24061.fb2 Осенняя женщина (Рассказы и повесть) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 46

Осенняя женщина (Рассказы и повесть) - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 46

Недостатка в слухах и версиях не было. Насколько я помню, девицам очень нравилась версия женитьбы Его на цветочнице, у которой он приобретал свои дивные цветы. Но знающие люди только посмеивались, слушая этот легкомысленный щебет. Высказывались догадки о появлении на одном из вторников Той, самой первой, ставшей виновницей все истории. Дескать, он вручил Ей букет, и история сама себе придумала достойный финал. Согласитесь, и такое предположение отдает старинным романом. Более убедительно выглядит мнение людей достаточно рассудительных и имеющих богатый жизненный опыт. Они пришли к выводу, что он успокоился сердцем, полюбившим столь многих. Равнодушно же исполнять традицию на потеху толпе казалось Ему занятием пустым...

Мой сосед, страшный любитель поспорить, выслушал историю весьма задумчиво. И я не услышал от него известного набора эпитетов: чушь, ерунда, сказки и проч. Он просто молча удалился. Лишь к вечеру заглянул ко мне вновь.

- Ну вот, - сказал он. - Все ясно и без слов. Я прогулялся до рынка, выбрал букет и проделал всю ту штуку, о которой вы распространяетесь с таким наслаждением. Знаешь, что мне сказала "избранница"? Язык не повернется повторить...

- Нечистый эксперимент, - возразил я. - Сам посуди. Ведь ты же не был в тот момент несчастливо влюблен. Так?

- Хорошо, - сказал он. - Какие проблемы? Я пойду и влюблюсь...

- Несчастливо, - напомнил я.

- Несчастливо, - подтвердил он.

И ушел. И до сих пор ходит в поисках. Весь город знает о нашем споре, все привыкли к поиску. Даже его жена.

ДЖУЛИЯ

Джулия умница. Джулия красавица. Мне такие никогда не попадались в объятия. А Джулия сплоховала. Что-то здесь было не так. Она явно предназначалась не мне. Что-то вверху не сработало. Джулия была того же мнения, без восторга оценивая мои скромные достоинства.

- Как часто ты меняешь носки? - спрашивает она, закуривая.

- Собственно... Я не регистрирую эти события.

Джулия иностранка. Джулия прекрасно говорит на многих языках, только на нашем - плохо. И всех денег мне ее никогда не потратить. И это она мне тоже готова поставить в вину. Я хожу по кухне и размышляю: за что мне такое? Она ходит по комнате и размышляет на ту же тему. Изредка из комнаты открывается дверь, ненадолго показывается ангелоподобный лик, пленительной музыкой звучат слова:

- Ради Бога, не забывай менять носки.

Джулия отказала двум баронам. Джулия спустили с лестницы князя (правда, довольно сомнительного) . Она послала к черту весь высший свет. Мы живем в однокомнатной, снятой нами квартире. Ночи наши полны кошмаров и бессонниц. Дума наша велика и отчаянна. И однажды меня осеняет.

- Дорогая, - кричу я в стену. - Мне наконец-то все ясно. Дело в том, что мир встал с ног на голову. Понимаешь?

Она не очень понимает. Я ей долго растолковываю. С демонстрацией на себе самом. До нее доходит. И она несколько успокаивается.

Окей, - говорит она. - Но теперь-то ты, надеюсь, понимаешь,

что надо чаще менять носки?

В НОЧНОМ ДВОРЕ

Несомненно, кто-то не выдержал и запустил-таки в него чем-то тяжелым. Возможно, цветочным горшком, схваченным сгоряча с подоконника, горшком, о котором впоследствии пожалели - вещь нужная. А может и не горшком. Да и наверняка не горшком. Чем-то менее ценным. Хотя очень трудно найти в квартире что-то, предназначенное именно для этой цели. Впрочем, хороши кубики, обыкновенные деревянные детские кубики, если, конечно, в доме есть дети, которые видят сейчас десятые сны, пока вы раздумываете над кубиками... Ах да, кубики сейчас делают из пластика, и они теперь легкие, не летящие далеко и метко... Но ерунда. Ведь запустили же в него чем-то, если судить по удаляющимся его звукам, по высказанной вслух досаде... И нечего обижаться. Правильно сделали, что запустили. Все-таки ночь на дворе, и сон весенний так прерывист и чуток... А тут, как заведенный, минут сорок подряд, с идиотской, совершенно необъяснимой пока настойчивостью, он повторяет одну и ту же фразу, если вслушаться, одну и ту же, состояющую из семи быстрых, почти непрерывно звучащих "гав" и одного "гав" через паузу. Вот так: гав-гав-гав-гав-гав-гав-гав, гав! Представляете? В то самое время, когда такой сон! Ну и конечно же кто-то не выдержал. И напрасно пес на кого-то обиделся.

И я потом не мог уснуть еще час, пытаясь понять, чего же он хотел, выговаривая, вернее, вылаивая старательно одну и ту же фразу? А потом понял. И ничего там хитрого не было. Всего-то он хотел нас уверить вот в чем: "Спите, да? А я вот всю ночь вас тут охраняю..." Ну и еще что-нибудь добавлял, раздосадованный.

А потом кто-то не выдержал и запустил в него чем-то тяжелым.

ВЕСЕННИЕ ШУТОЧКИ

Среди вокзального многолюдства он, конечно же, выделялся. Своим черным фраком и размахиванием рук, которые дирижировали невидимым, тончайше звучащим оркестром , заодно отпугивая летящих к отъезду пассажиров. Его пробовали уговорить по-хорошему:

- Чудак, да кто же тебя тут услышит?

