Мариэль из семьи Рафт была особой достаточно легкомысленной, чтобы не распознать заговора у себя под носом. Она была влюбчивой, лёгкой, весёлой — такой, какой не следует быть наследнице огромного состояния одной из богатейших семей Кэргора. Родители, ранее возлагавшие надежды на её старшего брата, умершего из-за болезни, были обеспокоены, и потому ещё до совершеннолетия старательно готовили Мариэль к тому, что она так просто всё наследие семьи не получит. Даже в ближайшем окружении семьи Рафт было достаточно тех, кто хотел обманом заполучить всё богатство и ради этого был готов пойти на всё. К сожалению, юная Мариэль разбиралась в людях плохо, и потому охотно принимала помощь лордов и леди, вместе с ней скорбевших из-за скоропостижной смерти её родителей. Официальная версия гласила, что это отравление. Завещание было озвучено сразу после похорон и, согласно нему, Мариэль могла получить богатства семьи Рафт лишь после того, как вступит в законный брак. К счастью, у неё уже имелся возлюбленный — Керук был не из самой влиятельной и богатой семьи, но отличался умом, старанием и стремлением к лучшей жизни. Он и стал её мужем где-то через полгода после смерти родителей Мариэль, и ещё через год у них родился сын.
Но Мариэль плохо разбиралась в людях, и Керук стал её погибелью.
По крайней мере, так Магнусу говорила Старая Нэн — до тех пор, пока не была отправлена на заслуженную пенсию. Она следила за юным лордом с самого его детства и всегда говорила только правду. Всё ещё безумно влюблённая в своего мужа Мариэль не видела того, что видела Старая Нэн.
Ему было всего семь, когда он начал убеждаться, что его отец никогда не любил свою жену. Магнус не мог понять всех-всех тонкостей его плана, не понимал даже, зачем вообще нужно было его создавать, и потому ничего не мог сделать. Поначалу он лишь наслаждался беззаботной жизнью юного лорда, за которым всегда следовал целый выводок слуг, учился вместе с матерью и путешествовал по Кэргору.
Всё это продолжалось до тех пор, пока Керук не устал терпеть его.
Дело было не в воспитании Магнуса, определённо оставлявшем желать лучшего. Да, он был капризным ребёнком и мог требовать невозможного, но для семьи Рафт не было ничего не возможного. Проблема была в его лице.
Мариэль — светловолосая, светлокожая красавица с серыми глазами, её брат был таким же, мать была такой же, а её отец — рыжеволосый, тёмноглазый, он был из Радданса, а там все такие. Кожа Магнуса же была смуглой, волосы — совсем чёрными, глаза лишь на тон светлее. Рядом со своим отцом, таким же светлокожим, с каштановыми волосами, и матерью, всегда напоминавшей ему о солнце, Магнус казался подкидышем. В то время его лицо стало центром вопиющего скандала: он не был похож на родственников ни со стороны матери, ни со стороны отца, ни даже на давно умерших членов семей, портреты которых висели в галерее.
Старая Нэн сказала ему, что такое бывает: когда у родителей рождается ребёнок, непохожий на них, но похожий на очень дальнего предка. Она также убедила его, что Мариэль, несмотря на свою неспособность должным образом разбираться в людях, искренне и всем сердцем любила Керука, и оттого никогда бы не предала его. Магнус не понимал, как черты очень дальних предков, воплотившиеся в нём, могли быть расценены его отцом как предательство. К сожалению, ответ он нашёл поздно, очень поздно, почти в двадцать, когда в последний раз был в доме семьи Рафт.
Он перестал считать себя частью семьи после того, как его мама умерла. Когда это началось, ему было десять, и он был напуганным ребёнком, который искал утешения у больной матери, не покидавшей постели.
Болезнь коснулась лёгких — это было единственным, что понял Магнус кроме того, что её симптомы не проявились у него. Кажется, целители много раз говорили слово «наследственное». Тогда Магнус не знал, что это. Не понимал, почему мама постепенно угасала у него на глазах, говорила, что не может с ним гулять и веселиться. Она всегда соглашалась на его самые безумные авантюры, и потому отказы, ставшие частым явлением, порядком злили Магнуса.
Поначалу это было обычной детской злостью — он не понимал того, что понимали взрослые, и думал, будто его обманывают безо всякой на то причины. Старая Нэн уже была на заслуженной пенсии и не могла объяснить ему, что к чему, а новая гувернантка была злой, как главный повар на их кухне, не позволявший брать Магнусу лишнюю порцию пирожных с яблоневой начинкой.
Он пытался выяснить, как скоро мама вновь встанет на ноги, у отца, но он отмахивался от него. «Слишком много дел, Магнус». «У тебя сейчас урок танцев». «Почему ты не можешь поиграть на заднем дворе?»
Потому что, исключая слуг, которые всегда исполняли любой его приказ, интереснее всего было с мамой. Она была солнцем, ярким и тёплым, и дарила ему всю любовь, какую не мог подарить отец, убеждённый, что между ними нет родства. Мариэль делала всё возможное, чтобы Магнус чувствовал себя нормальным ребёнком, любимым, и делала до тех пор, пока болезнь не приковала её к кровати.
Тогда она стала писать ему письма.
Иногда это были короткие записки, которое передавали слуги, пока он был на тех или иных занятиях, иногда — тексты в несколько листов. Мариэль писала их, чтобы по вечерам, когда её осматривали целители, Магнус, ждущий в коридоре, не сходил с ума от волнения.
Он был уверен, что обмен письмами закончится, когда маму вылечат. Постоянно спрашивал целителей, как продвигается лечение, может ли он чем-нибудь помочь. Ответ оставался неизменным: не мешать Мариэль отдыхать. И Магнус старался, старался изо всех сил, не мешал, не путался под ногами, отвечал на её письма, больше напоминавшие интересные истории, используя слова и речевые обороты, которые узнавал на занятиях.
Магнус старался, но оказалось, что он старался недостаточно. Керук сказал ему об этом в день похорон Мариэль, когда они вернулись в огромный особняк, напоминавший королевский дворец, вдвоём, когда слуги, опустив головы, скрылись в коридорах и комнатах, чтобы не мешать им.
Магнус старался, но старался недостаточно, и потому не сдержал слёзы, когда Керук опрокинул кресло в гостиной.
Он злился, кричал и проклинал неизвестно кого — Магнус стоял, вжав голову в плечи, и плакал, вспоминая, как гроб с телом его матери опускали в землю. Он ещё не сумел до конца осознать, что она умерла на самом деле, как отец отправил его в комнату и приказал не спускаться до завтрашнего утра.
Всю ночь Магнус плакал, а утром, когда пришло время завтрака, ел в одиночестве. Так продолжалось весь день.
Неделю.
Месяц.
Год.
Магнус научился быть сам по себе. Занимался с учителями, от советника отца узнавал, если кто-то из них менялся. Почти не жаловался, когда его заставляли снова и снова повторять скучные движения танцев, которые любила кэргорская аристократия. Отец больше не брал его ко двору или на приёмы, устраиваемые лордами и леди, предоставлял учителям, слугах, страже.
Магнуса это устраивало, ведь у него были письма его матери. Оказалось, что она написала очень, очень много писем, будто знала, что не все из них Магнус получит вовремя. Так оно и было.
Старшая горничная передала ему огромную стопку писем и строго наказала распечатывать их лишь в нужное время. Посмотрев на конверты, Магнус понял, в чём было дело. На каждом аккуратным маминым почерком было указано, когда следует открыть то или иное письмо. «Когда будет грустно». «Когда захочется сбежать с урока господина Эллуса». «Когда упадёшь с лошади». «Когда будет мучить бессонница». Писем было много, Магнус даже не мог подсчитать их точное количество, но после понял, что они были короткими, буквально в два-три предложения. И всегда подбадривающими, будто мама точно знала, каким у него будет настроение.
