Этой ночью Эйкен видел очень красивый сон. В нём был большой тёплый дом, запах домашнего хлеба и сладостей, вкус которых ощущался на языке, чей-то смех и яркие глаза девушки, всегда ждавшей его на заднем дворе.
Эйкен не мог рассмотреть её лица, только знал, что она старше него и очень красивая. Эта мысль просто появилась в его голове, когда он увидел её размытый силуэт, и не желала уходить.
— Почему ты не ешь?
Эйкен поднял глаза от тарелки и посмотрел на девушку. Ему казалось, что он видел два зелёных огонька, но всё вокруг размылось раньше, чем он успел что-либо понять.
— Тебе же нравится, — продолжила девушка. — Твоё любимое.
Эйкен вновь посмотрел на тарелку. Он не мог понять, что лежало на ней, но был согласен с девушкой. Он любил неизвестное блюдо, просто сейчас не мог его съесть.
— Они смеялись над тобой.
Он не понял, как слова вырвались изо рта, и не понял, как голова поднялась, а глаза посмотрели на девушку. Эйкен будто был заперт внутри своего тела, которым управлял кто-то другой.
— Кто? — не поняла девушка.
— Мальчишки с улицы.
Девушка фыркнула.
— Подумаешь, мальчишки с улицы надо мной смеялись… Они глупые и невоспитанные.
— Они говорят, что ты до конца жизни будешь старой девой.
— Я просто жду, когда появится настоящий красавец с глазами тёплыми, как шоколад. Он будет читать мне баллады и говорить, какая я умная.
— Но у нас в городе нет таких красивых и воспитанных мужчин.
— Поэтому жду, что он приедет издалека.
— Папа тебе не разрешит.
— Если бы был шанс, что он не разрешит, я бы уже давно была замужем за каким-нибудь глупым парнем.
Эйкен совсем не понимал, о чём они говорили, но откуда-то знал: девушка права. Она всегда была права, в любой ситуации, что казалось невозможным.
— Просто не обращай внимания, и всё.
— Я не буду молча стоять и слушать, как они смеются над тобой!
— Даже не вздумай подраться с ними из-за этого, — неожиданно строго сказала девушка. Эйкен по интонации понял, что она нахмурилась, и почему-то смог с точностью представить, как именно изогнулись её брови. — Не обращай внимания, иначе… Скажу маме, чтобы она больше не пекла твой любимый хлеб.
Эйкен хлопнул ладонью по столу.
— Это нечестно!
На самом деле это было глупо и сомнительно, ведь Эйкен совсем не понимал, о каком хлебе идёт речь, — неужели о самом обычном? — но девушка говорила так серьёзно и грозно, что не поверить ей было невозможно. Она точно знала, как надавить на Эйкена, чтобы он прислушался к ней, и это ставило его в тупик.
Где-то в глубине помещения, в котором они находились, раздался мужской голос. Эйкен бы подскочил на месте от испуга, но его тело, наоборот, расслабилось. Несмотря на металлические нотки, было в этом голосе что-то умиротворяющее, не поддающееся логическому объяснению. Эйкен чувствовал это настолько прекрасно, что даже не обратил внимание на сомнение, шевельнувшееся глубоко внутри.
Он слушал разговор мужчины и девушки, не разбирая сути, не видя их лиц, не понимая самого себя, но чувствуя сладость карамели во рту.
Эйкен не помнил, чтобы когда-нибудь пробовал карамель.
Когда он вновь поднял голову от тарелки, девушки рядом не оказалось. Всё вокруг размывалось в скачущие пятна серого и коричневого. Эйкен не понимал, что происходит, больше не чувствовал карамели или спокойствия, но точно знал одну вещь: это был последний раз, когда он видел девушку.
Следующим вечером он сгорел в огне.
***
— Остановись!
Либо Третий его игнорировал, либо Басон уже вошёл в раж и не желал останавливаться. Он всегда был безумным, и даже в такую отвратительную погоду, с ощущением приближающейся бури, предвестником которой стала стена дождя, он не сбавлял темпа.
— Третий, ему стало хуже!
Человеческие глаза Магнуса были слишком слабыми, чтобы различить, действительно ли Третий дёрнул головой. Но спустя секунды, иглами ледяного дождя впившегося в них, сальватор всё-таки натянул поводья, останавливая Басона. Пайпер осталась бесчувственно лежать на его шее, пока Третий торопливо спрыгивал на землю и бежал к ним.
— Он не дышит, — выпалил Магнус. Он с замершим сердцем надеялся, что просто не сумел почувствовать пульс Эйкена на шее, что не слышал его рваного дыхания из-за шума дождя и ржания лошадей, но понимал, что эта надежда бессмысленна.
Амалер была права — яд питался хаосом, живущим внутри Эйкена. И делал это слишком быстро, слишком интенсивно, будто был разумным существом и знал, что без хаоса Эйкен просто не выживет.
— Пожалуйста, скажи, что ты знаешь, что делаешь, — сквозь зубы процедил Магнус, следя, как Третий, взяв Эйкена за подбородок, поворачивает его лицо из стороны в сторону. — Третий!
— Я знаю, — в том же тоне ответил сальватор, пустым взглядом обводя белое лицо Эйкена. — Думаю, что знаю.
— Ты думаешь?! — едва не рявкнул Магнус.
