Автор картины Изя Шлосберг
«Ты родилась в черных сатиновых нарукавниках, и поэтому вместо погремушки мама сразу же дала тебе счеты.» Меир так меня дразнит, говорит, что мне надо было родиться раньше на сотню лет и выходить замуж за его прадеда. Есть в этом что-то: от фотографии величественного седого старика-патриарха в семейном альбоме действительно трудно оторваться — могла бы и влюбиться. Еще до Первой Мировой он начинал простым приказчиком в тех самых знаменитых нарукавниках и со счетами, а ко Второй был уже богатым человеком, собственное дело имел. Я на Меира обиделась в первый раз, а потом вспомнила, что в детстве вместо кукол у меня были только плюшевые мишка да слоник, с которыми засыпала. Любимой игрой было не кукол баюкать, а строить колоннами и рядами игрушечных солдатиков, позаимствованных у старших братьев. По солдатикам таблицу умножения и выучила. Можете себе представить, какой популярностью я стала пользоваться у соседских мальчишек, когда мои братья подросли, и их старые игрушки перешли в мое безраздельное владение. Я так поднаторела в натуральном (и не только) обмене, что дорога по финансовой части мне с детства легла. Вот и ворочаю миллионами, не своими, конечно, корпоративными, в пределах доверенного мне годового бюджета одного небольшого отдела.
Как типичный жаворонок, я прихожу на работу рано, и потому среди окружающих меня сов прослыла трудоголиком. Про себя я думаю, что этой болезнью совсем не страдаю, но извлекаю массу преимуществ из сложившегося положения: доезжаю до работы минут за двадцать безо всяких пробок, выбираю любое место на переполненной обычно стоянке, могу уйти в удобное для меня время, чем и пользуюсь безо всякого зазрения совести. Встречаю утром внимательным взглядом своих хлопающих глазами заспанных подчиненных и, тем самым, не произнося ни слова, вызываю у них дополнительный стимул к работе, которого, впрочем, хватает ненадолго. А пока не начались бесконечные телефонные звонки, готовлю себе неспешно чашечку кофе, отвечаю на мейлы, просматриваю последние новости.
Сегодня тоже паркуюсь прямо перед дверьми нашего офиса, киваю усатому охраннику, развалившемуся на неудобном стуле. Чувствую на себе его взгляд, пока жду лифта. Захожу в кабину и поднимаюсь на один этаж. Можно бы и по лестнице, но надо толкать плечом тяжелые противопожарные двери, от которых при слишком резких движениях остаются синяки. На этаже у стеклянной витрины еще один пост, который занимает хрупкая миниатюрная девица в идеально отглаженной белой блузке и черной юбке. Иногда мне кажется, что девушка из охранной фирмы — самая элегантная из наших женщин, хотя тщательно одетых религиозных дамочек в шляпках трудно перещеголять. Я, конечно, не могу прийти на работу в пляжной майке, но иногда не отказываю себе в удовольствии напялить первое попавшееся из шкафа, особенно если не предвидится никаких совещаний. Первым делом подключаю к сети лэптоп, потом несу йогурт в холодильник и завариваю кофе в обществе парочки таких же, как я, ранних пташек мужского пола, с преувеличенной галантностью уступающих мне право доступа к банке с общественным кофе. Интересно, стали бы они так любезничать, если бы у меня не было отдельного кабинета в нашем сплошь открытом взгляду, звуку и запаху пространстве — финансы, как известно, не терпят досужего ока.
Почта поутру переполнена нечитанными сообщениями и пестрит красным. Пробегаю глазами по всему списку, и больше половины стираю, не читая. Отмечаю мысленно мейлы, требующие срочного ответа, но начинаю всегда с чего-нибудь нейтрального, например, с кошек. Открываю фотографии или смешные ролики с кошками, в изобилии присылаемые друзьями. Исключительно для того, чтобы с места в карьер не перейти в раздраженное состояние от тупости тех, кто считает себя царем природы и ее окрестностей. Может и глупо, но после них как-то легче воспринимать серьезные вещи. Среди прочего натыкаюсь на странный такой мейл: «На день рождения подарите мне жизнь!»
Ни много, ни мало… Скорее всего, очередная попытка найти редкую группу крови. Я со своим цыплячьим телосложением вообще никогда кровь не сдаю. На фигуру грех жаловаться, а пышных форм Бог не дал. Не дал, да и ладно, не в них счастье. Открываю мейл, потому что удалить его не читая как-то совесть не позволяет, стереть всегда успею.