Она и впрямь знала. В одиннадцать, когда он серьёзно поранился во время урока фехтования, он нашёл письмо с подходящей пометкой: «Когда получишь первую серьёзную рану». Магнус сомневался, что речь шла про обучение, но всё-таки распечатал письмо одной рукой, вторую, раненую, стараясь не тревожить.
В двенадцать, когда он впервые влюбился, ему пришлось срочно искать нужное письмо среди вороха других. К счастью, и такое там было. Мариэль писала, что он должен понять, насколько сильно это чувство, и не пытаться навязать его другому человеку. Если его не любят в ответ — это нормально, и он в этом не виноват. Хотя Магнус не понимал, как леди Эйлит, преподававшая ему музыку, могла любить своего мужа. Он же был бледен, неуклюж и тих, как призрак! Поэтому он решил всё-таки написать леди Эйлит признание, но яростно отрицал это, когда его застала старшая горничная. Ему крупно повезло, что она не рассказала об этом Керуку.
Магнус прятал письма от отца. Просто знал, что он избавится от них, если найдёт. Он уже избавился от имени Магнуса в наследстве семьи Рафт, которое он должен был получить после совершеннолетия. Керук не говорил об этом напрямую, но Магнус знал. Отец нанимал ему учителей, выполнял все просьбы, которые Магнус передавал через его советника, но делал это исключительно потому, что, согласно закону Кэргора, должен был заботиться о нём. Они, вообще-то, всё ещё считались родственниками, хоть и поднятый скандал был известен абсолютно всем. Керук если и говорил с ним, то лишь для того, чтобы отметить неподобающее поведение сына в последние месяцы жизни Мариэль. По его мнению, он надоедал ей, требовал невозможного, и подобный стресс негативным образом отразился на её организме.
Магнус не представлял, для чего, но Керук лишь несколькими словами, брошенными пару раз за целую неделю, мог укрепить в нём подобную уверенность. Пусть Магнус и научился быть сам по себе, он старался угодить отцу, ставшему в семье Рафт главным. Возможно, он думал, что тогда отец перестанет игнорировать его. Верил, что они ещё могут стать нормальной семьёй.
Окончательно вера Магнуса в самого себя рухнула, когда утром его шестнадцатого дня рождения отец сообщил, что передаёт его на воспитание старому лорду Торосу из семьи Эрнандес — весьма известному рыцарю, попасть к которому было большой честью. Но Магнус не считал это честью. Он злился, кричал, требовал, чтобы отец изменил своё решение, но единственное, чего он добился, это пощёчины.
Было совсем не больно.
Ему разрешили забрать только всё самое необходимое. Писем всё ещё было много, и он не мог взять их все. Тогда он попросил старшую горничную надёжно спрятать их и пообещал, что заберёт их позже.
Магнус был способным, и потому быстро выбился в оруженосцы. Это не спасало его от постоянного выслушивания рассказов о совсем юных племянниках лорда Эрнандеса, которые были на семь лет младше Магнуса. Эти рассказы преследовали его много лет, пока он обучался, довольствовался должностью оруженосца и просто прислуживал лорду Эрнандесу. Его всё устраивало: приобретаемые знания, жалованье, крыша над головой, посещение всех празднеств, куда приглашали лорда Эрнандеса. Это было намного интереснее того существования, которое Магнус влачил в собственном доме.
По крайней мере, было интереснее, пока лорда Эрнандеса не пригласили на какое-то празднество в честь рождения наследника одной из богатых семей. Магнус был уверен, что лорд Эрнандес, начавший терять хватку и сдававшийся перед вином значительно быстрее, не задержится надолго. Возможно, Магнус даже не успеет пофлиртовать с какой-нибудь симпатичной служанкой. Но он не думал, что на приглашении, которое лорд Эрнандес показал ему, будет герб семьи Рафт.
— Мальчик мой, а ты не знал? — спросил старый лорд, словно забыл, что Магнусу уже было двадцать. — Твой отец женился год назад на девушке из семьи Дориус.
До завершения обучения Магнус не имел права возвращаться в свою семью — закон, свято чтившийся в Кэргоре. Он не мог получать приглашений на приёмы, встречи, только отправлять письма, чего он, конечно, не делал.
— Не переживай, — улыбнулся лорд Эрнандес, неправильно истолковав его ошарашенное выражение лица и молчание. — Уверен, отец будет рад тебя видеть. И брату своему ты понравишься.
— Брату, — бездумно повторил Магнус.
— Чудесная новость, не правда ли? Будет кому передать все отдалённые земли, когда вступишь в наследство!
Лорд Эрнандес не знал, что Магнус был лишён своего наследства, и продолжал болтать об этом, пока они не оказались в доме семьи Рафт.
Всё было по-старому: сам дом, сады, экипажи, слуги. Исчезли только кошки, которых любили Мариэль и Магнус. Исчезла попытка Керука показать, что он заботится о своём старшем сыне. Он на него даже не посмотрел, поприветствовал только лорда Эрнандеса, бросив что-то о том, что оруженосцу не место на столь важном событии.
Магнус мог пропустить слова мимо ушей. Мог притвориться, будто Керук — не его отец. Мог спокойно забрать письма матери и навсегда уйти. Лорд Эрнандес платил достаточно, чтобы Магнус не беспокоился о деньгах и, учитывая количество алкоголя, которое он пил, собирался в ближайшие пару месяцев умереть. Магнуса знали рыцари, приближённые ко двору. Они могли порекомендовать его в хорошее место, ведь он был способным парнем.
Он не нуждался в одобрении отца или богатствах, что теперь принадлежали ему. Не нуждался в сочувствующем взгляде молодой девушки с чёрными волосами и совсем белой кожей, показавшейся на вершине лестницы с младенцем на руках. Вся музыка, звучавшая в доме, будто разом стихла. Гости заговорили шёпотом — о том, как прекрасен мальчик, как повезло Керуку с женой, послушной и доброй, как хорошо семья Раф трудится на благо всего Кэргора. Даже лорд Эрнандес, поприветствовав молодую жену Керука, сказал, что младенец прекрасен. Магнусу потребовался всего взгляд и один поворот головы, чтобы понять, что младенец и впрямь прекрасен. Черноволосый, смуглый, с большими тёмными глазами. Старая Нэн говорила, что он был таким же.
Его младший брат Ингмар был слишком похож на него, но никого это не волновало. Керук стал частью семьи Рафт после женитьбы на Мариэль, а после её смерти, согласно законам, ею и оставался. Он укреплял положение семьи выгодными сделками, торговлей, расширениями территориями, что находились во владении семьи многие поколения. Делал всё то, что должен был делать Магнус.
Согласно правилам, ему предстояло распрощаться с лордом Эрнандесом через четыре месяца. Всего четыре месяца, и он мог вернуться в дом семьи Рафт и доказать, что его отец — лжец и предатель. Или же он мог притвориться, будто они даже не знакомы. Это просто — сделать вид, будто твой отец женился на твоей матери только из-за её богатства, а после обвинил в измене и лишил сына наследства, которого подобный расклад событий совсем не трогал.
Магнус мог быть выше этого. Ему нужно было лишь немного постараться.
Но он старался недостаточно.
Магнус сорвался.
Керук уже шёл по огромному холлу, лёгким движением руки отгоняя молодую жену с младенцем на руках, когда подаренный лордом Эрнандесом кинжал с потрясающей филигранью оцарапал ему горло.
— Это того стоило? — спросил Магнус, и в наступившей тишине его тихий голос был подобен крику.
— Лорд Эрнандес, — невозмутимо проводя пальцами по ране на шее, произнёс Керук, — угомоните своего оруженосца. Кажется, я ясно сказал, что ему здесь не место.
