Сектор Корво, Система Немезида, Планета Итарис, Город Кирен-1,
Район № 2, Дом 103, этаж 9, квартира 135,
22.12.2579, 18:32
Человек возвращался домой. Взгляд его был мрачен, под ногами то и дело хрустел сероватый снег.
«Разорился. Завод банкрот. Банк раздавлен… Все раздавлено. Еще какая-то корпорация теперь здесь. Отвратительно. Все пути ведут в Ад! Хах… Не думал, что что-то из старых мракобесий дойдет и до меня… Что же делать? Накоплений немного. Так еще жена, дочка… А папка разорился. Муженек блин… Сука. Кризис, в рот его дери». Такие мысли посещали человека. Пеплом старого мира порошил серый снег. Все пальто бизнесмена покрывалось остатками былого мира, памятью о былых промышленных мощностях и отражалось болью на сердце одного из бывших владельцев мира.
Он подошел к прозрачной двери огромного человейника, далее прижал руку к соответствующей сенсорной панели. Дверь дружелюбно пиликнула и открылась, после чего мужчина вошел в подъезд, далее по небольшому когда-то ухоженному, а теперь грязному, полному следов, коридорчику он прошел к лифту. Снова прикосновение руки к сенсорной панели, снова добродушное пиликанье и лифт поехал вниз. Глаза тупо смотрели в двери лифта. Вокруг были белые стены, а под ногами грязный пол. Пара секунд и лифт открывается. Мрачною тучей человек вплывает внутрь, а на его душе кошки скребут. Сейчас придет и снова… «Да ты все просрал!», «Да зачем я за тебя замуж пошла?!», и прочее, прочее, прочее подобное. Это длится уже месяц и, кажется, закончится лишь петлей на шее.
Двери лифта открываются. Он идет. Вперед, затем направо. Рука снова прикладывается к сенсору, который расположился справа от металлической двери. Пиликанья не происходит, человек пожал плечами, положил руку на дверную ручку, открыл и пошел внутрь. Он не осматривал ничего, но также закрыл дверь за собой, после чего нажал на кнопку включения магнитного замка. Тяжелый вздох. Тишина. Наверноe, уехали. Дверь шкафа, снятие с себя пальто, вдевание в рукава, затем вешалка возвращается назад, а человек поворачивается в сторону комнаты, когда шкаф вдруг открывается и далее в затылок упирается что-то холодное. «Вперед, мсье». Голос с какой-то хрипотцой. Только в этот момент он начал слышать какое-то тихое хныканье. Сердце начало биться в висках…
— Кто Вы?
— Ваши новые кредиторы, мсье. Пройдите, пожалуйста, в комнату. Я не хочу размазывать ваши мозги по всей квартире.
Ватные ноги делают два шага и останавливаются. Все тело будто бы пробирает дрожь. Капли пота стекают по вискам и лбу, а холодное дуло пистолета продолжает находиться на затылке. «Ну же, мсье», — слышится все тот же голос, а ствол надавливает на затылок. Еще шаг. Затем еще. И еще. Страшно. Вдруг… Вдруг они уже… Нет-нет-нет… Не нагнетать. Шаг. Еще один. Губы сохнут в один момент. Глотать становится сложно, но нужно сделать еще шаг. Голова не хочет поворачиваться направо.
— На колени его, — слышится очередной хрипловатый голос, а некто сзади одним ударом по обратной стороне колен садит на пол мужчину.
Тело прямо-таки валится на колени и чуть ли не падает, но крепкая рука не очень высокого человека удерживает его от падения. Голова поворачивается в направлении комнаты. Первое, что бросается в глаза, — два высоких человека. У одного в руках какое-то ПП, другой держит на плече что-то похожее на плазмомет. И третий… Он сидит на диване посередине. Между молодой светловолосой девушкой — дочерью и другой покрашенной в темный цвет женщиной. В глазах все расплывается… Кажется, что их больше. Кто-то шелестит на кухне. Да. Вот еще один урод. Пониже тех двоих, что стоят перед диваном. Черный… Да. Негр. Белые зубы и черная кожа. Отвратительно… Жрал что-то. Нет. Это что-то нехорошее.
— Здравствуйте! Господин Генрих Шпак, кажется? — заговорил тот, что посередине. Он был одет в серое пальто, на голове была старенькая, знакомая по фильмам про мафию шляпа из такой же серой материи. — Что же Вы не здороваетесь? Мы мило зашли к Вам в гости. Относимся к Вам, как к достойному хозяину, а Вы даже… Поприветствовать не можете?
