И очень хорошо сделал Дорошевич, что позвонил и напомнил о главных его обязанностях. Выходит, генеральный директор лучше его, Скачкова, понимает, что делается здесь, у него под носом. Неглупый мужик! Жаль, что с самого начала у них не сложились отношения. Вечно тот был недоволен чем-то, вечно раздражен - не хотелось и встречаться с ним.
В приемной уже сидели несколько человек, ждали начальника. Раньше он радовался, что от посетителей отбою нет. Он, Скачков, видел в этом рост своего авторитета. Сегодня он взглянул на посетителей иначе. Поздоровавшись, не стал приглашать их к себе, как делал обычно, а пригласил только секретаршу.
- Вот что, Эмма Григорьевна. Есть просьба. Сделайте для меня и моих заместителей, заведующих отделами объявления, когда кто принимает по личным вопросам. Время наметьте сами. Думаю, в этом деле вы более опытны, чем я. Теперь насчет приема вообще посетителей. Заведите книгу учета тех, кто просится на прием.
- Такая книга всегда была. При вас, правда, я не пользовалась ею...
- Надо пользоваться. Записывайте, кто и по какому вопросу просится ко мне, и направляйте к тому, кто этими вопросами занимается.
- Ясно, Валерий Михайлович. Когда начинать?
- Раз книга учета есть, начинайте сегодня же и записывать. Всех, кто там сидит в приемной. Пригласите главного инженера, геолога и начальника технологического отдела.
Лицо секретарши, всегда какое-то мягкое и улыбчиво-доброе, вдруг стало строгим, она выше подняла голову, поправила белые волосы и неожиданно твердой походкой вышла из кабинета.
Скоро явились, глядя как-то настороженно, Протько, Бурдей и Котянок. "Видно, показала свой административный характер Эмма Григорьевна", - подумал Скачков. Все поздоровались с ним за руку, стали перед столом, ожидая, наверное, каких-то важных и срочных указаний. А Котянок даже достал из кармана своей джинсовой куртки блокнотик и вооружился шариковой ручкой. Он всегда записывает. Видно, не очень-то надеется на свою память.
- Указаний никаких не будет, - усмехнулся Скачков. - Садитесь, пожалуйста... У вас на работе ничего срочного нет? Никто никого не ждет? Можем час-другой поговорить? Ну и чудесно... В жизни каждого учреждения, каждого руководителя наступает такой момент, когда необходимо то-се пересмотреть, уточнить. Речь идет о дальнейшем усовершенствовании нашей с вами работы. Будучи здесь человеком новым, я занимался всем, вникал во все. Могу сказать, что мой ликбезовский период кончился. Я дал указание секретарше, чтобы для каждого из нас она составила график приема посетителей. Надо кончать со стихией. Чтобы, например, ко мне не шли с теми вопросами, какими занимаются другие сотрудники и какие они, эти сотрудники, должны решать. Это даст мне возможность больше заниматься своими непосредственными обязанностями. И не только мне, но и всем нам.
- И до нас добрался, - прошептал Котянок, наклоняясь к главному инженеру.
- Вы чем-то недовольны? - заметил это движение Скачков.
- Это они о том, что ваш ликбезный период кончился не на пользу подчиненным, - засмеялся Протько.
- Это еще цветочки, ягодки впереди, - сказал главный инженер. Его лицо на какой-то миг осветилось улыбкой, идущей откуда-то изнутри, и снова потухло, после чего сделалось еще более постаревшим и скучным.