Третий аккуратным, неторопливым движением, которое наверняка было для него ненавистным, провёл линию от солнечного сплетения к сердцу Эйкена. Магнус сомневался, что именно так проверяется отсутствие дыхания и оказывается помощь, но спорить не спешил. Голубые глаза Третьего стали ярче, а после, спустя мучительные мгновения, когда Магнус уже поверил, что это он умер, Эйкен хрипло выдохнул и вновь задрожал.
— Нам нужно спешить, — отстранённо произнёс Третий, возвращаясь к Басону.
Больше он не сказал ему ни слова. Просто сел в седло, аккуратно прислонил Пайпер к себе, чтобы она не упала, затем убедился в этом ещё раз и только после резко подогнал Басона, поражавшего Магнуса своим спокойствием в несколько секунд.
Лепесточек всегда уступал Басону в скорости, но он честно старался выдержать его темп. Магнус щурился из-за ветра, летевшего в лицо, холодного дождя, пробравшего до костей, но неизменно крепче прижимал Эйкена к себе, если чувствовал, что тот кренится в бок, и старался успокаивающе проводить ладонью по шее Лепесточка.
Лишние переживания только усугубят ситуацию. Магнус чувствовал, как его разум разрывается на тысячи крохотных кусочков, а сердце болит до того сильно, что может не выдержать и просто остановиться, но сжимал челюсти, не позволяя себе проронить ни одного лишнего звука, и внимательно следил за спиной Третьего, теряющейся на фоне тьмы и стены дождя.
Из-за дождя Магнус не мог понять, сколько часов осталось до рассвета.
Казалось, будто они ни на лигу не приблизились к нужному месту и давно потерялись во тьме и холоде.
***
Пайпер открыла глаза на переднем сиденье машины отца как раз в тот момент, когда они сворачивали направо на перекрёстке, мимо кофейни, где делали лучшие черничные пирожные. Солнце было непростительно ярким для середины октября, а воздух — слишком жарким, раскалённым, словно он хотел выжечь весь кислород из лёгких.
Странно, что отец позволил Стингу петь на всю машину — он же был из плейлиста, составленного специально для Ванессы, матери Пайпер. Впрочем, сама Пайпер почти не слышала музыки и голоса, который её мама называла «божественным», чем нервировала своего мужа. Пайпер слышала назойливый шёпот совсем близко, будто Эйс опять прилип к спинке её сиденья и надоедал разговорами ни о чём.
Пайпер обернулась, но Эйса позади неё не было. В машине они с отцом были одни. Отец был непривычно тихим.
Пайпер прислонилась затылком к изголовью и закрыла глаза. Что является странным и даже страшным сном — нынешняя ситуация или всё, что связано с сигридским миром? Может, никакого сигридского мира и не существовало?
Может, Пайпер очень сильно ударилась головой, и её фантазия, никогда не отличавшаяся оригинальностью, придумала ей длинный фантастический сюжет, который просто не может оказаться правдивым. Все люди, все имена, неизвестные слова, магия — всё это было рождено её фантазией. Открыв глаза, она всё ещё будет в машине, отец — рядом, а Стинг будет петь о двух людях на миллион.
Открыв глаза, Пайпер действительно была в машине, и Стинг всё ещё пел, но за рулём был не отец. За рулём была сама Пайпер, вдавившая педаль газа в пол и с уверенностью направившая машину в фонарный столб.
Настоящая Пайпер даже не успела вскрикнуть, когда всё взорвалось белым светом и режущими тело осколками.
Она с трудом открыла глаза и оглядела улицу, на которой оказалась. Мир состоял из зеркальных поверхностей и искривлённых отражений, и только Пайпер, в какое бы зеркало не смотрелась, — в форме дерева, фонарного столба, почтового ящика, скамейки, — оставалась неизменной. Так продолжалось ровно до тех пор, пока зеркало, по форме напоминавшее арочный вход какого-то магазина, не явило ей нечто.
У этого нечто было её лицо, её тело, одежда, земная одежда, простая синяя футболка с вырезом и чёрные джинсы, её улыбка, но глаза — золотые зрачки и чёрные, как ночь, склеры. Перевёртыши всегда создавали идентичную внешность, так что здесь точно не обошлось без лишней порции хаоса и иллюзий, вскормленных её кошмарами.
Когда Пайпер сделала шаг в сторону, отражение не шевельнулось. Улыбка расцвела на неестественно алых губах, глаза сощурились. Пайпер, сглотнув, прикоснулась к зеркалу, хотя разум кричал, чтобы она немедленно бежала отсюда. К счастью, ничего не произошло. Отражение всё ещё смотрело её лицом и улыбалось, но не двигалось.
Зато двигалось что-то другое — коснулось её рук, плеч, спины, бёдер, мягко и настойчиво одновременно, будто пыталось подтолкнуть к чему-то. Пайпер от испуга и холода взвизгнула, дёрнулась всем телом, но ощущение чего-то инородного осталось. Её отражение наблюдало за попытками избавиться от призрачных прикосновений с кровожадной улыбкой.
— Почему сопротивляешься? — спросило отражение её голосом, прильнув к обратной стороне зеркала. — Тебе же нравится. Я-то знаю.
Пайпер замотала головой, отбиваясь от призрачных прикосновений, из-за которых кожа начинала гореть всё сильнее. Магия то вспыхивала, то гасла, напоминая: это не сон, не безумный сюжет, рождённый её фантазией. У неё действительно есть магия, рвущаяся наружу с периодичностью, которую Пайпер не могла определить.