— Здравствуйте… Я Вас приветствую, — говорит голос довольно тихий, а серые глаза его бегают по полу. Рядом начищенные туфли, вдруг один из них резко ударяет в бок. Шипение… Боль.
— Что же Вы так тихо, господин Шпак? Скажите громче: «Здрав-ствуй-те, гос-по-да хо-ро-шие». Это скажите. А то, как-то неправильно Вы к гостям относитесь.
— Здравствуйте, господа хорошие, — говорит уже более громко человек.
— Отлично. Прошу любить и жаловать, — человек указывает на того, кто стоит рядом. — Этого прекрасного молодого человека зовут Чаки. Он у нас новенький, так что Вы его простите за этот жест недоброй воли в виде туфли в бок, но все же гостеприимству, порой, требуется учить. Примерно, как Вашу жену, — человек улыбнулся и положил руку на плечо женщины, а затем на плечо дочери. — А вот дочка у Вас прекрасная. Редко вижу таких хорошо воспитанных юных дев. Признаться… Я даже удивлен, что у такого отца, как Вы, и у такой матери, как Ваша жена, мог родиться такой бриллиант доброжелательности. В целом, странно это… Мелкий хозяйчик порождает столь прекрасное дитя, но… Я полагаю, что это всего лишь статистическая погрешность. Обычно дети таких, как Вы, являются ублюдками. Но ладно. Вернемся к делу.
Человек в этот момент поднялся с дивана и подошел к Шпаку. Сейчас был виден его нос с горбинкой, смугловатая кожа, какие-то чисто итальянские черты, серые глаза и над правым, подобно моноклю, расположился визор, который позволил бы этому человеку сканировать почти любого.
— Кто Вы? — спросил человек, подняв голову. — Коллектор?
— Нет. Что Вы? Я так плохо выгляжу? — улыбнулся человек в шляпе. — Нет. Я взимаю с Вас долги в пользу ЗАО «КаренияИндастриз».
— Чего? Какое еще ЗАО? Я должен был Итарис-Банку.
— Данный банк куплен нашей компанией, и теперь Вы находитесь… Под нашим крылом. Я знаю о том, как туго Вам пришлось. Ваш маленький заводик по производству планшетов накрылся галактическим женским половым органом в матерной форме, и теперь Вы — наш должник. Своему банку Вы не платили в течение… Трех месяцев полностью, а также полгода платили не полную сумму. Так вот… Из-за Вас и таких, как Вы, банк обанкротился и начал распродавать долги своих клиентов. Мы не могли не воспользоваться таким удобным случаем и не купить чужие задолженности. Теперь… Вы в моем подчинении. Для того чтобы выйти из положения раба, — Вам нужно выплатить нам что-то около миллиона кредитов.
— Но… Я банкрот.
— Верно. Поэтому мы дадим Вам возможность заработать эти деньги работой на меня. Кроме этого, чтобы Вы не попытались свинтить, — я заберу в бордель одну из Ваших девочек, — человек улыбнулся, а Шпак перевел практически безумные глаза на своих родных.
Он сидел так несколько минут, а человек в шляпе все улыбался, но, видимо, ему наскучило, и он решил продолжить разговор.
— Знаете… В древние времена у дворян был такой обычай… Первая ночь и девственность чьей-либо дочери принадлежала хозяину ее отца. Так как я теперь Ваш хозяин, думается, я могу воспользоваться таким правом. Если Вы будете так долго думать, естественно.
Вдруг у Генриха задергался глаз, он хотел встать, но снова получил пинок. На этот раз уже более сильный. Настолько сильный, что мужчина прямо-таки повалился на бок и взвыл.
— О-о-о-о-о… Похоже, Вы хотели на меня напасть, — человек обернулся спиной и направился в направлении дивана. — В таком случае… Думаю, я воспользуюсь своим правом в любом случае вашего выбора.
Девушка смотрела на человека глазами, полными слез. Рот ее был заклеен, а руки связаны за спиной. Человек с улыбкой сел рядом, положил руку на плечи, после чего немного прижал ее к себе. Она попыталась вырваться, но рука только сильнее сжала узкие плечи. Человек поцеловал ее в щеку. «Грязная тварь… Сволочь!», а сволочь тем временем положила руку на одну из тонких ножек девочки.
