С этими словами он переступил порог своей комнаты, с этими мыслями он постучал в ее дверь.
А когда отозвался ее детский, звонкий голосок, он вспыхнул, будто в душе его зажглось пламя.
Он медленно вошел в комнату, а она радостно пошла навстречу, взяла его руку и сердечно поцеловала.
Господин Стоянович побледнел.
- Что вы сделали? - прошептал он.
- А что? - спросила она.
- Почему вы поцеловали мою руку?
- Как почему? Я не хотела быть неучтивой по отношению к пожилому человеку.
Он тяжело вздохнул, в груди его будто что-то перевернулось, и на глазах показались слезы.
- Что с вами? Вы плачете? - наивно спросила его девушка.
- Только что я схоронил свою молодость.
- Сейчас?
- Да. Извините меня, я не могу остаться. Я... я должен немедленно идти домой.
- Почему, что случилось? А разве вы ничего не хотите сказать мне? Вы же хотели о чем-то обстоятельно поговорить со мной...
- Нет, мне нечего больше сказать... нечего.
И он тотчас направился домой, оставив удивленную девушку.
Возвратившись домой, он горько заплакал. Наверное, первый раз в жизни. "Итак, все прошло. Прошла молодость. А я и не заметил, я и не заметил! Я думал, что все еще молод".
Потом он открыл стол и стал швырять в печь подряд связки писем. Письма, цветы, фотографии - все это огонь пожирал точно так же, как он сам когда-то пожирал взглядом свои жертвы.
И только одно письмо, письмо той девушки, письмо, которое ввело его в заблуждение, он прочел еще раз, прежде чем бросить в огонь.
С тех пор ящики его стола пусты. Он не ходит на вечера, не выдергивает седых волос, и они теперь инеем осыпали его голову.
И больше о нем уже не говорят на вечерах, на танцах и на приемах.
Барвинок перестал быть зеленым. Вечной молодости нет.
DIVINA COMMEDIA 1
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Трижды ударил колокол, потом зазвонили сразу все четыре, и бабы зашептались:
- Мужчина. Прости господи его душу!
Этим мужчиной был я.
1 Божественная комедия (итал.).
Умер я сегодня утром, около семи часов. А уже в половине восьмого вокруг меня собралось пять или шесть соседских старух, и у каждой в костлявой руке был пучок базилика.
Торговец Петрович, мой долголетний кредитор, был первым мужчиной, пришедшим выразить свое соболезнование. Но, убедившись в том, что было бы гораздо лучше, если бы он выразил соболезнование самому себе, он богобоязненно покашлял и заспешил в канцелярию навести справки о моем жалованье.
К девяти часам явился столяр Мата. Я заметил, как он усмехается, довольный тем, что пришло наконец время строить и для меня жилище. Мы с Матой были в ссоре из-за жен, но что поделаешь, если кроме него во всем городе нет другого столяра. Я хорошо видел, как он укорачивает мерку, чтобы и в могиле мне было тесно. Бабы говорят ему:
- Прибавь, мастер! Тесно будет!
А он:
- Если гости не буянят, дом им тесен не бывает!
Потом принесли длинный стол и положили меня на него. У стола одна ножка была немного короче, так они не нашли ничего другого подложить под нее, как колоду моих карт. Когда проносили карты, видно было, что сверху лежал трефовый король. И как только я заметил его, сразу же вспомнил бакалейщика Яничия, таможенника Стеву и других добрых приятелей, которые потеряли в моем лице не только хорошего друга и товарища, но и партнера.
