Пайпер чувствовала себя самозванкой — с тех пор, как Даян со своими помощниками сняли мерки, и вплоть до этого момента, когда восточные ворота открылись, выпуская их в город. Казалось странным покидать территорию дворца не ради того, чтобы отправиться в Тоноак или ещё куда, а просто потому, что Пайпер хотела прогуляться по городу. На фоне возникших проблем, вроде тихой войны с демонами, вещей из Второго мира или раздробленной Силы, такое простое желание было даже глупым. Неужели она не могла придумать чего-то более полезного?
Но теперь, стоя перед воротами, слыша гул заполненных улиц и крики торговцев, чувствуя щиплющий кожу холодный воздух и запахи, которых Пайпер раньше не могла разобрать, она понимала, что поступила правильно. Она не могла постоянно сидеть во дворце, громадные залы и путанные коридоры которого пугали её гораздо сильнее, чем она показывала. Незнакомый город в другом мире — не лучше, но рядом хотя бы Третий и Магнус. Может быть, всё будет не так плохо.
Магнус уверял, что в Омаге в это время намного теплее, чем на дальнем севере, но они, вероятнее всего, по-разному понимали, что такое теплота. На Магнусе были его чёрно-серебряные кожаные доспехи со вставками тёмного металла, и в них он чувствовал себя прекрасно — без остановки улыбался, шутил, не ёжился, когда налетал холодный ветер. Третий словно надел один из своих самых простых камзолов и, даже не подумав хорошенько, вышел на улицу, перед этим накинув лёгкий тёмный плащ. Пайпер же прятала ладони в широких рукавах плаща, натянула капюшон как можно ниже и думала, что её обманули, сказав о хорошей погоде. Она знала, что Третий вновь разделяет хорошую переносимость холода и естественное тепло своего тела между ними, чтобы ей было не так холодно, но Пайпер всё равно была немного разочарована. Она надеялась, что ближе к Тоноаку станет по-настоящему тепло.
— Мы должны выпить, — объявил Магнус.
— Даже не думай, — осадил его Третий.
— Но мы должны выпить! Уверен, хороший эль её согреет.
Пайпер выдавила кислую улыбку. Продемонстрировать доброжелательность и дружелюбность было трудно: едва они только прошли через ворота, как на них обратили внимание.
Пайпер пыталась осмотреть огромную площадь перед восточными воротами, уверенная, что площадь перед главными воротами дворца ещё больше, но не могла сосредоточиться. Людей оказалось чересчур много: прибывающие к празднествам гости, послы, рыцари, охотники, обычные граждане, обращающиеся во дворец с различными просьбами, торговцы, рискнувшие проделать путь до Омаги и те, кто всю жизнь торговал здесь. Много людей, голосов, лиц, взглядов, каждый из которых страннее предыдущего. Пайпер смотрела на наполовину разрушенные древние статуи, расположенные с двух сторон площади, на тонкие тёмные деревья с жёсткой листвой и скрюченными, склонёнными в разные стороны стволами, на четырёхъярусный фонтан из белого камня, вода в котором не замерзала. Смотрела и не могла сосредоточиться, потому что чувствовала на себе чужие взгляды и слышала слова, которые понимала только благодаря наложенным ранее чарам. Она не знала, на кого люди смотрят больше, на неё или на Третьего, но не хотела узнавать.
Возможно, людей интересовало её лицо: с синяками, царапинами и золотыми глазами. Возможно, они не понимали, почему на поясе Третьего висел меч. Пайпер тоже не понимала.
Он сказал, что это самая обычная прогулка: неспешный шаг, остановка везде, где Пайпер того пожелает, вопросы с её стороны и ответы — с его, однако она всё равно нервничала. Наверное, даже сильнее, чем от мысли, что ей снова предстоит садиться в седло. Эта прогулка оказалась обречена на провал с самой первой секунды.
Пайпер быстро теряла уверенность. Магнус увлечённо рассказывал об истории Омаги, периодически напоминая, что Третий знает её куда лучше, но при этом не позволял сальватору даже слова вставить. Магнус указывал на высокие здания с башнями, стеклянными и белокаменными крышами самых разнообразных форм, на небольшие мосты, буквально в несколько метров, разделяющие каналы с бурлящей водой, на площади с фонтанами, статуями, священными деревьями и храмами со стенами, усеянными сигилами. Пайпер слушала, почти не обращая внимания на восхищённые описания различных таверн, где подают лучшие эль и вино, и старалась как можно реже встречаться с кем-нибудь взглядом. Люди не выглядели ужасно, напугано или бедно — они выглядели вполне счастливыми, особенно когда кто-нибудь очень громко напоминал о предстоящих гуляниях или когда громко визжащие дети проносились мимо с яркими лентами в руках, тянущимися за ними.
— Сегодня прибудут феи, — сказал Третий, едва только Магнус сделал небольшую паузу. — Они зайдут с южных ворот и пройдут по главной улице.
— Это он к тому, — торопливо вставил Магнус, — что так много людей вовсе не из-за вас. Кому вы нужны? Это всё из-за фей.
— Спасибо, — скрипнул зубами Третий.
— Пожалуйста. Так вот, кто-нибудь из них наверняка даст представление на одной из площадей. Можем посмотреть.
— Ты просто хочешь пофлиртовать с какой-нибудь феей.
— Неправда! — горячо возразил Магнус. — Или, — тут же добавил он, задумавшись, — правда. Какая, к раксу, разница? Нужно брать от жизни всё, что она предлагает, а она всегда предлагает мне приятную компанию и хорошее вино.