И внезапно — чей-то голос, не отражения, которое, поняв, что здесь есть ещё кто-то, нахмурилось. Голос был с нотками паники, которые Пайпер хорошо различала сквозь шум крови в ушах, бьющиеся зеркала где-то вдалеке и собственные визги — призрачные прикосновения никак не исчезали. Голос был знакомым, приятным вопреки интонации, но в сочетании с противным ощущением страха и растерянности терял свою привлекательность. Пайпер пыталась уцепиться за него, беспорядочно проводя руками по плечам, надеясь сбросить что-то, сосредотачивалась изо всех сил, но слышала только громкий смех своего отражения.
— Разве тебе не нравится?
Пайпер зажмурилась и лишь спустя секунду подумала, что делать этого не следовало. Её руки, отряхивающей бедро от призрачного ощущения, коснулась другая рука. В мозолях и ссадинах, ставших родными, со смуглой кожей и коротко подпиленными ногтями.
Пайпер отпрянула от своего отражения, вырвавшегося за рамки зеркала, и уставилась на него.
— Пойдём со мной, — ласково произнесло отражение. Совсем как она, когда уговаривала отца отвезти её куда-нибудь в его законный выходной. — Я же знаю, что ты этого хочешь.
Пайпер с трудом и непониманием того, почему вообще решила вступить в диалог, спросила:
— Откуда?
— Что за глупости? — усмехнулось отражение. — Я — Пайпер. Я знаю, чего я хочу.
— Нет, — возразила Пайпер, делая шаг назад. — Ты не я.
— Нет-нет, я Пайпер. Ты — это я, я — это ты. Мы — Пайпер. Разве не здорово?
— Нет…
У всех сальваторов бывают проблемы с пониманием себя или это только Пайпер такая уникальная? Если она всё же разберётся, ей следует написать самоучитель для сальваторов и особе внимание уделить конкретной этой теме.
— Не переживай, — мягко протянуло отражение. — Я точно знаю, чего хочу. Пойдём. Тебе станет легче.
Пайпер не сдвинулась с места. Далёкий голос вмещал в себя холод северного ветра, испуг, магию, клокотавшую внутри, и хруст снега под ногами. Пайпер смотрела на отражение перед собой и слушала, как голос становится до того громким и чётким, будто ей шепчут прямо на ухо, что становятся понятны отдельные слова:
— Пожалуйста, не закрывай глаза. Смотри на меня.
Пайпер не понимала, с какой стороны звучит голос, но знала, что придётся сделать диаметрально противоположное услышанному. Отражение скалилось на неё, но не подходило, зеркала ничего не отражали, только рассыпались где-то не здесь. Пайпер ещё секунду следила за отражением, после чего закрыла глаза и попыталась сосредоточиться.
Мир горел, и ей было очень больно.
Пайпер едва могла дышать. Она беспомощно открывала и закрывала рот, чувствуя, как пересохшее горло сжимается, и видела перед собой мутные разноцветные пятна. Зеркальный мир сменился чем-то тёмным, освещённым тусклыми свечами оранжевого и почему-то голубого. В воздухе стоял медный запах.
— Ну же, смотри на меня.
Пайпер едва не застонала, когда что-то коснулось её лица. Магия срывалась с цепи, вспыхивала под кожей золотым светом — она скорее знала это, чем ощущала. Магия шептала, что она должна смотреть на кого-то. И как бы сильно девушка ни злилась на свою магию, более переменчивую, чем её настроение, Пайпер попыталась.
Всё, что она видела — это размытые пятна, слишком яркие, чтобы от этого не болели глаза. Знакомый голос отдалился, слова потонули в чьих-то переполошённых разговорах и крике, больше напоминавшем отчаянный и болезненный. Пайпер силилась отгородиться от него, но никак не получалось: магия, что странно, тянулась к крику, будто понимала, что без неё не справиться. Пайпер бы предпочла, чтобы её магия работала на неё.
— Не закрывай глаза.
Знакомый голос раздался совсем рядом так неожиданно, что Пайпер дёрнулась всем телом. В районе солнечного сплетения поселилась боль, из глаз сыпались то ли искры, то ли слёзы, и кожа горела, как от близости неконтролируемого огня.
— Смотри на меня.
— Это не помогает, — вставил другой голос. Женский, высокий, встревоженный. Пайпер его не узнавала.
— Тогда добавь больше мустры.
— Ты с ума сошёл?! — взвился кто-то ещё. — Мы и так…
— Делай, что я говорю!
Либо всё было настолько плохо, что магия не справлялась, либо Пайпер и впрямь так сильно обидела её, что она не желала помогать. Голоса, цветные пятна и боль исчезли. Всё вокруг вновь было зеркальным, и с каждой отражающей поверхности на Пайпер смотрела девушка с золотыми глазами и чёрными склерами.
— По-моему, тут красиво, — сказала она, мечтательно улыбаясь.
Пайпер осторожно огляделась. Это не улицы Портленда, её дом или дом дяди Джона, не дворец Омаги. Это был особняк Гилберта, переменчивый благодаря пространственной магии, наложенной Шераей, но научившийся понимать, когда не стоит мешать Пайпер передвигаться по спутанным коридорам и лестницам. Но сейчас она стояла в коридоре, которого не узнавала, и ничего не понимала.
— Здесь умирает величие и божественность.
Пайпер даже не вздрогнула, когда отражение, вырвавшись за границы зеркала, оказалось за её спиной.