— Я твой сын! — заорал Магнус, не обратив внимания на повелительный жест лорда Эрнандеса и нескольких рыцарей, двинувшихся к нему. Здесь и впрямь собралось слишком много людей, на которых Керук оказал достаточное влияние. — Я твой чёртов сын, ублюдок!
— Магнус! — почти рявкнул лорд Эрнандес.
— Во мне твоя кровь! — продолжил Магнус, продираясь сквозь тянущиеся к нему руки рыцарей. Может, они и пытались остановить его, но в то же время они понимали, что он не просто оруженосец и обучался едва не дольше их, с самого детства. — Во мне твоя кровь, и из-за неё ты свёл мою мать в могилу!
Что-то невидимое коснулось его шеи и сдавило. Магнус хрипло выдохнул и быстро нашёл глазами мага, стоящего в отдалении. Мужчина лениво поднял руку и крепко держал его за горло, не давая сделать ни шагу.
— Лорд Эрнандес, — всё с той же невозмутимостью произнёс Керук, — проводите своего оруженосца в мой кабинет. Хочу поговорить с ним с глазу на глаз.
Магнус был настолько зол, что разбил лицо рыцарю, пытавшемуся увести его, и едва не набросился на лорда Эрнандеса. После такого его точно лишат всего, что он имел, если не казнят на месте, но Магнус не мог остановиться. Это было так глупо — обвинить жену в измене, а после, больше десяти лет спустя, представлять всем своего младшего сына, похожего на старшего… Разве кто-то вообще верил в такую глупость? Разве лордам и леди нужны были деньги Керука больше, чем справедливость?
Когда его, брыкающегося кричащего, тащили прочь, он понял, что ошибался. Кэргорской знати было неважно, кто унаследует богатства семьи Рафт — главное, чтобы этот человек был на их стороне. Они были куплены золотом, дорогими подарками из других стран, поддержкой и обещаниями, которые Керук умел давать. Им нужно было, чтобы семья Рафт продолжала существовать во благо короны, и они выбрали Керука, а не Магнуса.
Керука, который женился на Мариэль лишь из-за её денег.
Керука, который отрёкся от старшего сына и выбрал младшего.
Керука, который, как только они оказались в его кабинете, ударил Магнуса так, что он пошатнулся.
— Бесполезный мальчишка, — процедил он, схватив лежащую на столе тканевую салфетку и прижав её к своей шее. — Я отправил тебя к рыцарям не для того, чтобы ты всё испортил!
— Ты обманул её! — мгновенно вздёрнув голову, заорал Магнус. — Она любила тебя больше жизни, а ты просто использовал её!
— Твою мать сожрали бы заживо, если бы не я! — в тон ему ответил Керук. Он всё ещё был выше и крупнее, Магнус доставал ему до подбородка, но он впервые не чувствовал себя загнанным в угол глупым и слабым мальчишкой. — Она была слаба, глупа и беспомощна!
— Она любила тебя, — повторил Магнус сквозь зубы. — До самого последнего вздоха. А ты… ты просто использовал её.
— Все в этом мире используют друг друга, — улыбнулся Керук. — Не моя вина, что Мариэль этого не понимала.
Магнус знал, что продолжать бессмысленно. Его отца всегда интересовала только выгода. Он понял это в ещё в детстве, но вплоть до этого момента отказывался в это верить. Было слишком сложно и больно взять и принять тот факт, что отец, — тот человек, который должен любить его и заботиться о нём, ведь он его родитель, — выбросил его, как мусор.
Он ведь не мог сделать это только ради денег, правда?..
— Ты ведь мой отец, — сбивчиво пробормотал Магнус, ненавидя себя за проявление слабости. — Так почему ты…
Он не сумел закончить, только покачал головой, выдавливая нервную улыбку со смехом. Он был глуп и наивен, если думал, что в Керуке может проснуться хоть какая-то любовь к нему.
— Раз уж ты всё-таки здесь, — произнёс он таким тоном, будто продолжал разговор, прерванный из-за какой-нибудь нелепой случайности, — забери свою долю, которую Мариэль оставила. Согласно условиям её завещания, ты можешь получить её после прохождения обучения у лорда Эрнандеса.
Магнус поражённо уставился на него, не в состоянии выдавить не слова.
— Думаешь, только вы обменивались письмами? — почти добродушно улыбнулся Керук, как ни в чём не бывало отнимая салфетку от уже не кровоточащей царапины на шее. — Она была так слаба, что почти всё диктовала своим служанкам. Было нетрудно объяснить им, почему юный лорд должен получить наследство позже необходимого.
Магнус мог пропустить слова мимо ушей. Мог притвориться, будто Керук — не его отец. Мог спокойно забрать письма матери и навсегда уйти.
Он ведь знал, каким был его отец, и не должен был удивляться и остро реагировать на его слова. Но среагировал, с остервенением бросившись на него.
Дежурившие за дверями рыцари тут же ринулись в кабинет и оттащили его, но Магнус вырвался. Он выхватил кинжал из чехла на бедре одного из них, быстро ушёл от захвата и вновь оцарапал шею Керука, на этот раз значительно глубже.
— Сукин сын, — выдохнул он, прижимая руку к ране. — Ты посмел…
— О, не-ет, — протянул Магнус, позволяя рыцарям заломить ему руки. — Я — сын Мариэль из семьи Рафт! А вот ты точно сукин сын.
Магнус не мог точно вспомнить, что было дальше. Он знал, что злился, ругался и пытался подраться с любым, кто подходил к нему. Предполагал, что к утру вся столица будет знать об этом инциденте. И ему было плевать.
Его тащили к воротам, чтобы вышвырнуть с территории, когда их нагнала молодая жена Керука, имени которой Магнус даже не знал. Следом за ней семенила старшая горничная, прижимавшая к груди небольшой сундучок.
— Простите, господин, — тяжело дыша, начала девушка. На вид она была одного с ним возраста, возможно, даже моложе. Магнусу стало тошно от её совсем юного лица, больших оленьих глаз и несчастного вида. — Письма леди Мариэль. Мы не всё успели спасти.
Его держало два рыцаря, и они позволили ему забрать маленький сундук, но не более того. Магнус даже не успел спросить, почему эта девушка помогает ему, почему письма нужно было спасать и что, во имя Эквейса, с ним будет. Лорд Эрнандес, подошедший почти сразу же, не сказал ни слова, лишь указал на двух коней, которых вёл немолодой конюх. Магнус без возражений забрался на своего, но удивился, когда лорд Эрнандес оказался в седле другого коня — он приехал сюда на экипаже, ведь старая рана не позволяла ему долго ездить верхом.
Весь путь они молчали. Магнус прижимал к себе маленький сундук, в котором и впрямь были письма его матери, — должно быть, осталось всего полсотни, — и думал о том, что он всегда был глупым и идеализировал то, что этого не заслуживало. Он верил, что рыцарство — это жизнь по законам чести и справедливости, что семья — это кровь, защищающая друг друга, что деньги не стоят того, чтобы так остервенело за них бороться.
Он жил в доме лорда Эрнандеса, почти пустом, не считая десятка слуг, и был отправлен в свою комнату, как ребёнок. Но Магнус не возражал. Старый лорд не любил решать проблемы ночью, и потому всегда, если ситуация не была критичной, откладывал дело до утра.
Магнус думал, что всё повторится. Утром он будет завтракать один, не с лордом Эрнандесом, любившем его компанию и чувство юмора.
Но лорд Эрнандес встретил его за накрытым столом и даже не успел притронуться к столовым приборам, будто ждал его.
— Мальчик мой, — сразу же начал старый лорд, стуча пальцами по столу, — неприлично так долго спать в такой важный день!
При завтраке Магнус не прислуживал — это было правилом, которое лорд поставил в первый же день.
— Ешь скорее, пока не остыло! Нельзя заставлять всех ждать!
Магнус осторожно сел, чувствуя себя неуютно под взглядом лорда Эрнандеса. Может быть, он разглядывал синяк, оставленный Керуком, или пустоту в глазах Магнуса. Он бы предпочёл второй вариант.
