2
В принципе, можно было разделиться. Возможно, так и следовало поступить, потому что одного человека гораздо труднее выделить в толпе и проследить его тоже непросто. Впрочем, и у путешествия группой имелись свои неоспоримые преимущества, и в конце концов Лиса решила двигаться всем табором. Две смешанные пары, познакомившиеся во время тура в Финляндию и продолжающие «гулять» вместе — благо деньги есть и свободные профессии позволяют — это ведь тоже прикрытие не из худших. Ищут-то как раз одиночек.
Самолет компании «Finnair» приземлился во Франкфурте в 8.40 утра, а в девять с минутами они прошли уже паспортный контроль, но в город выходить не стали, а поехали на монорельсе[35] в первый терминал, и там, на полчаса «приземлились» в баре, отслеживая ситуацию и делая окончательный выбор между железной дорогой и автобаном[36] А5. Впрочем, Черт и Дама Пик если и имели какое-то отношение к окончательному решению, то самое незначительное. Они «держали» ближний периметр и активно — в меру таланта и темперамента — изображали бурно развивающееся чувство, густо замешанное, как мог убедиться любой, даже не слишком проницательный наблюдатель, на стремительно уходящей молодости фигуристой фрау, с одной стороны, и гремучей смеси алкоголя и чего-нибудь вроде марихуаны — с другой. Алекс «дремал» на коленях Лисы, сообщая ей, время от времени, новости «живого эфира». Все было тихо и спокойно. Никто их не искал, и камеры слежения, так уж вышло, если и запечатлели кого-то из компании — но ни разу всех вместе — то только со спины.
«Значит, решено, — продолжая машинально поглаживать Алекса по лысеющей макушке, Лиса потянулась через него, взяла левой рукой бокал с коньяком и поднесла ко рту. — Еще пять минут, и двигаем к Эс-бану[37]».
Она сделала глоток и повернулась к Даме Пик:
— Ну что, Магда, еще посидим, или на вокзал? А то, боюсь, мой Отто уже не проснется до следующего утра.
— Поехали, — пожала плечами Пика. — Ту-ту!
Еще минут пятнадцать они собирались, тормошили мужчин, и под шутки и прибаутки допивали коньяк, но в конце концов встали и, забрав свой невеликий багаж — дорожные сумки и рюкзачки — неспешно, все так же похохатывая, направились к спуску на платформы электрички. Вот в этот момент все и произошло.
— Нас засекли! — в голосе Алекса звучала паника, хотя он все-таки не заорал, за что ему положена была большая золотая звезда фрекен Снорк. — Меня! Меня засекли!
Лиса почувствовала, как ужас начинает корежить ее верного оператора и тоже испугалась. Алекс был умница, и талант у него был редкостный, но бойцом он не был, а запаниковавший член группы хуже предателя, потому что никогда нельзя знать наперед, что от него можно ожидать.
— Успокойся, — твердо сказала Лиса и сжала его ребра так, что Алексу сразу стало не до провала. — Кто?
— Не знаю, — выдохнул он, глотая стон. — У них где-то здесь нюхач, а я «горячий»[38].
«Плохо дело!»
Дело, что и говорить было скверное. Шанс нарваться на нюхача существовал всегда, но не так уж много магов служили правительствам, чтобы ожидать встречи каждую минуту. Да если и встретился, что с того? Два мага могли свободно пройти один мимо другого и даже не узнать, кого случайно встретили на пути. Но работающего — «горячего» — сагуса[39] не заметить невозможно. Просто Алекс засек бы волхвующего с десяти-пятнадцати метров, если конечно, тот «не разрушал города и не строил дворцы», а Лиса могла «почувствовать», пожалуй, и метров с пятисот.
«Прорываться? — соображать надо было быстро, потому что если нюхач почувствовал Алекса, то аэропорт закроют уже через считанные минуты. — Прорываться в таком людном месте?»
Получалось, что судьба не оставляет ей выбора. Они находились в одном из самых больших аэропортов Европы. Даже для того, чтобы покинуть его территорию бегом, потребуется очень много времени, которого у Лисы и ее людей просто нет. Уже сейчас, в эти именно секунды, в игру должны были включиться секьюрити аэропорта, поддержанные полицейским спецназом и группами захвата из контрразведки, которые где-то здесь, наверняка, расквартированы на постоянной основе. А потом, очень скоро — максимум через двадцать минут — здесь станет тесно от прибывающих из Франкфурта подкреплений.