— Ты вообще помнишь, что являешься моим рыцарем?
— Какой идиот решил, что сальватору нужен рыцарь?
Пайпер не удивилась, когда Третий ответил:
— Ты. Ты решил, что мне нужен рыцарь, и стал им.
— О, — выдал Магнус, мгновенно изменившись в лице. — Что ж, я действительно гениален… А, смотри, Золотце, это же алтарь для драу!
Он ускорил шаг, потянув Пайпер за собой. Она бы обязательно спросила про рыцарство Магнуса и его стремление брать от жизни всё, что она предлагает, если бы он не был таким настойчивым и не тащил её вперёд.
Алтарь для драу был небольшим: три каменные таблички с втесненными на них письменами, прислонённые к тису. Его ствол был широким, низким, длинные тонкие ветви тянулись во все стороны, укрытые слоем снега. К ним были привязаны разноцветные ленты, листы бумаги, пожелтевшие от времени и мокрые от снега, неувядающие цветы и венки из маленьких скрюченных веточек. Возле самого алтаря стояла хрустальная чаша с чистой водой и несколько зажжённых палочек.
— Драу любят, когда им оставляют подношения, — с умным видом пояснил Магнус, постучав пальцем по краю одной из табличек. — Вот здесь: их клятва быть нашими соседями, друзьями и защитниками. В обмен на то, что мы будем беречь их, провожать в путь и баловать подношениями, разумеется.
Пайпер принюхалась:
— Можжевельник они тоже любят?
— Запахи должны помочь им в лесу Мерулы, — ответил Третий.
Пайпер вздрогнула. Из-за настойчивости Магнуса, его звонкого голоса и оптимизма, которым он искрил, она умудрилась забыть про Третьего. Создавалось впечатление, словно не он пообещал показать ей улицы Омаги и решил лишь тенью следовать за ними. Впрочем, то, о чём он говорил, вряд ли было весёлым.
У сигридцев лес Мерулы — аналог мира мёртвых у землян. Некое особое пространство, куда они попадают после смерти и где, в зависимости от деяний при жизни, могут либо заблудиться, либо отыскать дорогу к упокоению. В одной из книг, врученных Джинном, Пайпер читала, что на неугодных Мерула спускала своих чёрных волков. Тех, кто оказывался в её царстве без сопровождения из мира живых, волки сначала тщательно изучали, а уже после богиня решала, что с ними делать. Пайпер не могла найти информации о том, что это за сопровождение такое.
— Можжевельник всегда означал ясный ум и избавление от страхов, — торопливо пояснил Магнус, криво улыбнувшись. — Драу, которые раньше брали подношения отсюда, а сейчас бродят по лесу Мерулы, должны ясно мыслить и быть смелыми, чтобы богиня была к ним милосердной. Так мы пытаемся помочь им.
— Используя запахи?
— Именно. Запахи должны напоминать ушедшим, что когда-то они были живыми, и тогда Мерула не даст им заблудиться в лесу. Она поймёт, что они заслуживают упокоения.
Пайпер молча кивнула. Алтарь и сам тис не выглядели запущенными, не напоминали ей о смерти и тех, кого уже не было в живых. Пайпер помнила портлендское кладбище, ровные ряди могильных плит из светлого камня, таких одинаковых, простых, серых — идеальное воплощение неопределённости, которая наступает при мыслях о смерти, такое же пустое и бессмысленное, как попытки людей ухаживать за могилами и оставлять на них свежие цветы. Пайпер не верила ни в Бога, ни в богов, загробная жизнь или перерождение для неё были лишь попытками людей придумать оправдания для своих действий или заверить себя, что они ещё увидят ушедших на том свете или в каком-то ином мире. Пайпер поняла это в девять лет, когда крепко держала плачущего Лео за руку и смотрела, как гроб их дедушки опускали в землю. Потом ей пришлось держать за руку и маму, потерявшую первого родителя, так что на слёзы времени не нашлось. Пайпер хотела сказать о своём выводе и матери с братом, но не решилась. Она боялась, что её неправильно поймут.
Теперь Пайпер было немного страшно. Она не знала точно, какова продолжительность жизни драу, могут ли они вернуться в своём прошлом обличие или переродиться в новом. Мысль засела в её голове так же крепко, как и сотни остальных: отрицать существование богов и некой загробной жизни больше не получится. Почему-то, думая об этом, Пайпер становилось неуютно. Она словно чувствовала, как немилосердные боги, не отвечавшие на молитвы сигридцев, наблюдают за их жизнью из какого-нибудь уютного местечка. Может быть, они пьют своё божественное вино и веселятся, словно сигридцы — маленькие игрушки в кукольном домике. Или они играют в бридж и не следят, как развиваются события. Пайпер помнила, как бабушка Линда пыталась научить её играть в бридж, и до сих пор считала, что отвлекаться во время партии не следует.
— Не унывай, Золотце, — Магнус легонько ударил её локтем, широко улыбаясь. — Драу этого не любят. Им нравится, когда мы веселы.
В сочетании с тем, что они до сих пор стояли возле алтаря, слова Магнуса казались очень странными.
— На самом деле это не только алтарь для погибших, — словно прочитав её мысли, добавил он. — Драу живут иначе, чем мы, так что… Ну, они не так серьёзны в этом вопросе, как ты можешь подумать. А вот ирау — другое дело. Им подавай помпезные алтари, посвящай баллады и всё прочее. Если когда-нибудь встретишься с ирау — не делай глупостей. Убьют без колебаний.
