— Ты права, — кивнул Виктор, тем более, что и сам знал, что задал дурацкий вопрос. — Ты задала правильный вопрос, а я — нет.
— Да, нет, Виктор, — Ольга возвратилась к столу и открыла крошечную лакированную сумочку. — Мы оба с тобой правы и неправы одновременно, — она достала пачку «Кемела» и щелчком выбила из нее сигарету. — Вчера вечером, на улице, ко мне подошел один симпатичный парень…
— Что тут странного? — Поднял бровь Виктор. — Выпьешь что-нибудь? Вино, коньяк, виски? Ты ему понравилась, только и всего.
— Да, — кивнула Ольга, от чего закачались тяжелые серьги в ушах. — Понравилась, разумеется. Иначе с чего бы ему хотеть со мной познакомиться?
Виктор с неодобрением посмотрел на вонючую сигаретку и мысленно покачал головой. Такая женщина должна курить что-нибудь более приемлемое, но вмешиваться в личную жизнь своих лейтенантов он себе запретил.
«Не дети, сами разберутся, что такое хорошо, а что такое плохо».
— Ты красивая, — сказал он нарочито равнодушным тоном. — И парень тривиально захотел тебя трахнуть.
— Бесспорно, — она даже не подумала возражать. — Но поскольку сразу реализовать свое желание он не мог, ему пришлось бы, позволь я ему это сделать, за мной ухаживать.
— Оставь ликбез для своих будущих детей, — усмехнулся Виктор. — А я уже взрослый мальчик и знаю, как это происходит. В конце концов, он убедил бы себя, что влюблен, любит… А остальное, как известно, функция воображения, темперамента и культурного опыта.
— Да, конечно, — улыбнулась Ольга, стряхивая с сигареты пепел. — Ты можешь налить мне свой замечательный виски. Мне это не помешает. И вот кстати вопрос. Скажи, разве я тебе не нравлюсь?
— А кому ты можешь не понравиться? — снова усмехнулся Виктор, разливая виски по стаканам. — Ноги, правда, немного тонковаты, но ты же знаешь, на вкус и цвет…
— Но ты меня не любишь и не хочешь. — Она не дала ему свернуть в сторону, продолжая гнуть свою, уже вполне понятную, линию. — И Катарину тоже, хотя у нее как раз и ноги полные и грудь больше моей. Ты любишь кого-то другого… За что?
— А хрен его знает, — честно признался Виктор, вновь припомнив свою первую встречу с Лисой. — Потому я тебя и спросил. Прозит!
— Прозит! — Ольга отсалютовала ему стаканом и отпила немного виски.
— Так за что же она любит Черта?
— Возможно, — осторожно ответила Ольга, возвращая стакан на стол. — Он произвел на нее сильное впечатление.
— Согласен, — кивнул Виктор. — Мужик он неординарный, во всех смыслах. Но не мазохистка же она!
— Нет, — Ольга загасила окурок в пепельнице и снова посмотрела в глаза Виктору. — Во всяком случае, я этого за ней не замечала, но зато Катарина очень романтична. Когда он был без сознания, она заглянула в его записную книжку.
— И? — Подался вперед Виктор, ощущая отчаянную уверенность, что сейчас услышит ответ на свой вполне идиотский вопрос.
— Черт пишет очень красивые лирические стихи. Неожиданно, правда?
9
— Нехорошее какое-то чувство, — Рэйчел поправила перед зеркалом грим на веках и улыбнулась отражению Кайданова. — Прямо, как тогда.
— Как тогда не будет, — твердо ответил Герман и смягчил жесткость интонации ответной улыбкой.
«Как тогда не будет» — это он решил твердо. Что бы там ни случилось, Рэйчел он вытащит, или они умрут вместе, но брать с собой прикрытие он не будет. Они шли на встречу с Лисой и Виктором, а не на войну. И как бы он ни относился к Рапозе и Иакову, предательства он от них не ожидал и, соответственно, не хотел унижать — ни их, ни себя — недоверием. А там, будь, что будет, и, если Рэйчел опять «ухватила опасность за хвост», то так тому и быть. Ведь знать наверняка, что это за опасность и от кого исходит, они не могли, а у самого Кайданова, несмотря ни на что, на душе было ясно и даже неожиданно весело, и предчувствие удачи — неизвестно, правда, какой и в чем — бродило в крови.
«Предчувствие или знание?» — Но вот ответа на этот вопрос он не знал, зато ему хорошо было известно другое: он был влюблен, и он был счастлив.
