— Ребячество, — фыркнула Клаудия, передавая Магнусу чашу с водой.
— А по-моему, она может радоваться, — с улыбкой ответил он.
Но Клаудия всё-таки считала поведение Пайпер ребячеством. Девушка лежала на полу в центре тренировочного круга и, не обращая внимания на настороженные взгляды присутствующих, рассматривала свои ладони, вокруг которых плыли всполохи золотой магии. Чёрные, подстриженные Ветон волосы блестели от множества свечей и разметались по плечам и грязному полу. Пот блестел на бронзовой коже Пайпер, половина полученных увечий всё ещё была хорошо видна, но девушка широко улыбалась, наблюдая, как магия послушно течёт между её пальцами и маленькими звёздами вспыхивает там, куда она указывает.
— В этом нет ничего уникального. Она должна была научиться этому ещё в своём мире.
— Ох, ну вот опять, ты только и делаешь, что ворчишь… — Магнус в притворном разочаровании покачал головой. — Чем тебе так не угодила Пайпер?
Всем. И ничем. Клаудия не собиралась отвечать, потому что пытаться донести что-то до Магнуса, когда он уже привязался к Пайпер, бессмысленно. Всё, что касалось этой девчонки, на самом деле было бессмысленным. Она радовалась искрам магии так, будто они были настоящим чудом, и злилась, если не получалось создать их. Она не понимала, что дело вовсе не в Силе, которая по каким-то причинам не желает отзываться, а в ней самой, которая не может правильно использовать свои чувства и обуздать пустоту внутри себя. Даже Клаудия, далёкая от магии, это осознавала.
— Специально решила нас понервировать? — так и не дождавшись ответа, хотя прошло меньше двух секунд, продолжил Магнус.
— Разумеется, — беспристрастно ответила Клаудия. — Сильнее всего на свете я хочу нервировать вас. Перерыв окончен.
— Эй, стой, это не ты решаешь, когда перерыв окончен!
Спорить с Клаудией так же было бессмысленно. Она расположилась на низком жёстком диванчике, стоящем под окном, и взяла в руки первый пергамент, с которого решила начать работу сегодня. На самом деле она не планировала заявляться в тренировочный зал и работать здесь, но что-то влекло её сюда. Неуловимое чувство, едва слышимый шёпот из сонма мёртвых, которыми дворец был пропитан до самой последней трещинки.
Магнус грозно возвышался над ней почти минуту, но в итоге сдался и со страдальческим стоном объявил Пайпер, что перерыв окончен. За все пять минут, выделенных на отдых, она так и не встала с пола.
Клаудия бросила на нескольких молодых рыцарей, недавно закончивших обучение, предупреждающий взгляд — они пялились на неё чересчур открыто. Если хотели служить в Омаге, должны для начала уяснить, на кого смотреть можно, а на кого — нет. Клаудия всегда относилась ко второй категории людей.
Ей не было дела до заинтересованных, косых или изучающих взглядов. Она сама смотрела так на каждого, кто встречался ей на пути, и нередко пытала подобными взглядами своих ближайших товарищей. Но ведь Клаудия была… ведьмой мёртвых. На неё не любили смотреть, о ней не любили говорить. В относительно неплохом окружении Третьего (если исключить взбалмошную Стеллу, разумеется) Клаудия была несмываемым чёрным пятном. Девушка с пустым титулом и кровью, далёко от благородной, слышащая голоса мёртвых — и не только людей, но и тварей. Всё это должно была пугать, а не интересовать. Она вполне могла понять временный интерес рыцарей, оказавшихся в Омаге меньше недели назад, но не понимала и отвергала интерес Пайпер.
Эта девушка была взбалмошней Стеллы, агрессивной, не способной взять под контроль эмоции и слова. Она задавала неудобные и даже опасные вопросы, игнорировала предупреждения и доставала каждого встречного, будь то рыцари, послы других крепостей и городов или слуги. Одним она озвучивала относительно простые вопросы, вроде расположения крепостей и системы их управления, а другим, кто бы сомневался, сложные и неуместные. Она лезла к Джинну с вопросами об его мире, — неужели она настолько глупая, что не понимает, что Джинн не помнит о своём мире многого? — спрашивала Третьего о Лайне, хотя тот никогда не давал полных ответов. А ещё она вела себя, как идиотка, и задавала вопросы Клаудии.
«Ты понимаешь, что не так?»
Этот вопрос выводил Клаудию из себя. Всё, всё в этом ужасной мире было не так, а с появлением в их жизнях Первой и вовсе стало напоминать непрекращающийся кошмар. Клаудии хотелось наорать на Пайпер, когда она задавала ей этот вопрос, но держалась: ради сохранения своего спокойствия, ради того, чтобы Третий не чувствовал себя виноватым за то, что не может дать подходящих ответов и вообще не может выбрать кого-то одного. Опять. Своими метаниями он будто издевался над ней. Розалия, Пайпер, Розалия, Пайпер… Даже Клаудия, в глаза никогда не видевшая Розалию и не слышавшая её голоса, считала её личностью более приятной, чем Пайпер, однако всё равно пыталась убедить Третьего, что спасение Розалии — гиблое дело. Розалия умерла ещё до Вторжения, а Пайпер, эта надоедливая почемучка, была жива и прямо сейчас повелась на ложный выпад Магнуса.