— И никого из них ты не спасёшь.
— А сказала, что ты — это я, — возразила Пайпер, покосившись на отражение.
— Я вижу истину, скрытую за глазами цвета благородства. Я знаю, что иначе нельзя. И тебе следует понять.
— Я тебе не верю.
— Почему же? — почти обиженно пробормотало отражение, кладя подбородок ей на плечо. Пайпер стоически выдержала этот жест, убеждая себя: это лишь её бредовые фантазии. Что бы ни происходило на самом деле, у неё не глаза демонов. — Я — это ты. Я всё знаю, просто жду, когда и ты поймёшь.
— Ты ничего не знаешь.
— Разве? Это место — твоё. Я живу здесь и жду, когда ты примешь его и меня.
Пайпер сделала осторожный шаг в сторону.
— Кто ты?
— Я — это ты…
— Нет, — перебила Пайпер. — Кто ты на самом деле?
Отражение улыбнулось. Пайпер не понравилась эта улыбка — как будто она пыталась скопировать чью-то чужую, ослепительную, и при этом выглядеть грозной и заигрывающей одновременно. Очень странное и неприятное сочетание.
— Я — это ты, — повторило отражение. — Я — Пайпер, но, если хочешь, можешь пока называть меня Амандой. Красивое же у нас имя, правда?
Не то чтобы Пайпер очень любила своё второе имя. Быть названной в честь какой-то тётушки, которая умерла ещё до её рождения, было странно, но после слов отражения Пайпер ощутила острое желание присвоить его только себе, лишь бы защитить.
— Ну что ж, — выдохнуло отражение, складывая руки в замок, — посмотрим, в чём дело?
Пайпер не успела возразить: боль в солнечном сплетении стала такой сильной, что у неё подкосились ноги.
— Добро пожаловать в Башню, — выдохнула Аманда ей в ухо.
Отражение растворилось, зеркала разбились и рассыпались в сверкающую крошку. Пайпер видела лишь темноту, прерываемую звуками и неяркими вспышками голубого света. Множество голосов зазвучало так громко, что заглушило спутанные мысли Пайпер.
— Это уже слишком…
— Не спорь со мной!
— У нас есть и свои люди, которым…
— Если ты сейчас же не сделаешь, что я говорю, я вырву тебе язык!
Пайпер испуганно метнулась в сторону и наткнулась на что-то мягкое. Очень медленно её измученный разум осознавал, что на самом деле она лежит, а не стоит, и темнота вокруг прерывается лишь потому, что у неё хватает сил изредка приоткрывать глаза. Множество голосов — это люди вокруг, а хриплый звук совсем рядом — её собственный.
«Из всего ты устраиваешь драму», — прозвучало в её голове.
Пайпер едва не чертыхнулась. Очередное подтверждение, что это не сон. Лерайе хоть и не отвечала, когда того хотела сальватор, но точно не давала забыть о себе. Пайпер даже не знала, что хуже.
«Долго будешь валяться без дела?»
«Долго ты ещё будешь такой злой?» — проворчал кто-то другой, и Пайпер с удивлением узнала голос Арне. Было так странно слышать его в своей голове и не понимать, с чего он решил вмешаться. Разве обычно он не говорит вслух, являя себя во плоти?
«Не мог бы ты не лезть туда, куда тебя не просят?»
«Уж прости, но я вижу, что будет дальше».
На мгновение всё вокруг затихло. Даже боль отступила, будто хотела, чтобы Пайпер сосредоточилась на разговоре сакри.
Но он не продолжался, как и боль не продолжала терзать её тело, а голоса — её уши. Пайпер просто лежала неизвестно где, чувствуя пустоту и непривычную, тревожную лёгкость, так долго, что начинала забывать, что вообще происходит. Постепенно ощущения стали возвращаться, и первым вернулось замутнённое зрение. Краем глаза Пайпер видела чьё-то размытое пятно: тёмные кудри, острые скулы и голубые глаза, едва заметная улыбка, которую она хорошо запомнила — и то лишь потому, что в первую встречу волновалась и ничего не понимала.
— Гилберт?
«Всё настолько плохо?» — тихо спросила Лерайе.
«Да, всё плохо, — будто нехотя ответил Арне. — Я не знаю, как помочь».
***
Магнус считал, что начинать с угроз не стоило. Но когда встречают настороженно, с хорошо читаемым на лицах недоверием и даже презрением, а счёт идёт на минуты, можно проглотить своё недовольство и даже изобразить смирение и покорность. Магнус достаточно прожил под контролем отца и умел притворяться, когда это нужно. Тем более что сейчас Третьему не нужно, чтобы кто-то ещё спорил с ним.
Первой была целительница, имени которой Магнус не знал. Она не возразила, когда настоятельница Дана приказал рыцарям открыть ворота, но пошла в наступление, узнав, что за помощью явился Третий, а не кто-то другой.
— Он сам может справиться со своими проблемами, — сказала она, ничуть не боясь вызвать гнев настоятельницы. Дана была моложе, но значительно опытнее, — не зря же предыдущая настоятельница назначила её заместо себя, — и почему-то некоторые считали, что лишь из-за этого можно оспаривать её решения. — На то он и Третий, верно?
— Клятвы Гаапу так быстро забываются? — проскрежетал Третий, спрыгивая на землю.
Целительница скривила губы.
