На лицо адвоката набежало облако. Но Аполка, вскочив со стула, подбежала к постели графа и, вне себя от радости, бросилась на колени и стала целовать ему руки:
— Чем я заслужила такую милость, чем?
Больной высвободил одну руку и, погладив девушку по голове, голосом, полным любви, произнес:
— Встаньте, графиня Аполлония! Только, пожалуйста, без сентиментов, никаких сентиментов…
Аполка разрыдалась от радости; она и мечтать не смела о таком счастливом исходе — она не только избавлялась от грозившей ей опасности, но вдобавок еще становилась графиней! Не помня себя от счастья, в неожиданном порыве она бросилась на шею адвокату:
— Вот видишь, Милослав, как добр господь бог!
— Что это за манеры, Аполка? — гневно прикрикнул на нее граф. — Я не хочу, чтобы ты хоть на минуту забывала, кем ты отныне будешь!
Краска залила матово-бледное лицо адвоката. Он вскочил со стула.
— Ваше сиятельство, соблаговолите сперва выслушать меня.
— Говорите, amice! Ведь я для того и пригласил вас, чтобы вы говорили.
— Однако для моего заявления не нужно стольких свидетелей.
— Черт побери, что же такое вы собираетесь мне сообщить? Ну, ладно, Пружинский и вы все, выйдите на минутку. Аполлония, вы тоже удалитесь в свои апартаменты.
— Аполлонии как раз лучше остаться. Все, кроме девушки, вышли из комнаты.
— Итак, чего же вам угодно, сударь?
— Я хотел сообщить вашему сиятельству, что я прибыл не только как адвокат…
— Вот как?
— …но и как проситель.
— Ах, вот оно что! — удивился граф. — И что же вы просите?
— Аполку.
— Аполку! Зачем?
— Я хочу на ней жениться, — просто отвечал тот. Аполка в испуге закрыла лицо руками. Ей казалось, что после этих слов огромный замок сейчас обрушится на них, и даже померещилось, что свод уже треснул и с потолка сыплется штукатурка…
Больной в ярости вскочил, хотел было схватить адвоката за горло, но пошатнулся и повалился на подушки.
— Вы что, с ума сошли? — крикнул он. — Да как вы смеете?! Но Тарноци ничуть не испугался, он невозмутимо играл лентой на своей шляпе.
— Я люблю ее, и это придает мне смелость… И мне кажется, она тоже любит меня.
— Это невозможно! — хрипел граф Иштван. — Скажи ему ты сама, Аполка.
Аполка вдруг уронила наперсток и стала искать его повсюду, словно в целом мире не было для нее дела важнее. Она заглянула даже под кровать, досадливо сетуя: "Куда это он мог закатиться? Вот противный наперсток!"
— Что же ты не отвечаешь, Аполка? Да брось ты к чертям этот наперсток! Не лазь и не ищи его! С ума ты сошла, что ли? Неужели ты можешь покинуть меня, моя букашечка? — нежным, умоляющим голосом взывал больной граф. — Чтобы ты стала женой какого-то адвокатишки! Ни за что! Вели и выдам тебя замуж, так за герцога. И не за какого-нибудь там валахского или немецкого, а, по крайней мере, за одного из Эстерхази. Да и тот еще поблагодарит меня. Ну, что ж ты не отвечаешь, Аполка?
Бедняжка молчала, словно язык проглотила. Она стояла, опустив глаза, словно все еще искала свой наперсток.
— Аполка, — обратился к ней адвокат, и в его голосе звучала тревога и мольба, — так, значит, ты меня больше не любишь? Наберись смелости и скажи правду.
Девушка вздрогнула, подняла свою прекрасную головку и, словно в забытьи, восторженно произнесла:
— Я люблю тебя, всегда любила. Всякий день я думала о тебе, посылала тебе привет с каждым облачком, с каждой ласточкой.
Милослав радостно кивал головой:
— А я каждый день получал твои приветы от облаков, от ласточек.
— Глупости! — хмуро оборвал их граф Иштван. — Этому не бывать! Детское увлечение непрочно, как мартовский снег. Мне очень жаль, господин адвокат, что вы потратили даром время, приехав сюда! А господину Памуткаи я дам нагоняй за то, что он изо всех жолненских адвокатов выбрал именно вас, хотя их в городе как собак нерезаных. А может быть, вы даже и не адвокат?
— Нет, я — адвокат. После смерти отца я открыл свою контору. А господин Памуткаи не виноват, ведь я сам вызвался поехать к вам. Я хотел поговорить с вами и вернуться домой со своей невестой…
Смелость молодого человека начинала забавлять хозяина Недецкого замка. "Черт побери, да это какой-то оригинал, — подумал он, — любопытный субъект. Если так и дальше пойдет, может выйти презабавная история".
— Должен вас огорчить. Домой вы поедете с пустыми руками.
— Но ведь вы, ваше сиятельство, слышали, — Аполка сама заявила, что любит меня.
— Пустяки! Я уже сказал, что за вас ее не выдам, и все!
— Сударь! — воскликнул адвокат сдавленным от волнения голосом. — В Венгрии существуют законы!
На губах магната заиграла презрительная усмешка:
— Еще бы!
— И вы не имеете никакого права удерживать ее. Ведь вы ей ни отец, ни опекун.
— И тем не менее я могу ее удержать у себя. Она — военная заложница в моем замке. Вместо другой дамы. Привезли вы с собой ту даму?
— Ах, вот как! Военная заложница? — Теперь уже адвокат усмехнулся иронически. По-видимому, ему была известна история с заложницей.
— Да-с, пока что она — военная заложница, но вскоре станет графиней Понграц. А вам, молодой человек, я советую поскорее покинуть замок.
Тарноци упрямо покачал головой:
— Без девушки я не сделаю отсюда ни шагу. Идем, дав мне руку, Аполка!
С этими словами адвокат подошел к девушке, которая стояла, прислонившись к буфету, белая, как фарфор на его полках.