— Если я не ошибаюсь, — наконец произнёс он, — сегодня вы не планировали покидать дома.
— Ешь, пока не остыло, — торопливо повторил лорд, всё-так взяв столовые приборы. — Ты же знаешь, какой мой брат строгий… Опоздаем — и мою рекомендацию не рассмотрят. А ведь я старший! Ах, было время, когда этот глупец…
Лорд пустился в пересказывание своих обычных историй, которые Магнус знал наизусть: о рыцарстве в Кэргоре, о своём младшем брате, занявшим пост Правой Руки Эквейса — главнейшего рыцаря из всех, ведущего остальных по воле самого Эквейса, о своих способных племянниках, с которыми Магнус, вот так жалость, никак не мог познакомиться…
— Простите, — набравшись смелости, перебил он, — но зачем нам к лорду Эгеону?
— Как зачем? — удивился старый лорд. — Я хочу рекомендовать тебя в рыцари, мальчик мой. Эгеон не посмеет отклонить мою рекомендацию. Только если мы прибудем вовремя, разумеется! Ешь, скорее ешь!
Магнус помнил, что не проглотил ни кусочка. Он был слишком взволнован и потрясён, чтобы есть. Его едва не трясло, пока они ехали к огромному дворцу, где их ждал Эгеон из семьи Эрнандес, отвечавший за принятие решений подобной важности.
Магнус плохо помнил, что было в тот день. Он был раздавлен Керуком и поднят на ноги лордом Эрнандесом, который порекомендовал его в рыцари. Он был растерян и не знал, что ему делать, и это продолжалось много недель, пока он, наконец, в полной мере не осознал, что у него появилась возможность стать рыцарем.
Он ухватился за неё и делал всё от себя зависящее, чтобы не разочаровать лорда Эрнандеса.
Он принял меч, изготовленный специально для него по заказу старого лорда. Довольно простой, без лишних украшений, и был безумно благодарен за такое потрясающее оружие.
Он смирился, когда Керук прислал ему часть наследства Мариэль, которое он обманом выделил для него. Старый лорд убедил Магнуса, что лучше принять его, и он согласился. Сам не понимал точно, почему, но согласился.
Он достойно держался, когда всего через три месяца старый лорд тихо умер во сне. Небольшая часть его денег, согласно завещанию, принадлежала Магнусу, остальное ушло Эгеону и его детям. С ними Магнус так и не познакомился: был отправлен в пограничный город, где проторчал почти два года.
Он пытался стать хорошим рыцарем, но он старался недостаточно.
Эгеон забыл про него, да и не обязан был помнить, если уж на то пошло. Его новый капитан считал Магнуса юнцом, у которого молоко на губах ещё не обсохло, чтобы быть рыцарем. Он терпел это, потому что знал: если бы не лорд Эрнандес, что-то разглядевший в нём, его бы здесь не было.
Если бы не старый лорд.
Если бы не Керук, отрёкшийся от него.
Если бы не мать, любившая Керука больше жизни.
Магнус только и мог, что существовать за счёт других. Он понял, о чём говорил Керук, когда всего парой слов напоминал о том, что в последние месяцы жизни Мариэль сын надоедал ей. Магнус ещё к двадцати годам понял, что на самом деле не виноват в смерти матери, но к двадцати трём настолько привык сомневаться, ненавидеть и винить, что уже не мог остановиться.
Старый лорд подарил ему шанс на лучшее будущее, но Магнус каждый день разрушал себя, ведь он был убеждён: если его мать, прекрасная, чистая женщина, любившая его и своего жестокого мужа всем сердцем, умерла, то какое право на жизнь имел он? Он позволил Керуку забрать всё её богатство, всё наследие её предков. Он позволил Керуку помыкать собой, пока ещё рос в доме семьи Рафт.
Магнус не понимал, что с ним не так, и ненавидел себя. Ему было намного проще разрушить себя, чем пытаться спасти.
Он и разрушал. Пил, спал со всеми женщинами, которым не было противно прикоснуться к нему, прожигал наследство матери и старого лорда.
Несправедливо, что во Вторжении, когда Второй сальватор повёл их в бой, выжил Магнус.
Несправедливо, что его тело предавало его и поднимало меч, когда в Диких Землях твари нападали на него.
Несправедливо, что Третий сальватор увидел в нём что-то, что помогло Магнусу завоевать его доверие.
Несправедливо, что эта раксова Башня пыталась всё разрушить.
Магнус отсёк голову последней твари, поджидавшей его на широкой каменной лестнице. Внутренне устройство Башни напоминало дворец, но изредка появлялись пейзажи и интерьеры из его прошлого: дом, ставший чужим, кэргорские равнины, пограничный город, дворец, казармы. Он будто заново проживал всё, что с ним произошло за двадцать семь лет в Сигриде, но вырывался из морока, напоминая себе, что только он имеет право разрушать самого себя.
И никто не имеет права пытаться разрушить тех, кто был ему дорог.
— Что ж, — произнёс он, утирая лицо от чёрной крови, — может, поговорим с глазу на глаз?
Везде, что бы его ни окружало, он видел зеркало с со своим отражением, у которого были чёрные белки глаз. Поначалу Магнус верил этому обману, но после начал понимать, что не всё так просто. Кажется, в четвёртый раз, когда он смотрел, как гроб с телом матери опускают в землю, он впервые вырвался из хватки неизвестной твари. Но она нападала снова, и он снова чувствовал, как ненависть к самому себе сжирает его изнутри.
Магнус не знал, сколько это продолжалось, однако он научился рассеивать морок через напоминание о саморазрушение. Он не останавливался, терзал себя вновь и вновь, пока не вырвался за пределы хаоса, воссоздававшего видения его прошлой жизни, и не сбежал. Куда — неизвестно.
Здесь всё было одинаковым. Белый пол, белый потолок, белые стены, белый коридоры, лестницы, колонны, украшения, анфилады, раксово всё было белым. За арочными окнами и балконами — тьма, жалящая, как холод, кусающая, как голодные собаки. Магнус едва не лишился левой руки, пытаясь проверить границы этой тьмы, и та любезно объяснила ему, что пробираться через неё не выход.
Нужно найти тварь, управляющую этой Башней. Магнус нисколько не сомневался, что искать нужно Карстарса. Но поймут ли это остальные? Если хаос терзал подобным образом не только его, сумеют ли остальные вырваться из его мёртвой хватки?
— Э-э-эй, — протянул он, прикладывая ладонь ко лбу и смотря под потолок. Магнус знал, что он там был, и по-наивному пытался разглядеть его детали. — Вас не учили, что гостей нужно встречать лично? Желательно со вкусным ужином и вином.
Никто ему не ответил. Когда он вырывался из круговорота ненавистных событий, тишина заполняла собой всё, становилось губительной, пугающей.
— Даю вам последний шанс! — громче крикнул Магнус и для приличия даже выждал целую минуту, напряжённо сжимая меч. — Что, отказываетесь? Хорошо, как вам угодно… Видимо, правилам гостеприимства вас не учили.
Было бы действительно смешно, если бы твари вдруг вспомнили о правилах гостеприимства.
***
«Не останавливайся», — укоризненно произнесла Лерайе.
«Не останавливаюсь», — подумала Пайпер, с трудом переставляя налитые свинцом ноги. Учитывая, какой ад происходит вокруг, она даже не была уверена, что это не метафора.
«Не останавливайся повторять», — уточнила Лерайе.
«Я устала», — подумала в ответ Пайпер. Меч, острие которого царапало мраморный пол, тянул её вниз. Она держала тренировочные мечи и меч Магнуса и думала, что привыкла к этому чувству, но не представляла, что Нотунг окажется настолько тяжелым. Он будто не хотел, чтобы Пайпер его касалась.