— Я! Я выберу! Не трогай ее! — раздался громкий голос человека, а на глазах его выступили слезы.
Человек в шляпе повернул голову в направлении своего «раба», а сам аккуратно спустил руку с плеч на талию девочки. Ее прямо-таки трясло от одного прикосновения этой твари, что сидела рядом. Нет. Он не был человеком. Это было нечто, с чем даже какой-нибудь рогариец никогда бы не сравнился. Он был человеком, который нес зло другим людям и, будто бы, имел удовольствие от этого. Маньяк.
— Делайте Ваш выбор. Кстати… При борделе есть еще и стриптиз-клуб. А Ваша дочка… Мне кажется, довольно гибка. А ножки… Какие ножки. Так и представляю, как ими она обхватывает шест. М-м-м-м-м… Прекрасная для тебя работка будет, девчоночка, — человек отпустил девушку, а после поднялся. — Делайте ваш выбор.
— Жена. Дочь оставьте. Она — невинный ребенок. Она ничего плохого людям еще не сделала… Не смей трогать её, — проговорил человек, после чего получил очередной удар с ноги по почкам.
— Ссать будешь кровью за «ты», — послышался голос сверху.
— Хорошо-хорошо. Успокойся, Чаки. Пускай тыкает. В его случае только так и остается выплескивать ненависть. Знаешь, мил человек… Иногда стоит запугать того, с кем работаешь. Привести в пример варварство древности и вдруг на пару мгновений стать этим самым варваром. Актерское мастерство, так сказать. А теперь… Прошу простить. Мы уходим, а Вы оставайтесь, юная леди. Надеюсь, что мы несильно натоптали, — человек с улыбкой пошел в направлении выхода, а один из бугаев взял под руки женщину, что сидела на диване, и быстро поднял ее.
Она пыталась что-то кричать, но кляп во рту не давал. Пыталась вырваться, но тут подошел и второй бугай. После этого Чаки еще раз ударил Шпака, но на этот раз в живот. Сверху смотрели молодые, но холодные голубые глаза. В них не было никакой детскости, хоть на лице и едва пробивался пушок, но был какой-то страшный цинизм, который так и исходил из этого молодого человека, что проследовал за своим начальником.
— Я свяжусь с Вами завтра. Нам нужно будет провести собеседование. Сами понимаете… Все же Вы теперь мой сотрудник. Добро пожаловать в корпорацию, так сказать, — послышался голос выходящего ублюдка.
Они ушли… Ламинат дубового цвета был изрядно запачкан грязными сапогами. Мужчина сел на пол, потом поднялся на четвереньки. Живот болел, болела и спина, по которой пришлось несколько ударов Чаки. В глазах все расплывалось из-за обилия влаги, но соленая вода постепенно стекала вниз, освобождая зрение от дымовой завесы. Напротив сидела девочка, она пыталась подняться с дивана, сначала немного пододвинулась к краю. Было слышно хлюпание носом и какое-то подвывание. Человек тем временем медленно поднялся на ноги с болезненной улыбкой, после чего пошел навстречу дочери. Он прижал ее к себе… В этот момент было не до того, чтобы освобождать руки или отрывать клейкую ленту с губ. В голове летали обрывки мыслей и полное непонимание того, что произошло. Как он — человек, что учился и стрельбе, и самообороне, — не смог дать отпора шайке бандитов? Хотя? Какие это бандиты? Нет… Это что-то страшнее. Почти бандиты, но их, вероятно, не будет преследовать закон. Хотя… Надо было бы связаться со знакомыми в полиции… Да. Только позже.
Человек поднял голову дочери немного выше. В глазах ее кипела слеза, а губы будто бы дрожали. Аккуратный носик, серо-голубые глаза, лицо, постепенно сужающееся к подбородку, девочка смотрела на отца с непониманием того, за что сегодня с ними случилось это. Человек аккуратно начал отклеивать скотч. Было видно, что ей больно, она сморщилась, но стояла ровно. Красные губы медленно освобождались от прозрачной завесы, а хныканье слышалось все отчетливее. Еще один миг, и рот был освобожден.
— Они ничего не сделали с тобой, Кира? — спросил Генрих, а девочка лишь помотала головой, а после прижалась к телу отца, а он снова обнял дочь. — Я… Я обещаю. Я отомщу, дочка. Завтра свяжусь с дядей Колей… Может, он сможет помочь. А пока… Надо твои руки освободить.