Пайпер не смогла заставить себя кивнуть. Она думала целую вечность, ругала себя и обещала навернуться с лестницы, но всё же произнесла:
— Я не встречала ирау лично, но я видела, что она сделала.
Третий, — и как он умудряется стоять так тихо, неподвижно и незаметно, что о его присутствии забывают? — издал какой-то странный звук.
— Надеюсь, это было не что-то ужасное, — пробормотал Магнус.
— Это было что-то ужасное. Потребовалась моя кровь, чтобы появился хотя бы шанс на спасение.
Она покосилась на Третьего и заметила проблеск заинтересованности. Либо он начал предполагать, для чего потребовалась её кровь, либо уже знал ответ и пытался соотнести его с тем, что было известно ему.
Наверное, если бы Пайпер сказала ему, что произошло на самом деле, они бы придумали, как помочь Стефану. Каким-то образом же Арне смог спасти Эйса от последствий эриама — сумеет спасти и Стефана. Нужно лишь понять, каким именно образом использовать Время. Пайпер согласилась бы, даже если бы это означало, что ей придётся отложить своё возвращение домой.
Теперь она даже не могла понять, что было домом. Может быть, дом дяди Джона. Или особняк Гилберта. Или Омага — приветливая, яркая вопреки снегам, ветрам и миру, в котором она находилась. Пайпер думала, что город ей не понравится, пусть даже она осмотрела всего ничего. Первое впечатление всегда было самым важным.
Она сама, наверное, произвела ужасное впечатление. Катон приказал всадникам нести весть о сальваторе, которая скрывается во дворце под защитой Третьего и Киллиана, и те, кто видел её в тот день, наверняка дополнили весть какими-нибудь неприятными подробностями. Своими тщетными попытками никого не замечать во время этой прогулки Пайпер лишь ухудшала ситуацию.
«Тебе бы успокоиться, — посоветовал внутренний голос. Не Лерайе, ведь она опять игнорировала её вопросы. — Давай, Золотце. Ты ведь решила, что со всем справишься».
Лишь секундой позже она поняла, что прозвище Магнуса мёртвой хваткой вцепилось в неё. Это тревожило и нравилось в равной степени.
— Пожалуйста, скажи что-нибудь, — шепнул Магнус. — Меня пугает твоё молчание.
Пайпер выдохнула, улыбнувшись.
— Я думала, ты будешь выпрашивать подробностей или что-то такое.
— Я, вообще-то, не такой уж и засранец. Но если хочешь рассказать мне какую-нибудь историю, я с радостью послушаю. Мне всё ещё интересно, каков твой мир.
— Не то чтобы я его по-настоящему знаю.
Магнус нахмурился, посмотрел на Третьего, но тот старательно сверлил пространство перед собой сосредоточенным взглядом. На руках у него были чёрные перчатки, так что он лишь водил кончиком пальца по месту, где был его перстень. Пайпер заметила, что в последнее время он слишком часто так делает.
— Ты что, жила в каком-то закрытом городе? — старательно улыбаясь так, будто ничего не произошло, спросил Магнус.
— Нет, но мой мир действительно огромен. Всё время забываю, сколько всего стран. То ли двести, то ли сто девяносто.
Магнус присвистнул.
— И как вам удаётся всё это контролировать?
— Я могу прочитать тебе лекцию, если захочешь. Всё-таки, я не всегда спала на уроках истории.
Правильнее было бы сказать, что она не всегда имитировала сон, но это уже детали.
— Неужели ваши школы настолько ужасны?
— Ужаснее твоих тренировок ничего нет.
Магнус возмущённо втянул воздух и отпрянул, театрально махая руками.
— Как ты смеешь заявлять мне такое? Я в тебя душу вкладываю, а ты!..
Третий на её выпад не отреагировал. Обычно он всегда начинал волноваться, если она в шутку жаловалась на Магнуса или Джинна. Последнего он заставил изменить подход к обучению Пайпер, но даже после этого Джинн не сумел приблизиться к мастерству и точности, с которыми Третий занимался с нею. Третий всегда тщательно объяснял значение каждого сигила, каждого заклинания, даже простым чарам уделялось особое внимание. Он пересказывал то, что успел узнать от Йоннет, но до сих пор не решался притронуться к её кристаллу. Пайпер не знала, в чём причина: то ли он признавал, что теперь кристалл принадлежит ей, то ли просто не хотел видеть что-то из прошлого. При этом всё, о чём он говорил, основывалось на прошлом.
Магнус либо не замечал задумчивости Третьего, либо считал, что этому не стоит уделять внимание. Он распинался перед Пайпер, в красках описывая своё мастерство владение мечом, пересказывая жестокие битвы, из которых состояло Вторжение, мелкие стычки с демонами и те, которые едва не стоили ему жизни, при этом уводя её дальше от тиса и алтаря для драу. Постепенно каменные дома становились меньше, в два-три этажа, и в устройстве площадей и улиц стала появляться хаотичность: сплетенные узкие дороги; лотки торговцев с яркими навесами, расположенные то тут, то там; тонкие, но крепкие деревья, привыкшие к холоду севера и его беспощадному ветру, украшенные разноцветными лентами и посланиями; возле некоторых дверей и окон Пайпер видела деревянные плашки с ещё дымящейся едой и чистой водой. Для драу — сразу же поняла она. Вот только ни одного драу она ещё не увидела.
Пайпер осмелилась перебить Магнуса, не без гордости рассказывающего от том, что он отговорил Третьего от какой-то давней самоубийственной затеи:
— Драу и впрямь вас навещают?
— Конечно, — уверенно ответил он. — В празднества их всегда очень много. Боги, какие только сущности не являются! Иногда и небесных китов видим.