— Почему ты думаешь, что Гаап будет злиться на нас? Помогать убийце и клятвопреступнику значит собственноручно прокладывать путь к волкам Мерулы.
— Разве я прошу? Я приказываю.
— Ты не мой король.
— Я могу и не быть твоим королём, чтобы убить тебя за отказ выполнять элементарный приказ.
Дана не вмешалась, только молча указала на арочный вход. Возмущавшаяся целительница, презрительно фыркнув, скрылась в храме. Магнус знал, что они всё равно начнут готовить противоядие и комнаты, где разместят Пайпер и Эйкена, но волновался. Дана не выглядела достаточно уверенной, словно знала, что справиться с ядом будет сложно. Но она распорядилась, чтобы о лошадях позаботились, повела Третьего за собой и сказала, что ему придётся делать всё, что она скажет. Магнуса и Эйкена передали под руководство Каи, второй по старшинству целительницы. Как только они оказались в нужной комнате, Кая сказала уложить его на кровать, снять промокшие от дождя и крови плащ и рубашку и не мешаться.
Магнус не мешался несколько часов. Он добросовестно не путался под ногами, не мозолил глаза и не доставал целительниц ежесекундными вопросами о состоянии Эйкена. Он стоял в коридоре, не шевелясь, и слушал их разговоры за дверью, изредка прерываемые натужным кашлем. В такие моменты Магнус едва не срывался с места, но одёргивал себя. Он ничего не понимал в исцелении, которое изучали в подобных храмах, и опыт кэргорской армии в данном случае не поможет. Собственный, когда его отравили, тоже. Магнус мог только ждать.
Он ждал меньше, чем ожидал, и только хотел проверить рыцарей и узнать, кому из них Басон попытался откусить голову, когда в коридор вышла Кая. На бледном лице с выступившим потом зелёные глаза казались яркими, особенно в сочетании с тусклыми русыми волосами и простой серой одеждой. Магии в Кае было крайне мало, чтобы полноценно использовать её для исцеления заместо стандартных приёмов, но, видимо, сегодня она сделала исключение.
— Даже не знаю, что навредило ему больше, — отстранённо начала Кая, прислонившись плечом к стене, — яд или безумная скачка в такой дождь.
— Мы спешили, — напомнил Магнус.
— К счастью, успели вовремя. Яд подпитывался его хаосом, но нам удалось без последствий вывести его из организма. Девочки присмотрят за ним, он должен пить отвар из мустры и эрвы каждые полчаса. И хорошенько выспаться.
Магнус устало кивнул. Гора упала бы с его плеч, если бы он до сих пор не чувствовал, как трясётся Эйкен, и не слышал, с каким усилием ему приходится делать каждый вздох. Словно они до сих пор в пути, в тёмном лесу, слышат копошение тварей и ночных зверей совсем рядом, которые не решаются подойти ближе то ли из-за Третьего, то ли из-за страха попасть под копыта обезумевших лошадей.
Магнус просто не верил, что они успели и что Эйкену уже ничего не угрожает. Несколько часов пролетели слишком быстро, он даже сделать ничего не успел, ничем не помог и не узнал, как справляется Дана, Третий и остальные. Ему сказали ждать Эйкена, и он ждал, стараясь как можно меньше изводить себя ненужными переживаниями. Магнус привык, что постоянно что-то случается, кто-то калечится и даже умирает, но не думал, что Эйкен может оказаться так близко к смерти. Кто угодно, но только не он, даже по-нормальному не знавший, кем является.
— Он сказал, что хочет спать, — вдруг продолжила Кая, — но сначала просил привести тебя.
Магнусу не нужны были лишние приглашения. Он ворвался в комнату сразу же, ничуть не смутившись застывших целительниц, хлопотавших возле смущённого таким вниманием Эйкена, вытащил из-за дальнего стола стул и притащил его к кровати.
— Привет, парень, — натянув улыбку, произнёс Магнус. — Как ты себя чувствуешь?
Эйкен удивлённо посмотрел на него. Его кожа блестела от пота, тени на левой его половине беспокойно шевелились, чего Магнус не замечал ранее. Змеи беспорядочно перемещались по предплечью, Вороны и Соколы вращали головами из стороны в сторону, сталкиваясь клювами, прочие тени жались друг к другу, словно замерзали. Краем глаза Магнус видел, как целительницы с любопытством разглядывают их.
— Дамы, — любезно начал он, обернувшись к ним, — премного благодарен вам за спасение его жизни. Уверяю, Третий по достоинству вознаградит вас. Не могли бы вы подсказать, что ему нужно пить, чтобы я не перепутал?
Целительницы недоверчиво переглянулись. Одна из них, с тёмными глазами и кожей древесного оттенка, упрямо поджала губы. «Ага, значит, она тоже против Третьего…»
Наверное, некоторым и впрямь было трудно понять, что человека, поглощённого тёмным созданием, больше не существует, и оттого поступок Третьего в отношении предыдущей настоятельницы казался чудовищным преступлением, сравнимым разве что со Вторжением.
Целительницы никуда не ушли, просто сделали вид, будто Магнуса и Эйкена не существует. Только одна из них протянула чашу с отваром, помогла Эйкену залпом выпить его и убедилась, что его зрачки вновь нормального размера. После она присоединилась к другим девушкам и, не выдав ни слова объяснения, стала высказывать предположения относительно кормления яда хаосом.
Эйкен смущённо заёрзал на кровати, вцепившись в одеяло.