«В каком-то смысле, так и есть, — пояснила Лерайе. — Нотунг признаёт только кровь, а в тебе, увы, нет той, что ему нужна. И да: не останавливайся».
«Я не…»
«Давай, Пайпер. Ты должна. Не останавливайся».
Не секунду она остановилась, но это было не тем действием, которому так противилась Лерайе. Пайпер посмотрела себе под ноги, увидела испачканные в чёрном и красном короткие сапоги, до этого бывшие светлыми, и нервно усмехнулась.
«Давай, Пайпер, — повторила Лерайе. — Не останавливайся».
Пайпер вздохнула, на секунду почувствовав, что её голос вот-вот сорвётся в рыдания, и совсем тихо забормотала себе под нос:
— Меня зовут Пайпер Аманда Сандерсон. Пятнадцатого января мне исполнилось девятнадцать, хотя я даже не могу определить, когда было пятнадцатое января…
«Пайпер», — осуждающе вмешалась Лерайе.
— …но на тот момент я уже была в Диких Землях, — не обратив на сакри внимания, Пайпер продолжила: — Я родилась в Портленде, штат Мэн, и всю жизнь прожила там. Поступила в колледж искусств, но защитный механизм Земли меня оттуда выпер.
«Пайпер», — нетерпеливо повторила Лерайе.
— Любимый цвет — синий. Люблю печенья с шоколадной крошкой и маффины. Пью почти любой чай.
«Пайпер, — Лерайе вздохнула так громко, что этот звук эхом отразился внутри её головы, — ближе к делу».
— Так ведь я к этому и веду… Ладно. Меня зовут Пайпер Аманда Сандерсон. Пятнадцатого января мне исполнилось девятнадцать. Я связана с Лерайе, сакрификиумом Силы, и я являюсь сальватором. Довольна, королева драмы?
«Не останавливайся».
— Меня зовут Пайпер Аманда Сандерсон…
И она понятия не имела, когда эти слова стали единственными, что удерживали её от нервного срыва.
Мгновение назад она пыталась оттащить Третьего назад, зная, что с его силой ей не сравниться, и при этом слышала, как Лерайе настойчиво требует не отступать, но теперь она где-то, где всё девственно чистое и оттого пугающее. Даже кровавые следы, которые тянулись за ней, не пугали так, как белизна вокруг.
Первое, что Пайпер увидела, разлепив глаза под яростные угрозы Лерайе — это Нотунг. Он лежал в нескольких метрах от неё, словно Третий просто выбросил его, посчитав, что меч будет лишь мешать. Имея в запасе магию и кинжал Магнуса, Пайпер вцепилась в меч, будто в спасательный круг. Ей пришлось повозиться, чтобы закрепить ножны на поясе, но она всё же справилась с этим — и только после, буквально несколько мгновений спустя, поняла, что ей не стало спокойнее. Даже когда Нотунг, очень тяжёлый, но всё же сдавшийся под напором её магии, направляемой Лерайе, снёс голову первому демону.
Это продолжалось так долго, что Пайпер устала считать. Поначалу демонов было совсем немного, она успешно избавлялась от них то мечом, то магией, делая точно то, что ей говорила сакри — и не забывая кричать от ужаса, разумеется. После демонов становилось всё больше, и она была вынуждена отступить, но не представляла, куда. Пайпер выбрала первый попавшийся коридор и побежала, таща за собой протестующий Нотунг, — его протест отдавался гудением в костях и зубах, что было очень неприятно, — параллельно с этим пытаясь привести себя в чувство.
Она старалась не оглядывать себя, ведь прекрасно знала, что с ног до головы покрыта чужой кровью. Ещё и своей, конечно, но её раны Лерайе залечивала относительно быстро. Вот только алые пятна остались на её сапогах, штанах и верхней части платья, которая не была безжалостно оторвана так же, как юбка.
— Пятнадцатого января мне исполнилось девятнадцать…
Лерайе говорила, что так её будет сложнее сломить. Пайпер не была в этом уверена, ведь её уже сломало. Что или кто — она не знала, но чувствовала себя просто ужасно.
Она не понимала, где находится. Не представляла, где все остальные. Не знала, как ей найти их. Не думала, что убеждения Лерайе смогут помочь. Хотела, чтобы всё это закончилось.
Если она просто ляжет прямо здесь, на этом чистом, мраморном полу, на котором отпечатываются чёрные кровавые следы, её найдут?..
«Пайпер».
— Я знаю, — устало ответила она, смотря себе под ноги. Нотунг до сих пор тянул вниз. — Меня зовут Пайпер Аманда Сандерсон…
Что, если она — это уже не она?
Всё в этом месте было каким-то нереальным, и происходило будто не с ней. От медного запаха, витавшего в воздухе, кружилась голова. Кожу лица саднило. Губы давно были искусаны в кровь.
В магическом трактате, который она разбирала вместе с Джинном, Стефан писал, что пустота — это тоже чувство, источник, ведущий к магии. Возможно, именно поэтому Сила и откликалась, позволяла Пайпер использовать её. Пустоты в ней было достаточно.
— Сколько мы уже здесь?
Она говорила тихо, почти не разлепляя губ, исключительно для того, чтобы слышать свой голос и знать, что он всё ещё принадлежит ей.
«Не знаю, — ответила Лерайе. — Для этого нужен Арне».
— Я его не чувствую.
«Это не значит, что его здесь нет. Башня затянула всех, кто был рядом с Карстарсом».
Ах да, точно, Башня. Лерайе часто повторяла это слово, а Пайпер забывала его. То ли плохо слушала, то ли переводчик сигридского, поселившийся в её голове благодаря чарам понимания, сбоил. Уж лучше он, чем память Пайпер, иначе всё становилось куда печальнее и страшнее.
Она шла, куда глаза глядели, чувствовала магию лишь в моменты, когда та готовилась убить очередного демона, и не представляла, как ей найти остальных. Сигилы на коже слабо мерцали золотом — и только. Обострившиеся зрение, слух и обоняние не помогали. Ничего, кроме Силы, не помогало, да и она не могла решить всех проблем Пайпер.
«Нужно найти Арне».
— Я знаю, — вяло отозвалась Пайпер.
«Ты знаешь, но не понимаешь. Арне здесь намного хуже, чем нам. Его нужно спасать».
— Арне или Третьему хуже? — для чего-то уточнила Пайпер.
«Они одно целое».
— Не слишком утешительно…
Она и впрямь знала, что нужно найти Арне, но не понимала этого в полной мере. Даже с учётом того, что Арне и Третий — одно целое, совсем как она с Лерайе, в первую очередь она хотела найти именно Третьего.
Он выглядел разбитым и преданным, когда она сказала, кем является Розалия. Он мог отрицать, что Гилберт его ненавидит, даже после того, как проверил Пайпер магией, но не мог отрицать правды о Розалии. Понимая это, Пайпер чувствовала себя виноватой.
— Знаешь, я тут подумала…
«Пожалуйста, Пайпер, сосредоточься».
— Я найду Карстарса и запихну кинжал ему в глотку, — вымученно улыбнувшись, продолжила Пайпер. — Правда, Магнус мне этого не простит… Тогда я либо найду другой кинжал, либо потом подарю ему новый.
«Пайпер…»
— И пусть только демоны попробуют меня остановить. Мы же отлично с ними справляемся, да? Разорвём в клочья.
«Пайпер!»
— А ты смелая.
Пайпер подскочила на месте, услышав незнакомый голос. Меч уже был поднят, магия замерла, готовая атаковать, но секунда промедления разрушила всю концентрацию, которую она успела собрать.