…Девочка Дана лет пяти обнимает огромного пуделя на лужайке, копна черных волос сливается с густой шерстью, оба внимательно смотрят в объектив, оба старательно высунули языки, оба знают, что от них требуется, и весело позируют перед камерой. И еще один снимок всего через полгода: потухший и затравленный взгляд из-под надвинутой на лоб цветной косынки, шевелюры нет и в помине, последняя надежда на пересадку костного мозга. На шестой день рождения подарите мне жизнь…
Переношу в личное, рука не поднимается отправить в корзину.
Над столом у меня, как это принято в приличных офисах, дежурный набор из семейного альбома: тридцать шесть, тридцать три, шесть и три — это мы. Меир не так давно снова стал намекать, что неплохо бы разбавить женское общество, а я не могу отделаться от страха, которого натерпелась три года назад при вторых родах. Бездонного животного страха… подарите мне жизнь… когда она на волоске, эта жизнь, и твоя, и не твоя. Свою первую дочку я тоже назвала Даной. А вторую — Мааян, то есть источник. Откуда, из какого источника черпать силы, когда никаких сил уже нет, когда готов отдать все, чтобы только услышали крик о помощи?
Открываю нижний ящик стола, где лежит пачка сигарет. Да не курю я, просто иногда хватаю сигарету, когда нахлынет. Беру недопитый кофе, поднимаюсь на крышу, единственное место в здании, где разрешается подымить, и присоединяюсь к еще одной парочке таких же, как я, ранних пташек. Мне радушно предлагают огонька и освобождают место у крошечного круглого столика на высокой ноге.
— Ронит.
— Дафна.
— Далит.
Далит — это я. До встречи с Меиром я не любила свое имя, уж лучше классическое Далия, чем неуклюжий реверанс, который мои старомодные родители сделали в сторону своих прогрессивных друзей. Нас свели за одним столом на какой-то свадьбе, где немилосердно гремела музыка, и он не расслышал мое имя в общем шуме. С первой же минуты для нас двоих я — Дали. Может показаться странным, но тем самым Меир открыл мне какую-то неизвестную частичку самой себя.
— …Вот я и говорю, что в Израиле шансов почти нет, а за границей — сумасшедшие деньги нужны…
— Время. Времени тоже нет, а деньги можно собрать. Если каждый в фирме пожертвует хоть день отпуска, то на любую пересадку хватит.
— А где она работает?
— Да ты ее знаешь — Илана с четвертого этажа.
— Секретарша?
— Ну да.
Я поняла, что мои собеседницы обсуждают утренний мейл, выведший меня из равновесия. Я представила, что это моей Дане срочно нужен костный мозг, и схватилась обоими руками за столик.
— Эй, Далит, ты в порядке? Что с тобой?
— Нормально, все-все… давно не курила.
— И не кури, если не куришь. Это мы тут, дуры старые, смолим весь день.
Ронит подняла с пола упавшую сигарету и бросила ее в стаканчик с остатками кофе.
— У меня тоже Дана, месяц назад шесть исполнилось, — я толкнула плечом тяжелую пожарную дверь на лестницу и, потирая плечо, скатилась вниз до своего первого этажа.
Некоторые из моих подчиненных уже успели пожаловать на службу, и начинают трудовой день с неизменного кофе и обмена новостями. Пока я пробираюсь мимо них в свой офис вместо того, чтобы надменно наблюдать из-за стекла, со мной здороваются и провожают удивленными взглядами. Работать мне удается с трудом: на стене в рамочке фотография Даны в черной каскетке верхом на пони, а перед глазами стоит другая Дана в надвинутой на глаза цветной косынке, прикрывающей остатки загубленных химией волос.
Йогурт не лезет в горло. Подарите мне жизнь…
После обеда мне приходит категорическое приглашение на очередную сверхважную презентацию для финансистов. Необходимо прибыть в штаб-квартиру нашей корпорации, находящуюся рядом с больницей Бейлинсон. Вспоминаю, что там в рассылке было что-то про анализ крови, что можно в Бейлинсоне сдать кровь на совместимость. Лезу в Интернет поискать информацию для доноров костного могза. Как будто для меня специально и писано про побочные явления и иммунные реакции. Не я ли из-за этих самых реакций три года назад чуть Богу душу не отдала, когда Мааян рожала? Спасибо, на всю жизнь запомнила!
Как бы то ни было, а за двадцать минут по дороге домой надо постараться закрыть поплотнее дверь кабинета и оставить позади все служебные проблемы. Как выражается Меир, время трансформируется непредсказуемым образом в континуум-пространстве с несчетным множеством бесноватых израильских водителей. И за это время необходимо превратиться из финансого цербера и строгой начальницы в домашнюю мамочку, забрать из сада Мааян и заехать на частную продленку за Даной.
