-- Папаша... -- разволновалась курносая девушка. -- Послушайте меня: оставьте вы ей ребенка! Мы ничего никому не скажем, а муж придет -подумает, от него... -- с воодушевлением развивала она свою идею. -- Вот счастье у них будет какое! Папаша, сделайте счастье человеку!
-- Катя, сдурела ты? -- ответили ей. -- Как он своего ребенка отдаст... Что ты говоришь?
-- А какое бы счастье было! -- повторяла она, не слушая никого.
В дверь постучали.
-- Идите, -- сказала плотнику Лизка, -- это она... -- И у дверей вдруг остановила его за руку. -- Вы ничего плохого не думайте, -- торопливо заговорила она. -- Этот официант сволочь, таких давить надо... А с парнем этим у меня ничего не было -- только посидели в темноте... Скучно сейчас здесь, а скоро клуб построят, молодежь приедет, скоро весело будет...
-- Я понимаю, -- ответил плотник. -- Хорошего человека не сразу разглядишь...
Он вышел.
-- Ваш мальчик? -- спросила женщина. -- Берите... Спит он, пусть будет здоровенький.
-- Спасибо вам, -- начал плотник. -- Я вам селедки хорошей пришлю... Или, может, денег, так я...
-- Не надо, -- сказала она, и он почувствовал, что она улыбается. -Вам спасибо... Мне, может быть, надо было, чтоб он вот так... Вот накормила его, и все. Теперь и на работу можно идти, правда?
-- Правда, -- согласился плотник. -- Как же без работы?
Плотник вышел на улицу и шел до пристани не останавливаясь -- гроза освещала дорогу. Когда он спускался с дамбы, то вдруг услышал какой-то топот позади и посторонился, пропуская мчавшихся лошадей. Они неслись по морскому берегу, спина к спине, и в грохоте грома он еще долго слышал стук копыт на дороге...
"Убегли с судна", -- подумал плотник, но не почувствовал раскаяния в душе.
На душе у него было спокойно.
ЛОШАДИ В ПОРТУ
В проливе было темно, лил дождь, и задувал сильный северо-восточный ветер -- самая что ни есть хорошая погода для ловли каракатиц. Я сидел на корме лодки -- румпальник был привязан к ноге -- и орудовал рогаткой, забрасывая блесну как можно дальше под ветер, а в левой руке я держал фонарь и светил им на воду. В воде мелькали длинные плоские сайры, они служили хорошей приманкой для каракатиц, которые вслед за ними поднимались из глубины на свет. Каракатицы проносились, выталкивая из себя струю воды, -словно реактивные снаряды. Около сотни моллюсков уже лежали в лодке -- их грушевидные тела со щупальцами содрогались, испуская черную жидкость; все руки у меня были вымазаны ею...
Прямо передо мной горели отличительные огни дока, который стоял на рейде за брикватером, а дальше, у выхода гавани, я видел световые сигналы брандвахты -- она запрашивала позывные входящих судов, а за спиной у меня был берег в редких огнях, по которому проступали белые вольеры звероферм и грузовая пристань. С пристани доносилось испуганное ржанье лошадей, но самих лошадей я не видел -- их закрывали от меня стоявшие у причалов пароходы.
На доке отбили склянки -- оставалось два часа до полуночи, но я продолжал ловить, поскольку знал, что пивной ларек на пристани закрывается в третьем часу ночи и я еще успею сдать туда свой товар. Насчет жены и ребятишек я не беспокоился -- они ожидали меня к утру, погода, как я говорил, стояла будто по заказу, и, хотя я устал и продрог на ветру, настроение было подходящее, и только крики лошадей беспокоили меня... "С чего бы это они? -- размышлял я. -- Может, учуяли какую-либо беду?.." И только я успел так подумать, как лодку сильно подбросило, едва не порвало якорный линь, а голубенькое здание конторы на пристани покосилось у меня на глазах и снова приняло надлежащую форму... "Эге, так это же не иначе как землетрясение!" -- догадался я и скоренько смотал снасть, втянул в лодку якорь и направился к берегу.
Когда я с корзиной, доверху наполненной каракатицами, взобрался на причал, то мне показалось, что никакого землетрясения и не было в помине: земля была спокойна под ногами, на пристани шла обычная работа, и люди вели себя так, как им положено было вести, только лошади кричали по-прежнему... Их грузили на пароход, проводя через нефтеналивную баржу, -- суда стояли впритык бортами. Каждую лошадь сопровождали по два матроса: один шел впереди, ухватившись руками за холку, второй поддерживал лошадь сзади. Погрузка эта отдаленно напоминала шествие подвыпивших приятелей, возвращавшихся с поздней гулянки. На палубе парохода, в наспех сколоченном из жердей загоне, лошади сбились в кучу, раздувая ноздри, налезая друг на друга, -- странно маленькие и серые под дождем, в свете фонарей.
В пивном ларьке, куда я вошел, было мутно от дыма и человеческого дыхания. Стены ларька были разукрашены резьбой по дереву -- трудился, наверное, какой-либо местный специалист. Уборщица подметала пол, и столы для удобства были сдвинуты на одну сторону, а посетители устроились на пустых бочках возле двери -- они пили пиво, заедая каракатицами, которые подавались в глубоких тарелках разрезанные на узкие полоски и похожие сейчас на макароны. Все в ларьке было как обычно, и мне подумалось снова, что все это ерунда насчет землетрясения, -- наверное, пригрезилось, как вдруг ларек так тряхнуло, что стены с рисунками пошли волной и с прилавка посыпались пивные кружки... Тут буфетчица объявила, что по стихийным причинам ларек закрывается, и чтоб побыстрей освобождали посуду, но посетители не проявили должного понимания: это были рабочие люди, они, может, целый день думали о том, чтоб вот так -- спокойно, без сутолоки -- посидеть за кружкой пива, обсудить кое-какие вопросы.