Около десяти часов на цыпочках вошел наш новый господин начальник. Он сказал моей жене несколько прочувствованных слов о том, какой большой утратой для нее является моя смерть, как искренне сожалеет он обо мне таком хорошем чиновнике и т. д. Затем он долго рассказывал что-то о пособии, причитающемся жене после моей смерти: дескать, начальство сейчас в замешательстве, так как казначей, старый и рассеянный человек, составил акт, будто я умер еще три года назад и уже тогда было выдано пособие на мои похороны. Но, сказал господин начальник, он постарается все это дело как можно скорее уладить, поскольку в действительности я умер не три года назад, а только сегодня. И утешал ее, говоря, что она ни о чем не должна беспокоиться. Сказал, что специально распустил канцелярию и дал указание всем чиновникам присутствовать на моих похоронах. А четырем практикантам приказал все время быть здесь, возле меня.
Мне хорошо знакома эта четверка. Знаю я, с каким удовольствием услышали они весть о моей смерти. В предвкушении поминок они поглаживают свои животы и радуются так искренне, будто бы я только ради них и умер.
Господин начальник сообщил моей жене и о том, что он разрешил одному практиканту произнести речь на моей могиле. Известен мне этот оратор. Не скажи о нем начальник, я бы и так знал, что практикант обязательно будет выступать с речью. Это Стева Ёксич. Нашему старому начальнику в День Славы 1 он сочинил стихи. Хорошо помню эти стихи: мы их тогда все заучили наизусть.
1 Слава - семейный праздник у сербов в честь святого - покровителя рода.
Дай бог, чтобы мудро ты управлял,
И бед никаких и несчастий не знал.
О, надежда всей Сербии,
Господин начальник, наш праведный защитник!
Будь здесь теперь старый начальник, не пришлось бы Стеве Ёксичу произносить речи! Помню, три года назад умер Ачим Пивлякович. Вот уж был почтенный человек и примерный чиновник. Многое можно было бы о нем сказать, но старый начальник не разрешил даже слова промолвить. Моим чиновникам, говорит, не пристало драть глотку на кладбище!
Э, совсем другой человек был наш старый начальник. Как сейчас вижу его. Только появится он в канцелярии, всем ясно, что пришел начальник: первого встретившегося ему служащего изругает последними словами, а потом кроет всех по порядку. И так до полудня. Заслушаешься! Сразу почувствуешь, что это начальник. А этот, новый, и ходит-то все на цыпочках, мухи не обидит: с каждым старается обойтись по-хорошему, как будто все мы братья. Вот даже разрешил надгробную речь сказать и жену утешает. Что я ему родственник, что ли?
После господина начальника приходили еще какие-то люди, и много было сказано разных слов. Все были необычайно потрясены случившимся и говорили обо мне только хорошее. Потом они обедали в соседней комнате, а от меня в это время какой-то мальчуган отгонял мух пучком базилика. И за обедом обо мне было сказано много хороших слов.
После полудня зазвонили колокола. Комнату, в которой я лежал, окурили ладаном. Запели попы, кто в лес, кто по дрова. Потом вдруг все почему-то засуетились, зашушукались. Если я правильно понял, искали лимон, чтобы дать понюхать моей жене, но не нашли.
Окропили меня красным вином, поставили полный графинчик у моего изголовья, и гроб плотно закрыли. Четыре специально назначенные практиканта подхватили гроб на плечи, и мы пошли.
Шли долго. Где-то отдыхали. Очевидно, в церкви, потому что я слышал, как пели попы, а пономарь дрожащим голосом вымогал у моей жены деньги. Потом снова шли. Наконец опустили меня на землю. Топтались, топтались около гроба - кто знает, что это было. Только вдруг слышу где-то над моей головой раздался голос Стевана Ёксича. И чего только этот человек не наговорил! Сколько добрых слов я услыхал о себе - всего просто не упомнишь. Оказывается, я был человеком благородным, добросердечным, честным, уважаемым, скромным, способным, порядочным, добрым, душевным, искренним, общительным, трудолюбивым, великодушным, остроумным, щедрым, мудрым, человеколюбивым, осмотрительным, сдержанным и бог знает еще каким. Слушая все это, я и сам начал подумывать о том, каким действительно печальным событием и огромной утратой является смерть такого человека, как я!