«Элементали, уберегите нас», — Клаудия закатила глаза, раскрывая пергамент и закрываясь им от поражения Пайпер.
Записанная в пергаменте история отсылала, если девушка правильно расшифровала дату в верхнем углу, к году правления Лерден из рода Арраны. Выходит, это где-то за сто или сто пятьдесят лет до Вторжения. Небольшое западное королевство, находящееся аккурат между Лэндтирсом и Колдо, потеряло своё название в результате поглощения всё тем же Лэндтирсом, но запомнилось магическому сообществу инцидентом, который и описывался в выбранном Клаудией пергаменте. В неком поселении были замечены сильные твари, которые, выбрав своими вратами одного из магов, устроили побоище и вырезали всех людей без исключения. Если верить достоверным донесениям (так и было написано, и как бы Клаудия ни пыталась найти более верный источник, его не было), в живых остался только один человек — другой маг, которая и остановил того, что стал вратами. Инцидент был воистину странным не потому, что сильные твари каким-то образом прознали про такое непримечательное поселение, а именно из-за магов, оказавшихся в самом его центре. Маг, ставший вратами, и маг, остановившая его, работали вместе, проводили какие-то исследования — довольно безобидные, раз уж им позволили остаться в поселении, но всё равно привлекшие тварей.
Вчитываясь дальше и на ходу отмечая, что об этом инциденте следует расспросить кого-нибудь из магов в Омаге или Тоноаке, Клаудия дошла до момента, казавшегося неуместным в исторической хронике. Описание картины, которую застали рыцари и маги, прибывшие разбираться с последствиями, была чересчур красочной. Дома горели алым, магическим пламенем, люди, переродившиеся в тёмных созданий, убиты самым гуманным способом из всех возможных, а тело мага, ставшего вратами, обращено в прах. В пергаменте было указано, что победительница хоронила всех погибших людей самостоятельно, а после, на суде, призналась, что помогала магу, но не знала конечной цели его исследования — воскрешения возлюбленной. В качестве наказания её отправили служить магическому обществу Ребнезара, но затем её заметила сама королева и пригласила служить во дворец.
Клаудия остановилась. Пробежалась глазами по последним строчкам, затем внимательно перечитала их, мысленно выделяя каждое слово. Нет, ошибки в расшифровке нет — мага-победительницу пригласили служить в ребнезарский дворец, причём сама королева. Вот только какая именно? Жозефина или Сагари, мать короля Роланда?
Девушка покачала головой, свернула пергамент и отложила в сторону. Она обязательно расспросит об этом Третьего. Казалось странным, что сообщницу мага, виновного в гибели целого поселения, пригласили служить во дворец. И странно, что она не знала о конечной цели исследования мага. Хотя, вероятнее всего, её просто использовали, и о воскрешении она даже не догадывалась. Всё-таки стоит расспросить об этом у Третьего — он наверняка знал всех магов, приглашённых в ребнезарский дворец, как свои пять пальцев. Но нельзя исключать вероятность того, что, возможно, к моменту, когда Третий только родился, маг уже оставила свою службу.
Голова болела от задачи, которую перед ними поставил сальватор. Если бы не уговоры Джинна и его бесконечные обещания, каждое из которых Клаудия запомнила и могла процитировать прямо сейчас, она бы ни за что не согласилась. Лучший способ доказать Третьему, что его затея заранее обречена на провал — это не уделять ей внимания. Чутьё Клаудии было безошибочным. Если она была уверена, что дело того не стоит, она за него не бралась. И сейчас она была уверена, что Розалия из рода Лайне на самом деле мертва, а твари используют лишь её образ.
В голове, как и у любого нормального человека, крутилась мысль: что, если Розалия всё-таки жива? Это бы означало, что твари воскресили её. Что воскрешение вообще возможно. Следом за этим в голове Клаудии укоренялась мятежная мысль: «Если бы воскрешение было возможно, ты бы попыталась всё исправить?»
Исправлять было нечего, потому что её отец погиб при исполнении службы, и смерть ради Кэргора он, как и все его товарищи, считал благородной. Клаудия была с ним не согласна, но упорно отстаивала его точку зрения в спорах с матерью. Её отец был не виноват, что его призвали на службу, и не виноват, что был достаточно хорош, раз его выбрали для первой группы подавления мятежа в одном из пограничных городов. Виноват был клинок, сразивший его, и рыцарь, которому он принадлежал. Но все эти рассуждения для матери — пустой звук.
Клаудия устало потёрла глаза и прислонилась затылком к холодному камню стены. Присутствие Пайпер по большей части нервировало не событиями, которые потянулись за ней, а её неумолимым стремлением вернуться домой. Для Клаудии домом была Омага, но раньше, ещё до Вторжения, — поселение, затерянное в кэргорских равнинах, с извечно недовольной матерью и напоминанием о том, что лучшей жизни не будет.