Пайпер моргнула всего раз, но уже оказалась в светлой картинной галерее, окружённая многочисленными произведениями искусства, которых она не понимала, и тенями, ползущими по стенам. Метрах в десяти от неё стоял молодой человек, сложивший руки на спиной. Его кожа сияла белизной, волосы были совсем чёрными, тёмно-синие глаза — в окружении красного, по правой половине лица растекалось чернильное пятно, почти задевавшее глаз. Одежда совсем не удивила Пайпер: она видела такую, будто состоящую из шевелящихся чёрных теней, на Мараксе и Иснане. Но она не представляла, существуют ли демоны с такими странными глазами, без чёрных белков, и не знала, могут ли они скопировать чью-то внешность, чтобы запутать людей, вот так.
— Опусти-ка меч, — улыбнувшись, произнёс он. — Нотунг всё равно не раскроет своей истинной силы в чужих руках, только зря силы потратишь.
Исключительно из принципа Пайпер не опустила меча. Когда Лерайе не поддерживала её магией, выдержать вес Нотунга и впрямь было трудно, однако она не планировала показывать слабости врагу.
— Тебя не учили, что обнажать оружие в священном месте — грех? Боги не любят грешников.
— А я не люблю, когда мне мешают.
Он улыбнулся, показав короткие клыки.
— Так ты не немая. Приятно знать. Познакомимся? Я — Уалтар. Недавно узнал, что моё послание не дошло до вас, и решил, что должен лично встретить хотя бы тебя.
— Мне плевать, кто ты.
Не то чтобы это было правдой. Она продолжала мысленно повторять свои имя и возраст, не забывала про Лерайе и Силу, и считала, что распознает обман прямо перед глазами. Этому Уалтару, кем бы он ни был, не удастся одурачить её.
— У тебя очень громкие мысли и смелые вопросы, Пайпер из семьи Сандерсон. Я бы восхитился тобой, если бы ты не была глупа и слепа. Все ответы давно перед тобой.
Он раскинул руки, улыбнувшись шире, и все картины разом изменились. До этого на них были природные пейзажи, одиночные и семейные портреты, огромные и маленькие города, звёздные небеса и бушующие моря, но теперь на каждой картине были люди. На Пайпер смотрели рыцари, лорды, леди, простые граждане, люди, находящиеся в гордом одиночестве и те, что были окружены толпой, одно или несколько поколений семьи, запечатлённые на одном полотне. Пайпер насторожилась даже не из-за столь резкой смены картин, не из-за широкой клыкастой улыбки Уалтара, а из-за того, как болезненно сжались её лёгкие, когда она заметила первые капли синей крови.
Картины кровоточили — пятна густого синего закрывали лица некоторых людей так, что черт уже не удавалось рассмотреть, стекали вниз, портя картину, попадали на стены и пол.
— Аида из рода Дефрим, — громко произнёс Уалтар, указав на ближайшую к нему картину. На ней была изображена молодая тёмноволосая девушка, сидящая под заснеженным деревом. Её лицо было скрыто за пятном синей крови, будто нанесённой хаотичными мазками. — Предательница, изгнанная своим родом.
Пайпер напряжённо сглотнула. Уалтар указал на другую картину, висящую почти под самым потолком. Тени, вновь спрятавшиеся за картины, выползли и услужливо подсказали, на какую именно картину указывал Уалтар — на ней была взрослая женщина в строгой одежде и с короткими тёмными волосами, стянутыми в тугой узел. Это было единственным, что смогла рассмотреть Пайпер выше плеч — лицо опять было скрыто за пятном синей крови.
— Исара из рода Резарт. Предательница, изгнанная своим родом.
Следующим был семейный портрет, на котором не было видна лица высокого молодого человека. Пайпер не представляла, как смогла определить его возраст, но была уверена в правильности своих выводов. Молодой человек стоял за креслами мужчины с серьезным лицом и аккуратно подстриженной бородкой и лучезарно улыбающейся женщины с чёрными волосами.
— Розеф из рода Асен. Предатель, изгнанный своим родом.
Пайпер не могла издать ни звука. Ей казалось, что пространство внутри этого места огромно, но она не думала, что настолько. Сколько бы она ни вглядывалась за спину Уалтару, продолжавшему указывать на различные картины, она не могла понять, где заканчивается галерея.
— Невена из рода Аметс. Предательница, изгнанная своим родом… Джилен из рода Кеоне. Предатель, изгнанный своим родом… Домека из рода Иттери. Предатель, изгнанный своим родом… Микель из рода Харца. Предательница, изгнанная своим родом… Фортинбрас из рода Лайне. Предатель, изгнанный своим родом.
Пайпер будто ударили под дых. Разом забыв обо всех правилах, которые диктовали ей не реагировать на слова и действия Уалтара чересчур остро, она посмотрела на картину, на которую он указывал, и замерла.
Портрет был большим и, должно быть, очень точным: Пайпер могла судить об этом по Розалии, сидящей на низком диване рядом с голубоглазым юношей, непослушные кудри которого Пайпер узнала всего через несколько мгновений. Гилберт несильно изменился со времени, прошедшего с написания этого портрета. Он, разумеется, вытянулся, стал крепче, но аккуратные черты лица и проницательный взгляд остались. На портрете он выглядел не таким приветливым, как в их первую встречу. Судя по причёске и взгляду, он устал сидеть в одной позе и наверняка хотел, чтобы Розалия смеялась тише — видя, какой улыбчивой и счастливой была совсем юная принцесса, Пайпер подумала, что она действительно громко смеялась.
За ними стояло двое высоких молодых людей, а между ними — девушка, лишь на полголовы ниже того, что был слева от неё. Их лица, в отличие от другого великана, бывшего справа от девушки, были хорошо видны. Острые скулы, пронзительные глаза схожих оттенков голубого, тонкие губы, чёрные, как ночь, волосы. На девушке было платье насыщенного синего цвета с глубоким вырезом и длинными облегающими рукавами, украшенное серебряными нитями и драгоценными камнями. На шее — ожерелье с крупными топазами, они же были в серьгах и серебряном венце на голове. Казалось, будто девушка собрала на себе всё внимание и роскошь, которая только была у Лайне. Впрочем, помня, что о Гвендолин говорил Третий, Пайпер и не ожидала другого.
Слева от неё, должно быть, был Алебастр. Он выглядел не таким величественным, как сестра, но его взгляд даже с картины пробирал до костей. В сравнении с роскошным платьем Гвендолин, лёгким и воздушным нарядом Розалии и костюмом Гилберта, щедро украшенным серебристой вышивкой, тёмно-синий жилет, такого же цвета штаны и белая рубашка казались совсем уж простыми, хотя Пайпер заметила, что на рукавах была видна такая же вышивка, как у Гилберта. Волосы аккуратно зачёсаны от лба к макушке, на них не было венца — создавалось впечатление, что Гвендолин забрала венец у Алебастра, первого принца Ребнезара и наследника трона, и тот не захотел его возвращать.
Чувствуя, как немеют её пальцы, Пайпер посмотрела на второго великана, стоящего справа от Гвендолин. Он был выше неё почти на голову. На нём был такой же тёмно-синий жилет, но рубашка — чёрная, простая, без вышивки. Это было практически единственным, не считая чёрных волос, что Пайпер сумела рассмотреть. Пятно синей крови полностью скрывало его лицо и шею, капли стекали вниз, но каким-то образом обходили голову и плечи Розалии.
— Мой принц, — громко, с усмешкой произнёс Уалтар, привлекая её внимание. — Я верно служил ему много лет. До тех пор, пока он не нарушил клятву.
Пайпер иступлённо уставилась на Уалтара. Что-то такое Гилберт ей уже говорил: в числе слуг каждого из детей Лайне был сильный маг, способный защитить его в случае чего. Алебастру служила Шерая, и по его приказу она спасла Гилберта во время Вторжения.
Когда он рассказал ей об этом, то оговорился. Цитируя брата, он сказал: «Спаси моих…», а после, будто поняв, какую ошибку допустил, исправился и произнёс: «Спаси моего брата». Речь шла про этого великана, чьё лицо Пайпер не могла увидеть из-за крови? Алебастр приказал Шерае спасти не только Гилберта, но и Фортинбраса?
