз забрали. Просто так снова ничего и не вернули бы. А если даже бы и отбились, то при первом пожаре тебя бы и обвинили, да и убили, и вся недолга. Раз дом отняли, и никто не вступился, то обвинить было бы легко.
— Долго вы там еще? Мы пошли, — бойцы предупредили нас и направились вперед.
— Не, сейчас догоним, — а сын Маруши продолжал перевод моих слов.
И я видел, как меняется лицо пацана. Кажется, начало доходить, ну хоть не спорит, не говорит, что я все придумал.
— Ежели жить хочешь да родным помочь, здесь оставайся и никуда не уходи, я помогу вам.
— Чего? — вырвалось у моего переводчика.
— Ты переводи давай, а не спрашивай.
И я вновь услышал прусскую речь. Тяжело без знания языков.
— Он спрашивает, зачем это тебе?
— Скажи, что он будет справным воином, и мне такой пригодится, — и я подмигнул парню.
— Он согласен и даже, кажется, поклялся именем бога Паттоло, это если я его правильно понял.
Я аж выдохнул после этих слов. Не хотелось мне убивать мальца, а оставлять его за нашими спинами было бы глупо. Зато теперь у меня будет свой ходячий огнемет. И стена огня, которую он выдал, была весьма неплоха и имела хороший останавливающий эффект. А еще он сможет костер по мановению руки разжигать. Были бы сигареты, он мне бы от пальца прикуривал, я даже хихикнул от этой мысли.
— Добре, ладно, пошли, а то и так здесь задержались.
— Ага, все веселье пропустим и добычи мало получим, — парень улыбнулся.
— Тебя как звать, а то я и не припомню? — и действительно, я никак не мог вспомнить имя.
— Хех, Богдаш меня звать.
И мы устремились вперед по улице. Встречая иной раз следы боев, которые на ней происходили.
Улочка вывела нас на площадь, где сейчас разгоралось самое большое сражение между нами и защитниками села. С каждой из сторон было примерно по сотне бойцов, и они с остервенением друг друга убивали. Периодически приходило подкрепление к каждой из сторон. Это-то, в принципе, и понятно, уж слишком быстро мы ворвались в селение. В котором и тревогу-то не успели поднять и оказать нормальное сопротивление. Сейчас все поменялось, и бойцы стягиваются на площадь. Где все и решится.
Мы одновременно с Богдашем шагнули на площадь. Окинув взглядом поле боя, я постарался выцепить место, где нашим приходится хуже всего. И почти сразу его нашел, где во главе пруссов был здоровяк с двуручным топором, и они теснили наших.
Бой.
Я несусь вперед и вижу, как у одного из наших бойцов в руках остался огрызок щита, которым он прикрывался, и его готовятся добить.
Топор летит вперед, и я сношу все плечо вместе с рукой какого-то прусса.
— А-а-а, — мне бьет в уши крик, полный боли. Поднять щит, и я прикрываю соседнего бойца от удара.
И возле моего лица пролетает топор. Отмахиваюсь от прусса.
Бам, прилетает удар вскользь по шлему, заставляя меня оступиться, а в голове шум. Удар, может, и вскользь, но прилетело неплохо, заставляя приходить в себя и мотать головой.
А прусс уже продолжает удар, но ему сбоку от кого-то прилетает в ногу, и он валится передо мной на колени.
Какой шикарный подарок. Вот, малыш, держи плюшку, и бью сверху топором в самое темечко. Раскалывая голову, словно спелый арбуз, осколки костей и мозгов летят в разные стороны, я весь в крови. Выпускаю силу жизни, она волной прокатывается по моему телу, и я прихожу в себя.
А здоровяк-прусс вовсю лютует, разбивая щиты с одного удара. Наши кружат вокруг него, словно собаки вокруг медведя.
Эх, пару стрел бы в него пустил хоть кто-то, а то боязно на такого зверя нахрапом лезть.
И словно кто-то услышал мои мысли, и в здоровяка прилетает две стрелы, а он их словно не замечает, продолжает лезть, гоня наших.
Мне был лук. Но чего нет, того нет, он ранен, и это уже неплохо, разберемся.
Присоединяюсь к своим товарищам, и мы кружим вокруг здоровяка, который отмахивается от нас своим топором. Может, дождаться, пока он истечет кровью? Хотя пока этот зверь истечет и ослабнет, уже и вечер начнётся.
Здоровяк неожиданно разворачивается и бьет, я еле успеваю подставить щит. Он разбивается, полностью отсушая мне руку, как бы не сломал. И меня кидает на землю, выбивая воздух из легких, а топор отлетает в сторону.
Здоровяк стоит надо мной, занеся вверх топор, готовый на меня его обрушить. Все звуки словно обрезало, я спокоен. Ну, вот и все, отбегался. Вот и выполнил задание бога. Эхх. Я прекрасно понимаю, что дар воздуха мне не поможет, я не смогу им откинуть эту гору мышц, это не тщедушный гоблин. Мало я с этим даром тренировался, и мне далеко до отца и дяди во владении стихией.