— Спокойно! — сказала она тихим ровным голосом. — Ничего не бойся! Держи системы, а мы тебя выведем. Ты меня понял?
— Да! — ее голос всегда приводил Алекса в чувство. Даже тихий голос. Привел и сейчас.
— Молодец! Главное, не дай им нас заснять!
— Сделаю, — голос Алекса уже не дрожал, хотя прошло всего несколько секунд. Но он был очень лабилен, ее «либен Отто», легко возбуждался и быстро успокаивался, если знать, разумеется, как им манипулировать.
— Магда, — она взглянула на Пику и чуть прикрыла глаза. — Веди Отто. Ральф!
— Да? — Черт уже наверняка знал, где находится нюхач и, по-видимому, ожидал, что сейчас Лиса пошлет его в бой. Но Лисе не хотелось даже думать, какое море крови здесь прольется, если они пойдут на прорыв. И главное, при таком повороте событий, никто не мог гарантировать, что прорвется хотя бы кто-нибудь.
— Отойди метров на десять и не выпускай меня из виду, — сказала Лиса, окончательно решившись. — Постарайся меня вынести, или убей.
— Хорошо, — равнодушным тоном сказал Черт и, шагнув в сторону, пропал из вида, без остатка растворившись в толпе.
— Идите! — приказала Лиса Пике и Алексу.
«Ну вот и все, — сказала она себе, останавливаясь. — Зарекайся — не зарекайся, а все равно на этих весах фальшивые гири!»
Она больше не колебалась и не рефлексировала, зная, что всему на свете, как говорил им с Кайдановым много лет назад старик Иаков, есть время. Время разбрасывать камни и время их собирать. Лиса «открылась» сразу вдруг, без перехода, без подготовки, одним стремительным движением воли обрушив стены, ограждающие разум. Барьеры пали, и шквал чувственных восприятий обрушился на нее с неимоверной силой, едва не убив на месте. Однако Лиса знала, чего следует ожидать, и выстояла, справившись даже с мощнейшим рвотным позывом, вызванным дикой смесью запахов, в которых, она на мгновение буквально захлебнулась.
«Еще!»
Сжало виски, и острые коготки шустрых лисят стали рвать кожу на груди и спине. Но в следующую секунду все это исчезло вместе с гремящими голосами и визгом сервомоторов каких-то машин, с липкой грязью воздуха, норовившего залепить рот и нос, но не мешавшего, к несчастью, вдыхать смрад, исходивший от людей и вещей. Все пропало, как будто и не было, и Лиса ощутила объявший ее холод вечности. Этот холод не вызывал озноба и не терзал тело, но зато он уничтожал жизнь, оставляя лишь жестокое право видеть и понимать. Но это все еще было не то, к чему она шла, и Лиса сделала еще один шаг.
Теперь на нее снизошла окончательная тишина. Особая тишина, в которой невозможно жить, но в которой возможно «постигать», открывая все спрятанное и скрытое, отбрасывая, словно шелуху, все запреты и ограничения, накладываемые непреложными законами природы. И Лиса увидела. Она увидела саму себя, свое «чужое» тело — одно из сотен и тысяч других таких же бренных тел, вплавленных силой ее собственной волшбы, как мухи в янтарь, в пространство остановившегося мгновения. Узнала Пику и Алекса, застывших в движении, конечным пунктом которого через двадцать две минуты станет темно-синий Opel Frontera Wagon, оставленный на долговременной стоянке аэропорта в шесть сорок утра вылетевшим в Тайпэй Гельмутом Стиггом — менеджером по сбыту местной текстильной фабрики. Почувствовала присутствие исчезнувшего из глаз Черта, размытые очертания которого начали проявляться справа от нее, как изображение на фотобумаге. Лиса увидела их всех сразу, их и еще множество и множество других людей, работавших здесь, во Франкфуртском аэропорту, прилетевших сюда или готовящихся отсюда вылететь, «идущих», «стоящих» или «сидящих», «летящих» в замерших в воздухе самолетах или «едущих» в машинах и поездах, точно так же, как и сами самолеты, автомобили и поезда, застрявшие между прошлым и будущим в бесконечном мгновении колдовского настоящего. Тишина «открыла» ей скрытого от глаз суку-нюхача — немолодого седеющего дядьку в сопровождении двух оперативников-федералов из БФВ — и обнаружила три группы захвата, успевшие получить сигнал тревоги и начавшие уже на него реагировать, и еще множество полицейских и секьюрити, разбросанных по одному — по двое на огромной территории аэропорта, и взвод полицейского спецназа, и сотрудников расположенного в здании Первого терминала опорного пункта военной контрразведки. Двести девять человек предстали перед внутренним взором Лисы, двести девять мишеней ее холодного равнодушного гнева, двести девять приговоренных к смерти, но не ведающих своей на самом деле уже свершившейся судьбы. Впрочем, нет. Кое-кто был способен на большее, чем стать простым статистом в игре высших сил.