Мужчина положил руку на плечи Киры, а после повел дочь к одному из шкафчиков. Пара минут и в руках мужчины уже оказываются старые добрые ножницы, которыми он и освобождает руки девушки. Сама она была где-то метр семьдесят, а отец был выше, что-то около метра восьмидесяти. Он был крепким мужчиной, но все же оказался довольно слабым для того, чтобы противостоять злу, которое навалилось на них со всех сторон.
Они в молчании вместе проходят в кухню… На полу виднеется пара кусочков мяса, которые, видимо, случайно уронил чернокожий, когда ел прямо из сковороды. Слева от плиты была опущена компактная столовая панель, которая была сделана в том же дубовом цвете, что и пол квартиры. Стены же в большей части были белыми, кроме места для готовки — здесь, над плитой и раковиной, расположилась голубая плитка. Генрих взял две тарелки, после этого начал накладывать макароны из кастрюли… Несколько макаронин лежало на поверхности плиты. Негр, судя по всему, сунул свои грязные руки и сюда. Хотя… Почему руки? Также на столе валялась и грязная ложка, которая пусть и была довольно эффективно вылизана, но все же не освободилась от части подливы. Человек с омерзением посмотрел на остатки деятельности одного из своих поработителей. В этот момент в голове возникала картинка того, как он бы засунул эту ложку в пасть этого ублюдка. Да. Крик… Попытки вырваться. И медленно проникающий в глотку металлический предмет. Разрезанные миндалины и кровь из глотки. Но… Генрих вряд ли бы смог это сделать. Он не был тем, кто способен на убийство. Кажется, что не был. По крайней мере, на этой мысли он себя и поймал, когда представил этот образ. Мяса в сковородке оставалось не так много, поэтому человек положил побольше в тарелку дочери, себе же бросил три или четыре кусочка.
Он поставил тарелку с большим количеством мяса перед дочерью, но… Услышал в ответ:
— Отец, тебе нужно больше мяса… — сказала она, достаточно громко шмыгнув.
— Нет, Кира. Ты растешь еще. Тебе оно нужно больше.
— Но ты завтра пойдешь на встречу с этими… — в момент этих слов девчонку буквально передернуло.
— Да. Пойду, но я выдержу и без этого. Вот скажи мне… Со скольки они здесь?
— Я… Не помню. Ну… Где-то в двенадцать уже тут были.
Человек обернулся на голочасы, на которых светились цифры «19:34».
— То есть… Семь часов.
— Да.
— Угу… Они вас не трогали?
— Ну… Один из этих… Ну… Здоровых ударил ей в челюсть, когда она начала кричать. Потом связали.
— А этот… в шляпе. Он назывался?
— Я не помню…
— Он тебя не лапал?
— Нет. Мне кажется, что он не совсем тот, кем кажется. Он был… Ну… Очень учтив. На бугая наорал за этот удар…
— Но… Он все же приказал вас связать. Нет. Тебе кажется, Кира. Этот корпорат — само зло.
— Может быть… Но… Мне кажется, что если бы он был уж совсем тварью… Он бы воспользовался этим правом… — в этот момент на лице девушки снова возникли слезы, но она стихла, после чего медленно начала жевать мясо.
…
Где-то через час девушка уже лежала на диване. Миниатюрная фигурка в розовых шортах и желтой майке практически растворялась в бежевом цвете дивана, а отец сидел рядом. На коленях его лежали ее ноги, а он, как-то тупо смотря в одну точку, массировал их. В голове крутились картинки. Одна за другой. То, как он расправился бы с этим ублюдочным пареньком, как бы выбивал дух из самодовольного «мафиози», снова всплыла картинка с негром, в глотке которого оказалась ложка, и от этого мужчина поморщился.
— Пап… — тонкий голосок вывел отца из мыслей, и он повернул свой болезненный взгляд на такое же бледное и болезненное лицо девочки. — Я хочу кое-что сказать…
— Что же?
— Пожалуйста… Пап, не рискуй. Не нужно пытаться мстить. Просто делай то, что говорят. Ты… Ты геройством ничего не сделаешь, — в этот момент на глазах девушки снова появились слезы, а человек отвел взгляд, она же практически прошептала. — Но сделаешь меня сиротой.
— Хорошо… Я постараюсь держать себя в руках.
— Не старайся, а держи… — она довольно громко шмыгнула. — Ты мне нужен. Маме нужен. Без тебя… Я умру. Ты знаешь, что детский дом уже лет десять исчез как институт, а значит, я должна буду уйти на улицу и… Всякое может быть.