Мысли текут, но вот руки шарят в поисках оружия и на поясе натыкаются на рукоять кинжала. Кинжала, полученного в дар от Триглава. Может, я и сдохну, но и тебя хоть напоследок укушу.
Удар летит в меня, но я уже достал клинок из ножен и всаживаю его в ступню прусса.
Откатываюсь в сторону, авось отвлечётся на боль, и мне повезет, и он промажет.
Здоровяк же застыл, а его огромный топор выпал из рук, он так и не закончил удар.
И этого было достаточно, чтобы на него налетели воины и начали рубить со всем остервенением, превращая в окровавленный фарш.
— Это было близко, — я начал подниматься, у меня тряслись колени. — Очень близко. Я даже на всякий случай пощупал штаны, вроде сухо.
А вокруг уже стихал бой. Добивали еще сопротивляющихся пруссов, а тех, кто бросил оружие, лупили от всей души и сгоняли в отдельную сторонку.
— Яромир, Яромир, — раздался крик, в мою сторону спешили Гостивит и Дален.
Гостивит прихрамывал на одну ногу, а у Далена был сорван шлем, и на лбу красовалась большая царапина, из которой текла кровь.
— Живые, живые, сукины вы дети! — И я обнял друзей.
— Ты это чего? Вон девок обнимай, неча тут, — застеснялись парни, скидывая со своих плеч мои руки.
— Ты куда делся? Мы как в ворота забежали, начали тебя смотреть, а тебя нету, ну со всеми и пошли дальше, у-ух как мы рубились, ты бы видел, — зачастил Гостивит. — А ты чего молчишь, а? — и он толкнул брата в бок.
— Не толкайся, а я чего? Есть хочу, найдётся здесь кусок нормального мяса, или что они тут едят, вроде на нормальных людей похожи, — и Дален скосил глаза на живых пруссов.
— Ха-ха-ха, — вырвался из меня веселый смех. — Дален, ты, как всегда, тебе лишь бы пожрать.
— Не, ну а че? — и мой друг пожал плечами.
— Ты-то как? — Дален решил поинтересоваться у меня.
— Хорошо, жив и даже здоров, под конец только здоровяк один чуть не прихлопнул, словно муху, повезло.
— Погодь, тот, что ли, — и Дален указал на размочаленный труп прусса.
— Видели мы, как он топором размахивал, силен был, паршивец, хотели на выручку идти, да, самих зажали с двух сторон, но ничего, наши помогли, да и одолели.
— Давайте вас подлечу, — и, шагнув вперед, я принялся лечить сначала Далена, а после и Гостивита.
— А-а-а-а, — откуда-то раздался женский крик, а после и мужской хохот. Началось.
Горе побежденным.
— Вы родичей моих не видели?
— Так они по домам шарить пошли, ищут кого-то, — пожал плечами Дален.
— Понятно.
— Ладно, мне народ надо осмотреть да полечить, может, кого спасти сумею, ведь недаром у Снежаны в учениках ходил.
Парни переглянулись между собой и предложили:
— А давай мы тебе поможем.
И тут я вспомнил об одаренном мальчишке-пруссе. Надо его забрать да мамку с сестрой найти, пока худого не случилось.
А пока с парнем разбираюсь, пусть друзья за моими вещами сходят, ведь там и мазь, и бинты. Можно, конечно, и одного отправить, но мало ли, недобитка встретят.
— Вы мой мешок с ладьи принесите, знаете же, где он.
— Знаем, так я и один за ним схожу, — выразил свое мнение Гостивит.
— Вы лучше вдвоем сходите, вдруг кому помощь нужна, вот и приведете, вдвоем сподручней будет, — не говорить же им, что могут кого встретить и не справиться, обидятся ведь.
Парни переглянулись и Дален ответил:
— Хорошо, сейчас принесем.
И они направились за моими вещами.
Я же оглядел место битвы, трупы лежали везде, а раненые стонали. И в воздухе была разлита сама смерть. Я это чувствовал всем своим нутром, мне заплохело и закружилась голова, я даже на ногах покачнулся.
Это уже не первый раз так, может быть, мой дар к магии жизни так реагирует на смерть вокруг меня.
Захотелось его выпустить и прогнать волной по своему телу, но я удержался, как бы хуже себе не сделать.
Немного простояв, я все же пришел в себя и направился к поверженному пруссу за своим кинжалом.
Достав его из тела, я вытер лезвие о какого-то мертвеца и, осмотрев, засунул в ножны. Ты меня сегодня спас, дружок, и я с нежностью погладил рукоять.
А ведь интересно, здоровяк замер и не нанес удар, который бы меня прикончил. Ведь это благодаря тебе, да. А может быть, я этим ударом его и убил.