— Ты просто бездарь!
Клаудия открыла глаза и уставилась в спину Магнуса, настойчиво объясняющего Пайпер, почему её стойка плоха и не годится для принятия удара. Голос его отца, бывший огромным исключением из правил, требовательный, жёсткий, набатом прозвучавший в ушах, излучал недовольство и презрение. Ни следа той родительской любви, что она слышала в голосе матери Магнуса.
Если бы воскрешение было возможно, он обязательно бы попытался вернуть свою маму — Клаудия в этом не сомневалась.
Твари играли с ними, измывались, подбрасывая одну безумную загадку за другой. «Воскрешение невозможно», — упрямо твердила Клаудия, сжимая кулаки и вдавливая ногти в ладони. Это лишь очередная уловка, призванная ослабить Третьего, а следом за ним — их всех.
Чёрта с два эти мерзкие существа смогут сломить их. Скорее Клаудия станет любезнее или позволит какому-нибудь рыцарю-идиоту соблазнить её.
— Песнь стала громче?
Клаудия свела брови. Она не могла определить, за чьей спиной шептался голос мёртвой женщины.
— Громче и яростнее, — ответил другой, мужской. Тоже мёртвый, потому что никто не обратил на его слова внимания, однако Клаудия озиралась, выискивая, на кого отзовётся её проклятие.
— Башня может не выдержать.
— Она и не выдерживает.
Сердце Клаудии забилось в горле. Мёртвые, которых она слышала, не цеплялись за чьи-то плечи. Они словно наполняли собой весь воздух, были вмурованы в каменные стены и таяли вместе с воском свечей. Шёпот лёгкий, как ветер возле крепости Нийи, проносился совсем близко.
— Трещины становятся всё больше, — продолжал женский голос, полный скорби и отчаяния. — Возможно, следует начать уже сейчас?..
— Скверна имеет лицо, и его нужно уничтожить.
— Лишь бы трещины удавалось сдерживать…
Клаудия остановилась. Следуя за голосами, звучащими то тише, то громче, она поднялась и обошла тренировочную площадку по кругу, растолкала группу магов, отдыхавших в углу, даже задержалась возле стойки с оружием, где было не меньше пяти рыцарей. Все без исключения смотрели на неё с опаской, а самые молодые, недавно прибывшие, косились на её чёрные губы, словно за ними она прятала острые клыки тварей и могла воспользоваться ими.
— Клаудия, если ты не хочешь помочь, то лучше уйди.
Магнус улыбался, но уголки его губ нервно подрагивали, словно сохранять беззаботный настрой для него было очень трудно.
— Я слышу голоса, — сказала Клаудия, смотря на рыцаря.
— Ты всегда их слышишь, — вздохнул Магнус.
— Верно, но я слышала кого-то, кто не пытался зацепиться за живых. Я не могу понять, кому близки эти мёртвые.
Магнус нервно рассмеялся.
— А такое возможно?
Никто не знал, даже Третий. Проклятие Клаудии — уникальное и неповторимое. Они даже не знали, спадёт ли оно, если убить породившую её тварь.
— Если бы у нас было больше времени… — жалостливо продолжила женщина.
Клаудия обернулась в сторону, откуда, предположительно, звучал голос. Собеседник женщины ответил из какого-то другого места:
— Прекрати. Хочешь, чтобы другие засомневались?
— Они с самого начала сомневаются, — с нотками обиды произнесла женщина. — Лучше бы им всё сделать правильно, иначе я не знаю, как ещё сдерживать недовольство остальных.
Клаудия остановилось. Те, кто должны были всё сделать правильно, и те, кто были недовольны — разные люди. Осталось лишь понять, кем именно они были.
— Надеюсь, когда-нибудь мы сможем…
Женщина не закончила предложение. Клаудия ждала дольше, чем было нужно, хотя подсознательно уже знала — голоса затихли и вряд ли вернутся.
— Есть новости от Охоты?
Магнус удивлённо вскинул голову, махнул Пайпер, чтобы она подождала ещё немного, и подошёл ближе.
— Что ты слышишь?
— Есть новости от Охоты? — нетерпеливее переспросила она.
— Нет, Третий мне ничего не сообщал. Хотя я знаю одну очень хорошую новость, которая тебе точно понравится.
Клаудии не понравился его тон. Карие глаза Магнуса блестели в предвкушении, словно перед ними открывалась дорога, сулившая не столкновения с тварями, холод и боль, а увлекательное приключение, приправленное интересными знакомствами, непристойными песнями и реками вина — всем, что он любил.
— Не-ет, — протянула Клаудия, когда в её голове мелькнула ужасающая мысль.
— Да-а, — с улыбкой возразил Магнус, оборачиваясь к Пайпер.
