Конечно случаются! Письма на подоконнике не было! И ясно, что папка встретил Деда Мороза! Чего тут объяснять? И зачем мама плачет? Надо же елку скорее наряжать!
Шушка вихрем влетела в прихожую и увидела, как папка пьет воду из стакана, плачуще смеется и кашляет, а мама гладит его по голове и приговаривает:
Ну успокойся, успокойся, ребенка напугаешь... Ну все уже...
Вечно эти взрослые не тем заняты!
Затем папка подхватил взвизгнувшую радостно Шушку на
руки, подбросил к потолку и на всю квартиру завопил:
В "Литературке" зарплату заплатили! За целых полгода! И
гонорары!..
... Дед Мороз за окном недоверчиво покачал головой,
почесал в бороде и, вздохнув, положил на подоконник коробочку счастья. Последнюю в этом году.
И ЯБЛОК ХОТЕЛОСЬ...
Вот старая фотография. Сверкающая лысина в центре - моя плешка. Но в настоящем центре внимания находится телевизор. Не обижайтесь, что мы сидим к вам спиной. Мы в данный момент безлики. И это справедливо. Потому что перед нами - п е р в ы й в нашем доме телевизор. Единственный. Назывался он "Темп". Или "Зенит". А может быть и "Рекорд". В общем, вы знаете, как назывались наши первые телевизоры.
Мы сидим и ждем самую лучшую передачу на свете. Я жду и Ромка. Вон он впереди и справа. Друг детства.
Тетя Оля Лукашина еще раз оглядит любовно чудесный аппарат, смахнет невидимую пылинку, чуть подразнивая нас в вечность растянутыми секундами, и со щелчком повернет ручку. Ничего не случится. Магический ящик долго будет разогреваться, чтобы настроиться на программу. Тоже единственную. И деревянная кукла с длинным носом, ртом до ушей и в колпаке с кисточкой, задергается на черно-белом экране, смешно распевая квакающим голосом: "Выста- Бура-, Выста- Бура-, Выставка Буратино...".
Но уникальность телевизора заключается еще и в том, что он не куплен! Да и не смогли бы его Лукашины купить. Вон вся их движимость и недвижимость - на снимке. Трое детей. Понятно, в первом ряду. Фикус с пальмой. А как без них? Сразу помрачневший от превратностей судьбы бывший фаворит - приемник. А на нем то, что кажется незаменимым никакой техникой, переходя от деда к отцу и так далее. Гармошка, сладостная утеха застолий, спутница удали и куража.
В это поверить невозможно! Телевизор Лукашины выиграли! На тот самый 30-копеечный билетик денежно-вещевой. Тогда действительно можно было что-то выиграть в лотерею...
Итак, самое начало шестидесятых. Именно тогда, с появлением первых телевизоров, добротная послевоенная мебель, сработанная на века, стала изгоняться из домов. Столы, несокрушимо стоявшие на балкообразных ногах; дерматиновые диваны с откидными валиками, резными спинками и полочками для слоников; неуклюжие буфеты, безотказно хранящие в себе все, что только может понадобиться человеку в минуты радостей и печалей... Так вот все это могучее братство самым постыдным образом стушевалось и отступило. Отступило перед журнальными столиками на паучьих лапках, коброобразными торшерами и скользкими сервантами с вечно выпадающими стеклами....
А нас у мамы было четверо. Вон я сижу на коленях у старшей сестры. Рядом пристроились два брата, довольно хулиганистые отроки. Это видно по их затылкам и ковбойкам. Чуть дальше, за ними - еще одна сестра. Особа ехидная и вечно меня изводившая, как самого маленького...
Так вот, при такой команде старая мебель в нашей квартире могла за свою судьбу не переживать. Тем более, что и было-то ее немного. Огромный коридор квартиры нашей только подчеркивал небогатую обстановку. Зато в этом самом коридоре запросто можно было гонять в футбол. И гоняли. А уж на лестничных площадках вообще можно было устраивать исторические баталии. И они устраивались. Между соседями. Но такое происходило крайне редко. У нас были мировые соседи.