— Кого?
— Небесных китов, — подал голос Третий. Он шёл рядом, отставая всего на шаг, и выглядел отстранённым. — Таинственные ирау, которые редко появляются. Но иногда они прибывают, и я разговариваю с ними. Что за случай с ирау, из-за которого понадобилась твоя кровь?
Пайпер остановилось. Вопрос Третьего застал её врасплох. Пора было бы привыкнуть, что он ничего не забывает и всегда ждёт удобного момента, чтобы спросить. Однако нынешний момент нельзя было назвать удачным. Они остановились возле здания с высеченными понизу сигилами, изнутри доносилось множество голосов. Пайпер надеялась, что это какая-нибудь казарма, а не таверна.
Магнус натянул вежливую улыбку и провёл рукой по чёрным волосам. Он явно не собирался спасать Пайпер.
— Почему понадобилась твоя кровь? — повторил Третий.
Его голос был ровным, взгляд — спокойным, а его извечная манера держаться так, словно он статуя, не казалась пугающей, как это было поначалу. И всё равно ей стало неуютно. Она выпытывала ответы на свои вопросы с остервенением и злилась, если сделать этого не получалось, но не была готова простить такое же поведение Третьему. Должна была, но не могла — она не знала, может ли она рассказать о Стефане. Маг-полукровка, если она правильно всё поняла, не испытывал к Третьему той ненависти, которая для каждого второго в коалиции была естественной. Они были знакомы, и Третий совершил Переход во Второй мир, чтобы помочь Стефану разбудить Марселин от сомнуса — сна, подобного смерти. Наверное, он имел право знать, что произошло, особенно если учесть, что для пробуждения Стефана нужно Время.
Её молчание затянулось. Третий не шевелился, как и Магнус. Они и будут так стоять, пока она не даст какой-нибудь ответ, даже самый неправдоподобный и лживый, и им, по всей видимости, всё равно, что на них снова смотрели.
Слишком много взглядов, незнакомых лиц, голосов, слов, которые она не хотела слышать.
Пайпер выпалила чересчур быстро:
— Сомнус.
Она боялась этого странного сна-смерти даже больше, чем собственной магии. Сионий говорил, что эта потерянная магия и никто не знает, как правильно её использовать. Марселин — не исключение, ведь Стефан никогда не обучал её этой магии. Она могла лишь поддерживать его в стабильном состоянии и надеяться, что когда-нибудь они смогут договориться с Арне, чтобы он использовал Время и помог Стефану.
Изначально они с Марселин планировали разговорить господина Илира и Твайлу. Кто знает, может быть, они бы смогли понять, что у Пайпер есть часть Арне так же, как у Третьего есть часть Лерайе, и придумали бы, как использовать это для пробуждения Стефана. Их план не должен был закончится нападением целого легиона и настоящим Переходом. Всё, на что Пайпер надеялась, осталось в другом мире, и теперь перед ней был сальватор, владеющий Временем — одновременно удача и проклятие. Она не знала, как объяснить ему, что должна вернуться в свой мир не из-за страха, живущего в ней, а из-за Стефана.
Не может же она быть настолько бесполезной. Пайпер обязана помочь хоть кому-то.
— Я знал только одного мага, сумевшего использовать сомнус, — тихо произнёс Третий, проводя пальцем по обтянутой перчаткой грани перстня. Пайпер сжала кулаки, силясь подавить волнение. — Стефан Безродный.
— А вы действительно придаёте большое значение своей родословной.
Слова вырвались сами собой: Третий если и понял это, то не простил. Он сжал губы и нахмурился, демонстрируя недовольство и нетерпение. Редкое сочетание, ведь даже в самые неудачные дни он ждал, когда Пайпер сумеет повторить тот или иной сигил или когда её магия вновь засияет золотом.
Она знала, что он скажет, и всё равно вздрогнула, услышав вопрос:
— Стефан выжил и использовал сомнус? Кого он погрузил в сон?
Стефан был близким другом великанов. Ребнезарский двор признавал его, а сам Третий ради его просьбы совершил Переход. Это что-то, да значило, и Пайпер следовало хорошенько обдумать свой ответ. Если бы Стефан узнал, что она рассказала о нём Третьему, как бы он отреагировал?.. Если бы он вообще хоть что-то узнал — он будет спать, пока Время его не разбудит. Чёртов замкнутый круг.
— Пожалуйста, — продолжил Третий. Магнус скрипнул зубами, кашлянул и демонстративно оглядел улицу, словно выискивал кого-то в толпе. Он плохо притворялся, что не слышит их, но мольба в голосе Третьего не оставила ему выбора. — Скажи мне, выжил ли Стефан.
Пайпер заставила себя посмотреть в его голубые глаза, лишь на тон посветлевшие, и сказала:
— Он пытался убить себя, но мы успели. Ма… маг погрузила его в сомнус.
Третий резко выдохнул.
— Стефан бы никогда не попытался убить себя, — торопливо произнёс он. — Ты не понимаешь…
— Он стал вратами, — перебила Пайпер. — Его связало слишком много демонов, и он решил убить себя, чтобы спасти всех остальных.
Наверное, ей не следовало этого говорить. Третий мог ухватиться за её слова и без остановки спрашивать, кто эти «остальные», кого пытался защитить Стефан, кто из магов оказался достаточно силён, чтобы использовать сомнус и попытаться спасти полукровку. Но он немигающе смотрел на неё, не сумев даже удержать на лице маску привычного спокойствия: его губы дрожали, словно он никак не мог сформулировать мысль, и без того белое лицо стало ещё белее.