— Он всегда был эгоистичным глупцом, — продолжил Уалтар, начав медленно приближаться к ней. — Я был рядом, когда он рос, учился, болел, страдал, влюблялся и разочаровывался в людях. Я видел, что он может быть благороднее, но… — Уалтар рассмеялся, вновь разведя руками, и Пайпер невольно ещё раз посмотрела на портрет Лайне. — Всё-таки он всего лишь эгоистичный и глупый юнец, который позволил всему рухнуть.
Пайпер не понимала. Она сосредоточила всё внимание на Уалтаре, к которому постепенно притягивались скалящиеся тени, — ничего общего с добрыми и милыми тенями, которыми управлял Эйкен, — параллельно приказывая себе не отвлекаться, но никак не могла справиться с призрачным ощущением, что портрет Лайне играет куда более важную роль и является чем-то большим, чем просто частью истории Уалтара.
Истории, которую он зачем-то рассказал ей.
Захотел отвлечь?..
Пайпер невольно вскрикнула, когда абсолютно чёрный меч, сложившийся из теней, столкнулся с Нотунгом. Лерайе, на мгновение взяв её тело под свой контроль, едва успела поднять его, до боли и гудения в костях сжала рукоятку. Лерайе всё ещё была рядом, не молчала и не уходила так глубоко, что до неё невозможно было достучаться, но Пайпер понимала, что сражаться с Уалтаром придётся своим телом и умом. Все тренировки Магнуса, вся сила, которую она могла незаметно украсть с помощью магии, как это было с Энцеладом, были под контролем Лерайе, но и она не могла вечно поддерживать её. Башня сосредоточилась на Арне, но это лишь вопрос времени, когда и Лерайе начнёт чувствовать давящий на неё хаос, пытающийся захватить её.
Лезвие Нотунга было повёрнуто так, что Пайпер, держа его за рукоятку, упиралась в металл левой ладонью. Искры вылетали из-под скрещенных мечей, Уалтар давил, безумно улыбаясь, и смеялся, видя, как ей больно. Все мышцы в теле дрожали, левую руку едва не сводило судорогой из-за боли, кровь, выступившая из свежей глубокой раны, обжигала руку.
— Старайся лучше! — рыкнул Уалтар, лишь увеличивая силу, с которой он давил своим мечом на её меч. — Тебе никогда не раскрыть всей мощи Нотунга, так что старайся!
Она и старалась, держалась из последних сил, которых в её человеческом теле и так было ничтожно мало. Она старалась на тренировках Магнуса, на занятиях с Третьим и Джинном, позволяла себе дать слабину только за дверями своих покоев. Магия Лерайе делала невозможное каждый раз, когда Пайпер брала тренировочное оружие, и сейчас била все рекорды, но это не могло продолжаться вечно. Рано или поздно, но руки Пайпер дрогнут.
Жаль, что она не была везучей.
Одна из теней сформировалась в ноктиса и укусила её в левую ногу. Пайпер вскрикнула, уступив Уалтару, и почувствовала, как Нотунг выскальзывает из её рук. Окровавленной левой она в последний момент успела притянуть магию и швырнуть её в соперника, уведя его меч в сторону. Под визги и рычания ноктисов, которых с каждой секундой становилось всё больше, лезвие коснулось уголка её правого глаза и рассекло кожу, лишь чудом не задев сам глаз.
В её несуществующем инструктаже для новоиспеченных сальваторов было сказано, что кричать от боли перед противником — унижение. Но, во-первых, этот инструктаж не зря назывался несуществующим, во-вторых, она уже давно не новоиспечённый сальватор. Это всё равно не позволяло ей кричать, но она кричала, чувствуя, всё тот же ноктис терзал её ногу, а кровь стекала по правому виску, пока всё тело изнывало и содрогалось от боли. Даже с учётом того, что Лерайе делала всё возможное, чтобы сразу же залечить её раны, боли было слишком много.
Это действительно всего из-за одной пустяковой раны?
Пайпер казалось, будто все те, что она получила с той самой минуты, как оказалась в пределах Башни, разом открылись, чтобы истерзать её.
Что-то твёрдое и холодное упёрлось ей в голову, задело раненый висок. Лишь когда это что-то пошевелилось, Пайпер поняла, что Уалтар поставил на неё ногу.
— Ну же, поднимайся. Я ещё не закончил.
Пайпер попыталась упереть руки в пол, чтобы подняться, но вовсе не потому, что об этом сказал Уалтар. Она знала, что, несмотря на боль, кровь и слёзы, должна подняться и победить его. Не сделает этого сейчас — не сможет найти остальных и, следовательно, они не смогут убить Розалию, чтобы избавить Третьего хотя бы от одного проклятия.
Когда она почти приподняла голову, Уалтар ударил её пяткой в висок. Вновь закричав, Пайпер рухнула обратно.
— О, что это у тебя такое?
Ноктис, до этого терзавший её левую ногу, вдруг отпустил её. Пайпер ощутила, как ледяные руки Уалтара шарят по её бёдрам в попытке снять чехол с кинжалом Магнуса. Он убрал ногу, и она могла встать. Она действительно попыталась встать, но спустя всего секунду он схватил её за плечо и развернул, вдавил в пол так, что теперь нависал сверху.
— Хороший кинжал, — заключил Уалтар, крутя оружие в руке и почти не обращая внимания на попытки Пайпер дотянуться до него. — Отборная кэргорская сталь! Вот уж не думал, что смогу воспользоваться ею. Итак, с чего мы начнём?
Пайпер бы начала с его оторванных рук, засунутых ему в задницу, но у Уалтара, очевидно, были другие планы. Лёгким движением ладони он приказал ноктисам вцепиться ей в руки и прижать их к полу, пока сам пристраивал лезвие кинжала на её ключице.
— Я бы хотел убить тебя быстро, правда, — почти сочувствующе прошептал Уалтар, аккуратно проведя ладонью по её лицу. — Но Карстарс считает, что ты можешь быть полезной, так что… Я решил, что ты поможешь мне понять, как доставить моему принцу больше боли. Не дёргайся, пожалуйста, я давно не работал с живыми людьми.
Даже если бы она захотела, замереть на месте было очень сложно. Клыки ноктисов прокусывали кожу, которую Сила почти мгновенно сращивала и залечивала, и это повторялось, принося только больше боли. Из-за раны на правом виске голова раскалывалась, лезвие кинжала, которым Уалтар едва касался её ключицы, было ледяным.
«Пайпер», — для чего-то произнесла Лерайе совсем тихо.
«Если ты не хочешь помочь свернуть ему шею, то молчи!»
«Не останавливайся».
Пайпер едва не рассмеялась. Сейчас, когда её держат дикие голодные ноктисы, а маг, служивший принцу Ребнезара, решает, в каком месте начать резать её, Лерайе говорит ей, чтобы она не останавливалась и повторяла слова, которые до этого удерживали её в относительном равновесии?..
«Умница, — похвалила Лерайе. — Не останавливайся».
На этот раз Пайпер удалось замереть на месте. Лезвие кинжала провело линию от ключицы к левому плечу, вызвав волну мурашек, однако Пайпер стоически вытерпела и её, и страх, что Уалтар всё-таки воткнёт оружие в её сердце.
Магия — это чувства, и пустота — это тоже чувство, источник, ведущий к магии. Если ей удастся каким-то образом использовать все те противоречивые чувства, раздирающие её изнутри, и пустоту, которая крылась за ними, она сможет избавиться от Уалтара.
«Не останавливайся», — шепнула Лерайе.
«Проще сказать, чем сделать», — подумала в ответ Пайпер и, убедив себя, что она справится, тихо произнесла:
— Меня зовут Пайпер Аманда Сандерсон.