По утрам детьми занимается Меир, ну а после работы они уже на мне. Улица перед детским садом, как всегда, забита машинами, оставленными прямо посреди дороги, перекрывающими не только подъезды к садику, но и проезд вообще. Поскольку моя натура на такое не способна, то паркуюсь поодаль и стараюсь не обращать внимание на идиоток, подвергающих опасности собственных детей. Когда что-нибудь случается, они же шумно апеллируют к общественности, обвиняя во всех тяжких весь мир, но только не себя. Дорога от калитки до машины уходит на то, чтобы убедить Мааян сесть в детское кресло, из которого крупная, вся в Меира, Дана в этом году уже выросла. Она, как взрослая, заполняет заднее сиденье безо всякого кресла, а Мааян отчаянно завидует старшей сестре, воспринимает детское автомобильное кресло, как покушение на собственную свободу, и противится до последнего.
Теперь звонок на продленку, чтобы через пару-тройку минут Дана ждала внизу у подъезда. Опаздываю слегка из-за пробок и светофоров, а еще, как выражается Меир, подводят начальные и граничные условия: дураки и дороги. Дана с рюкзачком в руках, уставившись в тротуар, покорно ждет перед дверью. Волосы забраны цветастой банданой. Поднимает на меня полный тоски взгляд, и я прекрасно знаю, чем он вызван: сегодня в самой прогрессивной в округе и развивающей детское творчество группе продленного дня проходил урок кулинарии, который Дана ненавидит. Молча открывает правую заднюю дверь и забирается на сиденье. Я жду, пока она соизволит пристегнуть ремень. Пристегивает, наконец, даже без напоминания.
Дома нас встречают две кошки: Белка и Клякса. Мой математик-муж, любитель логических парадоксов и прочей схоластики, назвал абсолютно белую кошку Кляксой, а совершенно черную — Белкой. Забавный такой портрет в интерьере представляет собой наша семья: на зеленой лужайке сидит, скрестив ноги, здоровенный блондин под метр девяносто и держит на каждом колене по девице, на одном — пухленьную черноволосую Дану, а на другом — тоненькую блондинку Мааян. Рядом с ним пристроилась на одеяле хрупкая брюнетка-жена в окружении черной и белой кошек средней упитанности и мордатости. Нас можно ставить на шахматную доску и использовать в качестве фигур: белый король и черная королева, черная ладья и белая пешечка, два резвых разноцветных коня.
Клякса с Белкой — мое спасение; заскучавшие звери, задрав черный и белый хвосты, наперегонки бегут навстречу, и все дневные беды и обиды враз замурлыкиваются. Девицы обнимают, тискают и кормят кошек, а я кормлю полдником девиц и попутно интересуюсь, собирается ли мой благоверный покинуть сегодня свой старт-ап в приличествующее семейному человеку время. Говорит, что собирается, но, как всегда, бурчит что-то про принцип неопределенности.
Из всех новостных передач я смотрю шестичасовую на втором канале. Стараюсь не пропускать ее с того дня, как после очередных выборов ведущий ее Одед пригласил известного политического фрондера Томи, только что подписавшего соглашение со своими заклятыми друзьями.
— Ну что, еще несколько миллионов, и купили тебя, господин Лапид? — со змеиной улыбкой спросил Одед.
— Бабку твою купили!! — заорал разъяренный Томи в прямом эфире.
Не припомню, когда я в последний раз так смеялась. Купил, купил меня Одед. С тех пор смотрю его передачи, которые гораздо живее всех остальных, выходящих в эфир в прайм-тайм. А может, это еще потому, что Одед своими внешностью и ехидством чем-то отдаленно напоминает мне Меира. Достаю из морозилки равиоли, чтобы слегка оттаяли, мою овощи для салата и включаю телевизор. Слушаю вполуха новости, прогноз погоды (жарко — жарче — совсем жарко), вырубаю звук, пока идет реклама. Увлекшись салатом, я пропускаю продолжение, а когда поднимаю глаза от доски, то вижу на экране Илану и Дану.
— … спасибо, ничего, — отвечает Дана на вопрос Одеда.
— Дана, как давно ты находишься в больнице?
— Четыре месяца.
— И все это время ты не была дома?
— Была… только сюда опять надо.
— Дана, скажи, а тебя навещают твои друзья?
— Навещают.
— А они знают о твоей болезни?
— Знают.
— Они поддерживают тебя?
— Да…