Пайпер почувствовала бурю за мгновения до того, как она обрушилась на них.
Магия взорвалась, коснувшись всего и всех. Это была короткая, но яростная вспышка, заставившая дрогнуть воздух, ленты и украшения на деревьях. В ближайшем здании был большой витраж, изображавший рыцаря в сияющих доспехах — и этот витраж треснул, сотнями осколков посыпавшись вниз. Оказавшиеся рядом люди закричали, но осколки не задели их. Каждый кусочек, даже самый маленький, замер в воздухе, а после аккуратно вернулся на место. Спустя секунды витраж вновь был целым. Всё стало как прежде, только взгляд Третьего пылал магией.
Пайпер не забывала, о чём он ей рассказал в том разрушенном зале. Она помнила об убийствах, лишениях, жертвах, на которые пришлось пойти Третьему, о его желании покончить с собой, которое он переборол ради помощи другим. Она не знала, пугало ли её это, и порой даже проигрывала в воображении ситуацию: как она отреагирует, если при ней Третий совершит нечто, выходящее за рамки? Как, например, было с Катоном. Вождя Дикой Охоты он всё же не убил, лишь как-то странно наказал, но это не отменяло того факта, что он пронзил его грудь мечом. Пайпер не хотела бы вновь оказаться рядом, когда гнев сподвигнет Третьего на ещё один отчаянный поступок.
Сейчас он пугал её. Его взгляд постепенно становился более осмысленным, но магия дрожала, передавая его ярость. Пайпер была уверена, что в тишине, когда даже ветер будто исчез, она услышала, как сильно Третий сжал челюсти.
— Магнус составить тебе компанию, если ты желаешь, — сквозь зубы произнёс он. — Мне нужно вернуться во дворец. Прости, если испортил впечатление от твоей первой прогулки по городу.
Ничего больше не говоря, он развернулся, игнорируя настороженные взгляды постепенно собирающихся в любопытную толпу, и пошёл прочь. Никто не пытался его остановить, никто не задавал вопросов. Люди просто смотрели. Некоторые — с осуждением.
Пайпер мысленно прокляла весь свет и догнала Третьего. Расправила плечи, пытаясь подражать его осанке, и на быстрый вопросительный взгляд с его стороны пробормотала:
— Я замёрзла.
Позади послышались торопливые шаги. Магнус молча шёл следом за ними, как и подобало личному рыцарю самого сальватора.
Пайпер не хотела заканчивать прогулку так скоро, но потрясений хватало на дни вперёд. Третий начнёт задавать вопросы, как только они избавятся от лишних свидетелей, и ей нужно подготовиться к этому. Решить, что сказать и о чём умолчать, придумать, как обмануть его так, чтобы он этого не понял.
Но сейчас она шла, стараясь держать спину прямо, и чувствовала странное шевеление магии. Поначалу Пайпер решила, что это всё тот же гнев, но после поняла, что ей стало намного теплее.
Третий не мог не знать, что она соврала, но поделился своим теплом вновь.
***
Третий бежал по пустым коридорам дворца. Стояла давящая тишина, в которой эхом раздавался каждый его шаг. Многие считали, что великаны были неповоротливыми, грузными, шумными, хотя они научились изяществу лёгкой поступи фей и эльфов и умело её использовали. Спустя годы Третий не разучился ступать тихо и незаметно, даже когда торопился. Но он слышал эхо своих шагов слишком хорошо, и потому знал — ничего не закончилось.
Всё только начинается.
Он часто дышал, стремясь справиться с самой настоящей истерикой и прогнать стойкий металлический запах. Его руки уже были по локоть в чёрной крови, он против воли проглотил так много, что его вывернуло наизнанку не меньше трёх раз. Тело ещё было целым благодаря природной силе, развитым рефлексам и магии, бурлившей в нём. Тело — это единственное, что ещё не пострадало. Всё остальное было разбито на тысячи крохотных кусочков, собрать которые он не мог.
Чёрная кровь успела пропитать одежду, скрыв красные пятна крови сестры Аннабель, когда он добрался до места, пышущего магией и хаосом. Кровь также пропитала роскошное платье Жозефины из рода Дасмальто, принятую в род Лайне. Она даже не успела облачиться в свои доспехи и взять в руки оружие. Её грудная клетка была разорвана десятками острых когтей.
Горло Третьего сдавили рыдания. Он заставил себя замолчать и обратился к другому источнику силы, оставшемуся в разгромленном тронном зале ребнезарского дворца.
Король Роланд умирал медленнее и мучительнее. Твари не оставили на нём живого места и временно отступили, словно хотели, чтобы Третий вдоволь насмотрелся на мучения своего короля. Синяя кровь залила его лицо, смешалась с чёрной, сочилась из множества рваных ран. За последний час Третий видел слишком много ранений и не понимал, как ещё может смотреть на них. Но приходилось: возможно, он сумеет спасти короля.
Однако стоило Третьему сделать всего один шаг, как на него обрушился другой запах. Это был всё тот же знакомый и ненавистный ему хаос, но он менялся. Король Роланд не умирал. Он перерождался в тёмное создание. Теперь Третий видел потемневшие вены, чувствовал происходящие изменения всем своим существом, но не мог признать правды.
Это ведь тот самый король Роланд. Он не мог пасть перед тёмными созданиями. Он был сильнейшим из великанов во всём Ребнезаре. Он должен был бороться. Он…
Он бросился на него, утробно рыча.