Уалтар остановился, посмотрел на неё, как на недоразумение, неожиданно научившееся говорить.
— Пятнадцатого января мне исполнилось девятнадцать.
— Ты действительно смелая, — отрешённо заметил Уалтар, слегка надавив лезвием на её кожу.
Пайпер зашипела, ощутив, как острие проткнуло кожу, как брызнула кровь, но стиснула зубы и процедила:
— И я не люблю, когда кто-то тыкает в меня острыми предметами.
Сила была готова. Сила должна была быть готова.
Но Сила не отозвалась.
Пайпер в одно мгновение ощутила, как страх заполняет её с головы до пят. Уалтар хищно улыбнулся, пристраивая кинжал точно напротив впадинки на ключице, но не надавил. Пайпер наконец почувствовала, как Сила начала действовать — но это была не та Сила, что жила внутри неё, а та, что крохотными частями вплелась в сигилы, которые Эйлау наносила на кожу каждого из них.
Уалтар отскочил в сторону, и меч Магнуса коснулся лишь задней части его шеи.
— Мелкий сучёныш, — раздражённо бросил Магнус, ринувшись в его сторону.
В руках Уалтара вновь появился чёрный меч, с омерзительным звоном столкнувшийся с мечом Магнуса.
Поняв, что это её шанс, Пайпер повернула голову к одному из ноктисов, который всё ещё крепко держал её руку, и сосредоточилась. Она представила, как её Сила проникает в его тело, разбивая хаос на мельчайшие частицы, из которых уже ничего не воссоздать, как добирается до сердца или другого органа, благодаря которому ноктис мог существовать, и разрывает его. Пока клыки демона глубже впивались в её кожу, Пайпер глотала слёзы, стискивала зубы и отпускала так много Силы, как могла, чтобы освободиться.
Она слышала лязг, с которым скрещивались мечи, шипение Уалтара и неуместные замечания Магнуса, почти физически чувствовала, как тени пытаются напасть на него, но он уклоняется, стравливая демонов друг с другом.
Следя за этим, Пайпер думала, что было бы неплохо, если бы Сила, чёрт бы её побрал, наконец начала действовать по-нормальному, чтобы она разорвала сердце ноктисов, держащих её, и заодно — сердце Уалтара. А лучше и Карстарса, чего уж мелочиться.
«Какая ты жестокая!»
Сила вспыхнула золотым пламенем, окутавшим тела почти всех демонов, чтобы были вокруг них, в том числе и Уалтара. Ноктисы, держащие её, с болезненным воем отступили в сторону, но Пайпер не пошевелилась, поражённая увиденным. Золотое пламя её магии пожирало тело Уалтара, бившегося в агонии и кричавшего что-то, пока тени, сумевшие избежать атаки, не подпускали к нему Магнуса.
Зато они сдавались перед Пайпер, когда её магия перекидывалась на них. С трудом подняв Нотунг, Пайпер побрела к Уалтару, пытавшемуся сбить пламя с лица. Демоны кидались на неё, пытались преградить дорогу, но магия оказалась мощнее. Она разрывала и испепеляла их тела, вместе с этим помогая Пайпер переставлять ноги и тащить за собой Нотунг. Магия поддерживала Магнуса, чтобы он избавлялся от всех демонов, мешающих ей.
«Не останавливайся».
— Меня зовут Пайпер Аманда Сандерсон, — кое-как выровняв дыхание, произнесла Пайпер, и Уалтар замер, смотря на неё. — И я ненавижу, когда мне делают больно!
Сила подтолкнула меч вверх, и Пайпер смогла замахнуться, но не ударить. Несколько демонов прорвались к ней, зубами вцепились в острое лезвие, почти разорвавшее им пасти, и выдернули оружие из её рук. Пайпер тут же схватила кинжал, оказавшийся рядом с Уалтаром, и бросилась на него. Лезвие вонзилось ему в левое плечо, но он не закричал, только оскалился и, дёрнувшись вперёд, впился в её левое плечо. Пламя, терзавшее его, не коснулось её, но боль от острых клыков мгновенно разлилась по всему телу. Левую руку будто отняло. Ей очень не нравилась намечающаяся тенденция оставления шрамов именно на её плечах.
Стиснув зубы, Пайпер правой рукой повернула кинжал в плече Уалтара и была готова поклясться, что услышала, как он взвыл от боли. Или же ему просто нравилось всё глубже вонзать зубы в её плоть. Пайпер действительно не знала, но не отступала. Вырвав кинжал, она ударила снова, затем ещё раз, уже в другое место, и снова, голосом, сорвавшимся в отчаяние, крича:
— ХВАТИТ! ДЕЛАТЬ! МНЕ! БОЛЬНО!
Она ударяла снова и снова, в каждое движение вкладывая всё больше Силы, пока не поняла, что демоны пытаются оттащить её. Уалтара словно не волновало, сколько ран появилось на его плече, шее и груди. Он улыбался, весь в крови и золотом пламени, всё ещё не уничтожившем его, и Пайпер чувствовала его дыхание на своей коже.
Когда демоны сумели ухватить её и потащили назад, Пайпер наугад полоснула кинжалом и смогла оставить глубокую царапину у него на груди. Но даже она не свалила Уалтара. Он продолжал улыбаться, следя за тем, как демоны ценой своих жизней оттаскивают брыкающуюся Пайпер всё дальше.
Наконец он зашевелил губами. Либо до этого он говорил на языке демонов, либо голова Пайпер отказывалась соображать — она распознала смысл слов Уалтара, когда пламя наконец начало по-настоящему пожирать правую половину его лица:
— Гасион!
— Ублюдок! — рявкнул Магнус, отсекая голову одному из демонов, тащивших Пайпер назад.
Очередная вспышка магии, подпитанная её злостью, отшвырнула демонов в разные стороны. Пайпер поднималась, держа в раскалывающейся голове мысль о том, что она должна помочь. Она почти выпрямилась и уже сделала первый шаг, когда на полу позади Уалтара из пустоты появилось зеркало. Даже не оглядываясь, он шагнул назад и тут же исчез, оставив только демонов. Один из них бросился на Пайпер, но меч Магнуса преградил ему дорогу. Рыча от разочарования, обиды и гнева, Пайпер развернулась, встала спиной к спине Магнуса и вытянула руки.
Теперь направлять Силу было намного проще. Пайпер лишь представляла, как она заполняет собой всё видимое пространство и касается всех, кроме неё и Магнуса, и уничтожает. Демоны, в первый раз избежавшие её атаки, теперь взвыли вместе с остальными. Золотое пламя быстро пожирало их тела, не оставляло даже пепла, уничтожало кровоточащие картины и весь интерьер галереи, открывая то, что было за ним — белые стены, белые колоны, потолки, полы, арочные окна, за которыми клубилась тьма. Пайпер не забыла, что они в Башне, и всё равно ощутила, как рассыпалась её надежда.
— Отлично справилась, Золотце.
Она отшатнулась, испуганно уставившись на Магнуса, вытянула руки.
— Но-но! — Магнус опустил меч, показывая, что не собирается нападать, особенно теперь, когда все демоны вокруг них были сожжены её магией. — Это я, Магнус, узнаешь? Второе имя Леорен, но Лео меня лучше не называть, иначе буду разочарован.
Пайпер и не думала реагировать подобным образом, но всё её тело дрожало от страха и боли, а в плече будто до сих пор были острые зубы Уалтара. Сила залечивала все раны медленнее, чем до этого, однако Пайпер почти не обращала на это внимания. Она смотрела на Магнуса, улыбающегося, испачканного в крови демонов с ног до головы, и чувствовала, что он настоящий.
— Магнус, — выдохнула Пайпер.
— Золотце, — радостно подхватил он.
И откуда у него столько энергии?.. Пайпер бы обязательно спросила, но тело отказывалось подчиняться ей.
Она рухнула на пол и зарыдала.