Я отволок на кухню корзину с каракатицами -- их тут же варили в чугунном котле, наполненном морской водой, -- подошел к прилавку и заказал пива, шесть кружек. Пока буфетчица наполняла их, я отхлебнул из одной кружки: пиво было никудышное, напропалую разбавленное водой, но я ничего не сказал буфетчице, потому что я брал пиво в долг, денег у меня не было ни копейки. Я нанизал кружки на пальцы и направился в угол, куда были сдвинуты столы. Тут кто-то окликнул меня, но я не рискнул обернуться и продолжал свой путь. И тогда какой-то человек преградил мне дорогу.
-- Колька, -- сказал он, -- не узнаешь, что ль?!
В глазах у меня потемнело от удивления, а он захохотал и взял из моих рук кружки и поставил их.
-- Генка! -- заорал я, и тут мы принялись на радостях бороться друг с другом, а люди на бочках подзадоривали нас, и мы повалили друг друга на пол, а потом вернулись к столу.
-- Ну, -- проговорил я, отдышавшись, и хлебнул пива. -- Где ты теперь?
-- На пароходе, -- ответил он. -- Зашли сюда за лошадьми...
-- Ага, -- сказал я.
-- А ты как?
-- Тут живу... Женился! Теперь все у меня есть, -- похвастал я. -Огорода восемь соток, коза, куры -- так что молоко свое, яйца свежие...
-- Отоварился ты, что и говорить...
-- Поживешь с мое на берегу, и у тебя будет, -- обнадежил я его.
-- Вижу, что скоро ты замест курей будешь яйца класть, -- сказал он и в упор посмотрел на меня, как только он один умел смотреть, и я понял, что сболтнул лишнее, и тотчас почувствовал, как что-то надвигается на меня, что-то жуткое и отчаянное, неотвратимое, похуже землетрясения... "Жену уведет он у меня, -- думал я, -- огород разрушит, козу эту продаст..." Я видел по его глазам, что не миновать беды, что не простит он мне мою радость, и ожесточился против него внутренне, но тут же вспомнил нашу работу на промысле -- как однажды разбился бот и нас выкинуло прибоем на берег, как лежали мы полумертвые на берегу, уткнувшись лицом в гальку, -- чтоб чайки не выклевали глаза, -- и заранее все простил ему: связан я был с ним теперь на всю жизнь прошлыми воспоминаниями, и хоть не видел я его уже года три-четыре, а был готов идти за ним, куда поведет, и ничего я не мог с собой поделать...
-- Ты мне ответь... -- Он закурил и покосился по сторонам. -- Деньги тебе нужны?
-- В море я не пойду, -- сказал я быстро, -- не пойду я...
-- Ты мне не ответил на вопрос.
Что я мог ему ответить? На земле было сытно, но в смысле денег тут была вечная загвоздка -- я имею в виду свою жизнь. Устроился я после свадьбы пастухом в колхозе -- это в полусотне километров отсюда. Но поскольку я к этому делу не имел душевного расположения, дело не ладилось: коровы исхудали у меня до того, что перепрыгивали через плетни, будто арабские скакуны. А потом случилось, что медведь задрал корову, и выперли меня из пастухов совсем. Много я перебрал после этого деревенских работ, но ни к одной не лежала душа, не выдержал и подался ближе к воде, но и тут словно сам бог отвернулся от меня... Один сезон ловил я морскую капусту. А на этом промысле сама капуста мало чего значит, то есть ее можно наловить хоть тонну зараз, а главное здесь -- погода. Если застигнет тебя дождь -- пиши пропало, потому что от дождя капуста теряет все свои вкусовые качества, хоть ты бери и выбрасывай эту капусту обратно в море... Погорел я на капусте, устроился экспедитором в рыболовецкий совхоз, повез на сейнере соль но рыбокомбинатам. Это был не рейс, а целая комедия: сбросили мы соль в трюм навалом, а по дороге прихватил нас шторм, слежалась соль, стала как кирпич -- ни киркой ее не взять, ни лопатой. Вернулись назад и потом целую неделю рвали соль в трюме аммоналом, чтоб судно от нее освободить, -- грохот стоял на всю пристань... В общем, зарабатывал я тогда, сколько сейчас на этой закуске к пиву, на каракатицах этих, черт бы их побрал.
-- В этой "татарской кишке" вечный сквозняк стоит, -- сказал Генка и посмотрел в окно на пролив. -- Грузовики смывает за борт, но то что лошадей... Нс хочу, чтоб они утонули! -- прибавил он и тряхнул головой.
-- Кто не тонет в этом море, -- ответил я.
-- Слышь, Колька! -- загорелся он. -- Как увидел тебя, так сразу понял, что сумеем мы это дело провернуть...
-- Какое дело? -- насторожился я.
-- Поймать лошадей. Убежали две лошади при погрузке...
-- Куда убежали?
-- К побережью. -- Он махнул рукой. -- Уже полчаса как бегут...
-- И не послали вдогон?
-- Куда там! Спишут по "морскому протесту"*, и все тут...
* Имеется в виду так называемый "Акт о морском протесте", объясняющий потерю груза действием непреодолимой силы, опасности и случайности на море.
-- Тут берег сплошь гористый, -- сказал я, -- из гранита. Не выбраться им наверх... К тому же прилив уже час как идет, там скоро воды станет по горло. Если не вернутся, потонут они...
Мы помолчали. Генка смотрел на меня.
-- Может, прихватим на пароходе лошадей и -- за ними?