— Я не постараюсь, а буду держать себя в руках. Я не позволю тебе умереть, Кира. Если мы и умрем, то вместе.
— Спасибо, пап…
Снова воцарилась тишина.
Время тянулось медленно, но постепенно свет за окнами сменялся с солнечного на фонарный и витринный. Люди на улице до сих пор ходили, но теперь они изменились. Можно было видеть, как кто-то прямо на улице вгонял себе иглу в вену, а кто-то пил алкоголь прямо из горла, несмотря на холод. Прелести кризиса. Люди постепенно превращались в животных. Где-то там далеко уже слышались первые перестрелки бандитов с полицией или между собой. На улицах медленно, но верно начинали возникать отряды шок-пехоты, которые служили верным знаком того, как накалялась атмосфера в городе. Эти крепкие парни в броне, поглощающей разряды тока, носили при себе пока что лишь щиты и дубинки, но они никогда не были друзьями для народа, ибо они становились вестниками будущих разгонов демонстраций и всех прелестей демократизма Человеческой Федерации. Время тянулось долго… А человек стоял у окна, наблюдая за тем, как меняется город. Он осознавал то, что из-за его разорения — его рабочие могли начать становится наркоманами, алкоголиками или преступниками. Впрочем… Алкоголиками многие стали еще при функционировании завода. А вот шок-пехота следовала всем своим заповедям…
Двое этих мужчин в черной броне подошли к какому-то пареньку, который, кажется, что-то до этого выкрикивал. Они о чем-то говорили с ним, но… Разговор кончился типично. Паренек слег на землю, получил пару пинков, а затем залом рук за спину и наручники. Люди не помогали, так как знали, какие санкции могут последовать, если попытаться сопротивляться этим крупным мужчинам. Паренька подняли, повели по улице, а один из шок-пехов нажал на специальную кнопку на голографической панели его наручного персонального компьютера. НПК — это полезная штука, он встроен в любой костюм шок-пехоты. НПК — это универсальная вещь для связи, как с другими подразделениями, так и с администрацией города или, к примеру, с полицией, чей автомобиль на воздушной подушке вскоре был уже здесь. Граждане полицейские взяли парня под руки и посадили в машину, не забыв сменить одни наручники на другие, а наручники шок-пехоты вернули «гвардейцам».
— Гвардия блин… Они ведь гвардейское подразделение, а не лучше любого из копов или ментов, смотря на чей манер говорить… Боже мой, боже мой… Что ж ты с нами делаешь? С детьми твоими, коли ты есть? Старая школа мракобесия, а обратиться к ней порой хочется… За что ж нам такая жизнь? Для чего она? Реальна ли она? Не может же такого быть, чтобы защитники народа просто так паковали какого-то паренька. Хотя… Помню, как они участвовали в разгоне какой-то стачки. Как это вообще? Люди же свои права, выходит, отстаивали, а эти в черной броне просто брали и разбивали их. С убитыми даже. Боже мой… Что-то у нас правда не так.
— Пап?
— Да, милая? — спросил человек, не отходя от окна.
— Можно я останусь в твоей комнате на ночь?
— Оставайся. Мне все равно не до сна будет. Я посижу с тобой.
— Спасибо.
— Ты спишь уже?
— Вроде бы.
— Спокойной ночи, Кира.
— Спасибо, — снова тихо шмыгнув, проговорила девушка. — И… Можно я завтра в колледж не пойду?
— Да. Оставайся дома. Сейчас не стоит особо светиться, наверное. Не стоит, наверное… — прошептал последние слова человек, опершись на стекло окна.
Люди в черной броне куда-то пропали, да и прохожие постепенно начинали исчезать. Все будто исчезало в небытие. Вся жизнь растворялась в свете неоновых вывесок и в звуке редкого транспорта на воздушных подушках, а страх комком подкатывал к горлу мужчины. В голове метались уже иные образы… То, как его родная и, как минимум, когда-то любимая женщина оказывалась в руках самых разных извращенцев в борделе. В голове также возникали и страшные образы будущей работы. Вероятно, его превратят в киллера, а потом шлепнут в ближайшей подворотне, не заплатив ни копейки. Нет… Все это ему не нравилось, а ночь тем временем шла. Слышалось тихое посапывание дочери и, пожалуй, только это тихое посапывание позволяло ему найти покой в этой страшной одинокой ночи.