- Вот и поговорим про ягодки, - сдержанно улыбнулся Скачков. - А то эта повседневная суетня-колготня совсем заслонила перед нами завтрашний день. Впрочем, нам и не до него было, до того дня. Работали фактически в аварийной ситуации. Завтра так работать мы не можем и не имеем права. Надо в ближайшее время выйти на новый уровень организации труда и технической вооруженности. А пока что обсудим, как будем работать в будущем году. Комиссия, как вы знаете, еще не кончила свои исследования, таким образом, ее выводы не повлияют на план будущего года. Он, скорее всего, останется без изменений. Справимся мы с ним или нет? Сейчас мы план выполняем. Но что нам это стоит? Думаю, в будущем году наши возможности улучшатся. В нашем распоряжении будет больше капитально отремонтированных скважин, закончится строительство еще одной насосной станции. Вступит в строй действующих несколько новых скважин. Тем не менее мы не можем не задуматься, все ли сделали, что еще можно и нужно сделать? Иначе говоря, все ли резервы выявлены? И достаточно ли ясно мы представляем, с какими проблемами встретимся завтра? Сейчас, например, мы ремонтируем, что дошло до ручки и чего нельзя не ремонтировать. В ближайшее же время надо так организовать ремонт, чтобы аварийные ситуации если не полностью, то почти полностью исключались. Для этого надо иметь план профилактического ремонта. Думаем ли мы над таким планом или всю жизнь будем только латать дырки? Теперь о механизации. Механизмы у нас есть, и их немало. Однако многие из них несовершенные, устаревшие. Надо посмотреть, чем располагают другие, может быть, что-то перенять. Резервы здесь, представляете себе, действительно неисчерпаемые. И еще. Все мы знаем, какое оборудование на промысле. Требуется срочно составить график обновления этого оборудования. Тогда мы сможем заранее заказать нужные нам механизмы. На складах у нас горы разных механизмов, а нужных нет... Проблема? Да, проблема, и не маленькая. А взять эксплуатацию скважин... Между прочим, стоит поинтересоваться заключением комиссии, у них уже есть ясность по многим скважинам. Вместо электронасосов поставить качалки, а где-то вместо качалок - электронасосы. Здесь кроются большие резервы. Нам нужно иметь перспективные схемы обновления месторождений, план технологической обработки скважин. И не только это. Всех проблем не перечислишь. Вы специалисты и знаете больше меня. Вот и подумайте над всем этим. Главное требование целесообразность, реальность, своевременность. Всякая неточность, приблизительность будут расцениваться как небрежность и безразличие в выполнении своих непосредственных обязанностей.
- Действительно, ягодки, - хихикнул Котянок.
- Давайте подумаем и вот о чем, - будто не слыша реплики Котянка, продолжал Скачков. - Об условиях работы каждого рабочего на его рабочем месте. Возьмем, например, наших ремонтников. Как у нас делается? Рано утром люди едут за сотню, а то и за две сотни километров на работу, вечером возвращаются назад. Теряем дорогое время, гоняем и губим технику. А если оборудовать несколько машин так, чтобы там можно было бы разогреть обед, отдохнуть, переночевать? Тогда наши ремонтники будут работать, не глядя на часы. Короче говоря, речь идет о культуре производства. Культуре быта. И не только ремонтников. На эту проблему стоит взглянуть шире. Подумать о дальнейшем совершенствовании производства, транспорта, обеспечении буровых тем же раствором, с доставкой которого мы всегда почему-то запаздываем. Можно ли во всем этом избежать недостатков, просчетов, промахов? Думаю, что можно... А представьте себе, нам вдруг сообщают, что открыли новое месторождение нефти. Готовы мы к этому?
- Надоело ждать ту нефть, - вздохнул Бурдей. - Геологи, кажется, и сами не верят в успех...
- Это же разведка, что вы хотите, - не согласился Скачков. - Сегодня нет, завтра есть. Верят они там или не верят, а разведку ведут, ищут. Как видите, у нас с вами немало проблем, о которых надо думать и думать.
- Когда тут думать? - хмыкнул Котянок, который все время сидел со скептической улыбкой на лице, что-то записывая в блокнотик. - Каждый день дрожишь, как бы где что не сломалось, не взорвалось. Тут, Валерий Михайлович, не до фантазий.