10
Поставив машину на стоянке перед отелем, Лиса выключила мотор и совсем уже собралась киношным жестом «выставить наружу ножку», тем более что теперь ей уж точно было что и откуда выставлять. Но еще раньше, чем она успела это сделать, подчиняясь какому-то до конца неосознанному, но оттого не менее властному чувству, Лиса неожиданно для самой себя «шагнула в сторону». «Отойти в сторону» — так называла она теперь состояние распределенного сознания, когда оказывалась как бы в двух мирах сразу: физическом, где пребывало ее новое тело, неторопливо покидавшее сейчас дорогущий, как реактивный истребитель, Ламборджини, и ментальном, где всегда холодно и темно, но где Лиса чувствовала себя в полной безопасности. Получалось это у нее теперь, на шестой день экспериментов, не просто легко и непринужденно, но часто, как, например, сейчас еще и спонтанно, а то и непроизвольно. И причин такому положению вещей было несколько. Во-первых, как быстро выяснилось, расщепление сознания зверски выматывало только в начале, потому, вероятно, что Лиса не знала тогда, что и как делает. Однако, как только разобралась, все сразу же пошло, как по маслу, при том не только в смысле легкости, но и в смысле рациональности, если так можно выразиться.
А во-вторых, опыт великий учитель, особенно, когда других нет. И Лиса быстро осознала, что «живую», неразрывно связанную с эмоциональной сферой и интуицией часть свого сознания лучше всего прятать в «нигде и никогда». Там эта сумбурная и не вполне уравновешенная «личность» была в полной безопасности, потому что разглядеть ее было невозможно. Зато сама она оттуда все видела — пусть и не совсем так, как видели глаза Лисы, находившиеся в распоряжении второй половины сознания — и все чувствовала, через «платочек», разумеется, как детский поцелуй, но зато с той степенью незримой силы, которая превращала Лису в настоящую «хозяйку морскую». Зато в мире живых оставалась несколько суховатая, правильная, как брошюра по технике безопасности, и неробкая часть сознания, которую невозможно было заподозрить в отсутствии цельности, и которая не ошибалась и не пугалась, являясь к тому же технической пустотой для любого мага, хотя таковой на самом деле и не являлась.
В принципе, особой необходимости во всем этом декадентстве сейчас, вроде бы, не было. Никакой опасности Лиса не чувствовала и не предполагала, и уж, тем более, не предвидела. Дело, однако, заключалось в том, что при всем своем желании, Лиса просто не успела еще в достаточной степени изучить «их нравы» и была, поэтому, вынуждена «считывать» всю необходимую ей информацию прямо «с листа», вынимая из памяти окружающих или «отгадывая» их ожидания относительно себя в режиме реального времени. Как, например, входят в такой вот ресторан такие, как она, женщины? Что сказать мэтру, встречающему гостью у самых дверей? Или ему вообще ничего не следует говорить? Как сесть за столик, и что выбрать в огромном и составленном на не совсем немецком языке меню? Вопросов было много, но и за ответами далеко идти необходимости не было. Официант ведь и сам знал, что к буйабес — «Буйабес? Ах вот что это такое! Рыбный суп, значит…» — Следует заказать белое вино, а в карте вин такая вот дамочка, как Дебора Варбург должна выбрать какой-нибудь рислинг. Скажем, из долины Рейнгау. Но урожай 1998 года был, по оценкам признанных знатоков, не слишком удачным, и, значит, заказывать следует полусухой Schwarzer Kater 1997 года, причем не лишь бы как, а в голубой бутылке, потому что иначе придется заказывать «шампанское» брют из Мозеля, но Лиса не была уверена, что ей это будет вкусно. Во всяком случае, когда лет десять назад на новый год пришлось пить крымский брют, ей это совсем не понравилось. Так что, на круг, выходило, что распределенное сознание являлось не только лекарством против страха, но и удобным инструментом, как для войны, так и для постижения этого чудесного нового мира.
Лиса сделала глоток заказанной ею «Черной кошки» и пришла к выводу, что если по поводу цены этого белого вина она ничего определенного сказать и не может, то пить его, во всяком случае, было не противно. Она сделала еще один глоток, мимолетно пожалев, что в немецких ресторанах запрещается курить, и в этот момент в зал вошли двое.
«Мне что, теперь во всех кабаках такие парочки будут встречаться?!» — Смуглого поджарого мужчину с неожиданно светлыми волосами и серыми глазами — «Турок? Хорват?» — Лиса видела вчера вечером в своей гостинице. Он даже одет был в тот же самый безукоризненный темно-серый костюм. Только вместо голубой сегодня на нем была черная рубашка, ну и галстук, разумеется, тоже был другой. А вот высокую изящную брюнетку с яростно синими глазами и какими-то «хищными», орлиными что ли, чертами несомненно неординарного лица, Лиса видела примерно неделю назад по дороге из Линца в Мюнхен, в закусочной в рекреационной зоне большой бензозаправочной станции. Только одета она тогда была проще и запомнилась Лисе своим ненормальным для такой «тоненькой» девушки аппетитом.
«Волк и… беркут, пожалуй, — решила Лиса, рассматривая эту красивую пару. — Ну и в чем же тут сюрприз?»
В том, что парочка эта появилась здесь и сейчас неслучайно, Лиса не сомневалась, но в чем здесь «секрет», пока не знала. И потому сразу же мягко к ним «потянулась», «коснулась» обоих и немедленно отступила, почувствовав в этих молодых красивых людях скрытую, но в любое мгновение готовую вырваться наружу недюжинную боевую мощь.
