- Это неплохо, - сказал утешительно врач, поглядывая на женщину, потом мягко, с неожиданной лаской в голосе приказал медицинской сестре: Укольчик! Капельницу на всю ночь.
Сестра вышла. Врач не сводил с нее глаз, пока она не закрыла за собой дверь.
- Может, отдохнули бы немного? - обратился к Кате. - В ординаторской найдется местечко. После укола он будет спать... - кивнул на Алесича.
Катя опустилась на стул, даже не взглянув на врача.
- Дело ваше... - Врач еще постоял в дверях, будто надеясь, что женщина передумает, и вышел.
После укола Алесич успокоился. Дыхание стало глубже. Следы ладоней на лице снова налились краской, порозовели. Наверное, он и правда уснул глубоким сном. Потом снова начал что-то бормотать. Но теперь Катя ни слова не могла разобрать, как ни прислушивалась. Она устала сидеть, наклонившись, откинулась на спинку стула, сидела и не сводила глаз с его лица, напряженно прислушиваясь к невнятному, прерывистому бормотанью.
Под это бормотанье, как под колыбельную песню, Катя и задремала. Очнулась, пришла в себя, когда услыхала свое имя. В окно сквозь зеленые шторы цедился утренний рассвет. Беспомощно блестела электролампочка под потолком. Катя оглянулась кругом, будто забыла, где находится.
- Катя! - прошептал Алесич.
В полумраке она увидела сначала его глаза, потом и все лицо, темневшее пятном среди белых бинтов.
Приподнялась, наклонилась к нему.
- Пи-и-ить, - попросил Алесич.
Она поднесла ему кружку. Алесич отпил несколько глотков, сжал губы. Она стояла с кружкой в руке, боясь пошевелиться, чтобы вдруг не пропустить звука.
- Катя... - Он вяло пошевелил губами. - Будет кто, сын или дочка... Он перевел дух, отдохнул. - Найди Костика, пусть познакомятся... Им вместе лучше будет... - Замолчал. Теперь молчание было более продолжительное. Когда заговорил снова, то слова его едва можно было разобрать. - Спасибо, Катя!.. Ты у меня... - И, не сводя повлажневших глаз с женщины, улыбнулся. Одинокая слеза скатилась по розовому виску.
Катя тоже улыбнулась. Ей показалось, что он удивился ее улыбке, зрачки его глаз вдруг расширились, сами глаза застыли. Только улыбка не сходила с его лица, тоже будто застыла. Но это была уже не улыбка, это было ничто.
- Ванечка-а-а-а!..
Кате показалось, что это не она - кто-то другой кричал ее голосом.
С утра Скачков поехал в ремонтный цех, потом побывал на нескольких скважинах, которые как раз ремонтировались, посмотрел, как и что там делается, поговорил с рабочими. Вернулся в контору во второй половине дня.
Эмма Григорьевна обычно приветствовала его, приподнявшись со стула. Сейчас она даже не оторвала глаз от пишущей машинки.
- Здравствуйте, Эмма Григорьевна! - подчеркнуто громко сказал Скачков, думая, что та не слышала, как он отворял дверь.
- Здравствуйте! - кивнула своей седой головой секретарша, по-прежнему не отрывая глаз от машинки.
- А что это людей столько собралось в конторе? - поинтересовался начальник управления, немного смущенный неуважением этой всегда подчеркнуто-предупредительной дамы к своей особе.
- Назначено собрание на четыре, - буркнула Эмма Григорьевна.
- Кто назначил?
- Звонили из приемной генерального директора.
- Давно?
- Утром еще.
- Гм... - Скачков зашел в кабинет.
В последние дни, сразу после того, как в объединении появился Балыш, его вообще не покидало чувство, что он только формально начальник управления, а руководит управлением, людьми, всей работой кто-то другой. Такое чувство бывало у него и раньше, когда только начинал здесь осваиваться, но тогда он объяснял его тем, что не привык к новой работе, особенно не обращал на него внимания, и оно прошло. И вот появилось вновь. Откуда? Почему? Может, потому, что начал замечать, как медленно, точно по нужде выполняются некоторые его распоряжения? Раньше ничего подобного не было. Взять хотя бы его распоряжение о своевременной завозке раствора на скважины? Сам занимался, поручил Котянку проследить за этим. И все равно то не завезут когда надо, то завезут не тот раствор, какой надо. Так не могло долго продолжаться, должно было что-то случиться. И случилось. Точно кто нарочно подстроил. Может, и на триста пятую завезли облегченный раствор, оттого и произошел взрыв? Именно про раствор что-то хотел сказать Алесич... Разберись теперь, как оно там было...