Третий принял несколько ударов, не находя в себе сил для защиты. Уже появившиеся когти полоснули по лицу, едва не задели глаза. Из глубокой царапины на горле текла кровь. Третий хотел принять все удары, ведь он заслужил каждый из них, но был вынужден начать отбиваться. Поначалу несмело, надеясь, что воля короля окажется сильнее и он сумеет перебороть хаос внутри себя. Третий уклонялся, не позволяя нападавшему задеть его, спотыкался о трупы, части тел давно убитых, обломки колонн, оружие, расколоченные столы. Дошло до того, что они переместились к семи разрушенным тронам.
Он знал, что щадить противника не стоит. Ни сейчас, ни после. Даже если он его король, даже если он… Но Третий просто не мог. Отчаяние душило его, подавляло яростный крик, рвущийся наружу. Сердце разрывалось от боли за всех, кого он не сумел спасти. За Аннабель, её братьев и сестёр. За великанов, первыми принявшими на себя удар. За королеву Жозефину, с которой он даже не успел попрощаться. За короля Роланда, пытавшегося разорвать его грудную клетку.
Тёмные создания были до того жестокими и извращёнными, что решили убить его руками того, кто был Третьему дороже всех на свете.
Он ничего не говорил, зная, что это бесполезно. На самом деле король Роланд уже мёртв, и сейчас на Третьего нападает иное существо, объединившее в себе мощь Роланда и хаос тёмных созданий. Третий был недостаточно силён, чтобы спасти его, и уже за это он был готов смиренно ждать смерти. Но среди ярких нарядов, испачканных кровью, и беснующихся по залу демонов, которые будто нарочно не замечали их, он не видел Алебастра, Марии, Гвендолин и Гилберта. Возможно, они ещё живы. Возможно, Эмануэль, Персиваль, Шерая, Уалтар, Минерва и Гораций сумели их защитить.
Третий споткнулся об обломок камня и рухнул во что-то мерзко хрустнувшее. В свете ещё не погасших свечей и потоков магии, которые сальватор отчаянно пытался притянуть к себе, блеснула сталь легендарного Нотунга. Противник занёс меч для удара. Третий откатился в сторону, рывком поднялся и бросился на короля Роланда. Он выбил меч из его рук, прекрасно державших оружие раньше, но не способных должным образом справиться с ним сейчас, и повалил противника на пол. Судя по звуку, он что-то сломал ему. Третий не должен был чувствовать вину, но она разрывала его так же, как бурлящая внутри магия.
— Прости меня, — срывающимся голосом выдавил он, кладя ладонь на затылок рычавшего и брыкавшегося короля Роланда. Голубые глаза с потемневшими склерами внимательно смотрели на него. — Прости меня, прости меня, прости меня…
Магия пришла в движение. Она вспыхнула голубым, на мгновение окрасив устроенное в зале побоище. Всё время, оставшееся у существа, в которое превратился король Роланд, стало таять. Он заверещал и забился, разрушаемый магией, но Третий крепко держал его. Неожиданно он дёрнулся так сильно, что едва не отшвырнул сальватора назад. Повреждённая рука с набухшими чёрными венами потянулась к лежавшему рядом мечу и лишь чудом сомкнулась на рукояти. Голубые глаза с тёмными склерами стремительно гасли.
Третий втянул отравленный воздух и поднялся, пошатываясь.
Тёмные создания всё ещё не замечали его, но это ненадолго. Они вот-вот почувствуют, что он сделал. Поэтому Третий опустился перед королём Роландом на колени, встретил его пустой взгляд и прошептал:
— Покойтесь с миром, Ваше Величество. Отныне легендарный Нотунг принадлежит мне.
Он вырвал меч из цепкой хватки уже мёртвого короля Ребнезара, провёл рукавом по лезвию, сумев очистить от крови и плоти лишь небольшой участок, и увидел свои ярко пылающие глаза. Покрытое пеплом и кровью лицо блестело от слёз.
Третий коснулся руки короля, уничтожая его тело. Оно рассыпалось даже раньше, чем сальватор поднялся на ноги.
Вокруг пировали тёмные создания. Они пожирали тела погибших с отвратительным чавканьем и утробным рычанием. Если бы Третий мог, он бы остановил их сразу. Он должен был сделать это, но, едва оказавшись здесь, он вновь стал простым мальчишкой, который яростно пытался защитить то, что было ему дороже всего. Он был эгоистичным и жалким созданием, решившем, что позаботится о погибших, ещё целых и уже разорванных на куски, позже. Сначала он простится с королевой Жозефиной.
Магия была в бешенстве, но принесла знакомое ощущение: королева была ещё жива. Третий не представлял, как тёмным созданиям удалось манипулировать хаосом настолько точно и обманывать его, и планировал выяснить это, но позже. Он бросился к королеве, спотыкаясь на каждом шагу, и упал рядом с ней, вцепившись в промокшую от крови пышную юбку её платья.
Она смотрела на него мутными глазами цвета неба, её побелевшие губы беззвучно шевелились. Третий не хотел быть жестоким, но знал, что означает это ощущение, принесённое магией, хриплое дыхание королевы, почерневшие вены. Он придвинулся ближе, пристроил меч ровно напротив сердца, решив, что хотя бы королева уйдёт более достойным способом. Но застыл, услышав тихий нежный голос:
— Laerhtaz.
Несравненный. Драгоценный. Любимый. У этого слова было много значений, но в Ребнезаре так обращались к тем, кого любили и кем дорожили. К близким друзьям, членам семьи, возлюбленным. Для северного королевства и его двора в частности Третий, выбранный сальватором, стал laerhtaz. Он был любим королём и королевой, он же стал их погибелью.