Прадед был прав, ох и непростое оружие даровал мне Триглав. Подобрав свой топор, я вдел его в петлю.
Вернулся к мальчишке-одаренному, он все так же сидел, опершись о стенку, зажимая рукой рану.
Кровью не истек, и сейчас можно его подлечить. А то, если бы сразу помог ему, убежал бы, скорей всего, ищи его потом.
Успокоив его жестами, я обломал древко стрелы и вытащил ее из раны, а после немного подлечил. Чую, работы сегодня мне предстоит много.
Подняв его, мы отправились искать его семью, хотелось верить в то, что они живы и не пострадали.
А его семья в какой-то халупе забаррикадировалась. Видимо, это и есть тот дом, в который их выселили.
Мальчишка долго стоял и надрывался криком возле двери, а его родительница не особо спешила выходить наружу. И меня это начало раздражать и утомлять.
Но все-таки мать поддалась на уговоры сына и открыла дверь.
Обычная женщина, уставшая и испуганная, на руках у которой была девчонка лет четырех.
Показав им следовать за нами, мы отправились на площадь.
А выйдя на площадь, увидев побоище, женщина вскрикнула и тут же зажала себе ладошкой рот, только безмолвно слезы текли по ее лицу.
— Вот туда идите и меня дожидайтесь, — я указал место, куда им стоит отойти, чтобы они всегда были на моих глазах. А то мало ли кто решит уволочь эту даму для потехи в темный уголок, а так я успею вмешаться.
Осмотрев площадь, я увидел своих родичей, которые о чем-то беседовали с Горисветом, старшим сыном Колояром.
Живой, не зря пришли.
Вид он имел худой и бледный, а лицо сплошной заживающий синяк. Да, досталось братишке, хлебнул в плену.
— Горисвет, братишка, — и я прикоснулся к нему, пуская магию жизни по его телу. Первые мгновения мне было неприятно, аура смерти, разлитая в воздухе, все же давила. Но потом пришло облегчение, и я перестал ее ощущать.
— Здравствуй, Яромир, — он попытался мне улыбнуться, но было видно, что это причиняет ему боль.
Я осмотрел родичей, грязные. На отце и дядьке Беляе кровь, но, судя по всему, не их.
А позади моих родичей сидели четверо человек, трое были избиты, как и брат. А вот четвертый худой старик, был почти целый и с интересом поглядывал на все вокруг. На его лице не было бороды, а была четырехдневная щетина, одним этим фактом он привлекал к себе внимание, а еще он был почти без одежды, только какая-то тряпка, закрывающая его срам. И он был без шрамов, что тоже весьма удивительно для этого времени.
— Это ваши люди, — я кивнул на сидящих поодаль.
— Да, трое наши, — ответил мне брат.
— Погоди, дядька говорил же, что вас четверо было.
— Так Ратил умер почти сразу.
— А четвертый тогда кто?
— О, его к нам в холодную на четвертый день спустили, он странный, по-нашему не понимает. Я думал, грек какой, так и греческого не знает. Я по-разному с ним пытался говорить, каких только слов ни нахватаешься в торговых делах. Бесполезно, не понимает. Но зато он за нами ухаживал и помогал, вроде как даже песни пел, только я ни слова не понял, хочу его забрать с собой, он здесь чужой.
А дальше все завертелось, я занялся лечением и спасением жизней соплеменников. А остальные собирали добычу побогаче. Дядька Беляй был счастлив, ведь его сын жив. Так до кучи еще и монеты свои вернул и янтаря набрал в местных сусеках.
А мальчишка-пруссак, как оказалось, был сыном прежнего старосты, с которым дядька по весне сговорился, дядьку узнала мать мальчика, вот такой выверт вышел. Его и семью забрали с собой, как и чудного мужчину, который не понимал нашей речи и речи окружающих.
Добычи много набрали. И в полон набрали достаточно много молодых и красивых девок и ремесленников разных. Специалисты в своем деле всегда пригодятся, их или у себя можно оставить, или на торг отвести да продать дорого, ценились они.
А насилие было, портили девок. Но главное, никто не убивал просто так и не разбивал головы младенцев о стены домов. А то я наслышан о делах немцев, которые, когда брали на меч поселки ободритов, частенько так любили развлекаться.
И после того, как мы ушли, поселок остался жить, да, пострадал, да, пограбили. Но он жив, его не вырезали под корень и в нем остались жить люди, пройдет с десяток лет, и он восстановится.
А мы направились обратно домой на груженых кораблях, полных добычи.
Со щитом, а не на щите.
И буквально за день до прихода в родной град от берега к нам двинулась лодка. Мужик кричал и махал руками, пытаясь привлечь наше внимание. Сначала отец хотел пройти мимо, но ему стало интересно и любопытно, чего от нас хотят.
И когда мы его затащили в лодку, я его узнал, он был из храмовой стражи.
Запыхавшись, через силу он прохрипел:
— В граде вас ждут, опасно возвращаться.