— Не смей! — попыталась остановить его девушка, но Магнус, со смехом отмахиваясь от её неуклюжих, но яростных попытках закрыть ему рот, громко спросил:
— Золотце, скажи, как ты относишься к шёлку? Или, может быть, атлас?
Топчущаяся на месте Пайпер удивлённо уставилась на него. Клаудия раздражённо выдохнула, заметив, как две леди из Тоноака, до этого обсуждавшие ограниченную силу некоторых чар, подхватили вопрос Магнуса.
— Атлас географический или держащий небо? — невинно спросила Пайпер, подойдя к ним.
Магнус озадаченно похлопал глазами.
— Что?
— Карта или титан?
На губах Пайпер очень медленно расцветала улыбка. Издевательская. Пожалуй, в это мгновение Клаудия даже немного зауважала её. Но только немного.
— Платье, — кое-как выдавил Магнус, возмущённо вскидывая подбородок. — Вино, песни, танцы. Возможно, парочку поцелуев где-нибудь, где никто не видит. Или даже на глазах у всех. Хочешь поцеловать меня, Золотце?
Уважение Клаудии исчезло, когда Пайпер поперхнулась воздухом, покраснев, и с силой треснула рассмеявшегося Магнуса по плечу. Насколько же наивной нужно быть, чтобы не понимать, что Магнус вовсе не флиртует с ней?
— Брось, — он перехватил кулак девушки и улыбнулся ещё шире. — Разве я не очарователен? Клаудия, милая, скажи, что я очарователен.
Она без промедлений сказала:
— Ты отвратителен.
Магнус остановился, притворно схватившись за сердце, и опустил голову.
Он не забыл, что она только что слышала какие-то незнакомые голоса. Но тренировочный зал не был создан для обсуждений тайн, которые раскрывало её проклятие, и потому он не слишком умело увёл разговор в другое русло — к приближающейся череде праздников. Клаудия бы предпочла, чтобы ей не напоминали об этих шумных гуляниях, во время которых она постоянно следила то за Магнусом, то за Джинном, а иногда даже за Стеллой. Раньше она ещё могла пережить радостное предвкушения Магнуса, обожавшего всякие торжества, и стойко перенести само торжество, но только не теперь. Теперь здесь была Пайпер из какой-то там семьи Сандерсон, и, если уж Магнус заговорил про ткани, это означало, что в ближайшее время Третий отправит к Пайпер слуг, чтобы они сняли с неё мерки, помогли выбрать ткань и создали для неё платье, которое она захотела бы надеть.
Клаудия была бы совсем не против, если бы Пайпер отказалась надевать платье. Хотя бы ради того, чтобы Магнус вспомнил, что жизнь далеко не сахар.
***
— Я выясню, что это было.
Клаудия невесело усмехнулась. Третий не мог взвалить на себя ещё одну проблему, потому что уже давно прогибался под неподъёмным весом всех остальных. Должно быть, он уже и не помнил, какая проблема стала первой, потянувшей его вниз. И не помнил, что разбираться с голосами мёртвых — задача Клаудии.
— Мне лишь нужно понять, за кого цеплялись эти мёртвые.
— А если они не цеплялись? — отозвался Джинн с другого конца комнаты. — Если твоё проклятие развивается?
— Что за прелесть… Два века не развивалось, а теперь решило наверстать упущенное?
— Возможно, дело в Силе. Моё существо тоже интересно реагирует на неё.
Клаудия не считала, что её проклятие реагирует на Силу Пайпер, но Джинна уже было не остановить. Он поднялся с кресла, быстро подошёл к ним и, небрежно зачесав назад волосы, возбуждённо заговорил:
— Это совершенно не похоже на ощущение чужой магии, которое я испытывал раньше! Вот ты, например, — он обернулся и указал на Третьего, мгновенно застывшего на диване, как изваяние. Клаудия почувствовала это, потому что сидела рядом, положив голову ему на плечо, и наслаждалась хотя бы подобием спокойствия. Которое, разумеется, разрушилось, стоило ей рассказать о незнакомых голосах.
— Я, например, — медленно повторил Третий, с прищуром смотря на Джинна. Голубые глаза вспыхнули на тон ярче.
— Я привык к ощущению твоей магии и знаю, как она реагирует на моё существо. Но вот Сила… — взгляд Джинна изменился, став более увлечённым, и Третий недоверчиво прищурился. — Сколько раз вы общались с людьми из другого мира?
— Я постоянно говорю с тобой, — со вздохом ответила Клаудия, тогда как Третий невозмутимо отчеканил:
— Шестьсот семьдесят пять раз.
Джинн и Клаудия недоумённо уставились на него.
— Я исключил тебя, — пояснил Третий, — иначе число вышло бы очень большим.
— Обожаю быть в центре внимания. Так вот, — Джинн хлопнул в ладоши и продолжил следовать своему незамысловатому маршруту: от дивана к дальней стене, затем к камину, вокруг стола, по краю ковра, по стыку мраморных плит и с самого начала. — Леди Сандерсон оказывает на меня до странного приятное влияние. И моему существу, кажется, нравится её внимание.