— Мне очень жаль, — едва слышно прошептал Третий и резко опустил меч.
Он надеялся, что её сознание ещё не было разрушено настолько, чтобы она не понимала, почему он это сделал.
Тело королевы Жозефины рассыпалось, поддавшись магии Третьего.
Он встал, бесконечно прося прощения за то, что сделал, и оглядел тронный зал. Лишь когда Третий провёл кончиком лезвия меча по каменному полу, залитому кровью, и пошёл вперёд, тёмные создания подняли на него глаза. Они провожали его голодными, дикими взглядами, но напасть решили лишь единицы.
Это ничего. Он убьёт каждое тёмное создание, засевшее в этом зале, и обратить все тела в пыль, из которой не вытянешь хаоса.
Всё только начинается.
***
Из тронного зала Третий вышел в крови, опалённой голубым пламенем одежде, осевшем пепле от тел тёмных созданий и великанов и собственных слезах. Так он и встретил Алебастра, его невесту Марию из рода Саэнс и Гвендолин.
Едва зародившаяся надежда была разбита их чёрными венами и темнеющими глазами. Все трое медленно умирали из-за тёмных созданий, забравшихся в их тела.
Ножны Алебастра были пусты. Руки, по локоть разодранные острыми когтями, со свисавшими кусками плоти, безвольно болтались. Мария рыдала, царапая свою голову, вырывая тёмные волосы и плача чёрными слезами. Шея была пуста — должно быть, её любимая подвеска потерялась в этом хаосе. Гвендолин едва держалась на ногах: её трясло, и кости трещали так громко, что могли оглушить весь дворец.
— Где Гилберт? — дрожащим от ярости голосом спросил Третий.
Руку, сжимавшую Нотунг, едва не свело судорогой. Третий прорывался через полчища тёмных созданий, убивал тех смертных, что уже были захвачены ими, уничтожал их тела, но его собственное тело не могло продолжать борьбу вечно. Не после того, как душу сотню раз вывернули наизнанку и искромсали.
После всего, что он сделал, его не примут на дальнем севере, в обители изо льда и холода, окружённой морями и океанами. Мёртвые не простят ему его преступлений, но Третий не планировал отступать.
Он кричал, проклиная все миры, и одновременно молил богов, чтобы они пощадили остальных. Но боги не услышали его либо давно отвернулись от сигридцев, решив, что четырёх сальваторов для них будет достаточно. Алебастр, Мария и Гвендолин уже теряли себя, и Третий не мог их вернуть. Оставалось только убить.
Его голос надломился, когда он повторил свой вопрос:
— Где Гилберт?
Третий устал надеяться, но надеялся. Он не сумел спасти Аннабель, её братьев и сестёр, короля и королеву Ребнезара, не сумеет спасти Алебастра, Марию и Гвендолин. Но, может быть, он сумеет спасти Гилберта. Если бы он только знал, где он.
Третий не представлял, кому молиться, чтобы с Гилбертом всё было в порядке. Боги не слышали его, когда он убивал своих короля и королеву.
Гвендолин пыталась что-то сказать, но помешала глубокая рана на горле. Чудо, что она до сих пор не умерла из-за неё. Её некогда голубые глаза мутнели, склеры стали совсем чёрными. Кровь заливала изорванное платье её любимого (из сотен других) оттенка холодного рассвета. Взгляд был полон ненависти, будто перед ней был её главный враг. Третий видел это через упавшие на лицо пряди своих волос, пропитавшиеся потом и кровью, и всё ещё льющиеся слёзы.
— Где Гилберт?
Ответа не последовало. Он мог бы коснуться их и узнать всё, что произошло и куда пропал Гилберт, но боялся этого. Он дважды сумел сдержать свою магию и не позволил ей погрузить его в боль и страх короля и королевы. Третий знал, что должен был прочитать их время, чтобы понять, как они сражались, но боялся. Всё, что он делал, так это боялся. Всегда и везде.
— Хорошо, — пробормотал Третий, поднимая Нотунг. Ничего хорошего в этом не было. — Пусть будет так.
Им двигала ненависть, но даже не к тёмным созданиям, а к самому себе. Он был недостаточно силён, умён и быстр, чтобы спасти тех, кто был ему дорог. Он задержался в пути, восстанавливая пространство, разорванное тёмными созданиями. Если бы он не тратил драгоценные секунды, сумел бы спасти род Лайне. Тогда бы погибли сотни и тысячи невинных сигридцев. Третий ненавидел себя, потому что хотел, чтобы Время было достаточно мощным и вернуло его в прошлое, где он бы уже не останавливался ради закрытия брешей и открытия Переходов. Он бы пожертвовал всем миром, чтобы спасти Лайне.
Сейчас он убивал их, почти не встречая сопротивления.
Первым Третий убил Марию: быстро, безжалостно. Нотунг оставил глубокую рану на её груди, в следующую же секунду его рука коснулась этой раны, и тело Марии обратилось в прах. Вторым был Алебастр, сумевший разодрать рукав его одежды и вырвать целый клок мяса. Третий сдержал крик боли, перехватил меч в другую руку и всадил его в сердце противника. Оно ещё успело сделать один удар, который он услышал, когда его ладонь легла на лоб Алебастра и магия уничтожила его время. Гвендолин была последней, но она боролась, пусть и не так отчаянно и дико, как король Роланд. Она пыталась укусить его, вывернуть ему руки так, что кости окажутся снаружи, свернуть шею и выцарапать глаза. Третий стерпел всё, пока не наступил подходящий момент и не пронзил грудь Гвендолин Нотунгом.