Слышно стало, как где-то громко хлопают дверьми, как кто-то торопливо прошел по коридору, кто-то громко рассмеялся. Заскрежетала тормозами машина на улице. Взорвались мужские голоса. За стеной, в соседнем кабинете, надрывался телефон. Кого там нет на месте? Странно, но он, Скачков, до сих пор не знает, кто сидит за стеной, по соседству с его кабинетом. Кажется, он ни разу не прошелся по коридору дальше своих дверей. Не посмотрел. Интересно, почему никто не заходит к нему? Обычно, едва переступишь порог, целая очередь в приемной. Кстати, о чем же собрание? И знают ли люди? Хотя откуда им знать, если он, начальник, не знает. Может, надо подготовить какие-нибудь документы? Нет, если бы надо было, то сказали бы.
Вдруг тихо и как-то уж слишком вкрадчиво отворил двери главный геолог, просунул голову.
- Заходи, заходи, Виктор Иосифович, - обрадовался ему Скачков.
- Что за собрание? - спросил Протько, усаживаясь на своем любимом месте, у стены.
- Признаться, не знаю. Может, хочет встретиться с коллективом?
- Лучшего момента не нашел? - усмехнулся Протько. - Балыш не дурак, чтобы в такой день встречаться. Выбрал бы более веселый день.
- Думаешь, из-за аварии?
- Скоре всего.
- А о чем говорить? Надо же разобраться, а потом и говорить. Нельзя же так.
- Разбираются, когда хотят выяснить истину. А если не хотят? Если у Балыша другая цель?
- Какая еще может быть цель?
- Не знаю. - Протько начал комкать конец своей бороды. - Видел, как на похоронах Балыш и Бурдей шептались. Возле них вертелся Котянок.
- Я не присматривался.
- Я тоже. Но случайно...
- О чем же они могли шептаться?
- Не знаю, не слыхал. Но уверен, эти люди даром не шепчутся. Думаю, они не случайно захотели провести собрание на другой день после похорон. После того что случилось, все, как никогда, впечатлительные. Может, как раз на это и рассчитывают.
- Ах, Виктор Иосифович, ты уж слишком, - отмахнулся Скачков. - Не думаю, чтобы Балыш был таким психологом. Просто не терпится человеку покрасоваться перед бывшими своими подчиненными в новом качестве. Человек любит, чтобы его замечали.
- Балыш не такой примитивный, как вы думаете, - начал Протько, но услыхал шаги в приемной и осекся, посмотрел на дверь.
В кабинет вошли Балыш и секретарь райкома Михейко. Скачков мельком глянул на главного геолога, чуть заметно кивнул головой, - мол, ты правильно рассуждал, раз Балыш привез секретаря райкома, то действительно задумано что-то из ряда вон выходящее. Протько встал и, улучив момент, незаметно вышел из кабинета.
...Балыш сам взялся вести собрание. Он не пошел к трибуне, как обычно делали все ораторы, а вышел вперед с противоположной от трибуны стороны стола, за которым сидели Михейко, Скачков и сам генеральный директор. Остановился чуть не на краю сцены. Невысокого роста, в темно-синем костюме с голубым галстуком, светлоглазый, с блестящей, аккуратно причесанной головой, моложавый, - конечно же он захотел покрасоваться перед своими бывшими сотрудниками... И это было настолько приятно ему, Балышу, что он не удержался, улыбнулся, потом, точно спохватившись, крепко сморщил лоб, придав лицу строгую сосредоточенность, начал тихо, уверенный, что его и так все хорошо слышат.
- Что ж, товарищи, какая бы трагедия ни выпала на нашу долю, она не может выбить нас из колеи, из рабочего ритма. Жизнь идет дальше и требует от нас активной деятельности. У нас с вами, товарищи, еще много несделанного, и нам есть над чем подумать. Если бы эта трагедия случилась тогда, когда мы с вами только начинали осваивать месторождение, можно было бы как-то оправдать ее. А она произошла теперь, когда мы хорошо знаем характер нашей нефти, ее повадки. Значит, нельзя и принимать во внимание неожиданности геологического порядка. Авария, вероятнее всего, результат определенного отношения людей к своим обязанностям. Вот и давайте именно сейчас, когда всем нам это еще больно, и поговорим начистоту. Надеюсь, что перед лицом случившегося никто из вас не станет кривить душой.