Клаудия почувствовала, что Третий напрягся ещё сильнее. Она подняла голову и посмотрела на него, неподвижно сидящего с пустым взглядом, и втянула воздух сквозь зубы.
— Поясни, — только и произнёс Третий.
— Мне даже не нужно показывать ей какие-то чары или просить нарисовать сигилы, чтобы почувствовать Силу в действии. Наши с ней занятия совершенно не похожи на ваши, но этого достаточно, чтобы я изредка чувствовал звёздный свет в своих жилах.
Клаудия нахмурилась. Они не знали, кем был Джинн, даже Арне не мог рассказать этого. Память Джинна пострадала то ли незадолго до того, как он оказался в Сигриде, то ли после Вторжения. Единственное, в чём они были уверены, так это в том, что Джинн не был человеком, феей, эльфом или великаном. Он был иной сущностью, пришедшей из другого мира, на которую богиня Геирисандра обратила свой взор. Из-за этого его природная сила, которую он упорно постигал заново в течении двухсот лет, давал труднее, чем он рассчитывал. Хотя как он мог рассчитывать что-то, особенно с потерянной памятью, Клаудия не представляла.
— Звёздный свет, — медленно повторил Третий, выделив каждое из слов. — Но твоя кровь красная.
— Да, и это кажется мне… странным? — неуверенно закончил Джинн, почесав в затылке. — Я не знаю, в чём тут дело. Иногда, во время наших занятий, когда Пайпер пытается испепелить меня за отсутствие педагогических качеств, её Сила тянется ко мне, и на мгновение я вспоминаю что-то.
Клаудия тут же уточнила:
— И что ты вспомнил?
— Не знаю. Всё так размыто. Я видел песок… много песка. Но не как в Этланго. В Энтланго они мёртвые, в них живут твари, а я… мне кажется, будто когда-то я видел живой песок. Целое море песка.
Клаудия сдержала скептическое хмыканье. Море песка было пустыней, а единственной, о которой они могли говорить — это Энтланго к югу от Артизара.
— Море песка, — ещё медленнее повторил Третий. — Что ещё ты видел?
— Звёздный свет. Очень много звёздного света. И он просачивался сквозь раны на руках.
— Это были твои руки?
— Нет, какие-то другие, светлые. А ещё там был ветер… Шквальный, кажется.
— Шквальный ветер, значит.
Клаудии показалось, будто Джинн хотел исправить Третьего. Он на секунду открыл рот, смотря на сальватора, а затем сделал шаг назад и нахмурился, как если бы неожиданно посетившая его мысль исчезла, оставив пустоту.
— Возможно, ты слышала мёртвых за спиной Джинна? — предположил Третий, повернувшись к девушке. — Кого-то, кто раньше молчал.
— На Джинне нет ни одного проклятия, которое бы ограничивало голоса мёртвых за его спиной, — напомнила Клаудия.
— Ни на ком нет, но иногда же ты слышишь тех, кто раньше молчал.
Клаудии не понравился взгляд Третьего: он был наполнен надеждой, словно он просил её вложить больше сил и услышать, наконец, за его спиной голоса Гилберта или Розалии, чтобы он узнал, мертвы ли они на самом деле. Да, она действительно порой слышала мёртвых, которые раньше почему-то молчали, но не была уверена, что она вдруг стала слышать мёртвых за спиной Джинна. Те шептались на языке, которого она не знала, и пронзительно кричали. Ей не нужно было знание их языка, чтобы понять, что они кричат от боли.
— Это что-то другое, — настояла Клаудия, сведя брови.
— Но тебе придётся проверить его.
Джинн опустил плечи.
Проклятия — это ужасно, но у некоторых оно было не таким пугающим, как у Клаудии. Стелла перевоплощалась в волчицу, по поведению больше похожую на домашнюю собачку, а Эйкен умел общаться с тенями и подчинять их себе. Чёрные губы Клаудии, окрашенные проклятием, и голоса, что она слышала, никогда не казались ей более страшными, чем у её товарищей, но окружающие её люди, не знавшие её достаточно хорошо, думали иначе.
Клаудия привыкла быть ведьмой мёртвых: мрачной, всегда бьющей точно в цель, не стесняющейся в выражениях. Она привыкла всегда за всеми следить и отмечать, когда с кем-то начинает твориться неладное. Если бы их можно было назвать нормальной семьёй, Клаудия определённо была бы многодетной матерью.
Или сварливой старшей сестрой. На самом деле этот вариант ей нравился куда больше.
— И когда начнём? — смиренно спросил Джинн, смотря на неё исподлобья.
Как будто он не знал, что она могла уже сейчас изучать голоса за его спиной. Проклятие Клаудии не требовало подготовки, общения с тенями, как бывает у Эйкена, или убеждённости, что одежда не пострадает, как у Стеллы. Вопреки её довольно ужасающему проклятию, его использование было довольно лёгким и даже гуманным. Наверное.
— Когда будешь готов.