О Ромке я уже говорил. Жил он этажом ниже - на первом. Жил в мире таинственном и страшноватом. Мать его была с у м а с ш е д ш а я. Мы произносили это слово вполголоса и с замиранием маленьких сердец ждали ее припадков. А когда буйство оставляло ее, она становилась добрейшим существом. Она кормила нас с Ромкой борщом, вкуснее которого я после не едал. Она научила нас натирать корки хлеба чесноком. Черная хрустящая поверхность пропитывалась соком, теряла глянцевитость, но приобретала аппетитный до спазм в животе запах.
Ромку я к себе приглашал редко. В футбол можно поиграть и на улице, а дома все время хотелось есть. Прямо скажем, пустовато в нашей квартире было не только в смысле мебели. Пятеро оглоедов, сидящих на шее матери и вечно занятого на службе отца, разогнали даже тараканов, отбирая у них последние крохи. И когда наступали такие дни, что кухня могла нас порадовать лишь водой из-под крана, мама ложилась на тот самый диван, на резных полках которого в недлинной очереди за счастьем стояли слоники, и тихо плакала. И мы разбредались по соседям. Не без корыстного умысла.
А соседи действительно были мировые. Кроме, конечно, Редькиных, хозяев презлющего добермана. Явления в те дни в наших домах столь же уникального, что и телевизор.
Дедушка Кузьменко угощал нас сушеными дольками груш и учил играть в шахматы.
Большое семейство Бокаревых, покупавшее только книги, в какой-нибудь прекрасный вечер вдруг закатывало пир на весь соседский мир. И после царской трапезы нам с Ромкой, как самым маленьким и свято верившим, что праздник еще не кончился, позволялось выбрать с полок по книге. Выбрать насовсем. Мы потели от восторга, решая сложнейшую задачу. Полки-то с книгами занимали все четыре стены громадной комнаты Бокаревых! И все же мы выбрали. Ромка- "Похождения бравого солдата Швейка", а я - "Таинственный остров". Мы еще потом показывали друг другу языки. Каждый про себя твердо полагал, что не прогадал!
Но вот однажды, накануне октябрьского праздника очень уж у нас с Ромкой чего-то жизнь не заладилась. Да и не только у нас. У Ромкиной матери случился затяжной приступ. Она выскакивала во двор в распахнутом халате и крыла всех на чем свет стоит. Старшему Бокареву, токарю на заводе, оторвало большой палец на руке. Мы с Ромкой разглядывали свои руки и гадали, как же можно жить без пальца? Разве это жизнь? А дедушку Кузьменко мы сами обидели. Тайком слопали у него припасенные для нашего же угощения сушеные финики. Мало того. Скрывая следы преступления, попрятали косточки в стопку его чистого постельного белья. О результатах грядущего расследования и думать не хотелось. М-да... А хотелось есть. Трескать и лопать. И пока возможные способы добывания съестного осторожно укладывались в наших стриженных головенках, мы с Ромкой брели под надоедливым осенним дождиком и вспоминали, как на прошлый праздник в булочной давали настоящий белый хлеб, а не серый, кукурузный. И как мы по нескольку раз выстаивали длиннющую очередь.
Мы шли и смотрели себе под ноги. Бывали случаи, попадалась копейка, а то и пятак! Но только не сегодня. Удача отвернулась всерьез.
Совсем под вечер, отчаявшись, мы забрели в гастроном на соседней улице.
Поболтавшись у касс с той же целью отыскать оброненную кем-нибудь монетку, мы с ясными глазами и пустыми желудками двинулись к выходу. И тут Ромка толкнул меня в бок.
Ромка вообще отличался поразительной реакцией. Его мать в очередном приступе начинала метать в окружающих все, что попадало под руку.