— Тебе что-нибудь нужно? — мягко и тихо спросил Магнус, двигая стул ближе.
Эйкен не ответил. Он смотрел на него всё так же удивлённо, будто впервые видел, и мял одеяло.
— Еда, вода, симпатичная девушка, напоминание, что стоит продолжать фехтовать?
Эйкен не отреагировал. Когда Магнус напоминал, что стоит прикладывать усилия в овладении мечом, он смущался так же сильно, как когда слышал, что пора бы уже в кого-нибудь влюбиться, чтобы испытать это прекрасное чувство.
— Эйкен, — дрогнувшим голосом произнёс Магнус, — что с тобой?
— Я сгорел, — хриплым шёпотом ответил Эйкен, испуганно округлив глаза.
— Что?..
— Я сгорел, — повторил Эйкен. — Я… я видел дом. Девушку, которая говорила со мной, и мужчину, а потом… Я сгорел в огне.
Магнус нахмурился и, убедившись, что целительницы поглощены своим обсуждением, пересел на край кровати.
— Это была не Башня? — едва слышно спросил он.
Эйкен покачал головой.
Если он и говорил о Башне, то скупо, с неохотой, иногда даже только с Третьим. Но Магнус был обязан спросить, потому что если Эйкен вновь вспоминает Башню или даже видит её, пока бредит, то ситуация и впрямь скверная.
— В Башне было не так, — тихо продолжил Эйкен, опустив плечи. — Там было холодно и темно, хотя тени, конечно, удавалось собирать, но… Там не было столько огня. Такое чувство, будто лично увидел и почувствовал, как Третий выжигает земли Инагроса.
Магнусу не понравилось это уточнение. Что такого особого было в яде, что он вызвал такое? И как Гидр сумел обмануть чужую магию?
— Что произошло?
Магнус подавился воздухом.
— Ты не помнишь?
— Мы же устроили привал и… Почему мы здесь? И где это — здесь?
— Храм возле крепости Сайвы. Мы…
Он запнулся, не зная, как правильно объяснить произошедшее. Эйкен никогда прежде не сталкивался с подобным. Все опасности, которые появлялись на его пути, устраняли Третий, Магнус и Стелла. По-настоящему Эйкена никогда не ранили, не травили и не мучили, не считая Башни, о которой он почти не рассказывал.
— Магнус.
Магнус ненавидел сильный дождь, отца, лжецов и лицемеров, но ещё сильнее он ненавидел, когда Эйкен или Стелла говорили вот так умоляюще. Он не мог отказать им в чём бы то ни было, всегда вёлся на их жалостливые взгляды и знал, что ради них сделает что угодно. Но он не хотел, чтобы Эйкен переживал сверх меры или думал, что нарушил чьи-то планы, отравившись водой из чужой фляги.
Но ещё Магнус не мог утаивать от него правду.
— Гидр отравил тебя и Пайпер.
***
Проблемы Третьего начались в тот самым момент, когда Пайпер стала бредить и бормотать бессвязную чушь. Он понимал лишь крохотную часть, изредка слышал имена, знакомые ему, но неизменно успокаивал её и обещал, что всё будет хорошо. Он безукоризненно выполнял все поручения Даны, отдавал свою магию и не обращал внимания на неприязненные взгляды других целительниц. Третьему не слишком нравилось, что в помощницы Дана выбрала тех, кто винил его в смерти прошлой настоятельницы, но знал, что они лучшие. И всё равно следил, чтобы они не навредили Пайпер и сделали всё от себя зависящее, чтобы спасти её.
Пришедшая несколько часов назад Кая сообщила, что жизни Эйкена ничего не угрожает. Ему необходимо пить специальные отвары каждые полчаса и соблюдать постельный режим минимум день, а также не бояться возражать Магнусу, который хотел всё время быть рядом. Третий пообещал себе, что, как только жизнь Пайпер будет вне опасности, он проверит Эйкена, но до сих пор сидел в комнате, не шевелясь, и ждал.
Несколько часов назад Дана сказала, что они вывели весь яд из организма Пайпер и теперь ей ничего не угрожает. Она просто спала, измученная ядом, реакцией организма и магии на него, и проснётся, когда по-нормальному отдохнёт. Дана уверяла его, что после многочисленных угроз и препирательств Третьего с другими целительницами, которые поначалу отказывались помогать, никто и пальцем не тронет Пайпер, но Третий всё равно ждал.
Она назвала имя Гилберта, пока бредила.
Третий убеждал себя: она прочитала о нём в одной из многочисленных исторических книг, сохранившихся после Вторжения. Или узнала от Стефана, если принять во внимание предположение, что до сомнуса Пайпер и Стефан действительно пересекались. Или кто-нибудь во дворце проболтала ей, и теперь Третьему придётся придумывать, как рассказать ей правду и…
— Угомонись, — укоризненно произнёс Арне, закинув ногу на ногу. Он сидел на краю кровати Пайпер так, будто то был трон, и не исчезал с тех самых пор, как ушли целительницы.
— Я не могу просто угомониться, — огрызнулся Третий. — Она же…
— Она назвала много имён.
— Она же бредила, да? Это всё из-за яда. Она же не?..
— Что? — уточнил Арне, когда Третий замолчал. — Она не — что?
— Ты знаешь.
— Не знаю. Скажи мне.