Некоторые, торопившие её, потом признавались, что элементарно боятся узнать, о чём шепчут мёртвые за их спинами. Клаудия могла бы выпалить всё, как на духу, ничуть не смущаясь из-за грязных секретов, что ей растрепали мёртвые, но с Джинном она бы никогда не позволила себе быть настолько грубой. Упрекать его в том, что он слишком много выпил, опять надоедает Ветон своей болтовнёй и совсем не бережёт себя при стычках — это нечто совершенно другое. К встрече с голосами прошлого, которые, возможно, кроются за его спиной, — или же отсутствием этих самых голосов, — Джинн был не готов.
— Вот-вот Пайпер придёт в башню, — кладя руку на затылок, сказал он.
— Тогда какого ракса ты шляешься здесь? — мгновенно оживился Третий. — Я же сказал тебе, чтобы ты преподавал усерднее.
— Да она же с голоду валилась! — всплеснул руками Джинн. — Я отправил её на кухню, чтобы она поела. Если бы она завтракала, а потом шла к Магнусу, она бы мне все книги заляпала!
— Часть из них мои, — сведя брови, заметил Третий.
— А ещё ты просто хочешь, чтобы Пайпер принесла тебе что-нибудь. Сальватор на побегушках — это что-то новое.
Третий посмотрел на Клаудию, не уловив сарказма в словах, но она хлопнула его по голове и закатила глаза на плохую игру Джинна. Он совсем не умел изображать разбитое сердце.
— Уж простите, что я никогда не обучал юных девиц.
— Кажется, она говорила, что ей восемнадцать.
Замечание Третьего было неуместным, особенно с его точки зрения, потому что у великанов восемнадцать лет — это только самое начало жизни, время, когда они впервые задумываются, чего могут хотеть. Но, конечно, у высшего общества всё иначе. Клаудия знала, что в двадцать лет Третьему уже подобрали девушку, с которой он был помолвлен. Но она не знала, что с ней стало после того, как Арне сделал его сальватором. Третий никогда не рассказывал.
— Она же ещё совсем маленькая, — возмущённо продолжил Джинн, сложив руки на груди. — Наверное. Мне так кажется. Клаудия, солнышко, тебе сколько?
— Двести двадцать.
— Убери свои жалкие двести, они тут у каждого второго есть. Ты тоже ещё слишком маленькая. Наверное…
Клаудия громко фыркнула. Возможно, с точки зрения великана, которому тоже стоило убрать двести лет и засчитать только двадцать два, двадцать лет — действительно незначительный возраст, но Клаудия не знала, как Джинн относится к этому на самом деле. Он не знал, сколько живут и как взрослеют подобные ему сущности. Он не знал, сколько ему лет. Он не знал, когда становится старше и становится ли вообще.
Слишком много неопределённости, вопросов без ответов, необоснованных предположений. Слишком мало моментов нерушимого спокойствия, как этот, когда есть только те, кому Клаудия может доверять.
***
— Не подкрадывайся со спины, — не поднимая глаз от пергамента, произнесла Клаудия.
Арне гулко расхохотался, обошёл стол и беззастенчиво запрыгнул на него.
— Ты вообще в курсе, что творишь? — зашипела она, пытаясь выдернуть из-под него стопку писем. — Я должна написать все ответы к утру!
— Им не нужны ответы, — ответил Арне, склонив голову набок. — Когда на празднестве аж два сальватора, ответы — это лишняя морока.
— Хочешь сказать, даже Рафт отправят представителя?
— Предполагаю.
Клаудия выругалась и прислонилась к спинке стула. Она не желала видеть представителей семьи Рафт, потому что знала, что Магнусу будет тяжело. Но обычно Арне не ошибался в своих предположениях, и это тревожило. Клаудия перевела взгляд на темноту за окном и на секунду закрыла глаза.
Омага была самым северным городом Диких Земель, который им удалось превратить во что-то более стоящее и приличное. Элва тоже могла считаться северным городом, но в Элве особая атмосфера. Там не темнело так рано, как в Омаге, и снег, если выпадал, таял намного быстрее. Сейчас стояла глубокая ночь, и за ставнями горели только дворовые фонари да некоторые сигилы на каменных стенах, слышались шаги стражников, стоящих на посту, слуг и просто неспящих. Но в этой части дворца почти все спали, даже Магнус, не знавший, что представитель семьи Рафт наверняка прибудет совсем скоро. Спали все, кроме неё и Третьего.
Вообще-то заниматься ответами должен был Третий, но, видя его странный взгляд, который не исчезал с тех пор, как Джинн решил поприсутствовать на его занятии с Пайпер, Клаудия решила немного облегчить ему задачу. К тому же, ближе к вечеру Ансель передал, что Даян прибудет завтра. Ей нужно было срочно придумать причину, по которой она не могла бы с ним встретиться. Третий бы не настаивал, но, возможно, ради Пайпер попросил бы её проявить участие.
Ради Пайпер. Всё теперь делалось ради раксовой Пайпер из семьи Сандерсон.