— Laerhtaz, — прохрипела она на выдохе, оседая на землю. Третий держал её крепче, чем должен был. — Sawaztar.
Лжец. Предатель. Убийца. Клятвопреступник. У этого слова так же было много значений. Третий точно знал, что сейчас из уст Гвендолин его вытолкнуло тёмное создание. Та Гвендолин, которую он знал, никогда бы не назвала его sawaztar. Только laerhtaz.
— Я обязательно найду и защищу Гилберта, — пообещал он, смотря в пустые глаза Гвендолин. С хрустом достав меч из её груди и испачкав руки в чёрно-синей крови, он, помедлив, поцеловал её в лоб и уничтожил её тело.
Третий выпрямился, чувствуя, как рыдания раздирают горло. Он сжал Нотунг, и сейчас взывавший к крови.
Всё только начинается.
***
Третий с криком открыл глаза.
Это был всего лишь кошмар.
Он видел этот сон каждый раз, когда по-настоящему засыпал, но крайне редко после него просыпался в холодном поту. Поначалу — каждую ночь, когда мог заснуть и страдал из-за воспоминаний. А после — всё реже и реже, пока не убедил себя: он сделал то, что должен.
Раньше он не спал именно из-за того, что видел этот сон. Потом из-за того, что сон был ему не нужен. Кошмар приходил редко, однако Третий был осторожен и иногда недели, если не месяцы, не засыпал, столько хоть одному событию того страшного дня вернуться во сне. Сегодня было намного хуже. Он видел и чувствовал всё от начала и до конца.
Третий лежал на кровати прямо в одежде. Он не помнил, как дошёл до своих покоев, как закрыл двери и как лёг. Какое-то время он говорил, что ему даже не нужна кровать, ведь она зря занимала место. Он редко даже просто садился на неё, только если не случались те проклятые приступы. Но теперь он почему-то лежал и, судя по помятой одежде и сбитому в сторону тонкому одеялу, лежал давно.
Он плохо соображал. Последние дни подобное состояние стало обычным дня него, и это было очень плохо. Он не мог нормально обучать Пайпер, принимать отчёты и донесения, отвечать на письма и приветствовать прибывающих гостей. Он не сопровождал Первую во время её прогулок в городе, только знал, что Магнус, Стелла и Эйкен всегда с ней. Иногда к ним присоединялся Джинн, но вчера он, кажется, отправился к храму южнее Омаги, чтобы найти там части изучаемого им трактата. Или это было не вчера?
Третий никогда не терялся во времени.
Он повернул голову. Нотунг, спрятанный в ножнах, стоял возле кровати. Протянув руку и коснувшись пальцами холодного костяного эфеса в форме орлиной головы, Третий испытал облегчение. Легендарный Нотунг, выкованный Варгом и украшенный эфесом из костей священного белого оленя Инглинг, которого Лайне убил во время Матагара, всё ещё взывал к крови. Он всё ещё принадлежал ему.
Третий встал. К счастью, комната не закружилась. Постепенно события прошедших дней стали выстраиваться в чёткую линию, пока он рылся в шкафу, ища приличную одежду. Он вспоминал приготовления, частые встречи с леди Линас, желавшей всё сделать идеально, наставления Джинну, Итимад и Хессе, выслушиванию предостережений от Киллиана.
С того дня, как он сорвался на улицах Омаги, прошло две недели.
Третий не сумел себя сдержать. Он знал, какой опасной бывает слепая надежда на лучших исход, и вопреки этому надеялся, что Стефан в безопасности. Ещё до Вторжения он обосновался во Втором мире, где нашёл и спас человеческую девушку с пробудившейся магией. Ради того, чтобы она проснулась, Третий совершил Переход. Однако он не знал её дальнейшую судьбу. Помнил, что Гвендолин говорила, мол, Стефан выторговал ещё одно приглашение на особым приём Лайне и даже убедил её помочь найти подходящее платье, но никто так и не увидел его спутницу. Третий думал, что это было достаточным доказательством, что он в порядке.
Пайпер не солгала. Третий чувствовал, как она была напряжена и напугана, когда отвечала на его вопрос, и ненавидел себя за настойчивость. Он лишь хотел понять, кто оказался достаточно силён и смел, чтобы использовать сомнус. Но раз в сомнус был погружён именно Стефан, шансов на его спасение не было. Нет ни одного мага, способного удержать его в стабильном состоянии столько, сколько потребуется Третьему, чтобы придумать, как помочь другу.
Он сбросил пропитавшуюся потом рубашку и замер, только сейчас почувствовав запах крови. Третий сжал ткань в руках, смотря на кровавые пятна на спине. Значит, это случилось снова. Что ж, прекрасно. По крайней мере, одна боль перебила другую. Интересно, он справился сам или каким-то образом Ветон почувствовала, что он нуждается в ней?
Третий отбросил рубашку, решив избавиться от неё позже. Он никогда не позволял слугам заходить в его покои и убираться в комнатах, никто не трогал его одежду, только если он сам не приносил её. Он не хотел, чтобы все видели кровь и чувствовали запах боли и страха, впитавшиеся в ткань.
Если с той прогулки прошло две недели, значит, до празднества оставалось всего два дня. Третьему предстояло сделать так много, что он не понимал, в какой момент сдался перед усталостью и позволил ей затащить себя в очередной кошмар, никогда не менявшийся.
Всё, что было построено на воспоминаниях, не менялось.
Третий переоделся, надеясь, что приступа не случится вновь, и попытался справиться со спутанными волосами.