Итак, он толкнул меня в бок и глазами показал на старушку. Та у столика складывала в авоську небогатые покупки. Затем старушка взяла авоську и, опираясь на палочку, поплелась на улицу.
А на столе остался кошелек!
Теперь судите сами. Даже если не замышлять ничего дурного, то во всяком случае, кошелек надо взять. На предмет возвращения к примеру. А то мало ли, цапнет его человек нехороший, и пиши пропало!
Мы огляделись, подкатились к столу и взяли кошелек. Черный, потертый, с замком из слегка заходящих друг за друга дужек с шариками на концах. Шарики щелкнули, и кошелек раскрылся перед нашими выжидательными взорами.
В кошельке лежала свернутая в четыре раза зеленая бумажка. Три рубля. И мелочь. Новыми деньгами!
Таких сумм у нас с Ромкой в общей сложности за всю жизнь не водилось. И я посмотрел на Ромку. А Ромка - на меня. И взгляд его, благо никаких существенных препятствий тому не оказалось, пронзил меня до дна желудка.
Мы как по команде посмотрели на входную дверь. Старушка не возвращалась. Ну и где ее теперь искать? И ощущение того, что это уже н а ш и деньги пришло легко и быстро.
Когда Ромка протягивал продавщице кафетерия бумажку, я, стоя рядом, так сопел, что запотело стекло витрины.
Мы облизали пальцы, съев по эклеру и выпив по стакану водянистого томатного сока. И тут же повторили заказ. Томатный сок от соли покрывался грязноватой пеной. Третья порция застряла в наших глотках, когда в магазин, кряхтя и причитая, вернулась забывчивая старушка.
Мы притаились за высоким столиком, посматривая на дверь. Если старушка поднимет крик, кто-нибудь да сообразит, в чем тут дело.
Наша несчастная жертва, старчески щурясь, оглядывала пол и столик, на котором совсем недавно укладывала в авоську покупки.
Ромка сгреб оставшееся богатство в кошелек и подтолкнул меня к выходу. Сам скользнул у старушки за спиной и осторожно положил кошелек на край стола...
Мы остановились только квартала за два от магазина. Недостатки в нашем воспитании не позволяли ужаснуться содеянному. И если нас мутило, то лишь от стремительного драпака и только что пережитого страха. И мой желудок взбунтовался. Ромка смотрел на меня с презрением. Минуту смотрел. Больше ему не позволил собственный желудок.
На улице совсем стемнело. Дождь не прекращался. Ужин нас дома не ждал. А Ромку, наверное, не ждал и ночлег.
Я предложил пойти к нам. Топить колонку. Топить настоящими дровами, топить долго, пока не зашумит что-то внутри у нее, давая знать, что вода нагревается. В ванной тогда становится тепло, и можно выключить свет и сидеть тихо, глядя, как пузырится в печке на сырых дровах пена, сероватая, как на томатном соке. И слушая ровный уверенный гул колонки, можно запросто представлять себя внутри ракеты...
Ромка обрадовался такому предложению. Но я тут же вспомнил, что в ванной дрова кончились. А спускаться за ними в подвал, где водятся здоровенные крысы, что-то не хотелось. Эти жуткие твари запросто расправлялись с кошками.
Мы отказались от согревшей было наши души затеи и уныло побрели к дому. Я с сожалением вспоминал о пирожных. Пусть и не пошедших нам впрок. Вряд ли и Ромка думал о другом.
А вечер испытаний и не думал заканчиваться. Около дома нам навстречу попалась сумка, полная яблок, больших и крепких. Яблоки чинно проплывали мимо нас, и на их крепких боках сонно щурились дождевые капли.
Мы дружно зашагали следом.
Сумку просто распирало от ноши, и хозяйка ни за что бы не обнаружила пропажу одного-единственного яблока. Стоило только протянуть руку.