Клаудия не могла винить в этом Третьего, но она не верила девицам, падающим к ним с неба.
— Почему ты здесь? — спросила Клаудия, желая разбавить тишину.
Арне любил болтать всякую чушь, цитировать поэтов, писателей и учёных, очень часто говорил загадками и не волновался, если его не понимали. Сакри был живым воплощением Времени, изменчивого и застывшего, одностороннего и многогранного, ушедшего и только приближающегося. Арне всегда был там, где считал своё присутствие жизненно необходимым, и обычно это место было рядом с Третьим.
— Ты взялась за написание ответов, потому что решила, что Третий сможет уснуть.
Не вопрос — утверждение. Клаудия настороженно подняла глаза, в свете свечей даже не казавшихся светлее тёмно-карего.
— Я ценю твою веру, моя прекрасная, но я не думаю, что в этом случае есть точка невозврата.
Клаудия понимала, о чём. Не о неспособности Третьего уснуть, потому что он видел кошмары, терзавшие его долгие месяцы и даже годы, а о неспособности поверить, будто он может лечь и заснуть по-нормальному. Будто бы его огромные покои безопасные, прогуливающаяся по коридору стража — достаточно сильная, чтобы в случае чего выполнить свой долг, а связь с сальватором — крепка и не оборвётся просто потому, что Третий на какое-то время отвлечься от неё.
Арне действительно думал, что, если бы Третий хоть раз смог почувствовать себя свободнее и безопаснее, если бы не терзался кошмарами, это стало бы точкой невозврата и первым шагом к исцелению. Но ничего этого не было.
Клаудия не любила, когда предположения Арне оказывались верными. Она хотела, чтобы точка невозврата всё же была.
— Так помоги ему.
— Я не могу, — прикрыв глаза, пробормотал Арне. — Я помогаю ему двести лет, но этого недостаточно, слышишь? Даже если я раньше был человеком, теперь я навсегда — сакри, сущность выше смертных и ниже богов. Я не тот, кто может ему помочь.
— Я не буду читать ему сказки на ночь и поить молоком с мёдом.
— И правильно, ведь в пять лет он вдруг стал таким упрямым и взрослым, что отказался от этого, когда перед сном к нему пришла мама.
Клаудия против воли прыснула от смеха. Каждый раз, когда Арне рассказывал что-то такое, Третий заливался краской и пытался силой прогнать его, а все вокруг внимательно слушали.
— И что потом?
— Потом, когда мама согласилась, что он действительно взрослый, она ушла к его сестре, и он разнылся. Она ведь ещё в конце всегда целовала их в лоб.
Клаудия пристроила затылок на выгнутом вниз изголовье и закрыла глаза. Будучи женщиной достаточно состоятельной и влиятельной, чтобы поручить подобные заботы слугам, мать Третьего лично каждый вечер приходила к каждому из детей, приносила молоко с мёдом рассказывала им сказки, а после целовала в лоб. Мать Клаудии никогда такого не делала, а ведь она была единственным ребёнком в семье.
Это могло бы задеть её, совсем немного, если бы она не поняла, что Арне чего-то добивается.
Он мог подшутить над Третьими и рассказать подобную историю в обществе других, но наедине с кем-то — никогда. Арне знал цену человеческому времени и хранимым секретам. Он был слишком умён, чтобы тратить ночь, которая, кто знает, может стать последней в их жизни, на разговоры о беззаботном прошлом.
Арне бы никогда не заставил Клаудию задуматься, как сильно Третий сальватор отличается от великана, которым он когда-то был, если бы в этом не было ещё одной тайны, которую он собирался раскрыть.
— Чего ты хочешь? — прямо спросила Клаудия. Она же знала, что Арне будет говорить загадками, и потому решила сократить их число хотя бы вдвое.
Обычно он выглядел заинтригованным, мог даже через каждое слово заговорщически подмигивать, но сейчас был серьёзен. Клаудию пугала это серьёзность. Будто так Арне показывал, что лишь она достойна видеть его иным, более устрашающим и могущественным.
— Отныне и вовек, пока стены Цитадели не рухнут, а Лабиринт не вернётся к своему божественному строению, я — сакрификиум Времени. Я для Третьего — всё, как и он для меня, но я не могу ему помочь. Я помогал ему всё то время, что мы томились в Башне, и помогаю до сих пор, но сейчас с ним происходит что-то иное.
— И что же?
Арне замолчал и покачал головой. Короткие белые волосы, обычно небрежно зачёсанные прядями к макушке, упали ему на лоб. Сакри провёл по ним растопыренной ладонью, убирая назад, но они тут же вернулись на место. На этот раз он их не тронул.
Теперь Клаудия понимала, что это было демонстрацией не устрашения и могущества, а уязвимости и слабости. Белые волосы Арне — след, оставшийся от Башни. Как кошмары и шрамы Третьего, которые не дозволено видеть посторонним. Для сакри этот след был лёгким, почти незаметным, но он всегда старался выглядеть так, будто у него всё под контролем. Даже волосы поправлял демонстративно, мол, смотрите, этот хаос на голове под моим контролем. Но он не сделал этого снова, и потому подобная небрежность — доказательство, что Арне теряет контроль.