Третий промолчал, начав крутить серёжку-кристалл между пальцами. Это не помогало успокаиваться, лишь напоминало, насколько его положение шаткое, но он не мог больше сидеть на месте и ничего не делать. Он и так занимался этим две сотни лет, изматывая себя всевозможными способами.
— О, — заметно повеселев, выдохнул Арне. — Кажется, наша спящая красавица просыпается. Надо же, и без всякого поцелуя.
Третий непонимающе посмотрел на него, едва сдерживая себя, что не убедиться, что Пайпер и впрямь просыпается. Если Третий хоть на секунду оставит Арне без внимания, он исчезнет, ничего не объяснив, и наверняка заговорит сначала с Пайпер, чем с ним.
— В её мире была такая сказка: про спящую красавицу, которую разбудил поцелуй принца.
— И?
Арне хмыкнул, возмущённо закатив глаза.
— Ты ведь только притворяешься глупым, да?
— Не понимаю, как сказки её мира помогут нам, — раздражённо ответил Третий. — Если ты не будешь помогать — уйди.
Арне вскинул руки и без возражений исчез. Его смех раздался уже внутри головы Третьего, мгновенно понявшего, что сакри ещё долго будет надоедать ему сказкой Второго мира, будто она и впрямь была чем-то важным и несла в себе много смысла.
Но его это уже не волновало — Пайпер и впрямь проснулась, причём поначалу она просыпалась медленно, будто выбиралась из приятно сна, а после резко села, скинув одеяло, и стала глотать воздух ртом.
— Тише, — спокойно произнёс Третий, приподняв ладони. — Всё хорошо. Ты в безопасности.
Пайпер безумно огляделась, а когда нашла маленькое круглое зеркало, стоящее на прикроватном столике, вскрикнула, метнулась к нему и сбросила на пол. Третий подскочил на ноги, не обратив внимания на посыпавшиеся осколки, и перехватил руки Пайпер раньше, чем она успела дотянуться до стеклянных бутылочек с отваром, стоявших чуть дальше зеркала.
— Тише, всё…
— Не трогай меня, — зло проговорила Пайпер.
Третий убрал руки раньше, чем понял, что она только что сказала. Если до этого его сердце разрывалось от того, как она произнесла имя Гилберта, то теперь — из-за её слов и взгляда, направленного будто сквозь него.
«Скажи мне, что это из-за яда», — обратилась он к Арне.
Сакри не ответил.
— Пайпер…
Она отпрянула, неуклюже отползла на другую сторону и поднялась на ноги, зажимая уши и зажмуриваясь. Третий выпрямился, но обогнуть кровать и подойти ближе не решался. Сила внутри Пайпер клокотала так яростно, словно её по маленьким кусочкам раздирали острые искривлённые клыки и когти тёмных созданий.
— Лерайе, — чуть строже произнёс Третий, но и она не ответила. Вряд ли она ответила бы и Пайпер, но он должен был попытаться. — Арне!
Сакри молчали.
Третий решился сделать шаг вперёд. Пайпер не отреагировала, продолжала мотать головой и часто дышать.
— Пайпер, я подойду, хорошо?
Он ждал ответа дольше необходимого, но его так и не последовало. Тогда Третий, внутренне готовясь к тому, что, возможно, ему попытаются навредить, медленно подошёл, стараясь сохранять на лице выражение доброжелательности и учтивости. Он подавлял волнение, страх, ненависть и острое желание немедленно разобраться с Гидром, делая всё возможное, чтобы магия не выдавала этих чувств, но у него не вышло. Пайпер отшатнулась, как от удара, и изумлённо уставилась на него. Третий остановился, не представляя, что делать.
— Ты…
Он нервно сглотнул, боясь даже предположить, что она скажет, но лицо Пайпер изменилось. Она вдруг громко выдохнула, опустила плечи и закрыла лицо руками.
— Это ты…
— Это я, — повторил Третий без уверенности в том, что конкретно Пайпер имеет в виду. Её изменившееся выражение лица уже не пугало так сильно, как до этого, но настораживало достаточно, чтобы Третий начал терять терпение.
— Ты не… Ты ведь не отражение, да?
— Нет, не отражение.
— Тогда где мы? — боязливо оглянувшись, спросила Пайпер на выдохе.
— В храме недалеко от крепости Сайвы. Помнишь, я показывал тебе карту? Мы на другом берегу Серебряной реки.
— Здесь безопасно?
— Да, безопасно.
По крайней мере, пока он здесь. Магнусу не нужно было рассказывать о достижениях каждого рыцаря, охраняющего это место, чтобы он понял, в состоянии ли они защитить храм, потому что он никому из них не доверял так, как доверял своей магии.
— Мы же… — начала было Пайпер, но остановилась, затравленно уставившись на Третьего. — Мы же не в Башне?
Ему словно ударили под дых и сжали лёгкие.
— Нет, мы не в Башне.
— Хорошо. Это… хорошо.
Пайпер настороженно оглядела его лицо, одежду, — к счастью, Третий догадался снять испачканный её кровью камзол, зная, что это может напугать, — и только после посмотрела на свои трясущиеся руки. Тонкие смуглые пальцы были в мелких царапинах и мозолях, появившихся в результате непрерывных тренировок с Магнусом. Успехи Пайпер были потрясающими с учётом того, что в своём мире она только-только начала обучаться и по большей части полагалась на магию, отзывавшуюся реже, чем ей бы того хотелось. Но она смотрела на свои руки так ненавистно, будто хотела избавиться от них, переломав все пальцы.