Или сердились:

- Безобразие, вы же мешаете!

А он был упрямо и молчалив. Или изредка огрызался:

- Кретины, да где же вас еще вместе столько соберешь?

Вот и доигрался. Его вывели в сопровождении ударных на сцену, подняли занавес, и он оказался лицом к лицу с духовым оркестром местной пожарной команды. Он отступил немного вглубь сцены, побледнел, но нашел в себе силы воскликнуть:

- Я сам!

И действительно, сам взмахнул рукой. Страшно рявкнула медь. Он рухнул в оркестровую яму.

Собственно, его предупреждали. ПРЕДСТАВЬТЕ СЕБЕ

Люди бежали молча, сосредоточенно глядя себе под ноги. Не все успели укрыться, когда завыла сирена...

Ударившись об угол телевизора, он испуганно бросился закрывать форточку. Словно это могло спасти его. И тут же увидел, как из-за угла дома с победным воем выползла поливальная машина.

Он в слабости опустился на стул, ощущая удивление. Оказывается, он еще не разучился плакать от бессилия.

"Мне давно бы обменять мою огромную комнату с видом на Дерево. Но я уже опоздал. Опоздал лет на двадцать. За это время Дерево унесло свою вершину за крышу нашего дома.

Когда-то я был маленьким, и дерево было маленькое. И хоть рос я быстро, как трава, дерево обогнало меня. Мне остался балкон - с него я еще мог посматривать на дерево свысока. Я подозревал, что дерево растет по ночам, переваривая то, что узнает днем. Наверно именно по ночам оно подбиралось к моему балкону, чуть поскрипывая туговатой корой. А я спал. И не видел, как верхние, самые любопытные листочки уже заглядывают в мою комнату.

Дерево недолго изучало меня. Вскоре оно заскучало и стало забираться все выше и выше, заглядывая в новые окна. А потом и весь наш дом наскучил ему. И оно так рвануло вверх, будто все мы разом умерли.

Теперь, по ночам, пользуясь светом автомобильных фар, тень Дерева быстро обегает мою комнату. Но нет, ничего не изменилось. Я не совершил подвига, не нарисовал замечательную картину, не создал семью... Все мои приобретения: кошка и собака.

Я с ненавистью вслушиваюсь в шум машин. Мне достаточно одной машины. У меня богатое воображение - следствие не только одиночества. Для меня любой механизм - потенциальный источник моих грядущих бед и потрясений. Проехавшая сейчас за окном машина заставляет меня вспомнить, что "на дорогах туман, гололедица..." И это уже я веду обреченную машину по отвратительной скользкой дороге. Я не могу не гнать машину, иначе кошмар будет длиться долго, а я не хочу долго... Машина покорно не слушается управления...

Мышцы окаменели, тело застыло в позе жертвы автомобильной катастрофы... Черт! Ведь глупо же! Расслабься. Чувствуешь, как вспотели ладони? Если бы ты сейчас, к примеру, коснулся ладонью оголенных проводов, то... Перестань! Ну, какие еще провода? Закури. Ну, закурил... Но ведь это все равно не сон.

Для того, чтобы заснуть, я должен миновать ловчую сеть моего воображения.

С детства у меня осталась вера в то, что если хорошенько представить себе несчастье, могущее произойти со мной, то оно и не произойдет никогда! Я уже достиг определенных успехов: не утону, не разобьюсь в автомобиле, поезде, самолете и т. д. Спрашивается, как же я умру? Просто? Вот так лягу и буду прислушиваться к себе, как сейчас, сложив руки? Но тогда... Тогда можно и до бессмертия допредставляться? Или число смертей бесконечно? Фу, бред какой!

Я догадываюсь, что подвиги, о которых я мечтал в детстве и которые не сбылись для меня, теперь мстят мне. Подвиги, совершаемые в моем детском воображении, всегда заканчивались обязательно доблестной гибелью. Обязательно! Но вот что странно: я отравил свое воображение. Теперь оно с наркотическим наслаждением показывает мне только то, что следует за подвигом. Случаи, приводящие к одинокой заброшенной могиле, становятся все нелепей.

Я всматриваюсь в эти случаи не только ночью, но и днем.

На улице мне грозят мчащиеся автомобили, качающиеся деревья, строящиеся дома и шальная пуля пьяного придурка. В учреждениях прогибающиеся доски полов, скрежещущие лифты и злобные обладатели подписей и печатей. В родном холостяцком углу - непогашенная ночная сигарета, кем-то не перекрытый газ, теракт, наконец, разгром "Спартака" и - соседи, соседи, соседи...

Храпят соседи сверху. Отличная слышимость в нашем ветхом доме. Я не завистливый человек. В моем маленьком мирке, конечно же, чего-то не хватает. Но вот этому безмятежному храпу я завидую. Смотрю в потолок, завидую. И думаю о метеоритах. Ведь падают же они где-то, черт их возьми! И мало радости, что угодивший мне в голову обломочек Вселенной будет экспонироваться на международной выставке, внушая трепет своим кровавым прошлым.

У слова "неврастеник" фиолетовая, дергающаяся окраска. Если бы я был законченным неврастеником, я взял бы эту маленькую собаку за загривок и быстро вышвырнул в окно. Маленькая псинка запросто пролетит в большое окно. Дело в том, что собаку кусают блохи, а она обожает чесаться на постели, у меня в ногах. Я просто спихиваю ее на пол. Но воображение успевает подсунуть мне картиночку. Довольно натуралистическую. С умелой сервировкой деталей. Жаль мне становится собаку. За зиму у нее отросли длинные когти, и теперь она с лошадиным цоканьем бегает около кровати, ожидая удобного момента для вторжения.