- Я никогда не считал себя фантазером, Вячеслав Никитич, - без обиды заметил Скачков. - А то, что вы каждый день дрожите, так это в значительной степени оттого, что временами мы не своими делами занимаемся. У нас есть кому дрожать вместо вас... А вот то, о чем я говорил, - это проблемы для нас с вами. Мы с вами, чего греха таить, малость забыли о своих обязанностях, взяли на себя то, что должны делать наши подчиненные. А то, как поглядеть, некоторым за нашими плечами легко живется.
- Валерий Михайлович, вы так говорите, будто я против, - пожал плечами Котянок. - Я всегда считал и считаю, что это давно надо было сделать. Однако все мы так погрязли в текучке... Сами знаете, какая ситуация...
- Вот чтобы не возникало больше таких ситуаций, мы и должны пересмотреть свою работу. Каждый из нас. И вы, и я... И, конечно, главный геолог. Для геологической службы работы у нас тоже хватает. На триста пятой нефть получили там, где ее не ждали. Сколько ее там? Может, целое море?
- Нет, не море, - решительно возразил Протько. - Скорее всего, мы напали на локальную ловушку.
- Утешил, называется, - засмеялся Скачков.
- А вот каких размеров та ловушка, мы не знаем, - продолжал главный геолог. - Я сейчас работаю над запиской генеральному директору, предлагая доразведать площади вокруг триста пятой, а может, и на всем месторождении. Не исключено, что на нижних горизонтах всюду есть нефть.
- Видите, Вячеслав Никитич, несмотря на текучку, человек готовит свои предложения о доразведке площади, - упрекнул Скачков начальника технологического отдела.
Котянок только повертел головой.
- Всем нам не легко, - сказал Бурдей. - Копаемся, как те жуки... Своевременно поднял вопрос Валерий Михайлович...
- Моих заслуг здесь нет, - отмахнулся Скачков. - Сами обстоятельства диктуют.
Проговорили долго, чуть не до обеда.
Когда все вышли из кабинета, Скачков не мог усидеть на месте, до того был возбужден. Прошелся к порогу и обратно. Сегодня он как-то по-новому увидел своих подчиненных, увидел, чем они живут, насколько широко мыслят. Высказались все, и не по одному разу. Расходились оживленные и взволнованные. Кажется, все остались довольны разговором. Даже Котянок, несмотря на скептическую улыбку, не сходившую с его лица, в конце разговорился и высказал немало такого, к чему, безусловно, надо прислушаться.
Глянул на часы. Вот-вот должен был подъехать Дорошевич. Он всегда был точным. Скачков надел плащ, шляпу, открыл форточку - пусть хорошенько проветрится - и вышел из прокуренного кабинета.
- Когда вернетесь? - спросила Эмма Григорьевна. - Вдруг кто будет спрашивать.
- До вечера не вернусь. Если что важное, звоните по рации. - И, простившись с секретаршей, спустился на первый этаж. Через окно в коридоре увидел, как подъехала черная "Волга", и поспешил к выходу.
- Валерий Михайлович, давай в машину! - приоткрыв дверцу, позвал Дорошевич. Когда Скачков уселся на заднем сиденье, он сказал: - Посмотрим твое хозяйство. А по дороге будешь рассказывать, какие у вас здесь новости. Кстати, что на триста пятой?
- Загадка, Виталий Опанасович, но приятная, - Скачков сбоку глянул на помолодевшее лицо генерального директора. - Пробурили до проектной глубины, получили нефть. Все как ожидали. Однако нефти той чуть-чуть. Протько обратил внимание, что не добурились до материковой породы. Это было неожиданностью. По проекту должны были добуриться. Мы настаивали готовить скважину к эксплуатации. В нашем положении каждая тонна нефти дорога. А главный геолог свое. Говорит, надо бурить глубже. Мол, каких-то двадцать тонн в сутки нас не выручат, зато будем знать, что там, дальше. Все против. Мол, только время потеряем, и так с планом горим... Всякое говорили. Я, конечно, тоже был против. "Бумажное чучело!" - орал на меня Протько. Намекал, значит, на мое прошлое.