— Ты знаешь, чего Третий желает больше всего на свете?
У Клаудии были ответы, но она отрицательно покачала головой. Третий желал многого: народного признания, любви романтической и платонической, обретения прежнего себя, отсутствия кошмаров, ощущения тепла живых, благодаря которому можно греться, отсутствия вины, тянущей вниз, желания уничтожить себя за то, что он сделал и чего не сделал. Но ничего из этого Клаудия не могла выставить как то, чего он желает больше всего на свете. Она знала Третьего лучше всех, возможно, даже лучше Киллиана, но не имела права отбирать у него столь важный и сокровенный выбор.
— Третий желает, чтобы его любили. Народ, послы, слуги, даже те, о ком он не подозревает. Всего и без остатка. Для него это означало бы, что они не винят его за случившееся. Что они верят ему и знают, что он поступил так, как должен.
— Его любят, — чувствуя неуверенность, ответила Клаудия. — В Омаге его ценят, в других городах он желанный гость, а жители крепостей и поселений всегда рады его помощи.
— Потому что он сальватор. Он сильнейший маг Диких Земель и единственный, кто сможет защитить их от Герцога, решись тот на отчаянный и дерзкий шаг. Но Третий хочет, чтобы его полюбили как великана, которым он когда-то был.
— Иными словами, чтобы было как прежде.
— Как прежде, — эхом повторил Арне, пустым взглядом мазнув по заваленному письмами столу. Его фиолетовые пальцы подцепили ответ, над которым работала Клаудия. — Как прежде уже ничего не будет.
— Я тебя не понимаю. Ты поэтому оставил Третьего?
— Нет, вообще-то, он просто достал меня разговорами, и я ушёл, потому что думал, что когда-нибудь ему надоест говорить со стенами и он всё-таки ляжет спать. — Арне вздохнул, выдавая то самое чувство, с которым он обычно издевался над Третьим, но пустота в его взгляде вернулась пугающе быстро. — Он думает, что ты ненавидишь Первую.
— Не ненавижу, но и не люблю, — пожала плечами Клаудия. — Не понимаю, что в этом плохого.
— Она же сальватор, которую он встретил спустя двести лет. И, предполагая, что ты ненавидишь её, он начинает думать, что ты ненавидишь и его. За то, что открыл Переход в Дикие Земли. За то, что по его вине ты заперта в этом мире, как когда-то была заперта в доме. За то, что привёз Пайпер в Омагу.
Клаудия нахмурилась
— Он взрослый мальчик и может просто спросить меня об этом. Я не кусаюсь.
— У него дыры в сердце, душе и голове. Он думает, что должен быть идеальным и сильным, но я хочу, чтобы ты напомнила ему, насколько опасно становиться таким.
— И всё-таки я тебя не понимаю. Сначала говоришь, что Третий хочет быть любим, а потом о том, что я якобы могу ненавидеть его. Теперь идеальность и сила. В чём секрет, Арне?
Не то чтобы в его словах не было связи, но Арне — иная сущность, сотворённый богами и ставший ниже их на ступень. Он иначе мыслит, слышит, видит и чувствует. Возможно, он решил, что все его загадки — это прямые ответы на вопросы Клаудии.
— Когда мы были в Башне, я кое-что слышал, — спустя недолгую паузу сказал Арне очень тихо. — «Будь вратами до тех пор, пока последний синий орёл не падёт». Я слышал это снова и снова, пока не потерял смысл слов, но недавно небесные киты повторили их.
Клаудия застыла. Небесные киты до того редки, что увидеть их не всегда удаётся даже на празднествах, куда они порой заглядывают, привлечённые каким-нибудь присутствием какого-нибудь сильного мага. Она делала ставку, что в этот раз они будут, но её волновало, что о странной фразе Арне говорил ей, а не Третьему, который всегда общался с китами и, разумеется, был с Арне в Башне.
— Ты же знаешь, что это значит, — почти шёпотом произнесла она, смотря на Арне снизу вверх.
— Мне доступно будущее, но только не это. Знаешь, почему? — ему не требовался ответ, но на всякий случай Клаудия покачала головой. — Я вижу скверну, что закрывает мне глаза, и чувствую, что знаком с нею. Однако я не могу понять её природу.
— Но? — предположила Клаудия, потому что и настороженный вид, и вкрадчивый тон Арне говорили о том, что он обязательно добавит что-то ещё.
— Но есть магия, которая поможет. Сила.
— Сила, — повторила ничуть не удивлённая Клаудия. Конечно же, Сила. Всё всегда сводилось к Силе.
— Грядёт буря, Клаудия, — предостерегающе произнёс Арне, соскакивая со стола. — Воздух пахнет ладаном, а Третий ломается быстрее, чем я успеваю ему помогать.
Арне исчез, забрав с собой все письма и потушив все свечи, но его слова ещё долго витали в темноте.