Встрепенулся задетый ее «волной» Черт, и нюхач тоже почувствовал прикосновение Лисиного «взгляда». Он оказался потрясающе сильным колдуном, Чеслав Новотны по кличке Карл — «пятьдесят три года, уроженец города Брно, не женат» — ему почти удалось разорвать цепи остановившегося времени и прорваться на другой, несравненно более высокий уровень, требовавший немалого могущества. Однако «почти» — это оценочная категория, которая на самом деле ничего не стоит. Он попытался, но не смог или не успел. А кто не успел, тот опоздал, не так ли?
— Не надо! — он, естественно, не мог говорить. Это кричала испуганная душа Чеслава Новотны, но услышать этот отчаянный вопль могли сейчас только «онемевший» Черт и творящая свое страшное чудо Лиса.
— Не надо! — закричала его душа.
— Всему приходит конец, — с холодным равнодушием ответила ее душа.
— Умрите! — приказала Лиса всем тем, кто представлял сейчас опасность для нее и ее людей. — Умрите все!
3
Первым озвучил новость Pro7. У них это появилось в двенадцатичасовом новостном блоке. Однако уже к часу дня вопили все, кто только мог: BBC, SNN, RTL, ARD, ZDF,[41] все, кого принимала их антенна. И даже картинка пошла, но пока еще невнятная и содержавшая одни только дальние планы. Впрочем, первый канал уже в час тридцать пять, показал несколько неидентифицируемых трупов и полтора десятка автоматов Калашникова и Узи, над которыми «колдовали» эксперты-криминалисты. Судя по набору оружия и черным вьющимся волосам у двух трупов из трех, ответственность за теракт решили повесить на палестинцев, но у Кайданова не было ни малейших сомнений в том, что, на самом деле, произошло во Франкфурте. Он даже здесь, в Берлине, ощутил, как «дрогнули небеса», а тем из «увечных», кто, на свою беду, оказался в десять утра в непосредственной близости от эпицентра, можно было только посочувствовать. Такой откат валит с ног, он это знал абсолютно точно.
— Кто-то прорвался в Германию, — сказал Кайданов вслух.
— Думаешь, прорвался? — возможно, Викки в этом сомневалась, однако, сказать наверняка было невозможно.
— Не сомневайся, — зло усмехнулся Герман, поворачиваясь. — Бундесы никого не ждали, ты уж мне поверь! Простое совпадение. Скорее всего, у них был там нюхач, и человек на него напоролся случайно. Это не акция. Это прорыв.
— Трудно сказать, — возразила Викки, почти не изменив при этом тональности своего красивого голоса. — Ты же не можешь знать этого наверняка.
— Не могу, — согласился Кайданов, внимательно вглядываясь в ее спокойное лицо. — Но я чувствую. Триста убитых… Теперь помножь это число, как минимум, на двое. Ты представляешь, какой колдун там был, если мы почувствовали его даже здесь?
— Возможно, — пожала плечами Викки. — Но тогда, теперь начнется «блокада».
— Наверняка, — кивнул Кайданов, продолжая рассматривать Викки и испытывая при этом обычное чувство, если не раздражения, то уж, во всяком случае, досады. Временами ему казалось, что рядом с ним живет не человек, а одушевленный манекен. Кукла для секса, резиновая блондинка…
— Надо ложиться и не дышать, — произнося эти слова, Викки впервые за время разговора посмотрела Кайданову в глаза. Глаза у нее были очень красивые, но ему хотелось знать, хотя бы иногда, что они выражают.
— Да, — сказал он вслух. — Ты права. Передай по цепочке: «тихий час» для всех.
— А ты? — спросила Викки своим фирменным «ровным» голосом. Когда она так говорила, по ее интонациям было совершенно не понять, какие именно эмоции она испытывает, и тревожит ли ее вообще хоть что-нибудь.
— Я съезжу на встречу в Мюнхен и тоже лягу, — улыбнулся он, не столько испытывая в этом потребность, сколько по привычке «раздвигать губы в положенных местах разговора».
«Я раздвигаю губы, она ноги, и оба мы делаем это, потому что так положено».