Третий ждал, думая, насколько правильным будет рассказать ей о мере наказания, ожидающей Гидра, и не посчитает ли она это неприемлемым или, наоборот, недостаточным, когда Пайпер встряхнула руками и посмотрела на него.
— Мы не в Башне, — повторила она таким тоном, будто уже была уверена в ответе, но всё равно считала важным уточнить, и потому Третий вслед за ней повторил:
— Мы не в Башне.
Пайпер кивнула, подошла ближе и крепко обняла его. Третий испуганно вскинул руки, боясь сделать хоть одно лишнее движение.
При должном обучении, стремлении и старании, а не благодаря слепой вере в собственную магию, Пайпер сможет сравниться в силе с чистокровным великаном, но уже сейчас она была намного сильнее, чм ожидал от неё Третий. Она так крепко сжала его, сплетя руки на его спине, что он несколько секунд не мог дышать. Она же не хотела убить его, верно?..
— Почему он отравил меня? — прошептала Пайпер, вздрогнув всем телом.
Значит, в момент, когда она задыхалась и кашляла кровью, она прекрасно слышала ответ Стеллы и знала, что именно Гидр отравил её и Эйкена. По крайней мере, это избавляло его от одного объяснения, которое он наверняка не смог бы произнести холодно и расчётливо.
— Я выясню это, — ответил Третий, трепетно опуская ладони на её плечи. — Клаудия и Стелла проследят, чтобы его доставили в Тоноак.
— Ты будешь допрашивать его?
— Разумеется.
— И пытать?
Третий не хотел лишний раз доказывать, что ради правды и защиты тех, кто ему дорог, зайдёт достаточно далеко, но и солгать не мог:
— Если это потребуется.
Пайпер быстро кивнула, равно выдохнув, и затихла. Магия постепенно успокаивалась, равноценно распределяя себя между естественным исцелением тела Пайпер и приведением её сознания в относительное равновесие. Если она заговорила о Башне, значит, навредивший ей хаос раньше находился под контролем достаточно сильной твари. Третьему следовало как можно скорее выяснить, что эта за тварь, и понять, как её отыскать, придумать, как быть с Гидром, но сейчас…
— Ты бредила, — тихо произнёс Третий, невесомо касаясь пальцами кончиков её волос. Ему не следовало делать этого, но он просто не мог удержаться и не почувствовать, что, вопреки не самым лучшим условиям, волосы Пайпер на ощупь напоминали шёлк. — Говорила много странных слов, звала кого-то.
— Не знаю, что я видела. — Пайпер ответила ему куда-то в плечо, прижавшись слишком близко. — Но это было страшно.
— Больше тебе ничего не угрожает.
— То же ты говорил после того, как Катон напал на меня.
Третий был готов поверить, что секунда растянулась до вечности, тихой и болезненной, но магия приносила совсем другое: несмотря на страх, дрожавшие плечи и взрывоопасную смесь из противоречивых эмоций, Пайпер не обвиняла его. Она лишь констатировала очевидное, указывала, что Третий совершил ошибку, не распознав намерения Гидра до того, как стало слишком поздно.
— Я же не говорила ничего странного?
Переход от одной темы к другой был слишком резким и подозрительным, как и напускное веселье в голосе Пайпер, приправленное глухим смешком, но Третий решил подыграть ей. Быстрее, чем она по-настоящему возненавидит его, он должен узнать, почему она назвала имя Гилберта.
— Что-то о своей семье, — аккуратно начал Третий. — Об отце, матери, братьях. Я многого не понял, ты говорила что-то очень странное, но… Ты говорила о Стефане, Марселин, Ките, о своём дяде Джоне. И…
— И? — недоверчиво повторила Пайпер, подняв голову.
Третьему не нравилось, как мало расстояния было между их лицами, и не нравилось, что Пайпер была значительно сильнее ожидаемого. Если ей не понравятся его слова, она вполне может сломать его, не прикладывая особых усилий.
— Ты говорила о Гилберте, — наконец произнёс Третий.
— Гилберте? — тут же уточнила Пайпер чересчур высоким голосом. — О каком Гилберте я говорила?
— Это я и хочу узнать. Не скажу, что имя уж очень редкое, особенно в Ребнезаре, но…
«Если за двести лет ты ничего не узнал, значит, он погиб», — говорил ему Киллиан, когда Третий вновь поднимал тему о поисках Гилберта. Киллиан ни в коем случае не сдался, нет. Будь его воля, он бы продолжил искать племянника по всем Диким Землям, но его взгляды были куда более реалистичными. Тринадцатилетний великан, даже не прошедший Матагар, вряд ли мог выжить во Вторжении.
Пайпер смотрела на него, ожидая продолжения, пока Третий чувствовал запах крови, снега и пепла.
— Гилберт из рода Лайне, — с трудом выдавил он. — Ты говорила о нём?
Если она говорила о нём, если она узнала о нём не из исторических книг или генеалогических древ Сигрида, если она каким-то образом…
— Да, — сглотнув, ответила Пайпер. — Я говорила о нём.
— Почему?
На этот раз ей потребовал намного больше времени, чтобы придумать подходящий ответ. Если бы Третий мог, он бы встряхнул её, напомнил, почему ему так важно знать, выжил ли Гилберт, но он и так подошёл к болезненной правде слишком близко. Ещё шаг — и Пайпер точно сломает его.
— Потому что он был тем, кто помог мне в моём мире.