Боевые маги? Сразу двое, и именно здесь, в этой гостинице и в этом ресторане, всего за полчаса до назначенной встречи? Это было странное открытие, которое, однако, не столько напугало Лису — пугаться ей, как она понимала, было нечего просто потому, что мало кто был способен ее теперь напугать — сколько удивило и даже, пожалуй, озадачило. Ясно было, что появились они в «Кемпински» не из-за нее, а из-за кого-то другого. Правда, оставалось неизвестно, кого они прикрывают или за кем охотятся. Кайданов? Или Герман здесь ни при чем, как и никому среди магов неизвестная Доминика Граф, и все дело в ком-то третьем, о котором она ничего не знает?
Возможно, последующие события развивались бы по несколько иному сценарию, хотя и вряд ли. Времени до встречи с Кайдановым оставалось еще более чем достаточно, и Лиса, в любом случае, обнаружила бы западню. Но мужчина — «Итальянец? Турок?» — скользнувший было по Лисе нейтральным, вполне равнодушным взглядом незнакомого и не заинтересованного в знакомстве человека, неожиданно вернул взгляд назад и, явным образом нарушая приличия, уставился на Лису с таким выражением, словно увидел, как минимум, королеву Викторию или, скажем, папу Римского. И дело тут было не в том, что он узнал в Лисе ту женщину, которой пару раз сдержанно улыбнулся накануне, во время ужина в совершенно другом ресторане. В этом случае он смотрел бы на Лису как-нибудь иначе. Он «узнал» в ней кого-то другого. Знать бы только кого?
Однако, если незнакомый маг был чем-то настолько поражен, что не смог скрыть своих чувств, то и Лиса отреагировала на его «бестактность» совершенно естественным для нее образом, даже не отдавая себе отчета в том, что делает и почему. Все получилось как-то само собой, практически машинально, как закрыть, например, глаза, если в них ударила струя воды или сноп яркого света. Странный взгляд незнакомого мужчины заставил Лису насторожиться и, значит, прибегнуть к единственно возможной для подсознания реакции — выбросить «невод», одновременно еще глубже прячась в своей никому недоступной крепости «Нигде и Никогда». И «улов» оказался не просто сказочно богат, он буквально перевернул с ног на голову тот мир, в котором она так уютно устроилась всего несколько минут назад.
Лиса окинула ресторанный зал «темным» — сквозь чёрную кисею — взглядом, и настороженность ее сменилась холодным гневом. Здесь везде были враги. В зале ресторана находились одиннадцать федералов[65] при исполнении и неслабый нюхач в придачу — потеющий от страха и напряжения лысенький и толстенький мужичок, который ничего, впрочем, пока не почувствовал.
«Засада?! — удивление Лисы победило даже вспыхнувший в душе и едва не выплеснувшийся наружу „огнем и кровью“ гнев. — Но на кого?»
Теоретически, ловить могли или ее, то есть, не Дебору Варбург, разумеется, а Доминику Граф, или Кайданова. Оставалось, правда, неясно, как они могли узнать о назначенной на шесть часов встрече, но всегда есть место случаю, как бы фантастичен, он ни казался на первый взгляд.
«Я что-то сказала на допросе?»
По впечатлениям самой Лисы, подтверждаемым кроме всего прочего электронным архивом контрразведки, она им ничего не сказала, но, возможно, она что-то упустила? Впрочем, с тем же успехом, предателем мог оказаться Кайданов, во что, впрочем, Лисе не верилось, да и верить не хотелось. Но тогда оставался третий и последний вариант. Они с Кайдановым совершенно случайно угодили в чужую мышеловку, потому что охотятся здесь за кем-то другим, за этими, например, боевыми магами, которые в этот как раз момент садились за зарезервированный ими столик.
«Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — мрачно подумала Лиса, выбрасывая свою „сеть“ за пределы ресторана. — Посмотрим…».
Глава 13
Берлин: Момент истины (11 октября, 1999)
1
«Раз пошли на дело, выпить захотелось,
Мы зашли в шикарный ресторан…»
Вот и зашла, а здесь не «Мурка в кожаной тужурке», а комитет по встрече в полном составе и расстрельная команда в придачу. Ресторан, лобби и вся гостиница были битком набиты «людьми в штатском». Впрочем, служба этих мужчин и женщин, и в самом деле, «и опасна, и трудна», ну а сегодня — такой уж выпал им жребий — станет, вероятно, смертельно опасной, потому что, если так сложится, что Лисе придется вмешаться, живым не уйдет никто.
Она мимолетно отметила эту жестокую мысль, мелькнувшую в занятой совсем другими мыслями голове, но никак на нее не отреагировала. Лиса была уже на боевом взводе и никаких эмоций, кроме, разве что, гнева и холодной, как оружейная сталь, ярости, не испытывала. Это ведь война, а на войне как на войне. Здесь нет ни женщин, ни мужчин, а есть солдаты, свои и чужие. И чужих в плен не берут, потому что партизанам некуда девать своих пленных, и в лазаретах раненых не выхаживают, просто потому что и лазаретов тех нет, ни для своих, ни, тем более, для чужих. В такой войне бьют насмерть или умирают сами, но вот умирать Лиса сегодня совершенно не собиралась.