- Не похоже на него, - удивился Дорошевич. - Всегда такой спокойный, медлительный...
- Я в конце концов сдался, подписал просьбу буровикам. Те не отказали. Пробурили еще полсотню метров, подняли керн. Нефтеносный. Поставили на испытание. Фонтан! Главный геолог дневал и ночевал на буровой. Как носом чуял, что там есть нефть.
- Покажите мне вашу спасительницу.
- И правда спасительница. Сейчас существенно помогает справляться с планом.
- Что делает комиссия?
- Работает. Старается. Но до конца года, кажется, не кончит. План на будущий год останется тот же.
Машина остановилась у проходной цеха подготовки нефти. Дорошевич вышел из машины, по привычке погладил свой животик, который теперь был почти незаметен. Вообще генеральный директор в последнее время заметно похудел. Серое пальто висело на нем как на колу. Пройдя через проходную, он осмотрел блестящие белые цилиндры, широкие приземистые емкости, пожевал мясистыми губами, тяжело вздохнул.
- Вот здесь весь я. Может, самое значительное, что мне удалось сделать, - этот цех... Но слишком большой. Оказался ненужным. Для такого у нас мало нефти. Знаете, Валерий Михайлович, - он положил худую костлявую руку на плечо Скачкову, - знаете, что такое не везет? Мне никогда не везло в жизни... Сюда приехал сначала начальником управления. До этого в Куйбышевской области работал. Там нефть кончилась, управление закрыли. Меня сюда. Здесь все только еще начиналось. Где-то рядом с этим цехом восьмая скважина. По триста тонн нефти давала в сутки. Это была первая скважина, которая дала нефть. Большую нефть, как тогда думали. Здесь и построили цех. Сначала временный, потом этот. Создали объединение. Меня на объединение. Ну, думаю, наконец повезло. Понаехали люди со всех концов страны. Работали дружно... - И вдруг неожиданно для Скачкова генеральный директор сказал совсем о другом: - Но... друзей так и не завел. Возраст ли такой, когда трудно заводить друзей, или слишком гордый сам... Поначалу этого не чувствовал. Почувствовал позже... Оглянулся, а пожаловаться некому. Вот так, Валерий Михайлович. Учтите... Коротким оказался мой праздник. Не знаю, сам ли его испортил или мне его испортили... Ну, пошли поглядим!
Дорошевич миновал лабораторный корпус и направился сразу к печам - трем длинным и высоким цилиндрам, что лежали на кирпичных фундаментах. Поднявшись по крутым железным лестницам к одному из них, отворил маленькие дверцы, заглянул внутрь. На бледном лице отразились розовые зайчики. Какое-то время зачарованно смотрел, как в длинной круглой печи, по стенам, оплетенным толстыми трубами, шугает красное пламя.
- Горит! - отчего-то вздохнул Дорошевич, спускаясь обратно на землю. Горит, Валерий Михайлович. И пусть долго-долго горит. А мы поедем дальше. И уже в машине с грустью признался: - Когда-то этот огонь я зажигал.
Все время, пока они ездили, Дорошевич не переставал удивлять Скачкова. Генеральный директор ни о чем не расспрашивал, почти ничем не интересовался, больше вспоминал, вспоминал разные мелочи. Сейчас он походил не на генерального директора, облеченного нешуточной властью, а на туриста, попавшего в знакомые и чем-то дорогие ему места. Сам же Скачков молчал, не лез с рассказами о своей работе. Не интересуется - не надо. Значит, ему сейчас и не хочется слушать. Может, у него сейчас такое настроение, что только смотреть и вспоминать. Говорят, потребность смотреть и вспоминать бывает у человека после болезни, после долгой оторванности от работы.
У елки триста пятой скважины задержался больше, чем где-либо в другом месте. Отвернув пробноотборочный кран, набрав на палец коричневой пены, Дорошевич понюхал, лизнул кончиком языка.